– Ну‑с, мистер Вандемар, может, и нам пора нанять себе телохранителя?
Мистер Вандемар спрятал нож в рукав, тоже надел плащ, сунул руки в карманы и с радостью обнаружил в одном из них почти целую мышь. Отлично. Он как раз проголодался. Потом он принялся размышлять над тем, что сказал мистер Круп, тщательно, словно патологоанатом, который препарирует любовь всей своей жизни, и обнаружил в логике напарника серьезный изъян.
– Нам не нужен телохранитель, мистер Круп, – сообщил он. – Нам некого бояться. Это другие боятся нас.
Мистер Круп выключил свет.
– Да что вы, мистер Вандемар?! – медленно проговорил мистер Круп, как всегда, наслаждаясь каждым словом. – Неужели вы хотите сказать, что нам нельзя причинить боль?
Мистер Вандемар несколько секунд раздумывал, а потом ответил четко и ясно:
– Нет.
* * *
– Шпион из Верхнего мира, да? – прошипел предводитель крыситов. – Я выпущу тебе кишки, чтобы предсказать по ним будущее.
– Послушайте, – пробормотал Ричард, прижатый спиной к стене и с кинжалом из стекла у горла. – Вы, вероятно, ошиблись. Меня зовут Ричард Мэхью. Я могу это доказать. У меня есть читательский билет. Есть кредитки. Вещи, – в отчаянии добавил он.
И вдруг обостренным зрением человека, которому какой‑то псих собирается перерезать горло, Ричард увидел, что в дальнем конце зала люди падают на колени и склоняют головы в почтительном поклоне, а по полу движется черная тень.
– Если рассуждать здраво, это чистое недоразумение, – проговорил он, сам не очень‑то понимая, что хочет этим сказать. Сейчас он знал только одно: если он что‑то говорит, значит, еще жив. – Почему бы вам не убрать свой кинжал… Постойте! Это моя сумка! – закричал он, увидев, как худенькая нечесаная девушка лет восемнадцати схватила его сумку и принялась вытряхивать на пол вещи.
|
|
Один за другим люди падали на колени – черная тень приближалась и вскоре добралась до тех, кто окружал Ричарда. Впрочем, они этого не заметили, потому что смотрели только на него.
Черная тень при ближайшем рассмотрении оказалась крысой. Она с любопытством разглядывала Ричарда. И ему на секунду показалось – хотя, разумеется, это был полный бред, – что крыса ему подмигнула. А потом она вдруг громко запищала.
Человек с кинжалом рухнул на колени. Так же, как и остальные. Секунду подумав, их примеру последовал и бродяга, которого тут называли Илиастер. Ричард остался стоять, но худенькая девушка потянула его за рукав, и он тоже опустился на колени.
Предводитель крыситов поклонился так низко, что его длинные волосы коснулись пола, и запищал, зацокал, защелкал, морща нос и обнажая зубы, словно и сам тоже был огромной крысой.
– Кто‑нибудь объяснит мне, что здесь… – начал Ричард, но девушка шикнула:
– Тихо!
Крыса забралась в грязную ладонь предводителя крыситов – с некоторой брезгливостью, как показалось Ричарду, – и тот поднес ее к самому его лицу. Крыса медленно поводила хвостом, всматриваясь ему в глаза.
– Это господин Долгохвост из клана серых, – сообщил предводитель крыситов. – Он говорит, что уже видел тебя. И спрашивает, встречались ли вы раньше?
Ричард и крыса с минуту изучали друг друга.
– Может быть.
– Он говорит, что передавал тебе сообщение от маркиза Карабаса.
Ричард присмотрелся.
|
|
– А, так это тот самый крыс? Да, мы встречались. Я швырнул в него пультом от телевизора.
Окружающие в ужасе переглянулись. Девушка взвизгнула.
Но Ричарду было не до них. Слава богу, хоть кто‑то знакомый в этом хаосе.
