Глава 1. ВОЗВРАЩЕНИЕ
Тагай сидел на корточках внутри выгоревшего круга, просеивая золу так, чтобы она падала обратно обильным черным снегопадом. Анна пыталась увести его с края этой вырубки, где когда‑то стоял поселок, но он притворился, будто не слышит ее. Потому что он не мог сказать ей ничего, чего не говорил бы накануне или за день до того. Он обещал ей Новый Свет. И привез ее в пустыню.
– Завтра, Тагай.
Слова Анны прозвучали прямо у него за спиной. Как всегда, он не услышал ее приближения: о нем не возвестил ни треснувший прут, ни шаг по обгоревшей земле. Он всегда знал, что она – дитя воздуха. Когда Тагай впервые увидел ее, она летела с крыши дворца. Но разве он – не уроженец этой земли, пусть даже он никогда раньше здесь не бывал?
«Разве охотник из рода Медведя, из племени тахонтенратов, не должен был услышать приближение белой девушки?»
Но конечно, он не был охотником. Он не был никем. Все, что он знал в жизни, осталось на той стороне океана. И, стоя на пепле четвертого поселка, встретившегося им за четыре дня, Тагай хотел оказаться сейчас в Париже, благополучно пьяный и готовый лечь в постель очередной женщины.
Он встал и вытер руки о штаны. Грязнее им уже не стать: за семь недель плавания зеленый бархат превратился в серо‑коричневый. Однако Тагай не мог снять их, равно как и полотняную рубашку и парчовую куртку, не мог одеться так, как, по словам его матери, летом одевался его народ, – в простую полоску кожи на поясе. Это было бы такой же фальшью, как его грезы о возвращении на родину.
Тагай хотя бы почувствовал, как ее рука тянется к его плечу. Он шагнул прочь из круга сажи, по‑прежнему поворачиваясь к ней спиной.
|
|
– Завтра? Ты думаешь, завтрашний день будет чем‑то отличаться от сегодняшнего? – спросил он.
Рука Анны ласково погладила то место, где он только что стоял.
– Да, думаю, – отозвалась девушка. – Ты сам говорил: твой народ меняет место, когда земля устает. Нам просто нужно догнать их.
Тагай повернулся, все еще избегая встречаться с ней взглядом. Его голос звучал горько:
– Ты видела поля. Земля здесь богатая. Зерно наливается, хотя сорняки пытаются заглушить его. Эти люди не меняли места сами. Этих людей прогнали.
Она обратила внимание, что он перестал называть их своим племенем.
– Тогда мы найдем то место, куда их прогнали, Тагай. Найдем.
Прежде чем он сумел ей ответить, их позвали по именам. Крик слышался за краем поляны, с тропы, которая вела к реке.
Анна была рада, что ему помешали.
– Мы здесь, капитан! – откликнулась она. – Впереди, в деревне.
Появился Жаке – он быстро передвигался с помощью самодельного костыля, который она соорудила для него, как только они достигли земли. Он очень неудачно сломал ногу, упав на палубе во время шторма посредине Атлантики. Анна умело соединила разошедшиеся края кости, из своих скудных запасов сделала ему питье, которое умеряло раздражительность больного, и сидела с ним в его тесной каюте, выхаживая во время лихорадки, вызванной переломом. С тех пор капитан преклонялся перед дочерью Жана Ромбо.
С капитаном шли двое его матросов. Несмотря на молодость, они с трудом за ним поспевали.
– Неужели обязательно все время так торопиться?
Жаке встал на одну ногу и, тяжело дыша, замахнулся на них костылем. Ему трудно было сердиться на Анну, так что он переносил свою злость на Тагая.
|
|
– Может, ты и один из них, паренек, но в твоем парижском наряде этого не заметно. – Он указал на грязную и потрепанную одежду Тагая. – Тебя скорее утыкают стрелами, чем обнимут, как пропавшего братца!
– Хотел бы я стать для них мишенью, – проворчал Тагай и отошел, взбивая ногами облачка черной пыли.
Он быстро ушел за деревья.
