Ночь была тихой. Тишину нарушал только плеск волн о берег и крик охотящейся совы. Темнота была полной: густые тучи затянули небо, скрыв прибывающую луну. К северу, ниже по течению, гроза хлестала молниями и гремела громом. Гака сказала Анне, что этот звук издает в небе гигантская птица, которая хлопает крыльями. Пока над деревней дождя не было, но Анна ощущала в воздухе его близость.
Темноту разгоняли только пляшущие в ее костре языки огня. Девушка стащила из очага крошечный уголек, принесла его сюда в одной из мисок и бережно разожгла тонкими веточками. Ее бдение и без того было достаточно одиноким, чтобы обходиться даже без слабого огня. Кроме Анны, никто не вышел высматривать возвращающихся охотников.
– Они вернутся, когда вернутся, – сказала Гака.
Но больше никто не нуждался в их возвращении так остро….
Тагай! Ей необходимо рассказать ему о Черном Змее, об опасности, в которой она теперь оказалась. Гака предупредила Анну, чтобы та была осторожной. Черный Змей – боевой вождь, он пользуется большим уважением, так что обвинения против него должны подкрепляться немалым количеством свидетельств. И слов компании влюбленных мальчишек, которые так толком и не поняли, что именно они видели, – недостаточно.
Анна смотрела на воду, ничего не видя дальше своего костерка, и прислушивалась. Охотники должны были вернуться до темноты. Все остальные уже явились со своей разнообразной добычей. Только оленины, которую должны были добыть на острове, не хватало для празднества полной луны, до которого оставалось три дня.
В поселке завыла собака. Анна услышала, как далекий голос приказал ей замолчать. Волна плеснула в берег, принеся с собой необычный звук – словно что‑то скользнуло по гальке. Девушка позвала: «Тагай?», но ответа не получила.
Внезапный вопль, раздавшийся прямо у нее за спиной, заставил ее рвануться прочь. В панике обернувшись, она разглядела темные очертания распростертых крыльев. В свете пламени блеснули когти, в которых в густой темноте что‑то билось. Сова мгновенно взмыла к небу, издав новый резкий крик торжества. Анна встала на ноги, ловя ртом воздух, и попыталась проследить взглядом за летящим силуэтом птицы. Постепенно сердцебиение успокоилось.
Чей‑то локоть, зажавший ей шею, лишил ее возможности издать хоть один звук. Навалившееся сзади тело сбило девушку на землю, заставив задохнуться.
Затем локоть сменила ладонь, вдавившая ее голову в землю. Рот, открывшийся, чтобы захватить хоть немного воздуха, наполнился грязью. Вторая рука залезла Анне под платье, хватая ее груди, дергая и поворачивая их.
Она смогла чуть вздохнуть и заскулила от боли. Мужчина, сидевший у нее на спине, расхохотался.
– Я знал, что возьму тебя, Белый Можжевельник. Но я не рассчитывал, что это будет так скоро. И так легко.
Черный Змей перевернул ее, чтобы Анна увидела его лицо. Крепкая ладонь продолжала зажимать ей рот, тяжелое тело по‑прежнему вдавливало ее в землю. Анна попыталась укусить его и даже захватила зубами немного кожи. Индеец отвел руку. Когда она набрала в грудь воздуха для крика, он с силой ударил ее по лицу. Подавившись собственным голосом, Анна ощутила во рту вкус крови.
Черный Змей снова перевернул ее, вжав лицом в землю. Девушка едва могла дышать, не говоря уж о том, чтобы вскрикнуть. Теперь уже обе его руки освободились, чтобы шарить по ее телу. Она почувствовала, что он задирает ей платье выше бедер, до талии, а потом ощутила, как он возится со своей набедренной повязкой. Насильник приподнял свою жертву с земли, так что руки у нее снова освободились, но Анне пришлось упереться ими о землю, чтобы не упасть, иначе она наверняка потеряла бы сознание.
– Я знаю, чего ты хочешь, Белый Можжевельник, – прохрипел Черный Змей. – Я видел, как ты смотрела на Тагая. И сейчас я дам тебе то, чего никогда не дал бы он. И поскольку он мертв, то уже не сможет дать – никогда.
Он подался назад, просовывая руку ей между ног.
Левая рука Анны подломилась, и оба они упали. Ее ушибленное лицо снова больно ударилось о землю. Потянувшись правой рукой в сторону, к костру, Анна захватила в горсть конец тлеющего полена. Выругавшись, индеец снова вздернул добычу вверх, с силой ударив ее бедра о свои. На секунду ему пришлось выпустить ее, чтобы предотвратить новое падение. И именно в это мгновение она оторвала правую руку от земли и резко взмахнула ею, целясь мимо своего плеча. Горящий конец ударил насильнику в висок, скользнул мимо глаза и вонзился в нос.