– Привет, крысунчик. Рад тебя видеть. Ты не знаешь, где Дверь?
– Крысунчик! – то ли всхлипнула, то ли пискнула девушка. К ее лохмотьям был прицеплен потертый красный значок, какие бывают прикреплены к открыткам. На нем желтыми буквами было написано: «Мне 11».
Предводитель крыситов угрожающе помахал перед носом Ричарда кинжалом.
– Обращаться к господину Долгохвосту только через меня, понял? – Крыс что‑то пропищал, и предводитель поморщился. – Его? – переспросил он, брезгливо косясь на Ричарда. – У меня нет лишних людей. Лучше я перережу ему горло и отправлю к жителям канализации…
Крыс снова что‑то пропищал, на этот раз сердито, а потом спрыгнул с руки предводителя на пол и исчез в дыре в плинтусе.
Предводитель встал. Сотни глаз обратились на него. Он повернулся к своим немытым подданным, сгрудившимся у костров.
– Чего уставились? – рявкнул он. – Кто будет следить за мясом? Хотите, чтобы все подгорело? Нет тут ничего интересного. Займитесь своими делами. И ты вставай, чего ждешь? – Ричард обеспокоенно поднялся с колен. Левая нога у него затекла, и он принялся ее растирать. Предводитель повернулся к Илиастеру: – Надо отвести его на рынок. Приказ господина Долгохвоста.
Илиастер покачал головой и сплюнул.
– Я не поведу, – сказал он. – Это уже слишком. Вы, крыситы, всегда мне помогали, но я не могу его отвести. Вы же знаете.
|
|
Предводитель кивнул, убрал кинжал под шубу, а потом повернулся к Ричарду и оскалился, обнажив желтые зубы.
– Ты даже не представляешь, как тебе повезло.
– Нет, я знаю, – пробормотал Ричард.
– Не знаешь, – отрезал предводитель. – Ничего ты не знаешь. – Он тряхнул головой и удивленно повторил: – Надо же, «крысунчик»!
Затем взял под руку Илиастера и отвел в сторонку. Они о чем‑то шептались, то и дело косясь на Ричарда.
Девушка тем временем ела банан, который нашла в сумке. Ричард подумал, что трудно себе представить менее эротичное поедание банана.
– Это был мой завтрак, – сообщил он. Она виновато глянула на него. – Меня зовут Ричард. А тебя?
Он вдруг понял, что она успела съесть все бананы, которые он взял с собой. Проглотив последний кусок, она пробормотала что‑то похожее на «Анестезия» и добавила:
– Мне есть хотелось.
– Но я‑то тоже хочу есть!
Она поглядела на костры и улыбнулась Ричарду.
– Кошек любишь?
– Ну, в общем, да. Я люблю кошек.
Анестезия облегченно вздохнула.
– Бедрышко или грудку?
* * *
Дверь шла через двор. За ней шагал маркиз Карабас. В Лондоне сотни таких дворов, закутков и проулков – островков старины, которые ничуть не изменились за последние триста лет. Даже запах мочи здесь стоит точно такой же, как во времена Сэмюэла Пипса.[17]До рассвета был еще час, но небо уже начало светлеть и сделалось тускло‑свинцовым. В воздухе висели клочья тумана, похожие на привидения.
Грубо заколоченная дверь была обклеена плакатами, рекламировавшими всеми забытые музыкальные группы и давно закрывшиеся ночные клубы. Маркиз скептически уставился на потертые доски, ободранные плакаты и кривые гвозди – впрочем, он всегда и на все смотрел скептически.
– Это и есть вход? – спросил он.
Дверь кивнула:
– Один из входов.
Маркиз сложил руки на груди.
– Ну. Скажи ей: Сезам, откройся! – или что ты там говоришь.
– Я не хочу идти туда. Мне кажется, мы совершаем ошибку.
– Хорошо. Тогда до встречи. – Он резко развернулся и пошел прочь.
