– Плохо, – сказала Гуля, и улыбка сразу сбежала у неё с губ.
– Неужели плохо? – удивилась журналистка и отодвинула блокнот.
Гуля ничего не ответила. Она не могла сказать, что учение стало для неё в последнее время больным местом.
Однажды Гуля вернулась домой из школы вся в слезах. Бросив сумку с размаху на диван, она уселась на подоконнике и забарабанила по стеклу пальцами.
– Ну вот, – сказала она, – теперь целая история!
– А что опять случилось? – спросила мама. – Какая история?
– С географией! – ответила Гуля. – Сегодня вызвали, а как я могу отвечать, если я ничего, ничего не знаю?
– Отчего же ты ничего не знаешь?
– Да я же полгода пропустила!
И, закрыв лицо ладонями, она залилась слезами.
– Вот честное пионерское, – говорила она плача, – всю жизнь теперь буду заниматься только одной географией. Бог с ним, с кино, если от него такие неприятности!
Мать несколько минут смотрела на Гулю молча.
– Вот что, Гуля, – сказала она наконец, – давай поговорим с тобой серьёзно. О чём ты плачешь?
– Если бы ты знала, как мне было стыдно сегодня на географии, ты бы не спрашивала!
– А кто в этом виноват?
– Да ведь не могу же я два дела разом делать – и сниматься и учиться!
– Ну, перестань сниматься.
– Жалко очень.
– Тогда брось школу.
– Что ты, мама! Разве это можно?
– Отчего же? Чем так учиться, как ты сейчас, лучше совсем бросить. Кино тут ни при чём. Просто у тебя нет характера.
Гуля посмотрела на мать обиженно и насухо вытерла слёзы.
– Как это нет? – спросила она.
– Конечно, нет, – сказала мама. – Сколько людей на свете должны и работать и учиться. И прекрасно успевают. А ты не успеваешь ничего. Возишь с собой целый чемодан книжек, а не можешь заставить себя открыть их. Ну, что поделаешь! Видно, придётся помочь тебе…
|
|
– Как помочь?
– Взять репетитора, что ли. Пусть он тебя подтянет.
Гуля закусила губу.
– Вот пойду завтра к вашему директору, – спокойно продолжала мама, – и спрошу у него, не может ли он порекомендовать какого-нибудь студента или старшеклассника. А может быть, отличника из вашего класса.
– Нет уж, – негромко сказала Гуля и упрямо опустила голову. – Не хочу я.
– Почему же? Тебе легче будет…
– Нет уж! – повторила Гуля, решительно вставая с места. – Не надо мне репетитора. До этого дело ещё не дошло.
ВТОРАЯ ВЫСОТА
Несколько месяцев боролась Гуля с географией, историей, алгеброй, а главное – с собой.
Выучить как следует уроки на завтра, хорошо, с блеском ответить один раз было не так трудно. Но наверстать всё потерянное, пропущенное, вечно догонять, догонять, возвращаться назад, учить то, что другие уже давно выучили, – для этого и в самом деле нужно было много выдержки и терпения.
Подошли экзамены.
Балконная дверь и окна открыты настежь, и в комнату доносится медовый запах лип и акаций. Совсем близко, за поворотом тихой улицы, гремит и движется море. Не так-то легко усидеть в такой чудесный день дома, особенно когда тебе всего тринадцать лет и на берегу тебя ждёт лодка.
Но Гуля разложила на столе книги, на стене развесила географическую карту и вместе с подругами готовится к экзамену.
– Наша страна – самая большая из всех стран мира, – торжественно начинает она рассказывать первую главу учебника географии.
Гуля рассказывает, а подруги её, которым она придумала смешные прозвища – Лёля Пончик и Лина Блин, – тоже не теряют времени даром: Лина раскрашивает зелёным карандашом пальмы на набережной Батуми в учебнике географии, а Лёля рисует на обложке алгебраического задачника портрет почтмейстера Шпекина.
|
|
Гуля строго и пристально смотрит на Лёлю и Лину,
– По рисованию экзамена не будет, – говорит она, – а на географии вы провалитесь. Вы даже не слушаете, что я рассказываю.
