– Но нам его не откроют, – возразил Калве.
– Может, и открыли бы, если им объяснить, – с досадой сказал Коробов. – Да объяснять‑то некому, вот беда!..
– Поищем другой, – сказал Калве. – Мне кажется… по‑моему, в том конце зала – видишь, не по оси эстакады, а правее – какая‑то ниша в стене.
Оба торопливо пересекли зал. Действительно, это было похоже на выход. Только как его открыть, было совершенно непонятно. На двери – вернее, на пластине, перегораживавшей нишу, – не было ни намека на рукоятку или на замочную скважину.
– Да, эти самые местные жители… – сердито начал Коробов.
– Вот они! – прервал его Калве.
В длинном коридоре тусклым сероватым светом горели светильники, покрытые слоем пыли. Они сами зажигались перед идущими и гасли, оставшись позади.
Почему‑то Раину пришли на память монументальные пирамиды фараонов с их скрытыми потайными переходами. Там так же, наверное, археологов давили стены таинственной неизвестностью. Но это ведь на Земле, а тут…
Они шли торопливо, внимательно оглядываясь по сторонам. Было пройдено около сотни метров, а коридор все не кончался, по‑прежнему уводил их все дальше – прямой, без единой двери, без единой детали, которая нарушала бы однообразие. Казалось, он шел совершенно горизонтально, хотя в этом необычном мире вряд ли можно было целиком доверять своим ощущениям. Лампочки индикаторов радиоактивности слабо тлели в шлемах скафандров, напоминая о постоянном небольшом излучении.
Полчаса тому назад, на поверхности, когда лежавшая, казалось, незыблемо ракета вдруг скользнула вниз и так непонятно исчезла, оставив их одних в пустоте, им сгоряча показалось, что все кончено. И в самом деле, не пробиваться же сквозь материал, который сталь даже не царапала!
Несколько секунд они сидели молча, мысленно прощаясь со всем, что было дорого в жизни. Раин подумал, что если бы не Сенцов рядом (слышно было, как он яростно, шепотом выругался), то от такого полного, абсолютного одиночества посреди вселенной в пору было завыть, глядя на звезды.
Но как‑то сразу, одновременно оба обнаружили, что как бы там ни было, умирать они все же не собираются. Тогда Раин сердито сказал:
– Вот они, ваши ракеты… Допрыгались!..
– А ракеты тут при чем? – зарычал Сенцов и, махнув рукой, полез на эстакаду.
– Зачем им понадобилось втягивать ракету, не понимаю! – бурчал он.
– Они могли и не заметить, что кто‑то вышел из нее.
– Нечего сказать – хорошо у них тогда организовано наблюдение! – совсем рассердился Сенцов. – За такие вещи с работы снимают…
Они с трудом нашли запиравшую вход пластину – так плотно, почти без швов легла она обратно на место, проглотив ракету Поднять ее нечего было и думать: она весила, верно, даже в этом мире уменьшенной тяжести многие тонны. Повозившись около нее минут пять, космонавты поняли, что это совершенно бесполезно.
– Давай‑ка думать быстрее, – сказал Сенцов. – Кислорода у нас осталось примерно на час, Длительные прогулки вне ракеты программой нашего полета не предусмотрены. Это нас научит в будущем… – Он не окончил фразы, махнул рукой. – В общем будем искать, пока хватит дыхания.
– Во всех романах всегда не хватало кислорода, – сказал Раин.
– Ничего удивительного, – откликнулся Сенцов. – Много ли входит в такой вот баллончик?
– Да, – согласился Раин, распрямляя усталую спину. – А вес их чувствуешь даже здесь…
Сенцов ничего не ответил и начал спускаться с эстакады.
– Боюсь, чтобы ребята там чего‑нибудь не натворили, – сказал он уже снизу. – Они же обязательно кинутся нас разыскивать. Вступят еще в конфликт с этими, наделают дел…
Раин только зажмурил глаза – такой родной показалась ему в этот миг опостылевшая рубка корабля, тесная жилая каютка.
Посовещавшись, они решили разойтись и искать вход, описывая круги, постепенно захватывая все большую площадь. Сенцов сразу двинулся вправо. Раин пошел в другую сторону, в обход эстакады.