– Возвращайся‑ка обратно, парень!
Жаке заковылял следом за ним, но Анна удержала капитана.
– Оставьте его, дядя Пьер, – тихо молвила она. – Он разочарован.
– Как и я! – рявкнул капитан. – Как я смогу обменять товар, если мы не отыщем индейцев, а? Скажи‑ка мне! А если мы не наладим обмен, то нам придется скоренько двигаться в Гаспе, чтобы ловить рыбу. Вы не заплатили мне столько, чтобы можно было вернуться во Францию с пустыми трюмами.
Его слова были гневными, но тон выдавал истинные чувства. Как и всегда, прикосновение Анны его успокоило.
– Знаю. – Она улыбнулась. – Еще немного, ладно? Скоро мы все найдем то, что искали.
– Ну, здесь мы этого не сделаем. Что‑то в этих краях не так. Когда я был тут с адмиралом в тридцать шестом, то повсюду стояли благополучные поселения. Если я правильно помню, эти края назывались Сатадин. Так что попробуй уговорить нашего друга и давай плыть дальше, вверх по реке. Следующей деревней должна быть Стадакона, и если их и там не окажется, то, стало быть, они отсюда ушли и мы уже завтра отправляемся в Гаспе.
Жаке заковылял обратно, а Анна пошла следом за Тагаем по узкой тропинке, которая вела в лес. Ей хотелось побыть одной. Девушке не нужно было видеть разочарование Тагая и тревогу Жаке – она и так понимала, что случилось нечто страшное. Чем дальше они плыли по реке, которую капитан называл рекой Святого Лаврентия, тем большее беспокойство снедало Анну. И это беспокойство не было связано с неуверенностью после семинедельного плавания или тревогой из‑за предстоящего дела. И оно не было вызвано странной красотой этой земли, которая так не походила на знакомые девушке края, – чужой земли с ее лесами громадных кипарисов и кедров, орешников и елей, с ее заливами и высокими скалистыми обрывами. Нет, дело заключалось в том непостижимом сходстве, которое эти незнакомые края имели с тремя городами, где Анне довелось жить в последнее время, – с Сиеной, Лондоном и Парижем. Как все эти города, новая земля пропиталась запахом смерти.
|
|
Девушка поднялась на холм по каменистым террасам, походившим на лестницу, вырубленную для великанов. По мере подъема лес редел. Там, где склон выравнивался, появлялись обильные заросли дикого винограда. Анна обнаружила Тагая среди них – он обрывал мелкие зеленые шарики с лоз, пережевывал их и выплевывал крошечные косточки.
Юноша почувствовал ее присутствие, но не обернулся. Притянув к себе кисть винограда, Анна тоже прикусила ягоду.
– Ох! Тебе не кажется, что он чересчур молод, Тагайниргийе? Подожди еще месяц – и, может быть, он окажется сладким!
– А еще через шесть месяцев у нас могло бы появиться вино – если бы мы знали, как его делать. – Поскольку она заговорила с ним на его собственном языке, он ответил ей на нем же. – И чего бы я не дал сейчас за стакан бордо! В голосе юноши звучала горечь, вызванная видом сожженной деревни, и Анна подошла к нему поближе.
– Я знаю, как делать вино. Мой отец производил такое вино, что после него ты посчитал бы бордо уксусом.
– Сомневаюсь.
Тагай наблюдал, как она приближается, – как всегда, завороженный улыбкой в ее глазах.
– Так не создать ли нам первый виноградник в Новом Свете, Тагайниргийе? Может быть, как раз на этом месте, коль тебе так понравились эти ягоды?
Ее рука легко легла ему на плечо. Помедлив немного, он высвободился. Как всегда, ее прикосновение смутило его, и он попытался спрятаться за словами.
– Почему ты называешь меня полным именем?
– А разве ты не говорил, что «Тагай» значит просто «Малыш», а вторая часть твоего имени означает «Медведь»?
– Да. Но французам было лень произносить мое имя целиком. «Малыш» – подходящее прозвище для домашнего любимца!
– Тогда, может, мне стоит называть тебя просто «Медведем». Потому что ты вернулся в свой родной лес.