Лёля и Лина откладывают в сторону карандаши.
– Ну что ты! Как это не слушаем! Рассказывай! Гуля крупными шагами прошлась из угла в угол.
– Чтобы проехать в курьерском поезде нашу страну с западной границы во Владивосток, надо ехать двенадцать суток…
– Вот бы хорошо! – задумчиво говорит Лина. – Едешь, едешь – и никаких тебе географий…
– Ну, положим, без географии далеко не уедешь, – говорит Гуля и открывает новую страницу в учебнике. – Теперь – моря. Хочешь ты поплавать по морям, Пончик?
– Я и так буду плавать на экзамене. Рассказывай ты, а я запомню.
Гуля долго рассказывает про моря, а Лёля и Лина, облокотившись на стол, слушают, как шумит за окном настоящее море.
– Выкупаться бы! – вздыхает Лина.
– Погоди, – говорит Гуля, – успеешь. Теперь – горы. Рассказывай ты.
– Я? – пугается Лина. – Я знаю только животный мир тундры.
– Сама ты тундра! Ну, не ленись, рассказывай.
– Ты начинай, а я потом…
Втроём, время от времени заглядывая в книжку, они одолевают горы.
– Жарко! – стонет Лёля. – Ну пойдём хоть разочек выкупаемся. Голова свежее станет!
– Нет, – неумолимо отвечает Гуля. – Заниматься так заниматься! Надо пройти всю географию.
|
|
– Всю! Зараз! А завтра?
– Завтра будем повторять.
– А когда же купаться? Гуля ничего не ответила.
До пяти часов вечера она продержала Лёлю и Лину в комнате. Когда она наконец захлопнула книгу, они даже не поверили своему счастью.
– Неужели кончили, Гуля?
– Кончили! Теперь – к морю! Вы что – думаете, мне не хотелось купаться? Ещё больше, чем вам.
И все три девочки наперегонки помчались по переулку в ту сторону, откуда доносился тяжёлый, гулкий морской шум. Белая с красной полосой лодка отчалила от берега.
– Пусть она сама плывёт, – сказала Гуля и, подняв весло, легла на корму.
Упругие зелёные волны мерно приподнимали и опускали лодку. Солёный ветер свежей ладонью прикасался к разгорячённым щекам девочек, трепал их волосы и воротники.
Гуля жадно глотала вкусный морской воздух.
– Ой, девочки, – сказала она, – как хорошо, как интересно жить на свете!
– Да, было бы хорошо, – вздохнула Лина, – если бы только экзаменов не было.
Гуля на минуту задумалась.
– А я люблю экзамены, – сказала она медленно. – Хоть и страшновато бывает, а хорошо.
– Гулька, ты врёшь!
– Нет, честное слово, не вру. Знаете, девочки, у меня перед экзаменом такое чувство бывает, как перед прыжком в воду. И холодно, и страшно, а прыгнешь – и сразу станет жарко и весело.
Лёля пожала плечами:
– Ну, кому весело, а кому и не очень.
– А это от тебя зависит, чтобы было очень.
И вот наступил день экзамена. Утро выдалось какое-то особенное – синее, чистое, словно его выветрили морские ветры, омыли морские волны.
Гуля надела белое, только что выглаженное платье. Ей было приятно, что оно такое светлое, свежее – без единой морщинки, без единого пятнышка. Вниматель-
но глядя в зеркало, она причесала волосы и пошла в школу.
Мать долго стояла у окошка и глядела ей вслед. Такая сосредоточенная и радостная уходила Гуля прежде только на съемку.
В классе было тихо и торжественно. На доске коричневыми, зелёными и голубыми пятнами пестрела огромная карта СССР.
Учительница географии Вера Андреевна, седая, спокойная, в незнакомом парадном платье, экзаменовала Гулину подругу Лёлю. Ассистенты внимательно слушали еле внятное бормотание Лёли. Указка в её руке растерянно бродила по карте, словно не знала, на чём остановиться.
