Грозы сменяли одна другую. Та, что привела Томаса к освещенному молнией берегу и спасла жизнь Тагая, миновала. Между грозой и грозой втиснулся ясный день, краткое возвращение лета. Но к вечеру воздух снова сгустился, загудел и затрещал от силы стихии. Гром носился по небесам, и его басовитые взрывы предвещали приближение бури. Но дождь почему‑то все время проливался где‑то в стороне. Томасу не удавалось заснуть. Он нехотя вернулся в поселение нундаваоно, хотя желание плыть к Анне, спасать ее вместе с Тагаем, было почти необоримым. Однако, спокойно поразмыслив, он убедился в том, что подобная попытка приведет к обратному результату: незнакомец, появившийся в поселке, который готовится к войне, наверняка не добьется ничего, кроме собственной смерти. Пока Томасу лучше оставаться рядом с человеком, с которым судьба соединила его ярмом, словно подневольную тягловую лошадь.
Джанни Ромбо. Как бы Томас ни осуждал его поступки, одно оставалось очевидным: решимость Джанни добиться своего оставалась непреклонной. Если кому‑то и удастся получить Анну обратно, то это будет ее брат.
Сбросив оленью шкуру, которой он укрывался, Томас вышел в ночь. Гроза надвигалась с северо‑запада, с противоположного берега. Она позвала его к узкой тропе, ведущей к воде. Там обнаружилась узкая полоска песка, отделенная от главного залива, который уже заполняли каноэ племени и собиравшихся к нему на помощь союзников. Еще одна возможность побыть в одиночестве. Подумать. Помолиться.
Но иезуиту не дано было столь желанного одиночества. Одну лодку вытащили на берег. Перед ней горел костер. Это оказалась гребная шлюпка с «Дыхания Святого Этьенна». Она стояла на берегу, параллельно воде, но была закреплена так, что казалось, будто она плывет по суше. И на ее носу скорчился Джанни Ромбо.
Джанни услышал его шаги и даже узнал своего товарища, потому что европейские сапоги на дорожке издавали звуки, совершенно не похожие на мягкие толчки мокасин. Однако Джанни не прервал своих приготовлений. Если гроза наконец принесет дождь, у него останется мало времени.
Он тщательно отмерил селитру, серу и древесный уголь, смешал их, завернул в страничку, которую вырвал из своей Библии – Божье дело в Божьих словах, – а потом забил сверток в дуло фальконета. После этого затолкал туда те обломки металла, какие ему удалось собрать. Фроншар, который был на корабле мастером по парусам и бомбардиром, не захотел отдавать парню остатки трехфунтовой картечи: она могла понадобиться на обратном пути. Однако Джанни сумел отыскать внушительное количество старого металла: он снял обручи с бочек, располосовал старый котел… Но сейчас Джанни не собирался использовать много металла. Ведь это была просто проверка.
Иезуит остановился в нескольких шагах от лодки. Джанни не обращал внимания на его присутствие: он прицеливался, закрыв один глаз и глядя вдоль ствола. В небе постоянно громыхало – центр бури неуклонно приближался.
– Ты действительно думаешь, что это необходимо?
Голос иезуита звучал спокойно и размеренно – как всегда. И как обычно, это вызвало у Джанни раздражение, с которым юноша тем не менее справился. Настроение у него было на редкость хорошее.
– Необходимо? О, думаю, да. Это еще на шаг приближает меня к победе.
Он прошел к дулу пушки, небрежно поднес запал к самому дулу и заглянул в него. Томас содрогнулся.
– Ты себя взорвешь. Джанни рассмеялся:
– Нет. Только моих врагов.
– И кто же они? Мне это стало неясно.
Джанни вернулся в лодку, проверил железные канавки, которые он соорудил из обручей от бочки и закрепил на передней скамье. Маленькие колеса пушки будут двигаться по ним, обеспечивая необходимый откат, который у фальконета был совсем небольшим. Гром ударил почти над их головами, так что они ощутили направленную вниз волну давления.
– Мои враги? Все, кто мешает мне получить то, чего я желаю. Кто угодно.
И Джанни в первый раз поднял голову. Томас выдержал его взгляд.
– А кто твои друзья?
Джанни передвинул ствол пушки, опустив его чуть ниже. В пятидесяти шагах дальше по берегу еще один костер горел перед огромными листами кедровой коры: это были стены брошенного дома, которые Джанни укрепил кольями.
Он хмыкнул.
– Мне не нужны друзья. Эти дикари – просто способ достижения цели, и только. Они помогают осуществиться Божьей воле.
Наконец он закончил свои приготовления. Гром звучал совсем близко. Если начнется дождь, то порох может намокнуть.
Томас наклонился, чтобы говорить негромко – и все же быть услышанным.