Тагай вздохнул. Солнце уже достигло зенита и теперь пробивало жидкую листву. Под одеждой кожа стала липкой.
– Наверное, я не хочу, чтобы мое племя узнало вино, пусть даже хорошее. Его радости обходятся слишком дорого.
– Ты поэтому не пил во время плавания?
Тагай кивнул, отмахиваясь от мошкары, которая густо окружала его голову жужжащим шлемом.
– Тогда мы не станем делать вино, Медвежонок. Жара, насекомые, вкус незрелого винограда, обжегшего язык кислотой…
– Перестань использовать мое имя! – Он увидел, как исчезла ее улыбка, которую спугнул внезапный гнев. – Я еще пожалею, что научил тебя моему языку, чтобы ты досаждала мне, как эти кусачие черные мошки.
Он хлопнул себя по голове и отбежал на несколько шагов. Облако мошкары попросту передвинулось следом за ним. Он начал ругаться, словно по‑прежнему находился в Париже, размахивать руками, переходить с места на место.
Анна не пыталась следовать за ним. Она ощущала резкую боль, словно одна из кусачих тварей, которые его донимали, вонзила жало ей в сердце. Все семь недель на корабле девушка учила язык тахонтенратов. Во время однообразного плавания больше занять себя нечем, а у нее всегда были способности к языкам. Для Анны это стало способом лучше узнать Тагая. Но чем свободнее она говорила на его наречии, тем сильнее он закрывался от нее.
– Зачем ты здесь, Анна?
Он кричал на нее по‑французски, словно его родной язык причинял ему боль.
– Ты знаешь зачем. Я здесь ради моего отца. Чтобы закончить то, что он начал. И ради тебя, – ответила она негромко.
– Ради меня? – Слова, которые ему хотелось услышать, терзали его. – Ради меня? А кто я такой?
Анна начала отвечать, но он оборвал ее.
– Я думал, что получу на это ответ сам – от земли, которую никогда не видел, от моего народа. Но эта земля превратилась в пепелище, а мой народ рассеян ветром. И я не могу даже избавиться от этой одежды! – Тагай дернул себя за куртку с такой силой, что две из остававшихся на ней пуговиц отлетели. – Если бы я надел что‑то другое, это было бы притворством. Притворством! Я – не Тагайниргийе. Я – маленькая игрушка французского двора.
– Ты носишь свой народ здесь, Тагай. – Анна указала на его грудь. – Я это знаю по тому, как ты рассказывал мне о них, по снам, которые ты видел. Я разбираюсь в снах. Я знаю по ним правду о тебе.
– Сны?
Его смех оборвался. Тагай начал поспешно рыться в кожаном кошеле у себя на поясе. У него в руке появился камешек, густо‑черный, почти как обсидиан. По угловатому плоскому боку проходили тонкие песочные полоски.
– Вот толкователь снов моего дяди, его «оки». Он нашел его в брюхе огромной рыбины, которую выловил где‑то неподалеку отсюда. Мой дядя был вождем племени, и Картье похитил его и его сестру, а заодно и меня у нее в утробе, и увез умирать на берега Сены. Если бы толкователи снов говорили правду, то разве они не посоветовали бы Доннаконне никогда не покидать берегов родной реки?
Тагай шагал прочь от Анны, глядя через увитые виноградом террасы на лежащую внизу долину. Они поднялись так далеко, что вдали видна была река, блестевшая в жарком мареве.
– Перед смертью он отдал его мне. «Увези его назад, на нашу землю, и воспользуйся им там», – сказал он мне. Ну вот, я вернулся!
Теперь Тагай почти кричал. Он отвел руку назад, готовясь к броску.
Пальцы Анны сжались поверх его руки.
– Оки… предметы… обладают силой, Тагай, – сказала Анна. – Камень Доннаконны. Серебряный крестик в моей сумке, который мой брат когда‑то прибил к дереву в Тоскане. И прежде всего – то, что мой отец поклялся похоронить и что до сих пор жаждут заполучить многие: шестипалая рука Анны Болейн. Но мы знаем правду о силе, Тагай. Силу не выбрасывают. Твой дядя, мой отец – они были правы. Силу надо использовать.