Пролезая под выступом платформы, он низко пригнулся, и в глаза ему бросилась какая‑то светлая полоса, будто белилами нанесенная на более темную поверхность спутника. Раин внимательно осмотрел полосу. Нет, это была не краска, это был металл – металлическая дорожка сантиметров десяти шириной, проложенная по оболочке, вернее – в ней, так, что она ни на миллиметр не выдавалась над поверхностью. Металл тускло отсвечивал серебром.
Раину пришло в голову, что эта металлическая лента, назначение которой было непонятно, могла привести к ходу вовнутрь, по крайней мере идти по ней было вернее, чем бродить наугад.
Раин замигал прожектором, подзывая Сенцова.
– Есть? – спросил тот, поспешив к товарищу.
Оба двинулись вдоль металлической полосы. Не прошли они и тридцати метров, полоса внезапно оборвалась. Космонавты переглянулись в растерянности.
И в этот миг они почувствовали, как площадка под их ногами начинает медленно опускаться. Словно лифт, она уносила их в недра искусственной планеты.
Но вот площадка плавно остановилась. Сразу загорелся бледный свет. Друзьям он показался ослепительным. Раин не смог скрыть торжествующей улыбки: выбрались!.. Сенцов сказал возбужденно:
– Слышишь, шипит? Воздух…
Люк над их головами закрылся.
Небольшое квадратное помещение, в котором они оказались, на первый взгляд не имело дверей. Но не успели они об этом подумать, как одна из стен стала медленно, словно нехотя подниматься.
– Приглашают… – сказал Сенцов.
– Что ж, согласимся… – в тон ему ответил Раин.
Но приглашала разве что сама дверь. За ней никого не оказалось. Просто открылся вот этот коридор, по которому они шли уже несколько минут, следуя за убегающей все дальше металлической полосой.
…Пройдя еще метров двадцать, Сенцов сказал:
– Похоже, что он никогда не кончится. Ты сориентировался, в какую сторону мы идем? Я, когда спускались, посмотрел: полоса шла левее по сравнению с направлением на эстакаду.
– Сейчас подсчитаем… – сказал Раин. – Форму спутника примем за шарообразную. Расстояние между соседними эстакадами я определяю примерно в двести метров. Прямая видимость была…
Раин умолк, погрузившись на ходу в вычисления. Потом сказал:
– Если я верно рассчитал, коридор идет строго в радиальном направлении. Иными словами, к центру спутника. Это, кстати, говорит о том, что аппараты, наводящие поле искусственной гравитации, расположены не в центре планеты. По логике, где‑то мы должны будем обнаружить и поперечные ходы. Значит, пока все в порядке.
– В порядке‑то в порядке, – сказал Сенцев, – а вот радиоактивность здесь повышена. Не иде^ ли мы куда‑нибудь прямо в дьявольскую кухню? К тому же не похоже, чтобы здесь часто ходили: очень уж пыли много…
Действительно, тонкий слой пыли лежал на полу, покрывая стены.
– Что ж, – сказал Раин. – Свернем, как только представится возможность. Сворачивать надо вправо: ракета должна находиться именно в этом направлении.
– Интересно, что там у них такое…
– Очевидно, какое‑то подобие хранилища или ангара.
– Ну, уж и подобие… – усмехнулся Сенцов. – Какое же тут подобие? Тут настоящее, нам еще поучиться. Ох, уж этот великопланетный шовинизм!..
Раин засмеялся, хотел что‑то ответить – и в этот момент увидел нечто, заставившее его бегом броситься вперед.
– Вот! – Он остановился перед нишей в правой стене коридора. – Не здесь ли ход в сторону?
Сенцов торопливо подошел, осмотрелся. Такая же ниша виднелась и на противоположной стороне коридора. Но он двинулся дальше, в глубь спутника.
– А лента‑то уходит туда… – пробормотал он. – Очень интересно, что там может быть?..
С минуту они стояли на месте, раздумывая. Но так хотелось побольше узнать – уже сейчас, в самом начале – о скрытых здесь тайнах, что оба разом тронулись с места – снова дальше вперед, по коридору – и уже через две минуты уперлись в наглухо перегораживавшую его стену.
– Должна открываться, – уверенно сказал Сенцов, подойдя к самой преграде.