– Почему ты считаешь, что Черному Змею можно доверять? Он предал свой народ дважды.
– Дважды?
– Тот народ, среди которого он родился. И тот народ, который его принял.
– Понятно. Но мне ни к чему доверять ему. У меня есть то, что он хочет получить.
– И что же это?
Джанни усмехнулся. Томас едва сумел расслышать единственное слово, которое произнес Серый Волк из Рима, потому что загромыхало прямо над их головами.
– Власть.
Пламя прикоснулось к запальному отверстию. В дуле сверкнуло. Рев фальконета прозвучал громче грома. Кедровая стена разлетелась, словно от прикосновения Господней руки.
* * *
– Правила? Правил нет. Нет, одно есть: убей или будь убитым.
С этими словами Сада подскочил к лубяному ящику, в котором хранился табак. Стирая с ладоней влагу, прежде чем прикоснуться к ящику (они уже час сидели в шалаше для потения, и с их тел обильно стекал пот), он продолжил объяснения:
– Он выше тебя, сильнее тебя, опытнее… Ты когда‑нибудь убивал человека?
Тагай немного подумал.
– Да. На острове. Я убил того, кто охранял каноэ. Я ни о чем не думал. Просто сделал это.
Сада хмыкнул.
– В такой горячке – не в счет. Когда у тебя есть время, чтобы думать… Первый убитый что‑то у тебя забирает. Второй – уже меньше. Но у Черного Змея на шесте вигвама висит вот сколько скальпов, – Сада широко развел руки, демонстрируя их количество. – И даже больше. Еще один для него ничего не будет значить.
И он вернулся назад, прихватив с собой лучину. Пососав трубку, двоюродный брат передал ее Тагаю. Тагай тоже сделал затяжку, прежде чем заговорить. Он уже понял, что среди его народа даже путь к смерти принято было обсуждать спокойным голосом, рассудительно. Тагай отказался от возможности немного поспать, чтобы провести это время со своим двоюродным братом. Единственным источником света в шалаше были угли. Высоко в небо поднималась прибывающая луна. Грозовые тучи убежали на восток.
– Так что я могу сделать в поединке с более старшим, сильным и мудрым человеком?
– Вести свой собственный бой, Тагай. А не его. Раз правил нет, значит, ты можешь делать все, что сочтешь нужным. Тебе не разрешается бросать копье и стрелять в него из лука. За исключением этого дозволяется все.
Глотнув дыма, Тагай закашлялся.
– Значит, правила все‑таки есть! Ты хочешь сказать, что мне нельзя залезть на мой дуб и бросать в него желуди?
Сада сел прямо и приблизил лицо вплотную к лицу собеседника.
– Послушай, Медвежонок, шутками тебе этот бой не выиграть.
– Извини. А чем мне его выиграть? Как мне вести сражение?
Сада снова сел удобно.
– Раз противник выше тебя, значит, ты ближе к земле. Раз он сильнее, не пытайся мериться с ним силой. А коли он старше, стало быть, он медлительнее, так что используй свою быстроту. Ты быстрый, Тагай, быстрее даже Отетиана. Воспользуйся этим.
– И я отомщу за Отетиана. – Остатки смеха покинули Тагая, когда он вспомнил о человеке, который погиб ради него на острове. – Он ведь убил его, знаешь.
– Знаю. – Голос Сады звучал тихо, но жестко. – Я верю всему, что ты о нем рассказал. Но для того, чтобы тебе поверило племя, ты должен убить его. Потому что тогда это будет решением богов‑близнецов.
В дверь из оленьей шкуры поскреблись, и чей‑то голос сообщил снаружи:
– Доспехи готовы, Сада.
– Хорошо. – Воин встал и потянулся за костылем, который соорудила для него Анна. – Мы выберем тебе хорошее оружие. Но сначала ты должен нырнуть в воду. Если тебе все‑таки предстоит путь в Поселение Мертвых, ни к чему прибывать туда вонючим, как весенний бобр.
– А мне казалось, ты запретил шутки.
Тагай встал и пошел за хромающим братом.
* * *
Последняя полоска оленьей кожи была закреплена на нужном месте. Обряжавший бойца воин шагнул назад, чтобы осмотреть результат своих трудов.
Тагай поднял руки, отпрыгнул в сторону и взмахнул воображаемой боевой палицей.
– Она все равно слишком тугая. Сковывает движения.
Он был облачен в тисовые пластины толщиной в два пальца. Их скрепляли шнуры. Одна надевалась на торс, другие, собранные в юбку, покрывали пах и бедра. Пластины меньшего размера защищали руки и ноги.
– Нет, Сада, я не смогу в них двигаться. Спасибо за идею, но…
– Тагай, если он догонит тебя и ударит боевой палицей, а на тебе не будет защитных доспехов, ты умрешь.
Тагай возился с завязками. К нему на помощь подошли другие.