Дверь схватила его за рукав.
– Вы меня бросаете? Вот так просто?
Он улыбнулся холодной официальной улыбкой.
– Конечно. Я занятой человек. Меня ждут дела, меня ждут люди.
– Нет, подождите. – Она отпустила его и прикусила губу. – Последний раз я была там, когда… – она не закончила.
– Когда была там последний раз, ты обнаружила, что всех твоих родных убили. Да, я это уже понял. Ты говорила. Но если мы туда не идем, я считаю, что наше сотрудничество закончено.
Она подняла на него глаза. Ее лицо казалось совсем бледным в этот серый предрассветный час.
– И это все?
– Ну, я мог бы пожелать тебе удачи в будущем. Однако, полагаю, ты до этого будущего не доживешь.
– Вы человек дела, да?
Он промолчал. Она вернулась в двери.
– Ладно. Я проведу вас.
Девушка положила левую руку на заколоченную дверь, а правой взяла за руку маркиза. Ее тонкие пальчики потерялись в его огромной коричневой ладони. Она закрыла глаза.
…Что‑то зашептало, задрожало, изменилось…
…Дверь исчезла во тьме…
* * *
Воспоминания были совсем свежими. Всего несколько дней прошло с тех пор, как она шла по Дому без Дверей и кричала: «Эй? Где вы?». Переходила из холла в столовую, библиотеку, гостиную – никого.
Она отправилась дальше. Бассейн был викторианский, отделанный мрамором, с чугунными украшениями. Отец нашел его очень давно. Бассейном никто не пользовался и его собирались снести, а отец включил его в Дом без Дверей. Может быть там, в Верхнем Лондоне, эта комната давно исчезла и даже память о ней стерлась. Дверь понятия не имела, где физически находятся комнаты ее дома. Собирать его начал дедушка – медленно, по одной комнате. Он выискивал их по всему Лондону и незаметно присоединял к дому, в котором не было ни одной двери. Его труд продолжил отец.
Она шла вдоль бассейна, радуясь, что снова оказалась дома, и удивляясь, куда все подевались. А потом посмотрела на воду.
В бассейне плавало тело. Два красных облака расплылись от его горла и живота. Это был ее брат Арк. Глаза у него были открыты, но он уже ничего не видел. Она вдруг поняла, что громко кричит.
* * *
– Больно, – пожаловался Маркиз, с силой потирая лоб. Затем дважды крутанул головой, разминая шею.
– Это воспоминания, – объяснила Дверь. – Стены все впитывают.
Он удивленно вскинул бровь:
– Могла бы предупредить.
– А, ну да.
Они стояли в белоснежном зале. Все стены были увешаны картинами, изображавшими разные комнаты. В зале не было ни одной двери, никакого выхода.
– Любопытный декор, – заметил Маркиз.
– Это центральный зал. Отсюда мы можем попасть в любую комнату. Они все сообщаются между собой.
– А где остальные комнаты?
Она покачала головой.
– Не знаю. Может быть, за несколько миль отсюда. Они разбросаны по всему Нижнему миру.
Маркиз принялся нетерпеливо расхаживать по залу.
– Занятно. Этакий сложносочиненный дом, комнаты со всех уголков Лондона. Оригинально. Знаешь, Дверь, твой дедушка был с фантазией.
– Я его не знала. – Она сглотнула и добавила, скорее сама себе, чем маркизу: – Казалось, здесь мы в безопасности, нам ничто не угрожает. Ведь сюда никто не может попасть, кроме членов нашей семьи.
– Остается надеяться, что дневник твоего отца хоть немного прольет свет на то, что случилось, – проговорил Маркиз. – Где будем искать? – Дверь пожала плечами. – Ты точно знаешь, что он вел дневник?
Девушка кивнула.
– Он уходил в кабинет и блокировал все связи до тех пор, пока не закончит надиктовывать.
– Тогда начнем с кабинета.