– Засыпалась! – с ужасом шептала у Гули над ухом её соседка Лина. – И я тоже засыплюсь. Ой, до чего я боюсь! А ты?
Гуля подумала: «Боюсь?» И ответила:
– Нет, не боюсь!
И когда до неё донёсся голос Веры Андреевны: «Королёва!» – Гуля стремительно сорвалась с места. Кто-то из ребят даже засмеялся. Но она, не оглядываясь, бросилась к столу экзаменаторов с таким видом, словно это был не стол, а барьер, который ей нужно было во что бы то ни стало взять.
Ей показалось, что Вера Андреевна посмотрела на неё как-то сбоку, опасливо и недоверчиво, и Гуля сразу вспомнила тот несчастный и позорный день, когда она стояла, опустив голову, у этой же самой «немой» карты и не могла показать ни одной реки, ни одной горы. Странное дело; тогда она и в самом деле была немая, эта большая географическая карта, и ровно ничего, ну как есть ничего не говорила Гуле, а теперь стоило только взглянуть на неё, и она каждой своей чёрточкой, каждой извилиной начинала напоминать и подсказывать.
– Возьми билет, Королёва, – сказала Вера Андреевна.
Сердце у Гули ёкнуло и на мгновение остановилось. Она поглядела на одинаковые клетчатые листики бумаги.
«Который же из них мой? Ну, пусть этот – третий слева».
Она развернула билет и громко прочла:
– «Восточно-Сибирская часть СССР».
И сейчас же память послушно открыла перед ней ту самую страницу учебника, на которой было написано:
«Восточно-Сибирская горная страна расположена между рекой Енисеем и берегами Тихого океана».
И, сделав над собой усилие, чтобы не говорить по учебнику слово в слово, Гуля, не переводя духа, принялась рассказывать. Длинная деревянная указка, следуя за её рассказом, легко скользила по карте, то обрисовывая чёрные извилины рек, то обводя голубые окошки озёр.
Вера Андреевна слушала её сначала с тревогой, потом с удивлением, потом с какой-то особенной, задумчивой улыбкой. Когда Гуля на минуту опустила указку, Вера Андреевна посмотрела на своих ассистентов горделиво и вопросительно. Казалось, она хотела спросить их: «Видите, какова?»
– Очень хорошо! Очень хорошо! Отлично! – в один голос сказали ассистенты.
И Гуля, положив указку на стол, тихонько пошла на своё место. Щёки у неё горели, а губы сами собой продолжали шевелиться – должно быть, они всё еще рассказывали что-то про Восточную Сибирь.
Домой она влетела, как буря.
– Мама! «Отлично»! – крикнула она ещё с порога.
И вдруг, словно пораженная какой-то неожиданной мыслью, Гуля замолкла и села у стола, опустив голову на руки.
– О чём ты, Гуленька? – спросила мама.
– Не знаю, как тебе сказать, – ответила Гуля задумчиво. – Грустно немножко.
– Грустно? – удивилась мама. – Отчего же? Ведь ты сегодня победительница.
– Да нет, не грустно. Я не так сказала. Пусто как-то. Вот понимаешь, столько дней я спешила, гнала, боялась не успеть. А теперь будто с поезда на ходу спрыгнула. Приехали! Некуда дальше.
Мама покачала головой.
– Что ты, Гуля! Какое там приехала – твоя дорога только начинается. Разве ты сама не чувствуешь?
– Да, конечно, – сказала Гуля. – А знаешь, мама, сегодня на экзамене мне почему-то вспомнилось, как я барьер брала. Помнишь, в «Дочке партизана»? Сивко меня чуть не сбросил тогда. И сбросил бы, если бы я на него не рассердилась как следует.
– А теперь ты на кого рассердилась?
– На себя… Шутка ли сказать, до того дошло, что ты мне чуть-чуть репетитора не наняла! Репетитора!..
– Это я тебя только пугала, Гуля.