– Думаю, если он достанет меня, то я умру в любом случае. – Тагай стащил с себя нагрудник и спинную пластину прямо через голову. – Я оставлю те, которые закрывают правую руку. И возьму вот это.
Он поднял с земли маленький круглый щит, изготовленный из изогнутых пластинок обожженной кедровой коры. Размером и формой он напоминал стальные круглые щиты, которыми Тагай научился пользоваться во Франции. На обратной стороне у этого щита имелись две петли: в одну просовывалась рука, за вторую хватались пальцами.
Под недовольное ворчание с бойца сняли остальные доспехи.
– И что ты будешь держать в руке, Медвежонок? Перед ним выложили ряд палиц. Они все были похожи, изготовленные из железного дерева. К концу некоторых полосками крученой кожи крепились неровные камни, другие были вырезаны из цельного куска дерева, конец которого заканчивался громадным шаром. И все они были тяжелые.
– Какую возьмет он? – спросил Тагай.
Сада указал на одну из палиц из цельного куска дерева.
– Только та будет в два раза больше, под стать его силе. Кто‑то воскликнул:
– Ей бы надо быть в два раза меньше, под стать его мужскому достоинству!
Пока все смеялись, Тагай прошел вдоль ряда оружия и в самом конце увидел нечто иное.
– А это что?
Оружие имело такую же длину, что и палицы, но было не таким широким – скорее, оно было овальным в поперечном сечении. Вдоль темно‑коричневых сторон тянулись канавки, выкрашенные красным. На одном конце палицы оказался ястреб с вырезанным глазом и острым клювом, а на противоположном – рыба. Прямо над ней находилась рукоять из сыромятной кожи, прошитой жилами.
Но больше всего Тагая заинтересовал клинок, торчащий вниз сразу за головой ястреба.
– Сталь, – проговорил он, проводя пальцем по заржавевшему и затупленному клинку. – Как такое возможно?
Тагай знал, что у его народа почти нет металла. Клинок был снят с ножа и прикреплен к палице с помощью заклепки и круглого гвоздя.
Сада недовольно хмыкнул.
– Выбери что‑нибудь другое, Тагай. Никто не знает, как пользоваться этой штуковиной. Никто не знает, откуда она взялась.
– Я знаю.
Голос женщины донесся из‑за их спин. Обернувшись, воины увидели Гаку.
– Она принадлежала твоему отцу, Тагай, – Хасдеваю, который был братом Тододахо. Он сделал ее из ножа, который выменял на меха у первого из бледных воров. Говорили, что он убил ею тысячу врагов, хотя о нем и о Тододахо легенд ходило больше, чем о близнецах.
С этими словами старуха подошла ближе и склонилась перед Тагаем.
– Когда на следующий год бледные воры увезли твою мать вместе с Доннаконной, твой отец потерял желание жить. Он погиб в следующей же боевой вылазке. Тододахо принес домой его палицу. По‑моему, с тех пор ею никто не пользовался.
Тагай снова взял из рук Сады оружие. Когда молодой воин поднял палицу своего отца в первый раз, она пришлась ему по руке – более легкая, чем палицы из железного дерева с их тяжелыми наконечниками. Ею было легче замахиваться. Тагай попробовал нанести косой удар, потом – удар сверху вниз. Обладая режущей кромкой и острием, оружие немного напоминало меч, с которым Тагай упражнялся по приказу короля Генриха.
Оружие его отца! Оно идеально подошло сыну.
Однако Тагай обнаружил, что не может высказать этого. Он вообще ничего не может сказать: что‑то подкатило к самому его горлу. Так что он молчаливым кивком подтвердил свой выбор и попробовал еще один косой удар.
* * *
Анна следовала за светом тростникового факела, хотя свет луны все еще оставался настолько ярким, что прибрежная тропинка была хорошо видна. Факел высоко поднимал Доне. Звание «светоносца» явно доставляло мальчику большую радость. Он отказывался отходить от Анны, даже когда стало известно, что Черный Змей уединился с членами своего рода. Доне был защитником Белого Можжевельника, все это знали. Это дало хромому мальчишке авторитет, которого прежде он среди своих сверстников не имел.
Когда они подошли к прибрежной гальке, Анна попросила Доне остановиться, отвела взгляд от яркого света факела и устремила взгляд вдоль берега. Отыскав вдали свет костра, она повернулась обратно к мальчику.
– Ты должен оставить меня здесь, Доне. Дальше я пойду одна. Я пройду совсем немного.
Он покачал головой.
– Пожалуйста, Доне! Я далеко не уйду. Мне надо кое‑кого увидеть. Вон там.
– Тогда я буду дожидаться прямо здесь, – заявил мальчик, падая на землю и втыкая конец факела в землю. – И если ты меня позовешь, я приду. У меня есть вот что.