– Но там я уже искала. Честное слово. Я все обшарила еще тогда, когда… убирала тело… – Она заплакала, тяжело и надрывно, словно рыдания прорывались из самой глубины души.
– Ну, ну, – маркиз Карабас неловко похлопал ее по плечу. – Ну‑ну, – добавил он на всякий случай. Он не очень‑то умел утешать.
Глаза Двери были полны слез.
– Вы… можете подождать… минутку? Я скоро приду в себя.
Он кивнул и отошел в другой конец зала, а через некоторое время обернулся. Она все так же стояла, обхватив себя руками, и плакала отчаянно, навзрыд, как маленькая девочка, – крошечная фигурка на фоне белой стены, увешанной картинами.
* * *
Ричард все еще горевал по утраченной сумке.
Но предводитель крыситов был неумолим. Он заявил, что господин Длиннохвост не говорил, что надо вернуть вещи, – только велел отвести Ричарда на рынок, и сообщил Анестезии, что именно она поведет чужака: «Да, это приказ. И хватит хныкать. Собирайся». Еще он предупредил Ричарда, чтобы тот держался от него подальше, и добавил, что тому страшно повезло. А потом, не обращая внимания на просьбы вернуть сумку или хотя бы бумажник, выпроводил Ричарда и Анестезию за дверь и запер ее.
Они тронулись в путь в темноте.
Анестезия несла самодельную лампу: жестяная банка, свеча, проволока и стеклянная бутылка из‑под лимонада с широким горлом. Ричард удивился, как быстро его глаза привыкли к полумраку. Они шли через какие‑то подвалы и погреба. Иногда ему казалось, что в углах кто‑то шевелится – то ли крыса, то ли человек, то ли еще кто. Но каждый раз, когда они добирались до угла, там уже было пусто. Он спросил у Анестезии, что это, но она велела ему помалкивать.
Вдруг он ощутил поток воздуха. Ни слова не говоря, Анестезия опустилась на корточки, поставила на пол лампу и с силой дернула вделанную в стену решетку. Решетка неожиданно подалась, и девушка растянулась на земле. Она махнула Ричарду, и он пролез в дыру в стене. Однако, не продвинувшись и на фут, Ричард почувствовал, что пол обрывается.
– Послушай, – прошептал он, – тут внизу тоже дыра.
– Ничего, падать невысоко.
Она пролезла в дыру, закрыла за собой решетку и оказалась вплотную к Ричарду. Он смутился.
– Держи! – Она протянула ему лампу и соскользнула в темноту. – Ну вот, видишь, совсем не страшно! – Ее голова была на несколько футов ниже его болтающихся ног. – Давай лампу.
Он наклонился и протянул ей самодельную лампу. Девушке пришлось подпрыгнуть, чтобы ее забрать.
– Ну, – прошептала она, – теперь ты.
Ричард осторожно свесился через край, соскользнул вниз и повис на руках. Повисев несколько секунд, он разжал ладони и шлепнулся в мягкую жидкую грязь. Пока он вытирал руки о свитер, Анестезия прошла вперед и открыла еще одну дверь. Ричард поспешил к ней, они выбрались в какой‑то туннель, и девушка закрыла за ними дверь.
– Все, теперь можно говорить, – сказала она. – Только не слишком громко. Если хочешь.
– Это хорошо, – обрадовался Ричард и тут же обнаружил, что не знает, о чем ее спросить. – Так, значит, ты крыса?
Девушка тонко захихикала и, как маленькая японка, прикрыла рот ладошкой.
– Не‑а. Я была бы счастлива, будь я крысой, но увы… – она покачала головой. – Нет, мы крыситы, мы говорим с крысами.
– Говорите? В смысле, просто болтаете?
– Что ты?! Мы выполняем их поручения. Дело в том, – она понизила голос и заговорила так, будто сообщала нечто совершенно невероятное: – что крысы не все могут. Понимаешь? Потому что у них нет пальцев, нет рук и все такое. Погоди… – Она прижала Ричарда к стене, зажала ему рот грязной ладошкой и задула свечу.