– Хитрая, знала, чем пугать. Ну вот, я испугалась да со страху и расхрабрилась. Взяла второй барьер.
– Этот барьер, Гуленька, повыше прежнего. А дальше будут и ещё выше.
– И те возьмём! – закричала Гуля и вдруг подбросила свёрнутую трубкой карту до самого потолка.
– Тише, Гуля, что за неуважение к географии! Гуля ловко подхватила свёрток на лету.
– Нет, я её уважаю, я её обожаю. Только до осени я запрячу все эти карты куда-нибудь подальше! Да и учебник заодно.
ПИСЬМА ОТОВСЮДУ
Однако же и карты и учебник географии опять понадобились Гуле. И даже очень скоро.
У неё завязалась самая удивительная переписка, в которой было бы нелегко разобраться, если бы под рукой не было карты СССР и старого, заслуженного учебника географии.
На имя Гули по адресу кинофабрики со всех концов нашей страны стали приходить бесчисленные письма. Гуля подолгу рассматривала карту, отыскивая области и города, откуда эти письма приходили.
«Дорогая, уважаемая артистка Гуля! Картину, где вы играете, я смотрел с ужасным волнением. Да не я один, а все мои товарищи – красноармейцы Дальневосточной. Может, вы бы смогли приехать сюда к нам, посмотреть, как мы, дальневосточники, живём здесь, среди сопок? Скоро кончается мой срок, и я вернусь в свой колхоз Воронежской области. Если не успеете сюда приехать, то приезжайте обязательно тогда в наш колхоз. Увидите, какая у нас там стала замечательная жизнь. Я вам всё покажу. Хозяйство у нас стало справное, вздымаем его очень высоко. А пока до свидания, дорогая, уважаемая артистка Гуля.
Остаюсь ваш неизменный друг».
Гуля смотрела на окраину нашей страны – Дальний Восток – и думала о том, как это странно и удивительно, что так далеко, так страшно далеко, кто-то знает о ней, ученице одесской школы.
Потом она отыскала на карте Воронежскую область и решила, что обязательно поедет когда-нибудь погостить в этот самый колхоз, в котором построена такая замечательная жизнь.
Но, распечатав второе письмо, третье, четвёртое, Гуля растерялась. Ее звали в гости и в город Сумы, и в Полтаву, и в далёкий Ташкент, и в Архангельск… Комсомолец из города Сумы писал Гуле, что она «очень аккуратно справилась со своей ролью» и что если она будет и дальше работать над собой, то, наверное, станет народной артисткой.
И каждый, кто писал Гуле, рассказывал что-нибудь о себе, о своей жизни.
Читать эти письма было необыкновенно интересно и увлекательно.
Но особенно озадачило её письмо, полученное с Тихого океана от моряков-комсомольцев. Они писали Гуле, что во время плавания нашли у себя на корабле в красном уголке газету с Гулиным портретом. По тону письма видно было, что они, как и многие другие, принимали её за взрослую актрису, играющую роль девочки. Они просили товарища Королёву, молодую, талантливую артистку, рассказать им подробно о жизни артистического мира, о своих творческих замыслах, о картинах, в которых она участвовала или собирается участвовать.
Прочитав это письмо, Гуля задумалась.
– Мама, – сказала она, – посоветуй, как мне на него ответить.
– А что?
– Да ведь они думают, что я взрослая. Да, да, взрослая! И хотят, чтобы я написала им про артистический мир и про творческие замыслы. А что я могу им про это написать?
– Ничего, – сказала мама. – Напиши им попросту, сколько тебе лет, в каком ты классе – и никаких творческих замыслов. А если будешь притворяться старше и умнее себя, письмо выйдет глупое.
Гуля так и сделала. Она написала морякам подробное письмо о своей жизни, о школе, о последних экзаменах, о том, что давно уже не снимается в кино. Сбоку она приписала:
«Правда ли, что на военных кораблях всегда бывают любимцы моряков, какие-нибудь зверята? Нет ли у вас на корабле какого-нибудь медвежонка или лисёнка? Я старая юннатка и очень люблю всяких животных, начиная от ежей и белых крыс и кончая слонами».