Чтобы атаковать негодяя, Анне пришлось изогнуться, поэтому удар получился несильным. Однако насильник с воем отпрянул, зажимая лицо руками. Он перестал придавливать ее. В следующую секунду Анна вскочила и торопливо заковыляла вдоль берега.
Крепкие пальцы обхватили ее щиколотку. Анна упала на руки, лягнулась свободной ногой. Послышался новый возглас боли – и она побежала, пытаясь набрать достаточно воздуха для крика. Но у нее получалось только шептать, словно она оказалась во власти кошмарного сна:
– Помогите! Помогите мне!
Берег находился у самой деревни, но не был оттуда виден из‑за нескольких огромных валунов. Если Анне удастся обогнуть их, то ее увидят дозорные у ворот ограды, и тогда ей не понадобится кричать.
Черный Змей бежал следом. Она слышала на тропе его шаги, которые становились все ближе. Она не оглядывалась. И в тот момент, когда девушка миновала камни, она вдруг перестала бежать и полетела… Она упала, покатилась по тропе. Черный Змей снова оказался на ней, и темнота подступала к ее глазам. А потом послышался другой голос, так не похожий на хриплый шепот Черного Змея:
– Что тут происходит? Говори, или я тебя застрелю.
– Помоги мне! – просипела Анна.
Кто‑то оказался рядом с ней, поднял на ноги. Это был дозорный. Девушка прижалась к нему. В это время его товарищ сделал шаг к оставшемуся лежать Черному Змею и поднял факел выше.
Воин скорчился на земле, лицом к земле. Когда он поднял голову, Анна увидела, какой ущерб она нанесла ему. Кровь текла по татуированной щеке, капая с зубов черно‑синей змеи. С красным смешивался черный пепел.
Встретившись взглядом со своей жертвой, Черный Змей вдруг завыл по‑звериному. Сначала Анна слышала только вопль, но потом поняла, что в нем звучат слова. Одно она слышала в первый раз, а второе знала – так они называли волшебный дух, живущий во всех вещах.
– Оки! – орал Черный Змей снова и снова, указывая на Анну.
Все новые люди выбегали из поселка, сжимая в руках оружие и факелы. Вскоре собралась целая толпа, и ночь стала светлой. Жители поселка обступили завывающего мужчину и женщину, которая по‑прежнему бессильно приникала к дозорному.
Затем цепочка людей разомкнулась, и появился вождь Пойманный. Увидев его, Черный Змей повалился на бок и начал дергаться и корчиться на земле.
– Что это означает, Таване? Что с охотой? Где остальные?
Судороги прервались ровно настолько, чтобы поднялась одна татуированная рука. Она указала прямо на Анну. А потом воин произнес то слово, которое было Анне незнакомо. То, которое он чередовал с «оки».
В ту же секунду дозорный, который поддерживал Анну, оттолкнул ее прочь. Она отлетела к зрителям, которые немедленно отошли.
– Что он говорит? – Анна переводила взгляд с одного лица на другое. Не получая ответа, она крикнула: – Он… напал на меня. Я… я не знаю вашего слова, которым это обозначается. Он хотел взять меня, как мужчина берет женщину, но я этого не хотела. Мне пришлось сопротивляться.
В толпе начали переговариваться, снова переведя взгляд на распростертого на земле мужчину. Внезапно он перестал дергаться и сел. Обведя всех выкаченными глазами, Черный Змей снова устремил их на Анну.
– Да, я напал на нее. Но не потому, что хотел ее как мужчина. Я напал на нее потому, что она меня прокляла. Она прокляла нашу охоту. Она принесла ей беду. Все охотники погибли. Все! Из‑за ее проклятья.
При этих словах толпа разразилась криками гнева и горя. Кто‑то начал громко плакать. Снова подняв руку, Черный Змей указал на Анну.
– У нее в мешочке спрятан могущественный оки. Это – останки онтатекиахты с земли за Большой Водой. С их помощью она сотворила с нами свое зло.
Она вдруг поняла, что может означать это слово. Одно, и только одно. И она крикнула:
– Это неправда!
Ее протест потонул в реве толпы. Большинство попятились еще дальше, но двое дозорных по приказу вождя Тододахо схватили девушку. Грубые руки сорвали у нее с пояса мешочек из оленьей кожи, неловкие пальцы потянули завязки. Перевернутый мешочек начали трясти над землей.
На землю выпала кисть руки. Она упала ладонью вниз. И все увидели шесть костяных пальцев.
Женщина – та, что громко плакала, – выбежала вперед и ударила Анну по лицу. За ней последовала вторая, и скоро удары посыпались со всех сторон. Девушка упала на колени. Ее начали пинать ногами. Ударов было так много, что Анне никак не удавалось защититься.