Сначала ничего необычного не происходило.
Потом издалека донеслись голоса. Ричард и Анестезия ждали в темноте. Он дрожал от холода и сырости.
Мимо, негромко переговариваясь, прошли какие‑то люди. Когда все стихло, Анестезия убрала ладошку, зажгла свечу, и они отправились дальше.
– Кто это был? – спросил Ричард.
Она пожала плечами.
– Не знаю. Это не важно.
– Тогда с чего ты взяла, что лучше не показываться им на глаза?
Она посмотрела на него с грустью, как смотрит мать, пытающаяся объяснить ребенку, что любой огонь жжется. «Да, и этот тоже. Уж поверь мне».
– Идем, – сказала девушка. – Мы можем срезать путь через Верхний Лондон.
Они поднялись по каменным ступеням, и Анестезия открыла дверь. Они вышли на улицу, и дверь мягко за ними закрылась.
Ричард потрясенно огляделся. Они стояли на северном берегу Темзы, на набережной Виктории длиной в несколько миль, которую построили в викторианскую эпоху, скрыв под ней безобразные канализационные стоки и недавно открывшуюся линию метро – «Дистрикт‑лайн», – и навсегда устранив грязную приливную полосу, отравлявшую своей вонью Лондон на протяжении предыдущих пятисот лет. Была ночь – все та же или уже следующая, Ричард не знал. В этих темных туннелях он потерял счет времени.
Ночь была безлунной, но в небе сухо поблескивали осенние звезды. Сияли фонари, окна в домах и огни на мостах, отражаясь, как и ночное небо, как и весь город, в темной воде Темзы, и казалось, что эти огоньки тоже звезды, только обреченные сиять на земле. Волшебная страна, подумал Ричард.
Анестезия задула свечу, и Ричард спросил:
– Ты уверена, что нам сюда?
– Конечно.
Перед ними была деревянная скамейка, при виде которой Ричард понял, что больше всего на свете хочет на нее присесть.
– Давай отдохнем немножко, совсем чуть‑чуть.
Девушка пожала плечами, и они сели на разных концах скамейки.
– В пятницу, – проговорил Ричард, – я работал в престижной компании, занимался инвестиционным анализом.
– Что такое инивистиционный…
– Инвестиционный анализ? Это моя работа.
Она кивнула, сочтя такое объяснение достаточным.
– Ясно. И что?
– Ничего. Просто вспоминаю, как это было. А вчера… я как будто перестал существовать. Здесь, наверху, никто меня не замечал.
– А ты и правда перестал для них существовать, – сказала Анестезия.
К ним подошла парочка, медленно прогуливавшаяся по набережной. Мужчина и женщина уселись на скамейку прямо между Анестезией и Ричардом и принялись страстно целоваться.
– Простите, – сказал им Ричард. Мужчина запустил руку под свитер своей подруги и принялся там шарить, как одинокий путешественник, открывший неизведанную землю. – Я хочу, чтобы все было как раньше, – сообщил ему Ричард.
– Я люблю тебя, – сказал мужчина.
– А как же твоя жена?.. – проворковала женщина, облизывая ему щеку.
– Хер с ней.
– А я надеялась, что он с тобой, – пьяно захихикала она и стала мять его ширинку.
– Идем, – сказал Ричард. Ему вдруг расхотелось сидеть на скамейке.
Они пошли дальше. Анестезия несколько раз с любопытством оглянулась на парочку, которая постепенно переходила в горизонтальное положение.
Ричард молчал.
– Что‑то не так? – спросила девушка.
– Все, – буркнул он. – Ты всегда жила под землей?
– Не‑а, я родилась здесь. – Анестезия на секунду умолкла. – Ты что, хочешь узнать, как я оказалась в Нижнем Лондоне? – спросила она, и Ричард с удивлением обнаружил, что ему и в самом деле хотелось бы услышать ее историю.