С этими словами защитник Белого Можжевельника вынул из‑за пояса маленький костяной нож.
– Хорошо. – Анна наклонилась и прикоснулась к его голове. – Я вернусь через минуту.
Ее ноги скользили на гальке, и, хотя свет луны был ярким, все‑таки несколько раз она споткнулась на крупных камнях.
Однако шум не имел значения. Тот, кого она ищет, в любом случае ожидает ее прихода.
Анна пробиралась на свет горящих углей. Тагай сидел лицом к воде, поджав под себя ноги. Перед ним лежала какая‑то дубинка. Девушке удалось разглядеть резьбу на боковой стороне: голова ястреба, клинок под ней. Рядом она увидела полосатый камень – оки Доннаконны. Анна стояла молча и смотрела, как Тагай бросает табак в огонь. Листья раскалились, вспыхнули, и над костром поднялся сладковатый дым. – Кому ты его возжигаешь, Тагай?
– Всем. Всему. Себе.
Его голос звучал спокойно.
– А мне ты его тоже возжигаешь?
Ей было очень обидно, что ее голос звучит не так, как у него, что в нем слышатся жесткие ноты.
– Тебе? – Тагай помолчал, обдумывая ответ. – Конечно, и тебе. Я сражаюсь за тебя.
– Правда? – Анна опустилась рядом с ним на колени. – Тогда не делай этого. Я не хочу, чтобы за меня умер еще кто‑нибудь.
– Благодарю. Ты так уверена, что я умру?
– Он воин, и с детства его учили убивать.
– А меня – нет. Это правда. Но я – сын воина. – Тагай подался вперед, нежно провел пальцами по рукояти своей палицы. – И я родом из племени воинов. И потом, у меня нет выбора. Ты слышала. Они убьют тебя, как ведьму.
Она обхватила ладонями его лицо, заставив его повернуться.
– Послушай меня. У тебя есть выбор. Ты можешь выбрать, жить тебе или умереть. Дядя Пьер обещал вернуться в полнолуние. Здесь есть каноэ. Прямо здесь. Мы можем взять одно, спрятаться, дождаться его.
– Тайком уползти во Францию, пока мой народ будут избивать?
– Если ты умрешь, их все равно ждет избиение.
Тагай всем телом повернулся к Анне, и его голос стал настойчивым.
– А ты, Белый Можжевельник? Как твое дело? Рука, которую ты должна закопать?
Она завела руку за спину и вытащила из поясного кошеля косточки кисти. При свете луны кости загорелись зеленоватым светом, словно ими владела какая‑то болезнь.
– Это? – Анна не скрывала своего отвращения. – Это – останки женщины, которая умерла двадцать лет тому назад. Я брошу их в океан на обратном пути.
– Ты могла это сделать по пути сюда. – Тагай протянул руки. Пальцы одной коснулись ее груди, вторая опустилась ей на голову. – Ты же знаешь, ты слышала это здесь и здесь, Анна, – голос, который сказал тебе, что ты должна их закопать. Потому что та, которая дала эту кисть твоему отцу, просила закопать ее. Надежно, при свете полной луны. Через две ночи после сегодняшней.
– А если ты к этому времени погибнешь? – Теперь Анна шептала. – Я не смогу выполнить поручение, потому что я погибну тоже.
– А может, и не погибнешь. – Тагай поднялся на колени. – Я не рассказал тебе про ту охоту еще одно. Они убивали моих соплеменников с помощью ружей.
– Ружей?
– Точнее, пистолетов.
– Но как?..
– Думаю, – вздохнул Тагай, – что пистолеты им дал твой брат.
– Мой брат…
Это стало настоящим ударом. Девушка отшатнулась, села на гальку, подтянув колени к груди и уткнувшись в них лбом. Она едва могла дышать. Какое‑то время Тагай выжидал, а потом снова протянул руку, слегка прикоснувшись к ее волосам.
– Ты могла бы поехать к нему прямо сейчас, – мягко проговорил он. – Возьми одно каноэ. Это опасно, но, возможно, не так опасно, как оставаться здесь. Он – твой брат. Он не прогонит тебя. Особенно если ты привезешь ему то, что он ищет. – Тагай указал на скелет руки, который она продолжала держать перед собой. – Ты говоришь, что твои близкие принесли достаточно жертв. Если ты действительно так считаешь, тогда отдай это своему брату. Пусть он увезет ее обратно за океан. Пусть он возьмет тебя с собой. Анна поднялась на ноги и чуть пошатнулась. Она сунула отрубленную кисть обратно в мешочек, достав оттуда вместо нее что‑то другое.