Тотчас же лампочка индикатора в его шлеме запылала заметно ярче. Сенцов отпрянул, нервно провел рукой по скафандру, как бы отряхиваясь.
– Так и есть, чертова кухня, – сказал Раин. – Ладно, сюда мы еще заглянем…
Вернулись к нишам. Раин включил прожектор. Под слоем пыли угадывалась невысокая ступенька.
Не раздумывая, он наступил на нее ногой. Под полом что‑то чуть слышно щелкнуло, стена беззвучно, медленно поднялась, уползла вверх. За ней оказалась – на расстоянии двух метров – вторая такая же дверь.
– Рискнем! – сказал Сенцов.
Они вошли в этот своеобразный та?дбур. Поднявшаяся ранее плита осторожно, словно опасаясь их задеть, опустилась. И как только она коснулась порога, тотчас же поднялась внутренняя.
За ней снова был коридор, на этот раз поуже. Точно так же вспыхивали и гасли лампы…
Раин пробормотал строку из Багрицкого: «Коридоры в коридоры, в коридорах – двери…»
– Дверей‑то как раз и нет, – сказал Сенцов. – Разыщем, ничего… Вспомни что‑нибудь поинтереснее.
– Я так… – смущенно ответил Раин. – А заметь, любопытно: коридор изгибается влево. Значит, наши рассуждения были правильны.
– Ну, вот и дошли, – сказал Сенцов и остановился перед нишей уже знакомого вида. Уверенно нажал на ступеньку.
И здесь дверь была с блокировкой – двойная.
– Серьезно построено, – сказал Сенцов. – А где же наши?
За дверью была темнота. Но вот замигало – сначала робко, потом все более уверенно. И, наконец, сероватый мерцающий свет, словно светился сам воздух, озарил внутренность огромного зала, разделенного пополам наклонной эстакадой.
На ней ничего не было.
Они постояли несколько секунд, скрывая разочарование. Потом Сенцов (он все беспокойнее поглядывал на часы и на кислородный манометр) поторопил:
– Пошли дальше.
…Снова коридор, двери и зал, залитый сероватым светом, и посреди него эстакада. Сенцов торжествующе сказал:
– А вот здесь уже кое‑что интересное!
– Я же говорил, что они находятся поблизости… – пробормотал Раин.
Широкими шагами оба направились вперед, высоко подлетая над полом, пока Сенцов не сказал:
– Ну, а теперь‑то чего мы так торопимся?
На эстакаде, видимая смутно, как сквозь туман, лежала ракета. Они подходили к ней неторопливо, точно возвращаясь С дачной прогулки.
Сенцов проворчал:
– Никаких работ не ведется… Что они, спят, что ли? Ну, дождется у меня Коробов!..
Раин покачал головой: тут что‑то было не так, от Коробова трудно было ожидать такой нераспорядительности.
– И рация выключена, не отвечают, – сказал он. – Возможно, увлеклись внутренним ремонтом. Мало ли что могло случиться. А вдруг ребята пострадали?
– Или их там уже нет, – мрачно сказал Сенцов, убыстряя шаг.
Раин взглянул на часы. Кислорода оставалось на двадцать с небольшим минут.
Внезапно Сенцов так резко остановился, что даже качнулся вперед – если бы не присоски на подошвах, он наверняка бы упал. Раин с разбегу чуть не налетел на него. Сенцов негромко сказал:
– Посмотри‑ка внимательно: это наша ракета?
Да, теперь они видели уже отчетливо, что ракета, лежавшая на эстакаде, была создана не на Земле.
Как будто ничем особенным не отличались обводы этой чужой ракеты, они были даже, кажется, не очень красивы, но вряд ли и хороший рисовальщик смог бы сразу воспроизвести их на бумаге.
Этот корабль казался порождением самого пространства, в котором он скользил свободно и радостно. Это сразу чувствовалось даже при беглом взгляде на его длинное тело (оно было раза в полтора длиннее $х корабля), хотя некоторые линии и выглядели непривычно для земного глаза. Но они были наверняка обусловлены какими‑то требованиями пространства, пока непонятными людям, как не были им понятны в тридцатых годах этого века необычные законы дельтовидного крыла.
Сенцову подумалось, что такой корабль идет неуклонно, словно луч света, пронзая поля гравитации, как игла – мешковину.