– Да.
Она повертела кварцевые бусы на шее и сглотнула.
– У меня была мама и еще сестренки‑близняшки… – Она вдруг замолчала.
– Продолжай, – подбодрил Ричард. – Мне действительно интересно. Честное слово.
Девушка кивнула. Потом глубоко вдохнула и заговорила, не глядя на него, не поднимая глаз.
– У мамы были я и близняшки, а потом она свихнулась. Однажды я вернулась из школы, а она плакала и кричала, совсем голая. Она все била, тарелки и всякое другое. Но нас она никогда и пальцем не трогала. Никогда. А потом пришла женщина из органов опеки и забрала близняшек, а меня отправили к тетке. Она жила с одним типом. Мне он не нравился. И когда тетки не было дома… – Она снова смолкла и на этот раз молчала так долго, что Ричард уже подумал, ее рассказ на этом окончится. Однако она продолжила: – Ну, в общем, он меня бил. И… всякое делал. В конце концов я сказала тетке, что он меня бьет, а она сказала, что я лгунья и пригрозила вызвать полицию. Но я говорила правду! И тогда я сбежала. В свой день рождения.
Они дошли до Альберт‑бридж – излюбленного туристами моста через Темзу, который соединял Баттерси на юге и Челси со стороны набережной Виктории, – волшебного моста, усыпанного тысячами белоснежных огоньков.
– Мне было некуда идти. Стояли холода. – Она ненадолго задумалась. – Я стала жить на улице. Спала днем, когда было потеплее, а ночью бродила, чтобы согреться. Мне было всего одиннадцать. Я воровала хлеб и молоко, которые оставляют покупателям у дверей. Но мне не нравилось воровать, поэтому я стала болтаться у рынков, жевала гнилые яблоки и разные объедки. А потом я сильно заболела. Я жила тогда под мостом в Ноттинг‑хилле. Когда пришла в себя, я уже была в Нижнем Лондоне. Это крысы меня нашли.
– Ты никогда не пыталась вернуться сюда? – спросил он, обводя рукой тихие, уютные дома, редкие автомобили и припозднившихся прохожих – реальный мир…
Она покачала головой. Нет, малыш, и этот огонь тоже жжется. Ты сам это поймешь.
– Это невозможно. Либо один мир, либо другой. Нельзя быть разом и здесь, и там.
* * *
– Простите, я не хотела, – нерешительно проговорила Дверь. Глаза у нее покраснели, и вообще казалось, что она только что отчаянно сморкалась и с остервенением вытирала слезы с глаз и щек.
Маркиз, развлекавшийся тем временем игрой в бабки с помощью монеток и костей, которые таскал в одном из многочисленных карманов своего плаща, поднял голову и холодно на нее посмотрел:
– Да ну?
Она закусила губу.
– Нет. На самом деле мне действительно было это нужно. Потому что я все время убегала и пряталась, так что… у меня даже не было времени, чтобы… – Она не договорила.
Маркиз собрал кости и монетки, убрал их в карман.
– Прошу, – проговорил он и подошел вслед за ней к увешенной картинами стене. Она положила руку на ту, где был изображен кабинет отца, а другую вложила в темную ладонь маркиза.
…Все вокруг расплылось…
* * *
Они поливали цветы в оранжерее. Сначала Порция поливала растение, направляя струю воды под корень и стараясь не забрызгать листья и цветы.
– Поливаем туфельки, а не одежку, – объясняла она младшей дочке.
У Ингресс была своя крошечная леечка, и она этим очень гордилась. Ярко‑зеленая железная леечка – точно такая же, как у мамы, только маленькая. Из этой леечки девочка поливала цветок следом за Порцией.
– Поливаем туфельки, – повторила она и рассмеялась – звонким смехом маленькой девочки.