В ответ Гуля получила сразу несколько писем. Со всей серьёзностью и уважением моряки писали «старой юной натуралистке» о жизни на корабле, о том, какие диковинные морские животные, похожие на цветы, водятся на дне Тихого океана, о том, какая удивительная жизнь идёт на морском дне.
К сожалению, ни медвежат, ни лисиц, не говоря уже о слонах, на корабле не оказалось. Из всех представителей животного мира на корабле был только один, и то самый обыкновенный – кот Васька.
Он был замечателен только тем, что дважды совершил кругосветное путешествие и поймал мышь на острове Куба.
– «Тихий океан», – читала Гуля, стоя у карты, название, выведенное на огромном пространстве, которое было окрашено в бледно-голубой цвет. – «Остров Куба».
И, думая о советском корабле, пересекающем океан, Гуля уже, мечтала о том, чтобы поскорее вырасти и тоже отправиться в далёкое путешествие.
Её мечта сбылась прежде, чем она ожидала. Правда, ей предстояло ехать не так уж далеко, всего только в Крым, но и эта поездка при некотором воображении могла сойти за настоящее путешествие.
АРТЕК
«Дорогой папочка, у меня огромная радость – я еду в Артек! Это награда за кино, а также за то, что хорошо перешла в восьмой класс…»
Присев к столу, Гуля торопливо писала. Рядом, на стуле, стоял пустой открытый чемодан, а на диване были аккуратно разложены все незатейливые Гулины «наряды» – её белое платьице, в котором она сдавала экзамены, пёстрые сарафаны, майки.
«…Подумай, папочка, я поеду теплоходом до Севастополя, а там – машиной до Артека! Сейчас у нас дома, конечно, разговоры только об Артеке. Я даже вещи уже собрала, хотя сегодня ещё двадцать третье, а ехать мне только первого. Так долго ждать! Путёвка мне досталась в Нижний лагерь, тот, что на берегу моря. Вот красота! Я в неописуемом восторге!»
Медленно тянулись дни этой недели. Гуле казалось, что стрелки на её часиках не движутся, а стоят на месте. И «Гуля всё подносила часы к уху, прислушиваясь, идут ли они.
Но всему в жизни приходит свой черёд.
И вот голубой автобус мчит Гулю по белой горной дороге. Впереди – Артек!
Машину обступили горы – то голые, то кудрявые от зелени. Только справа дорога будто отрезана с края: она проходит над крутым обрывом.
– Ой, как узко! – закричала маленькая девочка, сидевшая рядом с Гулей, когда автобус стал пробираться между каменной стеной и пропастью.
– Не бойся, – сказала Гуля. – Держись за меня. Дорога вилась и поднималась всё выше. Серые, будто ватные клочья ползли по сторонам вниз.
– Дым! – удивился кто-то из ребят. – Откуда это дым валит?
– Да это не дым, это пар, – отозвался другой.
– И не дым и не пар, – сказал смуглый черноглазый пионер в вышитой тюбетейке. – Это облака.
– Ой, как высоко мы забрались! – заговорили ребята наперебой. – Выше облаков!
Машина обогнула уступ скалы и стала на тормозах спускаться вниз. Когда выехали за Байдарские ворота, внизу сразу открылась безбрежная синева.
– Море! – закричали ребята.
– Море, Чёрное море, – задумчиво проговорила девочка, которая сидела рядом с Гулей.
Она только сегодня утром впервые увидела море – там, в Севастополе, куда привёз её поезд из Москвы.
– А почему оно чёрное, когда оно синее?
– Оно в ясную погоду синее, – сказала Гуля, – а в штормы бывает как будто совсем чёрное.
Вот уже близко-близко к морю подошла дорога, и стало слышно, как шумно плещут и грохочут галькой волны, разбиваясь о берег и откатываясь назад.
– Приехали! – сказал шофёр и вогнал машину в открытые ворота.
Запахло кипарисовой смолой и цветами.