– Это не наш корабль, – сказал Раин, подтверждая теперь уже очевидную истину.
Сенцов немного покашлял, глухо ответил:
– Да, красота какая… Ничего не попишешь – придется возвращаться. Тут пусто, никто и не заходил: каждый след отпечатался бы в пыли.
– Они наверняка в следующем отсеке, – сказал Раин. – Мы идем правильно.
Оба повернули к выходу. Раин с тревогой заметил, что двигался Сенцов уже не с такой легкостью, как раньше, и тяжелое дыхание его отдавалось в наушниках грозным шумом. Ясно: силач Сенцов первым должен исчерпать запас кислорода, ему уже трудно дышать…
Словно прочитав мысли товарища, Сенцов глухо сказал: «Ну, только не отставать…» – и с заметным усилием зашагал быстрее.
В момент, когда до двери оставалось шага два, свет в зале внезапно погас, непроглядная темнота окружила их. Инстинктивно оба включили прожекторы. Раин первым нажал на ступеньку – дверь на это никак не реагировала. Тогда за ним со злостью топнул по ступеньке и Сенцов. Чувствовалось, как площадка свободно оседает под ногами, где‑то под пей едва слышно в разреженной атмосфере щелкали переключатели, но дверь не открывалась.
Сенцов обессиленно опустился на пол, хрипло сказал:
– Ну, теперь, кажется, влипли основательно…
Помолчал. Потом, словно эти слова показались ему недостаточно ясными, добавил:
– Подвела автоматика… Правильно ее критиковал Азаров.
– Автоматы автоматами, а мы – люди, нам положено быть умнее, – откликнулся Раин.
– Что ж, – с трудом проговорил Сенцов после долгой паузы, – остается одно: осмотреть ракету.
Раин удивленно посмотрел на него и вдруг понял: в ракете может быть кислород, если только она не автоматическая или телеуправляемая. Если только в ней летели живые существа, то дышать они должны были кислородом – во всяком случае, за это было девять шансов из десяти. Вдруг хоть аварийный запас его остался в резервуарах!
Подтащив товарища к эстакаде, Раин начал карабкаться по скользким отвесным балкам. Несколько раз он срывался и едва не порвал скафандр. Но в конце концов все же вскарабкался на платформу.
Теперь надо было найти люк: ведь должен же был экипаж как‑то входить в ракету. Она не могла быть автоматической. Ее совершенные формы уоеждали Раина, что только для людей (так Раин для простоты называл про себя строителей спутника) должна быть она создана.
Он полз и полз вдоль ракеты, а люка все не было. Конечно, вход мог находиться и на другой стороне. Успеет ли он добраться до него? Раин и сам уже начинал задыхаться, а Сенцов, верно, совсем плох. Что он там бормотал насчет люка, пока Раин пристраивал его у подножья эстакады?
Раин полз и шарил рукой по обшивке корабля, а она была все такой же гладкой – никаких следов от ударов микрометеоритов, ни одной царапины – идеально полированная сплошная поверхность. Но ведь люк должен быть! И не может он закрываться, входя в пазы с точностью до микрона.
Он совсем уже пришел к выводу, что люка ему не найти, когда слабеющие пальцы его нащупали какую‑то неровность, щель или трещину. Люк? Он повел пальцами по этой едва заметной бороздке. Она уходила вверх, потом, плавно изгибаясь, поворачивала направо. Сомнений не было – это, конечно, люк, <только закрытый наглухо.
Раин наваливался на него всем телом, стучал по обшивке кулаками, топтался на платформе, пытаясь привести в действие автоматический запор. Все было тщетно: люк не открывался!
Совсем обессилев, Раин лег возле него и закрыл глаза. В скафандре тепло, кислород еще сочился из баллона – последние капли, наверное…
И тут он вспомнил о Сенцове: как тот тяжело дышал и все поворачивал, поворачивал кран, пытаясь сберечь кислород.
Сенцов там, внизу, наверное, ждал. Надо было спуститься к нему – до конца быть вместе…
Он собрал последние силы и пополз. Но не к Сенцову, а вперед, все дальше вдоль гладкого борта ракеты.