И мама тоже рассмеялась. Она смеялась, пока подлый мистер Круп, резко запрокинув голову и дернув за волосы, не перерезал ей горло от уха до уха.
* * *
– Здравствуй, папа, – тихо сказала Дверь.
Она коснулась бюста отца, провела пальцами по его щеке. У него было худое аскетичное лицо и большая лысина. «Цезарь в роли Просперо», – подумал маркиз Карабас. Его немного подташнивало. Последнее видение оказалось на редкость неприятным. Однако… он в кабинете лорда Портико, и это сейчас важнее всего.
Маркиз огляделся, внимательно рассматривая все, что было в кабинете: чучело крокодила, подвешенное под потолком, книги в кожаных переплетах, астролябия, вогнутые и выпуклые зеркала, старинные измерительные приборы, на стенах – карты стран и городов, о которых маркиз никогда не слышал, стол, заваленный письмами, написанными от руки. На белой стене у стола – ржаво‑красные пятна. На столе рамка с портретом всей семьи. Маркиз поглядел на портрет и задумчиво проговорил:
– Мать и отец, сестра и брат – все мертвы. Как тебе удалось выжить?
Дверь убрала руку с бюста отца.
– Просто повезло. Меня не было здесь несколько дней… А вы знали, что на реке Килберн до сих пор стоят римские легионеры?
Маркиз не знал, и ему это было неприятно.
– Гм… и много их там?
Она пожала плечами.
– Несколько десятков. Это дезертиры из девятнадцатого легиона, кажется. Я не очень хорошо знаю латынь. В общем, когда я вернулась… – Она не договорила. Ее опаловые глаза снова наполнились слезами.
– Возьми себя в руки, – бросил маркиз. – Нам нужен дневник. Мы должны узнать, кто это сделал.
– Но ведь мы и так знаем, – проговорила она, нахмурившись. – Круп и Вандемар…
– Они руки, пальцы. – Он помахал руками у нее перед носом. – А где‑то есть голова, которая отдает приказы. Именно голова задумала убить твоих родных и тебя тоже. Кстати, эту парочку не так‑то просто нанять. – Маркиз снова огляделся. – Так где дневник?
– Его здесь нет. Я же говорила, что уже искала.
– Странно. А у меня сложилось впечатление, что члены вашего семейства способны открывать двери – как обычные, так и невидимые с первого взгляда.
Она недовольно на него посмотрела, а потом закрыла глаза, надавила пальцами на переносицу и глубоко задумалась. Маркиз между тем продолжал разглядывать стол лорда Портико: чернильница, шахматная фигурка, игральная кость, золотые карманные часы, перья и…
А вот это любопытно…
Небольшая статуэтка – лежащий вепрь, а может, бык, трудно сказать. Размером с крупную шахматную фигуру. Грубо вырезанная из черного обсидиана. Эта статуэтка что‑то ему напоминала, но он никак не мог понять, что именно. Он небрежно взял ее со стола, покрутил, сжал в ладони.
Дверь опустила руку. Вид у нее был смущенный и озадаченный.
– В чем дело? – спросил Маркиз.
– Он здесь.
Она медленно прошла по комнате, склоняя голову то вправо, то влево. Маркиз незаметно опустил статуэтку в карман.
Дверь остановилась у высокого шкафа.
– Тут.
Она протянула руку, внутри шкафа что‑то щелкнуло, и сбоку открылась дверца. Девушка наклонилась, вытащила из темноты шар размером с небольшое пушечное ядро и протянула его маркизу. Шар был сделан из латуни и полированного дерева, и в него были вставлены медные диски и стеклянные линзы. Маркиз взял шар.
– Это он? – Дверь кивнула. – Отлично.
– Не знаю, как я не нашла его раньше, – мрачно проговорила девушка.
– Ну, ты была в таком состоянии… Я так и знал, что дневник здесь. Я почти никогда не ошибаюсь. А теперь… – Он взвесил на руке шар. Полировка блестела, свет играл на медных и стеклянных деталях. Маркиз не любил признавать, что он чего‑то не знает, но все же спросил: – И как он работает?