А потом избиение прекратилось так же внезапно, как началось. Пойманный отдал приказ – и женщины отошли. Двое дозорных наклонились и подняли Анну с земли.
– Сейчас не время для правосудия. И судим мы не так, – прогромыхал вождь, взглядом подавляя каждого, кто решался встретиться с ним глазами. – Завтра соберутся все мудрецы нашего племени. Тогда мы и примем решение. Я заберу ее оки, потому что не боюсь никакой онтатекиахты бледных воров. У нее здесь нет силы.
И Пойманный поднял костяную руку. Со всех сторон зазвучали стоны.
– А теперь посадите ее в клетку, где держат собак для еды. Стерегите ее. Она может быть опасна даже без своего оки. Не разговаривайте с ней и не дышите рядом с ней. Если она заговорит, бейте ее. В противном случае не трогайте ее. – Вождь обвел гневным взглядом лица окружающих. – Я сказал.
Анну подхватили под мышки и поволокли прочь. В это мгновение она заметила в толпе Гаку и увидела, как старуха покачала головой и прижала палец к губам. Пока ее утаскивали, индейцы шли за ней по поселку, выкрикивая слово, которого она раньше не знала и смысл которого теперь понимала даже слишком хороню.
– Онтатекиахта! Онтатекиахта! Онтатекиахта! – скандировали они.
– Ведьма! Ведьма! Ведьма!
* * *
Он развел огонь с подветренной стороны огромного нависающего валуна, который давал слабое укрытие от дождя. Внезапно налетевшая летняя гроза уже почти миновала, и теперь гром гремел далеко на востоке. Но она началась в тот момент, когда он еще находился на воде и боролся со своей утлой лодочкой. Гигантские копья молний вонзались в берег, на который он собирался высаживаться. Один удар пришелся в дерево, мгновенно превратившееся в адский костер, ставший прибрежным маяком. Он принял это как знак Бога и повернул каноэ к безопасному месту, поскольку всем известно, что молния не ударяет в одно дерево дважды. И кроме того, человек, которого он вытащил из реки, посинел от холода. А поскольку при нем не было ни кремня, ни туземного средства для разжигания огня, пылающее дерево показалось иезуиту весьма удачным местом, где можно найти тепло.
Теперь Томас смотрел на юношу, который подтянул колени к груди и обхватил их руками. Он лежал на оленьей шкуре, которую Томас прихватил в деревне. Ледяная синева его щек сменилась краснотой. Судорожные вздохи прекратились. Парень даже начал что‑то бормотать, мотая головой. Им овладел сон – и, возможно, у него начиналась лихорадка. Но лучше уж горячечный бред, чем окостенелая неподвижность. Поначалу Томас счел, что опоздал и молодого человека уже не спасти.
– Божья воля, – пробормотал иезуит, сильнее кутаясь в свой черный плащ.
С неба снова посыпались раскаты грома. Томас увидел, как новые молнии ударили в противоположный берег – возможно, рядом с деревней, откуда он уехал. Вероятно, из‑за дождя все сидят по домам. Кто знает, может быть, его еще не хватились. На Томаса Лоули почти не обращали внимания, тогда как Джанни Ромбо эти дикари охотно приняли в свои воинственные сердца.
Юноша, лежавший у костра, заговорил громче. Слова изливались из его уст сплошным потоком. Слова, которых Томас не понимал. Однако иезуит узнавал речь туземцев, которая странным образом перемежалась французским. И эти французские фразы холодили сильнее дождя. Дрожа, Томас бросил в огонь еще одно полено.
В видениях Тагай сражался с демонами. Они придавливали ему грудь огромными камнями, лишая тело воздуха. Они прижигали его каленым железом, рубили ржавыми мечами. А потом его внезапно сжали руки – татуированные, крепкие как сталь, необоримые. Его раздевали, переворачивали, ему раздвигали ноги…
– Анна‑эдда! – закричал он, шарахаясь от языков пламени, которые обжигали его, от рук, которые тянулись к нему…
Он ударился о крепкие каменные стены. Какая‑то фигура поднялась из‑за огня, расправляя громадные черные крылья.
– Демон! – завопил Тагай, пытаясь зарыться в неуступчивый камень и скребя ногами по гальке. А потом ноги отказали ему, и он упал, закрывая лицо руками и дожидаясь прикосновения дьявола, который сейчас потащит его в ад.
– Тагай! – Донесшийся до него голос был мягким и говорил по‑французски. – Это – твое имя, так?
Сквозь перекрестье рук Тагай посмотрел на темную тень, которая уже сложила крылья и опустилась обратно на землю. У демона оказалось человеческое лицо с проседью в волосах и бороде.
– Что ты за демон? – Голос у юноши дрожал.
– Мое имя – Томас Лоули.