* * *
Следующая деревня не была грудой головешек. Там еще горело пламя – не меньше пятидесяти костров. Ветер разносил дым, поднимая его над бревенчатым частоколом, окружавшим поселение. Котлы, полные мяса, кипели над каменными очагами на широком открытом пространстве, окруженном цепочкой жилищ. Жилища были выстроены из кедровых плашек, и их были многие десятки. Все – разного размера, но похожей формы. Самое крупное строение имело в длину сорок шагов, в ширину – пятнадцать, и в высоту столько же. И все они оказались пустыми.
– Можешь это прекратить, – крикнул Жаке Бертрану, самому юному члену команды. – Здесь некому оценить твое приветствие.
Паренек немедленно опустил флейту, на которой играл все с меньшим энтузиазмом, пока они проходили по безжизненной деревне. Пальцы, недавно нажимавшие клапаны, теперь постоянно осеняли лоб крестным знамением.
Капитан был встревожен не меньше, чем его матросы.
– Где же они? – бормотал Жаке. – Это место и есть Стадакона. Точнее, была. Я эти скалы ни с какими другими не спутаю. Мы с адмиралом провели около них зиму в тридцать седьмом. А деревня стала даже больше, чем была тогда. Кто‑то же поставил эти котлы готовить еду. Куда они, к дьяволу, подевались?
– Или какой дьявол их забрал. – Радость, которую Та‑гай испытал при виде дыма от очагов своего племени, была уничтожена отсутствием жителей, сменившись еще более глубоким отчаянием. – Может, тот демон, которые сжег остальные поселки, сначала украл из них все живое. А когда он съедает всех людей, то возвращается, чтобы разрушить их жилища.
– Хватит этих разговоров! – взревел Жаке, видя, что его матросы стали креститься еще поспешнее.
Меньше всего ему хотелось, чтобы его команда начала видеть в происходящем дела дьявола. Иначе они немедленно повернут корабль обратно к Франции – с капитаном или без него.
Анна стояла чуть в стороне от мужчин.
– Прислушайтесь! – сказала она, и все принялись напрягать слух, чтобы услышать хоть что‑то, кроме отчаянного биения собственных сердец.
Сначала до их слуха долетал только ветер. А потом его порывы донесли до каждого нечто еще.
– Это похоже на… плач! – простонал Бертран. – Индеец был прав: тут бродит дьявол!
Он повернулся к реке – и уже сделал первый шаг.
– Тихо! – Жаке повернул голову к скалам. – По мне, так это похоже на приветственные крики. И смех.
– Что там, наверху? Вы не помните? – спросил Тагай.
– Помню. Надо очень долго карабкаться по этим скалам, и потом ты вдруг оказываешься на громадном лугу.
– Мой дядя рассказывал мне про это место, – сказал Тагай. – Он называл его «Дайохагвенда» – «Прогалина в лесах». Мои люди – возможно, они там!
– Мне это не нравится, – проворчал Жаке. – Что может заставить целую деревню бросить свои очаги с обедом?
– Ну, – отозвался Тагай, у которого вдруг разгорелись щеки, – может, нам пойти и узнать?
– Мне туда не взобраться, вот с этим‑то! – Жаке вонзил конец костыля в землю. – А мои ребята без меня не пойдут. – Он секунду думал. – Ступай ты, Тагай. Один. Тогда если там все‑таки окажется дьявол, то он получит только того, кто и так ему принадлежит. – Он коротко улыбнулся. – Мы будем ждать тебя у реки. На реке.
Капитан повернулся, сделал несколько шагов к ограде и вернулся назад.
– Пошли, девочка, обратился он к Анне, которая не сдвинулась с места.
– Нет, – отозвалась Анна. – Я с ним. – Она опередила протесты, готовые сорваться с губ обоих мужчин. – Конечно, я пойду с Тагаем. Ты ведь не думаешь, что я приплыла в такую даль для того, чтобы испуганно убежать? Мы должны встретиться с этими людьми. С племенем Тагая. Другого выхода нет.