– Вот все, что я вручу моему брату. – Она подняла крошечный серебряный крестик так, что Тагаю стало видно, как он блестит в лунном свете. – Я нашла его на дереве в Тоскане. Джанни получил его в подарок от моего отца в те дни, когда мы все еще были счастливы. Джанни спрятал его среди ветвей, надеясь, что когда‑нибудь заберет его обратно.
Она повернулась, сделала пару шагов по тропинке и остановилась.
– Ты прав, Тагай. Ты хорошо видишь, что тебе предстоит сделать. А появление Джанни напомнило мне о том, что должна сделать я. И вот что я скажу тебе, как сказала бы тебе наша мать – моя и Джанни. Черный Змей? Убей этого ублюдка.
С этим Анна удалилась. Ее ноги скользили на камнях, и это означало, что она не может видеть его улыбку или слышать его ответ. Но он все равно прошептал:
– Постараюсь, Белый Можжевельник. Не сомневайся: я постараюсь.
* * *
Факелы были расставлены вокруг всего поля через каждую дюжину шагов. Между огнями собралось все племя тахонтенратов – все мужчины, женщины и дети, начиная с младенцев, которых принято носить на специальных досках, и заканчивая дряхлыми стариками, восседавшими в лубяных креслах. Они пришли из деревни, расположенной под скалами, и из других поселков, однако все распределились не по месту жительства, а по принадлежности к родам. Каждый член каждого рода был голоден, потому что приток беженцев оказался тяжелым бременем и запасы пищи иссякали. Но никто не был голоднее, чем сосед, стоявший рядом с ним: все, что они имели, было разделено поровну в соответствии с обычаями их народа. Однако обстановка совершенно не походила на ту, которую Тагай застал во время игры, когда непрерывно галдели голоса, словно тысяча гусей пролетала в небе. Сейчас собравшиеся молчали. Даже новорожденные не плакали, хотя никто из них не спал и дети наблюдали за происходящим так же внимательно, как и их родители.
Тагай ждал на одном конце поля, за теми воротами, через которые Сада забросил мяч. Вокруг него столпились члены рода Медведя. Те, кто стоял ближе к нему, обсуждали его доспехи и суетились из‑за них – вернее, из‑за их отсутствия. Большинство же просто уставились на противоположную сторону поля. Там, за вторыми воротами, на них устремляли ответные взгляды члены рода Волка.
Пока его тетка Гака заканчивала расписывать бойца причудливыми красными узорами, Сада суетился больше других Медведей. Наклоняясь к руке Тагая, он проверял и перепроверял завязки на его нарукавнике, затягивая полоски кожи так, чтобы каждая кедровая дощечка ложилась вплотную к другой. Затем наступила очередь ремней на круглом щите, которые двоюродный брат заботливо укрепил еще несколькими стежками кожаной нити.
Пока Сада проталкивал костяную иглу мимо руки воина, словно сделанной из дерева, один из воинов подбежал к Саде и зашептал что‑то ему на ухо. Сада хмыкнул, продолжая шитье.
– И какие ставки сейчас, братец? – полюбопытствовал Тагай.
Сада поднял голову: на его лице отразилось изумление.
– Ставки? Это же обряд, Тагай, а не просто бой! Ваш поединок – часть веры нашего народа. Мы не делаем ставок на благосклонность богов. Если бы ты вырос среди нас, не среди людей, которые ни во что не верят, ты бы знал это.
И снова принялся за шитье, закусив конец нити зубами.
– Сада!
– Да?
– Какие ставки?
Воин сплюнул в сторону, не выпуская нити изо рта.
– Восемь бобровых шкурок против одной, – проворчал он. – Вечером было пять против одной. Но потом, когда ты вышел утром без доспехов…
Он сделал последний стежок.
Тагай сохранил на лице улыбку, но у него свело живот. Он был рад, что его уже вытошнило супом, который его заставили съесть за час до этого. Ему не хотелось увеличивать ставки, снова поддавшись тошноте.
На востоке появился слабый свет. Распухшая луна побагровела.
«Как будто ее залило кровью, – подумал Тагай. – Кто‑то скоро умрет».
По его толпе пробежал ропот, все чуть подвинулись. Тагай увидел, что к центру поля движутся четыре факела. Под ними шагал мужчина в вампумах. В одной руке он нес трубку, в другой – резной жезл. Барабаны, отбивавшие мерный ритм, смолкли.
– Тододахо. – Сада выпрямился. – Так. Начинается.
– Люди Оленя! – Сильный голос вождя, привыкший произносить речи на советах, легко достиг краев поля. – Не думал я, что увижу, как наступает подобный день, – день, когда все тахонтенраты собрались под сенью вигвама наших богов. Надлежит радоваться, когда поселок встречается с поселком, далекий род соединяется с близким, давно расставшиеся родичи снова вместе. Мне это доставляет радость.
Слушатели отозвались общим возгласом:
– Хау!