– Падший ангел? Тот улыбнулся:
– Всего лишь человек. Иначе я смог бы разжечь огонь помощнее этого. – Он указал на горящий ствол. – Тем не менее это все, что у нас есть, а вид у тебя замерзший. Подойди ближе, друг.
Тагая снова начало трясти. Однако он не пошевельнулся.
– Разве это не ад? Разве я не утонул?
– Это не ад, и ты не утонул. Садись к теплу, и я все тебе объясню.
Тагай, которого била крупная дрожь, заковылял к огню, но споткнулся и упал. Томас сорвал с себя плащ и закутал им юношу.
– Спокойно, мой друг. Выпей это. Тагай сделал глоток и поперхнулся.
– Бренди? Откуда оно здесь?
– Это – последнее бренди с корабля, того, что последовал за вами из Сан‑Мало.
Тагай выпил еще немного. Желанное тепло начало разливаться в его груди.
– А как… – начал было он.
Томас постарался объяснить все как можно проще. Тагай слушал его в изумленном молчании – только глаза у него расширялись все больше и больше. Иезуит рассказывал своему собеседнику о преследовании через океан, о пленении всей команды корабля татуированными воинами, о роли, которую Джанни сыграл в засаде на охотников из племени Оленей… Томаса беспокоили планы Джанни. Иезуит последовал за боевым отрядом индейцев и видел, как мимо берега проплыло сперва пустое каноэ, а потом – еще два с преследующими его воинами. И тогда он отправился в противоположном направлении, надеясь найти загнанного человека еще живым.
Тагай еще раз поднес к губам фляжку.
– Но как я не утонул? Олень утащил меня на глубину. Я не мог подняться обратно.
– Именно олень и привел меня к тебе. Иначе я не увидел бы тебя в воде. Ты всплыл на поверхность, и мне удалось вытащить тебя, даже не опрокинув лодку. Мне показалось, что ты умер. Но когда‑то я был священником у рыбаков в Португалии, так что немного знал, что делать в таких случаях. Когда ты изверг из себя воду, то потерял сознание. И я продолжал считать, что ты вот‑вот умрешь от переохлаждения.
– Но я жив. – Тагай поднял трясущуюся руку и изумленно посмотрел на нее. – Боги меня пощадили.
– Господь тебя спас, – поправил его Томас, – и любовь Иисуса Христа. Его не напрасно называют Спасителем. Ибо разве Он не ходил по водам? Я пришел сюда в подражание Его любви. Господь привел меня сюда, возможно, именно для этого – чтобы спасти тебя.
– Так ты ради этого приплыл сюда, Томас Лоули? Не для того, чтобы увезти назад оки королевы?
И внезапно вместе с этим простым вопросом к Томасу пришло понимание. Казалось, на мгновение мир озарила молния, оставившая после удара ровное пламя – такое, как этот костер. Томасом Лоули двигало не дело иезуитов, не Христова работа, не жажда его господина получить руку Анны Болейн в качестве оружия. Все это были лишь предлоги, прятавшие истинную причину, по которой он оказался здесь, даже от него самого.
– Если честно, я приехал ради Анны Ромбо.
И, произнося эти слова, Томас почувствовал себя так, словно с его глаз сорвали пелену. Истина предстала перед ним – ясная, незапятнанная. Истину составили те несколько мгновений, когда Томас видел Анну. Начиная с того самого первого, когда эта девушка парила над землей, когда она проплывала мимо него, следуя за тележкой, покидающей покоренную Сиену… И потом, когда она рванулась вперед, чтобы помешать своему брату сжигать еретиков в Тауэре. Допрос в том же Тауэре, когда она наложила свои исцеляющие руки на его колено, прогоняя мучительную боль. А какое душевное страдание он испытал, когда смотрел, как она проплывает мимо горловины бухты Сан‑Мало, и думал, что больше никогда ее не увидит…
Так немного встреч, так мало времени для обращения.
«Но разве Апостол Павел не уверовал в единый миг, ударом молнии, по дороге в Дамаск?»
Молния вонзилась в противоположный берег реки, и ее ветвящийся огонь стал для Томаса подтверждением этих мыслей.
Молодой человек, сидевший по другую сторону костра, услышал его слова и воспринял прозвучавшую в них истину. Странное чувство поднялось в нем – немного похожее на волну, которая захлестнула его в убежище под перевернутым каноэ, когда он услышал, как Черный Змей говорит об Анне. Девушка пробуждала в этих двух мужчинах совершенно разное желание. И благодаря этому различию Тагай внезапно вспомнил о своем собственном.
Он с трудом поднялся.
– Анна. Я должен… должен найти ее. – Он сделал несколько неуверенных шагов. – Где я?
В следующую секунду Томас уже был рядом с ним.
– Сядь, друг. Не думаю, чтобы тебе сейчас удалось далеко уйти.
– Но ей угрожает страшная опасность!