Он вспомнил, о чем именно сказал Сенцов: что люк надо искать в носовой части. Тайно для самого Раина где‑то в глубине его мозга все время велся подсчет расстояния, пройденного им, и потраченных на это минут. И этот подсчет говорил, что попавшийся ему люк находился чуть ли не на самой корме корабля, где могли располагаться лишь двигатели, запасы топлива, энергетические устройства.
Рабочие же помещения, не говоря уже о жилых, должны быть где‑то дальше. Конечно, у автомобиля мотор можно устанавливать где угодно – хоть спереди, хоть сзади; у межпланетного же корабля, который неизбежно должен быть ракетой, двигатель мог помещаться только в кормовой части, какой бы там планете ни принадлежал корабль. Сен‑цов‑то это понял сразу. Как он там, Сенцов?..
Раин полз, полз, почти теряя сознание, рука его больше не скользила по борту ракеты. Что‑то притягивало Раина, как магнит, и ему понадобилось собрать все силы, чтобы понять: неведомо когда вспыхнувший впереди красный огонек был этим магнитом, и к нему‑то полз Раин. Он даже не удивился огоньку, как и своей уверенности, что люк должен быть где‑то возле него.
Люк был здесь, где горел красный огонек, а рядом с ним были три небольших углубления, расположенных треугольником. Как будто заранее зная, что именно надо делать, Раин вложил в углубления три пальца – и очерченный едва заметной бороздкой кусок обшивки стал втягиваться внутрь корабля. Засветился неправильной формы четырехугольник с закругленными углами – вход в ракету.
Раин перевалился через порог люка. Лицо его исказила гримаса. Каждый удар сердца болью отдавался в висках. Он вполз в просторное квадратное помещение. Четыре изогнутых рычага, распрямляясь, снова вжали крышку люка в обшивку. На стенах частым, прерывистым блеском замигали огоньки. Они мигали долго. Раин зачарованно смотрел на них, не зная, что делать дальше.
Послышалось тихое шипение. Раин скосил глаза на барометр – поднять руку к глазам не было сил. Прибор показывал, что давление увеличивается. Если даже камера, в которой находился Раин, продувалась сейчас не кислородом, а каким‑нибудь ядовитым газом, выбирать не приходилось…
Стрелка барометра ползла все дальше. Раин услышал чье‑то хриплое, затухающее дыхание, едва понял, что это так дышит он сам, и сорвал крышку шлема…
(Продолжение следует)
ЧУДЕСА ХХ ВЕКА
НАД ЧЕРНЫМ МОРЕМ – ДВЕ ЛУНЫ
Над вершиной горы взошла вторая луна.
Не думайте, что это строчка из фантастического рассказа: сотрудники Горьковского радиофизического института действительно создали такое чудо и… укрепили новую луну на громаде горы Ай‑Петри, в Крыму.
Правда, никто из жителей Ялты, например, не видит в ночном небе еще один лунный диск, потому что искусственное ночное светило – металлический диск, репродуцирующий настоящую Луну, – окрашено в глубокий черный цвет.
«Но какое же это светило, – скажете вы, – если оно не светит?» В том‑то и дело, что «светит» – ученым. Да еще как! С помощью искусственной луны астрономы проникают в тайны Луны настоящей. В этом, пожалуй, и заключается главное чудо.
Ученые давно стремились разгадать, как на Луне появились горы, кратеры, «моря» – в результате действия вулканов или метеоритов? Какова поверхность Луны? Какие минералы входят в состав лунных пород?
Радиоастрономия помогла установить, что лунные породы обладают невысокой теплопроводностью. Многие зарубежные исследователи пришли к выводу, что космонавта на Луне встретит многометровый слой пыли. Но вывод оказался поспешным.
Советский ученый, доктор физико‑математических наук В. Троицкий и его сотрудники из Горьковского радиофизического института решили с помощью радиоволн основательно прозондировать поверхность Луны. И они «прощупали» ее на глубину до шести метров. Что же оказалось? Что с каждым метром глубины температура растет примерно на полтора градуса! Не находится ли в центре Луны горячее ядро?
Пока ясно только, что ее поверхностный слой не может состоять из крепких скальных пород, покрытых пылью: «радиозонды» встречали на пути породу почти однородную по строение, плотности, теплопроводности.