* * *
Анестезия привела Ричарда в парк на южной стороне моста. Они спустились по каменным ступеням, прилепившимся к стене. Девушка зажгла свечу и открыла дверь служебного входа. Ричард прошел за ней. Темнота вновь окружила их. Они опять спускались.
– Есть одна девушка по имени Дверь, чуть помладше тебя. Ты ее знаешь?
– Да, я знаю, кто такая леди Дверь.
– А… из какого она рода?
– Она не из рода. Она из Дома Арков. Ее семья пользовалась большим уважением.
– Почему «пользовалась»? А теперь?
– Теперь их всех убили.
Да, вспомнил Ричард: маркиз говорил об этом. Дорогу им перебежала крыса. Анестезия остановилась и сделала глубокий реверанс. Крыса замерла.
– Сир, – поклонилась девушка крысе.
– Привет, – сказал Ричард.
Крыса секунду разглядывала их, а потом бросилась вниз по лестнице.
– А какой он, этот Плавучий рынок?
– Он огромный, но мы, крыситы, редко там бываем. Честно говоря… – Анестезия замолчала. – Нет, ты будешь надо мной смеяться.
– Не буду, – пообещал Ричард.
– Я боюсь.
– Боишься? Чего? Рынка?
Ступени кончились. Немного поразмыслив, Анестезия повернула налево.
– Что ты! На рынке действует перемирие. Никто не посмеет причинить кому‑то вред, иначе на него ополчится весь Нижний Лондон.
– Тогда чего же ты боишься?
– Пути на рынок. Он каждый раз в новом месте. Он перемещается. А чтобы попасть туда сегодня, – она нервно теребила кварцевые бусы, – придется пройти очень неприятное место.
Судя по голосу, ей действительно было страшно. Ричарду захотелось обнять ее за плечи, но он этого не сделал.
– И где же рынок будет на этот раз? – спросил он.
Она повернулась к нему, отбросила волосы с лица и ответила:
– В Найтсбридже.[18]
– В Найтсбридже? – повторил Ричард и невольно расхохотался.
Девушка отвернулась.
– Вот видишь. Я же говорила, что ты будешь смеяться.
* * *
Эти туннели глубоко под землей вырыли в самом начале Второй мировой войны. Здесь были расквартированы тысячи солдат. Мощные насосы поднимали отходы их жизнедеятельности наверх, до уровня канализации. Вдоль стен стояли железные койки. Когда‑то туннели планировалось включить в систему скоростного метро, но эти планы так и не реализовали. По окончании войны кровати оставили в туннелях и сложили на них картонные коробки, забитые документами и письмами, – скучнейшие секреты, похороненные глубоко под землей и давно позабытые. В связи с кризисом начала 1990‑х туннели были окончательно закрыты. Коробки вынесли, чтобы рассортировать документы: что‑то отсканировать, а что‑то измельчить или сжечь.
В самом глубоком туннеле, под станцией метро «Кэмден‑таун», и обосновался Варни. Единственный вход в туннель он завалил железными кроватями, а потом занялся украшением стен. Варни обожал оружие. Он сам его делал из всего, что удавалось найти или украсть. Из автомобильных деталей и обломков всякого оборудования он создавал крючья, ножи, самострелы и арбалеты, баллисты и требушеты, пробивающие стены, копья, мощные дубины и палицы. Они были развешены по стенам и расставлены по углам, создавая более чем негостеприимную атмосферу.
Варни был похож на быка, которому отпилили рога, а потом обрили и густо покрыли татуировками. У него были выбиты все зубы. И еще он храпел. Керосиновая лампа в изголовье была пригашена. Варни спал на груде тряпья, свистя и пыхтя, а прямо под рукой у него лежал обоюдоострый меч собственного изготовления.
Чья‑то рука прибавила в лампе огонь.