Время было смутное, темное. Брожение, разруха, казни. Полный спектр воинствующих цветов: красные, белые, черные, зеленые, синие... Сплошной грабеж и мародерство. Власть в течение* дня переходит от одних к другим — одни ненавидят церковь, другие ей попечительствуют. Во время погромов Григорий укрывал гонимых.
В странничествах крепнет духовно. Возрастает сила его свидетельства, как проповедника. Иным достаточно однажды услышать слово странника, чтобы окреститься или принять монашество.
В 1922 году церковь разделилась: Патриарх Тихон, митрополиты Вениамин, Петр, Кирилл, Агафангел (из 73 архиереев — 36) отказались сотрудничать с обновленцами/1) Противящихся ново-введению ожидают репрессии — потеря кафедры, ссылка, запрет в служении, лагерь, расстрел. Среди опальных оказался и архиепископ Симеон Мозырский. Изгнанный с высшей епархиальной должности, благолепно чтущий каноны и традиции церкви иерей предпочел жить по правде и не сотрудничать с еретиками. Позднее тихоновцев сослали на Соловки за отказ сотрудничать с "апостасийной" (т.е. незаконной пред Богом) советской властью.
Приветила владыку смиренная горбатенькая старушка Евдокия, бывшая прихожанка кафедрального собора, где регулярно служил и проповедовал архиепископ. Сострадала владыке: кормила, прятала и помогала во время домашней службы. Но кто-то подсмотрел и выдал. Бабулю наказали, владыку Симеона привели в НКВД, записали на этап в Сибирь. Старец обещал явиться с вещами на другой день, но приказу не подчинился и скрылся в другом тайном доме. Так прятался в разных домах прежних своих прихожан, пока, вконец обессиленный, не пришел к Григорию, известному своей заботой о гонимых, упал ему в ноги:
— Деточка, прими меня Христа ради. Нет больше сил скитаться, не могу.
Так в скорбях, свидетельстве многокрестном, выкристаллизовывалась святыня ИПЦ, которой позднее было суждено просиять...
Григорий с радостью принял владыку и укрыл в своем доме. Однако вражие око не дремало. Спустя месяц Григория вызвали в околоток. •
— Не у тебя ли скрывается старик-архиепископ?
— Ну, у меня, — смело отвечал Григорий.
— Чтобы сегодня забирал вещи и уезжал, а то поедешь вслед за ним.
Глазки у следователя жидкие и подловатые. Григорий нащупал большевистскую слабинку и положил на стол 100 рублей старыми деньгами, — наследство, доставшееся от матери. Последовал незамедлительный ответ:
— Ну ладно, пусть старик живет.
Днем спали, прячась в подвале григорьевского дома. По ночам служили литургию. Длинные восковые самодельные свечи, старинные иконы и домашний алтарь. Во множестве клали поклоны. В пять вечера заходят в дом через скрытый вход, зажигают лампады перед иконами, ставят ящик вместо аналоя, покрывают скатертью. Так начинается вечерня. В три ночи — полунощница, далее — литургия. И так ежедневно. Молитва — непрерывная. Церковь гонимая, истинная, в слезах и крестах предстоящая, распятая и восхищенная... Вход в погреб маскируют заслонкой от печи. Днем не выходят, чтобы не выследили и не выдали.
НОЧНАЯ ОПЕРАЦИЯ
Взятки тамошнее начальство брало легко и без зазрения совести — ненаписанная страница тайной истории партии. Когда архиепископа Симеона сместили, кафедральный собор в Мозыре опечатали и у входа поставили стражу. В стране тогда велась широкая кампания, санкционированная государством, по вскрытию и ограблению могил и церковному мародерству. Ожидался приезд уполномоченного и опись храмового имущества: оклады с чудотворных икон, плащаницы, золотые и серебряные чаши, старинные кресты, пожертвованные в храм драгоценности сортировали, разбивали и переплавляли на полтинники новой чеканки (самое ценное шло на Запад — по весу). Иконы, книги — сжигали. Мощи святых уничтожали или глумливо переносили в местный музей атеизма, где выставляли для насмешек — "муми-фицированный труп". Патриарх Тихон призвал не допустить осквернения святынь. Там, где это было возможно, мощи прятали, подменяли ватой, куклами, старыми костями (их и находили потом при вскрытии гробниц). Чаши для причастия, дискосы подменить было не-
чем... Громившие храмы, обезумев, творили непотребства, глумились: на престол усаживали женщин, им кланялись, плясали в облачении, штыками выкалывали глаза икон, топтали Св. Дары... Сопротивлявшихся кощунству зверски избивали, пытали, расстреливали, часто прямо тут же — в алтаре.
В осиротевшем бывшем кафедральном соборе, забитом досками и крест-на-крест перехлестнутыми металли-ческими брусьями с огромным замком, хранилось 40 антиминсов, иконы в золотых и серебряных ризах, бесценный иконостас, богослужебные книги, кресты, святая Плащаница. Престарелый архиепископ рыдал, не переставая:
— Григорий, что будет со святыней? Не пережить мне разграбления храма.
Два дня и две ночи не спали: обдумывали, как сохранить для церкви кресты, иконы и предметы культа. На третьи сутки в двенадцать ночи Григорий подкрался к собору. Издали несколько раз бесшумно обошел храм. На паперти сутулясь стоит часовой, точно римский солдат у Гроба Господня. Покапывает дождик, и стражника знобит: потирает руки одна о другую, винтовку отставил в сторону, около входной двери. Григорий трижды перекрестился, набрался мужества, с виду спокойно подошел к охраннику и предложил золотые часы — последнее, что осталось от отца. Сердце часто билось — рисковал жизнью. Но решили с архиепископом, что иной возможности нет. Убивать, тащить — не в правилах людей церковных и благочестивых. Охранник бросил жадный взгляд на часы, взял и отвернулся, сказал лишь: "Подожди'1. Григорий сел неподалеку на лавку и стал ждать. Что пережил он за эти полчаса, пока не было часового — передать словами трудно. Ждет пять минут, десять, пятнадцать... Одно понял: часовой не предал его. Основная дверь в храм наглухо забита и задраена металлическим шитом, но Григорий знал тайный ход. Сообразил: время действовать, часовой скрылся, давая понять, что вход открыт. Поманил рукой церковного старосту, притаившегося здесь же, за де-ревьями неподалеку. Вместе зашли в храм, забрали утварь — все, что могли унести: иконы, книги, одежды, оклады, чаши, кресты. В ту же ночь раздали верующим, разнесли по разным домам.
— Теперь могу спокойно умереть, — облегченно вздохнул архиепископ, узнав о сохранности церковных святынь.