Каким образом было сделано это открытие? Нам придется вернуться к искусственной луне над Ялтой. Металлический диск, укрепленный на горе, обладает точно известным радиоизлучением. Ученые сравнивают его с радиоизлучением Луны на разных волнах. Благодаря этим‑то наблюдениям они сумели определить дневную температуру различных слоев под лунной поверхностью!
Расчеты на электронно‑вычислительных машинах показали, что плотность лунного вещества в два раза меньше плотности воды, а теплопроводность в 20–40 раз выше той, что предполагалась раньше, по материалам оптических наблюдений. А это, по мнению большинства исследователей, означает, что лунное вещество твердое и пористое и, возможно, находится в несколько раздробленном состоянии.
Сравнение теплопроводности лунных и земных пород показывает, что лунное вещество богато кварцем и состоит из минералов типа гранита, диорита. И вот что интересно: не обнаружены значительные следы метеорного вещества, которое, если следовать теории метеорного происхождения лунного рельефа, должно находиться там в изобилии.
Исследования продолжаются, и, возможно, вторая луна позволит нашим ученым сделать новые важные открытия.
СЕРДЦЕ НЕ ОСТАНОВИТСЯ…
Люди невольно оборачивались, услышав тревожную сирену. Загорались зеленые огни светофоров. Машина «Скорой помощи» мчалась по улицам города – в хирургическую клинику…
Больной был совсем плох, он то и дело терял сознание. Врач тут же, в машине, прослушивал его сердце. Оно билось все медленнее… Врач знал, что этот человек уже перенес инфаркт. Его сердце после болезни не работало нормально, сокращалось не 70–75 раз в минуту, а вдвое меньше. Теперь же…
В клинике больного снова прослушали: пять ударов в минуту. Ясно, что наступает смерть. Диагноз – полная поперечная блокада. Сколько раз в таких случаях врачи опускали руки! Перестает биться сердце – сделать ничего нельзя…
Но что это? В руках хирурга появляется прибор, похожий на миниатюрный полупроводниковый приемник. От прибора тянутся два электрода. Хирург пришивает их… к мышце умирающего сердца. Передвинут рычажок на приборе, установлен против цифры 60. И сердце начинает сокращаться ровно 60 раз в минуту! Человек буде. жить. И прибор – его называют электростимулятором – стал теперь как бы частью его организма.
То, о чем здесь рассказано, не фантастика. Электростимуляторы недавно спасли жизни 44‑летнего слесаря из Тулы Михаила Щербачева и 68‑летнего Василия Мухортых. Сделано это чудо в хирургической клинике 2‑го Московского медицинского института.
Теперь конструкторы настолько уменьшили размеры стимулятора, что его можно не носить в кармане, а вшивать под кожу больного.
П. Пономарёв
КОНСТРУКТОРЫНА ФЕРМАХ
ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ
«Сейчас в колхозе «Памяти Ильича» в Крымском районе Краснодарского края мы строим крупнейшую в стране комплексную ферму на тысячу коров и 500 телят по проекту инженера И. И. Тесленко. Он не только хороший организатор, он настоящий ученый. Правильно говорил Н. С. Хрущев, что давно пора пересмотреть смехотворные диссертации, – на этом мы тоже сэкономим немалые государственные средства. Если бы все наши ученые занимались такими же актуальными проблемами, как Тесленко, какая была бы польза!»
Н. Кириенкова, ученый‑зоотехник
«На ферме тружусь тринадцать лет. Из них два последних года работал на «елочке». Что можно сказать о ней? «Елочка» – дело хорошее, но доильный конвейер – новый шаг вперед. Работать на нем куда легче. Идешь в доильный зал, как на завод. На передвижной «елочке» 150 коров мы доили два часа. А на доильном конвейере – 200 коров за час. Сейчас у нас в гурте 300 коров, конвейер может обслужить в два раза больше».
Н. Люсов, бригадир Краснополянского совхоза Омской области
«Нас сейчас уже нельзя назвать доярками в старом понятии. Мы мало чем отличаемся от индустриального рабочего. Трудимся в светлом, чистом и просторном зале семь часов в день. Вы спрашиваете, какого мы мнения о новой установке (карусели). Скажу коротко: это то, что нам нужно».