Когда крик стих, Пойманный продолжил:
– Однако этот день одновременно и день печали. Ибо мы собрались не для празднества: к общим очагам нас призвала опасность. Нас вытесняют из охотничьих угодий здесь и там, здесь и там. – Подняв жезл, вождь торжественно указал на все четыре стороны. – Вот что мы обсудим сегодня на большом совете. Но прежде мы призваны стать свидетелями битвы близнецов, Тавискарана и Иоскехи. Эти божественные братья сражались в самом начале времен, когда земля была плоской пустынной равниной. Кровь, которую они пролили, породила множество вещей нашего мира. И меня не удивляет, что сейчас, в момент величайшей опасности, близнецы снова призваны вступить в единоборство.
Опять раздался крик «Хау!», еще более громкий, чем в первый раз. Тододахо позволил общему воплю прокатиться по всему полю и затихнуть, а потом заговорил снова:
– Все мы знаем, что утверждают эти двое. Один из них лжет в самой глубине своего сердца. Один из них сегодня умрет, чтобы доказать правоту второго. Но это – не игра, когда один род наносит удар другому, заставляя ликовать то одну сторону, то другую. Пусть никто не считает их битву игрой, и пусть кровавая вражда не заставит нас сражаться между собой. В ближайшем будущем нас всех ждет война. Помните, что сейчас не Волк сражается с Медведем. Это – сражение близнецов. Пусть боги решают.
Голос Тододахо взлетел до самых высоких нот. Вождь высоко воздел свой жезл. Новый крик «Хау!» был еще более громким и продолжительным, чем прежде. Когда голоса индейцев смолкли, забили барабаны, и Пойманный отошел назад, заняв место рядом с другими вождями.
Сада приблизился к Тагаю.
– Встань на колени! – приказал он.
Тагай опустился на колени, и Сада зашел ему за спину. В следующую секунду юноша почувствовал, как двоюродный брат повязывает ему на лоб ленту, сплетенную из лосиного волоса.
– Это – моя, та, что я надеваю, когда иду воевать, – пояснил Сада. – Немало врагов смотрели на нее и умирали. Думаю, этот Волк станет следующим.
Тагай встал. Его ноги внезапно налились силой, словно лента на его голове каким‑то образом тянула его вверх.
– Подай мне палицу моего отца, – попросил он. Она была спрятана под медвежьей шкурой, чтобы скрыть ее от тех, кто мог бы известить Черного Змея о выборе оружия, сделанном его противником. Вместо заветной палицы на всеобщее обозрение выставили обычную. Все члены рода Медведя решили, что странное оружие удивит противника Тагая не меньше, чем их самих.
Тагай взмахнул отцовской палицей, снова ощутив ее прекрасную балансировку. Сада взял палец своего молодого родича и прижал к режущей кромке под головой ястреба. Теперь от ржавчины не осталось и следа. Клинок был прекрасно наточен и моментально рассек кожу. Удивившись, Тагай слизал с пальца кровь.
– Пусть лучше первым пустишь кровь ты, а не он, – улыбнулся ему Сада.
Они вышли на поле под изумленный ропот толпы. Многие недоумевали при виде молодого человека, который остался почти нагим, не считая набедренной повязки и наручей на правой руке. Да и щит у него оказался самым маленьким. Изумило всех также его легкое оружие. Медведи проводили своего бойца до края поля, но только Саде позволили пройти дальше. Он хромал рядом с Тагаем, опираясь на палку. Братья остановились в двадцати шагах от своих ворот.
Барабаны забили громче, когда ряды Волков расступились и вперед вышел Черный Змей. Татуированный индеец был крупным мужчиной, а надетый на нем полный доспех из дощечек заставил его казаться настоящим гигантом. Воин рода Волка был защищен с головы до ног, начиная от шлема из кедровой коры и заканчивая дощатыми поножами. Уверенно прошагав вперед, он остановился на таком же расстоянии от своих сторонников, что и Тагай. На ходу он размахивал боевой палицей. Как и предсказывали, она оказалась целиком из железного дерева. Тагай ясно видел тяжелый шар на ее конце.
Он почувствовал, как колотится его сердце, и решил, что всем это слышно так же ясно, как и ему самому. Но если Сада и уловил этот бешеный стук, то виду не подал.
– Послушай меня, Тагай, – прошептал он, демонстративно осматривая завязки на его предплечье. – Доспехи на нем хорошие, но у них есть уязвимые места здесь и здесь. – Он быстро прикоснулся к подмышке и колену Тагая. – А еще они тяжелые, а он и так всегда был не слишком быстрым. Так что двигайся вокруг него и заставь его гоняться за тобой. Не останавливайся, чтобы обмениваться ударами, потому что тогда он быстро тебя убьет. Никому не нужно, чтобы ты выглядел храбрым. Нам нужно только, чтобы ты победил.