…В тот же самый день Гуля вместе с несколькими ребятами побежала осматривать парк.
Со всех сторон съехались в Артек ребята. Тут были и сибиряки, и кавказцы, и белорусы, и узбеки. Певучая украинская речь мешалась с окающим говором волжан.
Парк был очень большой. Аллеи и тропинки шли вверх, в гору, спускались вниз, к берегу, разбегались в разные стороны. Внизу, в парке, росли остролистые пальмы, магнолии с плотными, точно кожаными, листьями, крупные розовые орхидеи. А выше по склонам светились над колючей хвоей можжевельников желтовато-зелёные листья грабов.
Вдали высилась тёмная от зелени гора. Она была похожа на огромного бурого зверя, который улёгся у моря и пьёт воду.
– Аю-Даг – Медведь-гора, – сказал кто-то из ребят. – Какая большая!
– Не очень большая. У нас на Кавказе много выше горы есть, – сказал смуглый черноглазый пионер, тот самый, который объяснил, когда ехали, что это не дым, а облака. Но тогда, в дороге, на голове у него была вышитая тюбетейка, а сейчас белая панамка, как у всех ребят.
– А ты откуда? – спросила Гуля.
– Кабарду знаешь? – ответил ей вопросом черноглазый пионер. – Селенье Кенже знаешь? – И он посмотрел Гуле прямо в глаза.
– Нет, никогда не слыхала, – ответила Гуля. – Про Кабарду я слыхала, а про Кенже слышу в первый раз.
Потом, помолчав немного, она спросила:
– А тебя за что путёвкой премировали?
Гуля уже знала, что эта смена особая – почти все ребята были премированы путёвками за какую-нибудь заслугу перед страной. Среди приезжих ребят были пионеры, о которых знала вся страна.
– Коней вырастил, – весело ответил кабардинец, сверкнув очень белыми зубами. – Костика, Казбека и Заурбека.
– Для кого вырастил? – спросил кто-то из ребят.
– Как – для кого? Для красной кавалерии. Я и сам джигит.
– Так ты Барасби? – обрадовалась Гуля, вспомнив, что она читала о нём в «Пионерской правде». – Барасби Хамгоков!
Во все глаза смотрела она на этого стройного, худощавого, остроглазого пионера, которого никак не ожидала встретить.
– Я тоже лошадей люблю, – сказала она. – И верхом ездить умею.
Барасби недоверчиво посмотрел на неё. Но скоро они разговорились, и Гуле стало казаться, что она уже давно знакома с этим юным джигитом из предгорного селения Кенже.
Спустя полчаса ребята уже знали, кто откуда и кого как зовут. Среди ребят оказались настоящие герои – один пионер спас от гибели самолёт (развёл костёр, и лётчик понял, что посадки нет), другой пристрелил двух волков, третий спас из огня пожара маленького ребёнка…
– А ты тоже спасла кого-нибудь? – спросила Гуля низенькую черноглазую девочку.
– Нет, я хлопок собирала, – ответила девочка, с трудом выговаривая русские слова. – Таджикистан знаешь?
Гуля внимательно посмотрела на смуглое широковатое лицо.
– Мамлякат! – узнала она. – Нахангова! Ну конечно, знаю! Во всех газетах твою фотографию видела. Всё, всё о тебе знаю – как ты хлопок обеими руками собирала и как получила за свою работу орден Ленина. И как в Кремле была – тоже слышала.
С этого дня Гуля подружилась с Мамляиат и с Барасби.
Гуля учила Мамлякат русским песням и пляскам. А Барасби наконец поверил, что эта белокурая московская девочка умеет ездить верхом, и стал учить её ездить по-джигитски.
«Эх, показала бы я теперь на киносъёмке, как надо брать препятствия! – думала Гуля, вспоминая, сколько огорчений доставил ей её первый барьер. – Показала бы высшую школу верховой езды!»
Из-за этой «высшей школы верховой езды» Гуле пришлось однажды схитрить. Она убежала потихоньку с тихого часа, и тихий час превратился у неё в самый живой из всех часов дня.