А. Малыгина, доярка совхоза «Красный Октябрь» Омской области
МАШИНА И ФИЗИОЛОГИЯ
Утром, когда вы покупаете в магазине молоко, вряд ли кто из вас задумывается над
тем, как оно добывается. Именно добывается. И процесс этой добычи имеет свои тонкости, как, скажем, добыча угля или производство синтетических волокон. Есть и существенное отличие. В одном случае мы имеем дело с машинами и только с машинами, а в другом – с животными и машинами.
Это придает свои особенности поискам конструкторов, которые заняты механизацией животноводства и, в частности, процесса доения. Они должны знать физиологию.
Судите сами.
Можно увеличить обороты токарного станка, можно ускорить движение конвейера, можно изменить конфигурацию резца и поднять съем металла. Но нельзя, например, заставить человека отдернуть руку от горячего стакана быстрее, чем это предусмотрено природой: скоростью прохождения возбуждения по нервам и ответной реакцией. Вот и конструкторы, работающие на фермах, должны задумываться не только над решением чисто технических вопросов, но и знать, например, о том, что коровы начинают молокоотдачу не скорее, чем через тридцать‑сорок секунд после подмывания вымени, – оно‑то и обусловливает рефлекс.
Сам по себе рефлекс молокоотдачи действует тоже определенное время. Для его продления необходимо совершить насилие над животным – вызвать рефлекс повторно. А если и при повторном припуске молока его не успеть отобрать полностью, то это вызывает затормаживание секреторной деятельности животного. Если такие вещи допустить не однажды, то снижается удойность, а в дальнейшем – запуск. Иными словами, корова перестает давать молоко.
Так уж устроена корова.
И посмотрите, как тесно связаны с ее «устройством» поиски конструкторов, занимающихся механизацией доения, – одним из важнейших вопросов внедрения машин в животноводство.
Создание и применение доильных аппаратов было первым шагом в решении этого вопроса. Но только первым… Почему?
При стойловом механическом доении доярка переходит от коровы к корове и переносит аппарат. На перестановку аппарата затрачивается около 1–1,5 минуты. Часто доярка ждет, пока коровы полностью отдадут молоко. Интервал от момента вызова рефлекса до отдачи молока у животных, готовых к доению, увеличивается до 3–4 минут. А здесь уместно будет сказать, что самая интенсивная отдача молока у животного происходит именно в первые 3–4 минуты после вызова рефлекса. Затем, если корова не додоилась, ее додаивают вручную. Выходит, затормаживание рефлекса происходит дважды…
Вот почему появилась на фермах установка «елочка». На этой установке животные во время доения стоят между ее косо расположенными «ветвями». Путь доярки от одной коровы к другой значительно сокращается. А поскольку у «елочки» две стороны, то пока на одной животные выдаиваются, на другую загоняются новые. В результате не простаивают ни доярки, ни аппараты, ни коровы. В этом большое преимущество «елочки». Опыт показал, что при таком усовершенствованном доении желательно, чтобы животные были подобраны по ряду признаков: продуктивности, скорости молокоотдачи и другим. Те, что выдаиваются за 3–5 минут, должны входить в «елочку» вместе, а отдельно от них – те, которые отдают молоко за большее время. Иначе перестановка одних аппаратов происходит вовремя, а других задерживается в отдельных случаях до 4–5 минут, что ведет к снижению надоев.
Конечно, «елочки» более совершенный метод доения, чем прежний способ.
Однако поиски конструкторов идут дальше: они стремятся создать такую машину, чтобы она сама исключала вероятность недодоя по причинам физиологическим. Иными словами, чтобы сама машина соблюдала все необходимые условия доения с большой точностью.
У всякого читающего эти строки, естественно, возникает вопрос: а почему это автор печется о физиологии? Может быть, он по профессии ветврач или зоотехник?
Нет. Просто инженер, и причем до недавнего времени не занимавшийся животноводством, если не считать давнишнего, с детства, знакомства с коровами, если не считать, что это давнишнее знакомство началось с выволочки, которую мне устроила мать.
Выволочка, как ни странно, имела прямое отношение к физиологии молокоотдачи. Правда, моя мама не была знакома с научной терминологией. И наказание проводилось самым что ни на есть примитивным способом, а именно – ручным. Влетело мне за то, что я гонял корову через бурьяны. Животина занозила себе вымя и едва совсем не перестала доиться.