– Садись, и мы обсудим, как ей лучше помочь. Тагай подчинился. Томас снова вручил ему фляжку, а потом из кармана плаща достал кусок пресной лепешки с кусочками сухих плодов, которую туземцы испекли на камнях. Поначалу Тагай давился, но потом ему удалось проглотить немного. Жуя, он рассказал о том, что ему удалось подслушать.
Томас с трудом справился с желанием немедленно последовать примеру Тагая: влезть в каноэ и отправиться на помощь Анне. Однако иезуиту едва удалось пересечь реку и добраться до этого места. В темноте, с человеком, который только что едва не утонул, плыть будет невозможно.
Стараясь дышать ровно, чтобы успокоиться, Томас проговорил:
– Нам надо дождаться рассвета, когда ты немного оправишься. Тогда, возможно, мы сумеем добраться на этой лодке до твоей деревни.
Тагай смотрел на реку так, словно увидел ее в первый раз. Молния снова осветила дальний берег.
– Подожди, – сказал он. – Мы на северном берегу?
– Да. Я вытащил тебя примерно на середине реки. Мы не можем вернуться на остров: ведь там находится отряд воинов.
– Но это значит, что мы на земле тахонтенратов, моего народа! – Тагай посмотрел вверх по течению, словно его взгляд способен был пронизать стены дождя и ночную тьму. – Вдоль этого берега идут наши тропы, по которым посланцы доставляют вести всему нашему племени, которое рассеяно по здешним краям. Нам надо только найти такую тропу. И мы сможем добежать до деревни.
Тагай начал приподниматься. Но даже руки Томаса, которую тот мягко положил на плечо молодому человеку, оказалось достаточно, чтобы усадить его обратно.
– Сегодня ночью тебе не пройти и ста шагов. Засыпай и молись, чтобы у тебя хватило сил подняться с солнцем. – Когда Тагай попробовал возражать, Томас добавил: – Она ведь с твоим племенем, не так ли? Неужели она не будет в безопасности до утра?
Тагай неохотно кивнул. Увы, англичанин прав: нынешней ночью ему далеко не уйти. И он ничем не поможет Анне, если погибнет, пытаясь отыскать тропу в темноте.
– Тогда – с рассветом, – объявил Тагай. Он растянулся на земле и, уже засыпая, пробормотал: – Мы побежим ей на помощь.
Томас улыбнулся и, вытянув ногу, начал растирать больное колено. Ему необходимо было прикосновение исцеляющих рук Анны, но даже ее чудесным пальцам не удалось бы вернуть ему те далекие годы, когда он способен был бегать. Как бы плохо ни умел иезуит управлять каноэ, это было единственным средством для него уйти отсюда.
Дрожа от холода, Томас смотрел на плащ, которым укрылся Тагай, – сначала с завистью, а потом со смирением. Иисус учит благотворить. Свернувшись по другую сторону костра, иезуит подумал, что заснуть ему не удастся. Он находился во власти изумления и острой потребности поразмыслить над словами, которые возникли вокруг его видений, связанных с Анной. Однако старый солдат недооценил своей усталости. Вскоре они уже дуэтом храпели у потрескивающего костра, и великолепный, ясный рассвет наступил и ушел незаметно для них обоих.
* * *
Тагай воспользовался последними угольками, чтобы поджечь табак, который еще оставался сырым, несмотря на все усилия его просушить, и загорелся не сразу. Когда это наконец случилось, индеец бросил горящие кусочки листьев на камень Доннаконны, вдохнул сладкий дым и пробормотал молитву.
Когда он открыл глаза, Томас уже снова стоял перед ним. Он вернулся от каноэ.
– Это был оки моего дяди, – объяснил Тагай, поднимая камень, покрытый необычными ровными полосками. – Дух, который приносил ему удачу. Я попросил благословения моему пути.
– Запах похож на ладан, который мы возжигаем в церкви – Томас вдохнул аромат и улыбнулся. – И воздействие он оказывает похожее. А что до благословения… Не уверен, что твой Доннаконна и Святой Христофор, которому только что молился я, сильно отличаются друг от друга.
Тагай выпрямился.
– Это ты от всех отличаешься. Ты не похож ни на одного священника твоей веры, с которыми я встречался до сих пор.
– Но я не священник, Тагай. Я – иезуит. Я принес обеты моему ордену, но не был посвящен в сан.
– Ну что ж.
Тагай посмотрел на черные с проседью волосы иезуита, на светло‑голубые глаза – и вспомнил еще одну причину, по которой не считал Лоули похожим на священника: то чувство, с которым тот говорил об Анне.
– Я ухожу.
Мокасины Тагая унесла река, но за время пребывания на родной земле подошвы его ног успели огрубеть. Свою набедренную повязку он тоже потерял, так что единственным, что покрывало его тело, был широкий ремень из шкуры и мешочек из оленьей кожи, в котором был спрятан оки Доннаконны. В одной руке Тагай сжимал ясеневый посох, конец которого он заострил ножом иезуита.