Но тут встретилась неожиданная помеха. Мамлякат заметила её таинственную отлучку и решительно отказалась отдыхать, когда другие не отдыхают. Она тоже не была любительницей тихого часа.
Это смутило Гулю. Особенно когда последовали её примеру ещё две девочки и не захотели ложиться спать днём. Но не отказываться же из-за этого от великолепной прогулки верхом по горам!
И вот Гуля придумала выход из затруднительного положения. Вместе со всеми ребятами она послушно улеглась в постель. А когда её соседки заснули, она тихонько встала и на цыпочках прокралась к дверям, за которыми сияло ослепительное южное солнце.
На беговой дорожке Верхнего парка её поджидал Барасби Хамгоков. Он сидел верхом на гнедой лошади и держал на поводу другую лошадку, чуть посветлее мастью.
Вся золотая на солнце, лошадка нетерпеливо переступала копытами и, вытянув шею, будто шептала что-то на ухо лошади Барасби.
Гуля вскочила в седло, с горделивой радостью сознавая, что теперь это уже не стоило ей никаких усилий.
Барасби, не сказав ни слова, тронул поводья, и они поскакали по беговой дорожке, а потом выехали за ограду парка на горную тропинку.
Лёгкий ветерок, вея прохладой, нёс им навстречу пряный запах чабреца. Справа, за глубоким, тёмным обрывом, синел, блестя как сталь, залив Чёрного моря. Слева высились крутые скалы, поросшие мхом.
– Надо пораньше вернуться в лагерь, – сказала Гуля, сдерживая свою лошадку на узенькой тропинке. – Если заметят, что мы удрали с тихого часа, нам несдобровать.
И, прежде чем внизу раздались звуки фанфар, ребята успели примчаться домой. Поставив лошадей на место, они пробрались в свои домики, которые здесь, в Артеке, назывались «палатками». Гуля незаметно юркнула в постель.
Мамлякат лежала рядом с закрытыми глазами и ровно дышала.
«Вот хорошо! – подумала Гуля. – Никто ничего не заметил. Сошло!»
Но вдруг на лице спящей Мамлякат появилась лукавая улыбка.
– Какой я сон видела! – сказала она, потягиваясь.
– Какой? – спросила Гуля шёпотом, чтобы не будить соседей.
– Такой сон видела… как будто все ребята спят, а ты с Барасби верхом ездишь… Нехороший сон, нечестный.
– Откуда же ты это знаешь? А, Мамлякат?
– А так и знаю. Ты встала, и я встала. Ты в парк, и я в парк. А потом ты поехала, а я тебе рукой помахала и назад пошла.
– Мамлякат! Дорогая! Это я в последний раз. В самый последний. Я ведь сама знаю, что это нехорошо. Но ты понимаешь, мне так нужно научиться ездить верхом! Так нужно! А когда? Всё время у нас расписано – завтрак, обед, линейка, купанье, лодка, экскурсия, костёр… А дома и совсем некогда.
– А зачем меня обманула? – с горькой обидой спросила Мамлякат.
– Вот это и в самом деле плохо! – сказала Гуля, почувствовав свою вину. – Я не люблю обманывать… И не буду! Ни тебя, ни вожатых, никого! Ты мне веришь, Мамлякат?
– Верю, верю, – сказала Мамлякат. – Не сердись на меня… И на себя тоже не сердись!
И она потрепала Гулю по щеке.
В ЛЕСУ АЮ-ДАГА
Дни летели один быстрее другого.
Вокруг были чудесные новые места и чудесные новые друзья.
Вместе со всеми ребятами Гуля купалась в море, играла на площадке в волейбол, в теннис на теннисном корте, собирала камни на морском берегу, ловила для лагерного музея сачками бабочек. Бабочки здесь были удивительные – крупные, ширококрылые и такой окраски, которую нарочно ни за что не придумаешь: чёрные с золотой пылью, белые с голубой каймой, оранжевые с тёмно-синими пятнами, похожими на глазки павлиньих перьев.