Им обоим уже случалось слышать у нее этот решительный тон.
– Тогда пойдем, – сказал Тагай просто.
Тропа, прибитая тысячами ног, вела от дальнего края деревни вдоль небольшой речки, а потом начинала виться вверх, поднимаясь по крутому склону. Подъем был нелегким для ног, которые в течение многих недель плавания передвигались только по палубе каравеллы. Солнце палило нещадно. Тагай хватался за ветки кустов, росших вдоль тропы. Анна с трудом ползла за ним. По мере подъема они все яснее слышали крики наверху.
Когда они достигли конца тропинки, вопли неслись к ним из‑за узкой стены чахлых сосен, увенчавших вершину скалы.
– Пригнись, – шепотом приказал Тагай, на секунду обернувшись. – И будь готова убежать.
Они миновали дубовую рощу, после чего тропа нырнула в траву высотой им по плечи. Голоса звучали так ясно, словно кричавшие находились сразу за сосновой ширмой.
Тагай махнул рукой на последний дуб, ветви которого простирались над открывшимся перед ними зеленым морем. Анна поняла его и сразу же начала карабкаться наверх. Тагай двигался следом, предоставляя ей указывать ему, куда ставить ноги и за что цепляться руками. Он наблюдал за Анной на корабле и знал, что она может подняться на мачту не медленнее любого матроса. Когда они добрались до ветки, которая выглядела достаточно надежной, Тагай прополз мимо Анны и просунул голову сквозь листву.
Листья разошлись, открыв перед наблюдателем картину хаоса. Полоса высокой травы тянулась всего несколько шагов, а за ней оказалась равнина, наполненная кричащими людьми. Все они были полуобнажены – и мужчины, и женщины: их единственной одеждой была набедренная повязка и слой пыли. Облако пыли висело над толпой, которая то бросалась вперед, то подавалась назад. Мужчины, женщины и дети стояли так тесно, что многих оторвало от земли и несло общим потоком. Все головы были запрокинуты, и к небу несся крик:
– А‑а‑а‑а‑ум!
Крик начинался на высокой ноте и опускался все ниже, а потом поднимался снова и обрывался на мощном крещендо.
Анна вдруг заметила, что ее рука нырнула в мешочек у ее талии и сжимает там серебряный крестик брата.
– Они одержимы, Тагай? Что их терзает?
Он не успел ей ответить: новый крик муки донесся с дальнего конца поля. Вглядываясь сквозь пыль, он понял, что это было не эхо, а еще одна группа людей, выпевающих ту же странную гамму:
– А‑а‑а‑а‑ум!
Наступила тишина – такая же полная и страшная, как и предшествовавший ей вопль. А потом одинокий мужской голос издал крик, который заставил несколько фигур подняться на ноги и занять место между стоящими друг против друга толпами. Дюжина мужчин выстроилась в шеренги по шесть человек лицом друг к другу. Все они были почти полностью обнажены, только пах едва прикрыт маленьким передником. И у каждого в руках – резной изогнутый жезл.
Анна вдруг поняла, что она видит. Однажды отец взял ее на рыцарский турнир в Болонье.
– Тагай, – прошептала девушка, сжав ему плечо, – эти люди друг с другом сражаются.
Пока она говорила, вперед вышел один человек и швырнул что‑то в пространство между двумя линиями воинов. Раздался отчетливый стук дерева о дерево – и восемь мужчин слились в сплошную группу на том месте, куда приземлился брошенный предмет. Из облака пыли, которое почти скрыло их, доносилось напряженное пыхтенье, а потом круглый предмет вдруг вырвался из свалки и полетел к двум мужчинам, стоявшим слева и не участвовавшим в схватке. Один из них поднял предмет с земли в воздух с помощью своей палки, и тем же движением бросил его через поле. Навстречу поднялся жезл, ударил… и мяч – потому что это должен был быть именно мяч! – опять полетел к краю поля.