– Ты уверен, что не хочешь взять вот это? – Томас показал ему небольшой нож. Когда Тагай отрицательно покачал головой, он коснулся плаща: – Или вот это?
Тагай улыбнулся:
– Ты боишься, что Анна увидит меня голым и забудет тебя?
Ответная улыбка Томаса была печальной.
– Я уверен, что она даже не вспомнит о том, кто я такой. Нет, я просто хочу помочь тебе вернуться к ней.
– Тогда позволь мне бежать только с моим оки и копьем. Если меня не съедят волк или медведь, то я смогу добраться туда к полудню. Проси своих духов, чтобы они поддержали меня.
С этими словами молодой индеец приветственно приподнял свой посох и исчез за деревьями.
– Ступай с Богом, друг мой, – сказал Томас, а потом добавил: – И да хранят тебя твой оки и Святой Христофор.
Перекрестившись, он повернулся и зашагал к каноэ.
Тагай углубился в лес по оленьей тропе. За те дни, которые он провел с родом Медведя, его научили высматривать даже самые маленькие тропки среди скал, но Тагай все равно чуть было ее не пропустил. Наклонившись к глинистой проплешине, он различил слабый отпечаток человеческой ступни, очертания которой были размыты дождем. Видимо, здесь недавно пробегали гонцы, искавшие тех, кто мог разбрестись после того, как сожгли их деревни. Отетиан хвастал, что такие бегуны, как он, пересекают за день половину всех земель их племени, потому что никогда не останавливаются отдохнуть.
– Отетиан, – проговорил Тагай, обращаясь к лесу. Этот человек спас ему жизнь, чтобы он смог предупредить племя о готовящемся предательстве.
– Анна.
Женщина, которая упала с небес на землю, чтобы вывести Тагая к родному племени. Женщина, которой он ничем не помогал приблизиться к себе.
Отетиан. Анна.
Тихо повторяя их имена, Тагай побежал через лес на юг. Поначалу, очень недолго, его ноги были слабыми, и он нередко спотыкался. Но постепенно Тагай почувствовал, как они окрепли, и вошел в ритм ровного бега. Два слова слились в его голове в одно.
«Оте‑Анна. Оте‑Анна. Оте‑Анна».
Глава 6. ИСПЫТАНИЯ
Анна оказалась в одной из трех клеток, что стояли рядом с канавами, выкопанными для испражнений. Эти клетки были сделаны из тонких древесных стволов, связанных крученым тростником, и высоты их едва хватало, чтобы там могли поместиться собаки, которых там недавно держали, – но никак не взрослая девушка. Прежних обитателей клетки пересадили в соседние, стоявшие по обе стороны от нее, и псы непрерывно рычали и грызлись. Пусть собаки были старыми, охромевшими или просто выращенными на еду, но они по‑прежнему охраняли территорию, которую считали своей.
Вонь стояла ужасающая. С помощью старой кости Анне удалось расчистить себе немного места, чтобы можно было сесть, но со всех сторон ее окружали кучи экскрементов. Ночной дождь не смог смыть и малой их части, а летнее солнце, уже почти достигшее зенита, вернулось в чисто отмытое небо, прижигая пленницу сквозь решетку палящими полосами. Нечистоты разлагались. Непрестанно жужжали мухи. Некоторые из них покидали пир зловония, чтобы попировать на человеческой коже.
К узнице никто не приближался. Воды у нее не осталось: она уже выпила мутное содержимое миски, которую ей поставили много часов тому назад. Один раз, подняв голову, она увидела, как к ней ковыляет Доне с фляжкой в руке. Но его мать устремилась за мальчиком и утащила назад, сделав нечто такое, чего Анна ни разу не видела за все время своего пребывания в поселке. Волоча за руку плачущего ребенка, женщина била его.
«Вот какой ужас я внушаю», – подумала Анна.
Тогда она заплакала: неслышно, уткнув голову в поднятые колени. Ее охватило отчаяние. Тагай погиб. Она была уверена, что его предал тот татуированный человек, который стал ее обвинителем. И хотя после их приезда сюда Тагай отвернулся от нее, с ней по‑прежнему оставалось то чувство, которое она испытала в тот момент, когда впервые его увидела. Единственный мужчина, которого она могла любить, мертв. А ее вскоре должны судить как ведьму: против нее выдвинули то же обвинение, что и против той королевы, которую Анна уже подвела. Она предала дело, ради которого умер ее отец, Жан Ромбо. А она, отчасти ставшая причиной этой гибели, тоже скоро умрет. Анна будет осуждена за свои видения, за высокомерную уверенность в том, что знает единственно правильный выход. Ведь это она решила, что шестипалую руку следует увести в иной мир, в мир, где старого зла не существует. А зло оказалось повсюду. Девушка вспомнила слова своей матери, произнесенные тем вечером в Монтальчино, когда Бекк умоляла Анну не браться за дело, которое уже погубило ее семью.