Барабанный бой, который становился все громче и громче, пока они шли вперед, внезапно прекратился, и Пойманный шагнул вперед, держа резной жезл так, словно разделял поле на две половины.
– И еще одно, – продолжал торопливо шептать Сада. – Конечно, ты можешь счесть, что сейчас не самое подходящее время, чтобы болтать о том, как хорошо я играю. Но ты помнишь, как я забил тот последний мяч, который принес роду Медведя столь славную победу?
Тагай, чьи остекленевшие глаза устремились вперед, перевел взгляд на двоюродного брата.
– Что? Что ты хочешь сказать?
– Последний мяч! Я сделал обманное движение и пригнулся пониже. И обошел Черного Змея сбоку. Не забудь это!
С этими словами Сада повернулся и ушел туда, где стояли остальные члены его рода.
Тагай замер, не зная, сможет ли он сейчас резво бегать – даже если очень захочет. Чтобы успокоиться, он огляделся вокруг, обведя взглядом все свое племя. И когда его взор достиг громадного дуба, он увидел темное пятно на одной из его ветвей.
– Анна! – прошептал Тагай. – Белый Можжевельник!
Подняв палицу в ее сторону, он медленно опустил лезвие к земле. А потом зашагал по полю.
* * *
Анна заметила жест Тагая и воздела руки, отвечая на приветствие. Она не знала, видел ли это Тагай, но продолжала махать ему, когда он направился к своему противнику. С ее позиции он казался маленьким мальчиком, идущим навстречу великану, словно шагнувшему со страниц древней легенды. Тагай выглядел хрупким – обычным, уязвимым человеком из плоти и крови. Фигура, двигавшаяся в его сторону, напротив, представлялась нечеловеческой – чужеродной, неумолимой, чудовищной.
В отличие от брата, Анна никогда не была набожной. Однако ей было известно, что Джанни верует – жарко, страстно. И девушка вытащила из мешочка его крестик и подняла перед собой, пытаясь выпустить на свободу хоть малую часть молитв Джанни, тех пылких молитв, которые брат изливал перед этим символом Распятого Бога и которые могли задержаться на его сверкающей поверхности, словно дыхание. Полузабытые фразы выплыли из невероятно далекого мира. Девушку это не смущало. Тагаю нужна любая помощь.
– Mater Dei, Memento Mei.
Матерь Божья, вспомни обо мне.
Вспомни о нем!
* * *
Труднее всего оказалось бороться с желанием броситься вперед. Достаточно непросто было управлять даже таким движением, как шаг. На бегу у него останется меньше времени на то, чтобы думать. Скоро Тагай уже слышал ровное дыхание своего противника. Это напомнило ему о необходимости сделать вдох. А потом он разобрал его первые слова.
– Медвежонок! – Черный Змей делал ударение на уменьшительной части слова, тон был презрительным. – Дитя! Иди к Волку. Иди пососать молочка.
Двадцать шагов. Десять. В пяти шагах Черный Змей остановился, и поэтому Тагай поступил так же.
– Медвежонок. – Теперь голос врага звучал тихо: слова предназначались ему одному. – Ты умрешь, зная, что твоя женщина будет лежать подо мной, а потом под каждым из Волков. А потом мы ее убьем. Ты умрешь, зная, что твоя тетка погибнет, твой род будет уничтожен, твои родичи станут рабами. Ты умрешь, зная, что не смог их спасти. И это знание будет преследовать тебя даже в Поселении Мертвых.
А потом мужчина, которого Сада называл медлительным, доказал, что это не так.
Тагай отреагировал на звук палицы, а не на размытое движение древесных доспехов, бросившихся на него. Палица рокотала в воздухе так, словно на своем пути уже крушила тела. Тагай едва успел увернуться, и ветер, поднятый стремительным движением, казалось, прочертил бороздой ему щеку, плечо и бедро. Когда Тагай дернулся в сторону, по всему полю понеслись крики.
Черный Змей вложил в свой первый удар столько силы, что тяжелая палица увлекла его вниз, зарывшись навершием в мягкую землю. Однако воину Волку понадобилось всего мгновение на то, чтобы выдернуть ее. Согнувшись, он начал поднимать ее над землей по косой линии, направляя удар в колено Тагая. Юноша выставил щит, повернув его под углом – так, как он запомнил по урокам, полученным еще во Франции. Однако угол оказался слишком маленьким: палица ударила по щиту слишком сильно, расщепляя дерево и заставив юношу отшатнуться. Черный Змей мгновенно выпрямился и надвинулся на него.
«Ты быстрее!» – сказал Сада. Вспомнив сейчас эти слова, Тагай побежал прочь от воина, приближавшегося к нему. Он действительно быстрее!
Черный Змей остановился.