Гуля и Барасби поймали самых красивых. Они оба очень быстро бегали и ловко работали сачками.
Спустя несколько дней, когда Гуля и её товарищи собрались после чая на веранде лагерного клуба, туда вошёл старший вожатый Лёва.
– Завтра с утра, – сказал он, – мы с вами пойдём в поход – на вершину Аю-Дага.
Лагерный клуб помещался в лёгком белом домике, со всех сторон окружённом открытой верандой. Тремя сторонами веранда выходила в парк, а четвёртой стороной – прямо в море. Здесь всегда было свежо и шумно – ветер похлопывал холщовыми занавесями, как парусами.
В самом домике стояли шкафы с книгами и стеклянные витрины с камнями, жуками, бабочками, ящерицами и водорослями. Но здесь ребята почти никогда не собирались. Настоящий клуб был на веранде. За белыми столиками у самых перил ребята играли в шахматы, читали, разрисовывали стенгазету. Если в море поднималась волна, столики то и дело приходилось вытирать полотенцем, а стенные газеты уносить на ту сторону веранды, которая выходила в парк.
Ребята разом вскочили на ноги и окружили Лёву.
– Завтра в шесть часов утра, – продолжал он, – мы встаём.
И он объяснил ребятам, как нужно готовиться к походу. А потом все врассыпную бросились к своим палаткам собирать рюкзаки и всё, что нужно для путешествия.
Наутро четвёртый отряд вместе с начальником похода Лёвой и отрядной вожатой Соней двинулся в путь.
К вечеру путники дошли до вершины Аю-Дага. Ребята натянули брезентовые палатки, развели костёр, и дежурные принялись готовить ужин.
Ночь была безлунная, чёрная, тихая.
Костёр понемногу разгорался, и огонь полз во все стороны. На секунду он прятался в чёрном дыму, а потом опять с треском выбивался наружу и взлетал вверх высокими пылающими фонтанами. Искры летали над поляной, точно красные мошки.
Было тихо. И вдруг где-то рядом робко заговорила маленькая сова-зорька. Жалобно, спросонья, она будто о чём-то спрашивала.
– Что это она говорит? – спросила Мамлякат.
– Она спрашивает: «Сплю? Сплю?» – сказала Гуля. – А ей никто не отвечает.
– Нет! – отозвался Барасби. – Она другое говорит.
– А что? – сразу обернулись к нему Мамлякат и Гуля.
– Она говорит: «Кукунау». Кошка говорит «нау», а эта птица – «кукунау».
– Нет, кошка говорит «мяу», – заметил кто-то из ребят.
– А у нас кошки говорят «нау», – сказал Барасби.
Снова все умолкли. Но зато громче затрещали, разгораясь, ветки, выше взметнулось пламя костра, озаряя лица ребят и белеющие поодаль палатки. Теперь по всей полянке стало светло от огня.
Но чем светлее становилось вокруг костра, тем гуще окутывал мрак высокую, плотную стену густого леса, подступившего к поляне.
Ребята с невольной тревогой оглядывались на этот чёрный-чёрный лес, и всем им хотелось ещё плотнее подсесть друг к другу, поближе к огню.
– Наверное, страшно ночью там в лесу, – сказала тихонько одна из девочек.
– Кому страшно, а кому и нет, – отозвался лихой мальчишеский голос. – А кто-нибудь пошёл бы в лес один? – спросил тот же голос после минутного молчания.
Никто ему не ответил.
– Можно мне пойти? – вдруг спросила Гуля, вскакивая. – Можно?
В глазах её отразились отблески огня.
– Зачем? Храбрость показать? – спросил Лёва.
– Нет, не потому, – сказала Гуля. – Просто хочется себя испытать.
– Нет, Гуля! – твёрдо сказал Лёва. – Это невозможно. Ваша смена всего несколько дней как приехала, и вы совсем не знаете здешних мест. В этом лесу есть непроходимые заросли, колючие, злые травы и кустарники. Иглица, например.