«Ты хочешь остановить зло, дочь? Тогда не отправляйся во Францию на его поиски. Оно начинается здесь, у наших Дверей, и распространяется отсюда по всему миру».
А дочери пришлось забраться гораздо дальше Франции, чтобы понять истинность этих слов. И, представив себе мать, которой она больше никогда не увидит, Анна снова заплакала.
Она услышала шаркающие шаги и сквозь пелену слез увидела Гаку.
– Уходи от меня, тетя! – воскликнула Анна. – Я все равно пропала, а тебя побьют за разговоры со мной.
Не без труда старуха согнулась и уселась на землю рядом с Анной.
– Меня они бить не станут, дитя. Они знают, что я так стара, что один удар отправит меня в Поселение Мертвых. – Гака вытащила фляжку и просунула ее между прутьев. Анна жадно выхлебала прохладную воду. – Остальные идут следом за мной, чтобы отвести тебя к старейшинам. Ай‑ии! – Она наморщила нос и помахала ладонью перед лицом. – Ты выбрала для отдыха грязный дом, дитя.
Анна вернула старухе опустевшую фляжку.
– Что со мной будет, тетя? Гака вздохнула.
– Дело серьезное. Даже если бы ты кого‑то убила, ты бы за это не умерла. Тебе пришлось бы умилостивить семью твоей жертвы – подарками, услугами. У нас соплеменников убивают только за две вещи: за предательство и за колдовство. Обычно для этого общего собрания не нужно. Ведьму обвиняют тайно. И если старейшины сочтут человека виновным, его умерщвляют тоже тайно. Но с тобой все обстоит по‑другому.
– По‑другому? Почему?
– Обвинение было выдвинуто перед всем племенем, так что тебя нельзя убить тайно: все будут знать причину. И ты не принадлежишь к нашему племени, как бы хорошо ты ни говорила на нашем языке. Некоторые даже говорят, что этот дар – признак твоего колдовства, потому что ни один бледный вор не говорил на нашем языке так хорошо, как ты. Племя видело, как тебя обвинили. И племя хочет видеть, как тебя осудят. Это – и плохо, и хорошо.
Анна наклонилась вперед, так что ее голова уперлась в деревянные прутья.
– Чем?
– Плохо тем, что многие женщины, особенно те, чьи мужья ушли на ту охоту, уже тебя осудили. Это они били тебя тогда. И теперь они хотят участвовать в твоей казни.
– А чем хорошо? – спросила Анна шепотом.
Гака улыбнулась:
– Я смогу там быть.
До них донеслось жужжание голосов – люди приближались, и Гака с трудом встала. Стало различимо пение:
– Хе‑а, хе‑а, хе‑а, хе‑а!
Старуха опустила взгляд, просунула в клетку палец и, едва дотянувшись до носа Анны, погладила по нему.
– Надежда остается, Белый Можжевельник. Я – одна из глав Аватерохи, Круга Исцеления. Больных исцеляют наши обряды, силы наших оки. Я многих здесь вылечила, так что они прислушаются ко мне, когда я буду говорить за тебя. Если я смогу показать, что Черный Змей одержим духом, который заставил его оболгать тебя, то я смогу тебя спасти.
– Но он дважды пытался овладеть мною насильно! – Анна поднялась на колени. – Разве этого мало?
– Они скажут, что твое колдовство заставило его вожделеть тебя. Это докажет его правдивость, а не твою, потому что все знают, как Черный Змей любит женщину, которая взяла его, когда он был пленником, чтобы он не умер.
Пение послышалось снова, громче и ближе.
– Хе‑а, хе‑а, хе‑а, хе‑а!
Из‑за угла дома советов выбежали шесть странных созданий. У них были человеческие тела, разрисованные краской сложным узором. Их пах был едва прикрыт узкой полоской шкуры, спины защищены рваными и истертыми оленьими шкурами. Но у них оказались лица демонов – большие маски из коры можжевельника: клювообразные носы, намалеванные огромные глаза, орущие рты с выкаченным из угла розовым языком. Всю образину наискось перечеркивали глубокие черные борозды. По обе стороны маски на плечи свисали длинные рыжие космы – как показалось Анне, настоящие волосы. В правой руке каждый сжимал погремушку, изготовленную из панциря черепахи.
– Гагоза, – сказала Гака. – Ложные Лица. Охотники на демонов.