– Трус! – прокричал он, потрясая перед собой палицей. – Ты не осмеливаешься остановиться и сражаться. Так же бился и твой отец. Я слышал, как он погиб: получил стрелу в спину, когда удирал от врага!
До этой секунды Тагай думал только о том, как уклониться от следующего удара, как удержать врага на расстоянии. Теперь, когда он смог представить себе человека, которого никогда не знал, человека, чью палицу он сейчас держал в руке, молодой индеец почувствовал, как проясняются его мысли. Когда Черный Змей снова бросился к нему, Тагай опять отбежал дальше. Но на сей раз расстояние между противниками осталось достаточно небольшим, чтобы соблазнить Черного Змея на преследование.
Палица опустилась. Тагай остановился, поднырнул под удар и поднял свою палицу. Удар Черного Змея попал в цель, но неточно – лишь скользнул по доспеху, прикрывавшему предплечье Тагая. Это было больно, но не настолько, чтобы помешать юноше развернуться за спиной противника и нанести ему тычок деревянным концом. Это был пустяк: удар был нанесен не смертоносным концом оружия и попал в защищенное доспехом плечо. Однако это была первая его атака, и зрители приветствовали ее криком.
Черный Змей рассмеялся.
– Сегодня тут жужжат мухи! – сказал он. Тагай, который успел отступить, засмеялся в ответ:
– Они собрались, чтобы отложить яйца в твои раны, Таване. Или, может быть, их привлек твой запах?
Ему не пришло в голову, что такая шутка может больно задеть противника. Возможно, дело было просто в вызывающем тоне юноши, но татуированное лицо помрачнело. Черный Змей снова ринулся вперед. Палица из железного дерева громко жужжала, будто пчелиный рой вокруг улья, рассекая воздух так, словно он был твердым. Тагай отступил, но не побежал. Он увертывался от ударов, некоторые отклонял щитом и покрытой доспехом рукой. Но на каждый принятый удар молодой Медведь отвечал своим – и всегда острием, неизменно целясь высоко: у шеи врага, под его рукой. Он бил и бил по кедровым дощечкам, пока клюв ястреба не начал расщепляться и крошиться.
Шум среди зрителей нарастал: с обеих сторон доносились крики и стоны, в зависимости от того, насколько точными были удары.
При каждой атаке Черный Змей хрюкал, мощно выпуская воздух. Он тяжело дышал, тогда как дыхание Тагая оставалось достаточно легким.
«Может быть, – подумал юноша. – Может быть, я смогу сделать это».
Однако искра уверенности чуть было не погубила его. Тагай снова опередил Черного Змея, но выпад в сторону шеи противника вывел юношу из равновесия. Татуированный воин заметил это, сократил дистанцию и высоко занес из‑за спины боевую палицу. Тагай оказался чересчур близко от него, уклоняться было слишком поздно. Молодой человек поднял свой щит, и железное дерево тяжело упало на его центр, пробив защиту.
Анна подалась вперед, глядя на одну катастрофу и предчувствуя свою собственную. Сада с проклятием шагнул к полю. Волки торжествующе взвыли. Колеблющиеся готовы были принять решение своих богов.
Тагаю показалось, что рука у него сломалась вместе со щитом. Ему удалось откатиться, и второй удар вонзился в землю возле его головы. Однако Черный Змей поскользнулся на глине, и Тагай встал на колено, отбрасывая куски расколовшегося щита. Два воина снова стояли напротив друг друга, тяжко переводя дух.
– Медведь… лишился… лапы. – Черный Змей указал на руку Тагая, которая уже начала распухать. – Встань передо мной… на колени. Один удар… и тебе больше не будет больно.
Татуированный снова двинулся вперед, высоко задрав свой щит, чтобы отразить последнюю, отчаянную атаку Тагая. И, распрямляясь, Тагай действительно повел свою палицу вверх, целясь, казалось, в синюю змею, которая держала в распахнутых клыкастых челюстях глаз противника. Щит Черного Змея поднялся еще выше над выдвинутой вперед ногой, чтобы поймать и отвести выпад. Палица железного дерева коснулась земли, готовая к смертельному удару.
Однако оружие Тагая, против всех ожиданий, не двинулось по намеченной траектории. Вместо этого, распрямляясь, юноша повернулся на выставленной вперед ноге и выбросил ушибленную руку назад и в сторону, воспользовавшись ею для того, чтобы усилить силу вращения. Отцовская палица опустилась вниз, и впервые Медведь использовал не ее навершие, а клинок. Падая, Тагай не спускал глаз с цели, и за секунду до того, как удариться спиной о землю, он просунул голову ястреба между передней и задней частью доспеха, защищавшего голень врага. Приземляясь, Тагай использовал всю силу своего падения, резко развернул кисть и рванул клинок вверх, рассекая плоть и сухожилия колена Черного Змея.
А затем