Мужчины в масках приблизились, двигаясь почти в ногу и потрясая погремушками. Гака отошла в сторону, а мужчины выстроились в круг и начали плясать вокруг клетки, двигаясь сначала в одну сторону, потом в другую. Сделав три оборота, они остановились, опустив маски. Нарисованные глаза изучающе уставились на пленницу. А потом Ложное Лицо, стоявший ближе всех, ударил по клетке рядом с головой Анны своей погремушкой. Остальные тут же окружили клетку и вытащили колья, которыми это сооружение было прикреплено к земле. Когда был извлечен последний, они отбросили клетку в сторону. Мускулистые разрисованные руки потянулись к девушке, заставили ее встать. Двое крепко ухватили ее за плечи. И Анну поволокли через деревню. Но никто не вышел посмотреть, и открытое пространство перед главными воротами, где должна была бы стоять толпа, оказалось пустым. Там ждали двое – юноши, которых Анна помнила по дому Гаки; оба были ее внуками.
Старухе трудно было не отставать от охотников на демонов. Теперь она с облегчением опустилась в плетеное кресло, которое подставили ей внуки.
– Я поднимусь следом. Они отведут тебя на игровое поле. Деревня переполнена теми, кто бежал из сожженных поселков. Это единственное место, где смогут смотреть все.
Анна едва расслышала последние слова. Мужчины побежали, заставляя ее ноги волочиться по земле. Они сменяли друг друга, когда очередная пара носильщиков уставала.
Эта смена происходила чаще на подъеме по скалам, особенно ближе к вершине. Те, кто не нес пленницу, снова начали петь:
– Хе‑а, хе‑а, хе‑а, хе‑а!
Когда они приблизились к вершине скал, Анна услышала, как пение эхом доносится сверху. А потом она поняла, что это – не эхо, а голоса всех тахонтенратов, ожидающих появления ведьмы.
Огромный круг зрителей был тройным: дети и старики сидели в первом ряду, женщины стояли позади них, а мужчины расположились дальше всех. Когда Анна появилась из‑под тенистого дуба, на котором прятались они с Тагаем, поднялся настоящий рев, который не смолкал, пока цепь размыкалась, чтобы впустить обвиняемую в круг. Ложные Лица внесли Анну в центр круга, бросили ее там – и все, кроме одного, отошли, присев на корточки перед рядом старейшин, сидевших рядом плотной группой человек из сорока.
Анна попыталась встать, повернуться к ним, но ее ноги ослабели после ночи, проведенной в клетке, и она упала на одно колено. Единственный из Ложных Лиц, оставшийся рядом с ней, принялся танцевать вокруг пленницы, то высоко поднимая свою погремушку из черепахового панциря, то опуская ее к самой земле. Он перепрыгивал с одной ноги на другую, поворачивался полукругами – и постепенно придвигался к обвиненной все ближе. Анна старалась смотреть прямо в его нарисованное лицо, чтобы показать, что не боится его, но он не задерживался на одном месте, то и дело наклоняя лицо к разным частям ее тела, карикатурно принюхиваясь огромным носом и испуская вздохи отвращения.
Анна следовала за ним по кругу, поворачиваясь на колене. Позади Ложного Лица, со стороны скал, толпа снова расступилась, и в круг внесли Гаку. Ее опустили на землю в плетеном кресле. Старая женщина с трудом встала, опираясь на руку одного из внуков, который помог бабушке пройти к Анне. При ее приближении Ложное Лицо отвернулся, продолжая демонстрировать крайнее омерзение.
– Ты не скажешь ему, что от него пахло бы так же, если бы он провел ночь в клетке для собак? – прошипела Анна Гаке.
– Тише, дитя. Слушай.
Гака смотрела куда‑то мимо нее.
Вождь Пойманный вышел из толпы старейшин. Его лоб охватывала косичка из змеиной кожи, серые волосы были расчесаны на пробор и падали по обе стороны лица. На шее висело множество нитей раковин – вампумы, которые так ценились среди его народа. Их число и размер были видимым знаком его положения. В правой руке вождь сжимал жезл, украшенный причудливой резьбой и отполированный. По всей его длине располагались лица людей и морды животных, а верхушку украшал пучок орлиных перьев. Пойманный воздел этот шест над толпой и очертил им в воздухе круг. После этого перечислил имена присутствующих вождей, прибывших издалека, чтобы почтить род Медведя своим участием в совете. Список был длинным, особенно потому, что упоминалась принадлежность каждого к определенной семье, роду и поселку. Вождь Пойманный упомянул о том, почему были разосланы приглашения. Он перечислил, какие важные дела будут обсуждаться сегодня на совете. В заключение он сказал, что, прежде чем они смогут говорить обо всем этом, предстоит заняться еще одним делом. После этого вождь сделал еще несколько шагов вперед, к Анне. Только когда он остановился в нескольких шагах от нее, она увидела, что именно он до сей поры прятал у себя за спиной.
Тододахо остановился и положил на землю перед девушкой кисть скелета.
<