Те, кто скопились под деревом, встревоженно закричали, а стоявшие напротив завопили радостно. Воин, бросивший мяч вперед, побежал за ним. Этот человек был густо покрыт татуировками: синие и черные линии извивались на его теле узором из листьев и змей. Он был выше своего преследователя и благодаря длинным ногам выиграл несколько шагов, к вящему отчаянию тех, кто топтался под дубом. Однако его соперник, несмотря на небольшой рост, оказался достаточно быстрым и догнал высокого как раз в тот момент, когда тот добежал до мяча. Несмотря на жестокий удар, направленный не столько на палку, сколько на державшие ее пальцы, и еще на один возмущенный вопль зрителей, невысокий сумел откатить мяч. Теперь рослому было не добраться до желанной цели. Его товарищ замахнулся, поймал мяч палкой и подбросил его в воздух. Еще трое подпрыгнули, высоко поднимая палки, и под отчаянные крики мяч отлетел туда, откуда начал движение, в центр поля.
– Это – игра в мяч, да, Тагай? Это не война?
Он повернулся, и глаза его возбужденно горели – впервые после высадки.
– Это гораздо больше, чем игра. «Война» подходит больше. Это – отададжишка.
Его слова потонули в криках. Там, куда откатился мяч, столкнулась группа мужчин. К свалке присоединялись подбежавшие позже, другие оставались в стороне. Мяч вновь оказался в центре сражения.
Внезапно он откатился далеко – настолько далеко, чтобы его можно было отбить палкой в сторону. Кто‑то ударил, но неудачно, и меньший защитник, который уже один раз спас положение, подхватил мяч на палку и пробежал с ним мимо неудачливого противника. Анна увидела, куда он направляется: только теперь она заметила двое ворот на шестах, установленные напротив друг друга на концах поля. Высота их была в два роста человека, расстояние между шестами – несколько шагов.
Теперь уже стоявшие под дубом начали одобрительные крики, а напротив – кричали испуганно. Татуированный попытался догнать бегущего с мячом, однако тот словно почувствовал приближение противника. Он ускорил бег и, словно имея глаза на спине, подпрыгнул как раз в тот миг, когда палка нанесла жестокий удар ему по ногам. Нанося удар, татуированный упал, и невысокий человечек промчался дальше. Рев толпы усилился. Несший мяч подбросил его в воздух и с силой ударил по нему. Мяч пролетел прямо между шестами.
Крик, раздавшийся внизу, казалось, вот‑вот подбросит на ветке наблюдателей. Сторонники победившей команды рванулись вперед, окружив игроков. Начались крики – и Тагай скандировал вместе со всеми. Анна узнала слово, которое они выкрикивали. Оно начиналось медленно – и каждый раз становилось стремительнее и громче. Это было имя Тагая, но без прибавления первой части – «Маленький».
– Медведь! Медведь! МЕДВЕДЬ! – вопила толпа.
А потом они вдруг замолчали – так же дружно, как начали крик. И только один голос выкрикнул его еще один раз.
– МЕДВЕДЬ! – закричал Тагай в полной тишине, и все присутствовавшие – и зрители, и игроки, стоявшие и лежавшие на земле, – повернулись, чтобы посмотреть на человека, который сидел на дубовой ветке.
Тишина продолжалась пять ударов сердца. Тагай это знал точно, потому что слышал, как оно бьется. Люди смотрели на него, а он – на них. Единственное, что шевелилось посреди общей неподвижности, были руки Тагая: торжествующе воздетые вверх, они теперь медленно опускались.
А потом мир под ним взорвался. Толпа единодушно рванулась вперед. Группа, в которую вошли около двадцати более старших мужчин, облаченных в плащи и лосины, повернулась и зашагала к дереву. Но быстрее всего отреагировали те, кто только что участвовал в игре. Они подбежали к основанию дуба, выставив перед собой игровые палки, словно оружие. Двое наклонились к земле и схватили луки. Одним из них оказался тот невысокий человек, который бросил мяч в ворота. Вторым – воин с татуировками.
Первым заговорил меньший.
– Если эти птицы на нас нападут, Таване, то я подстрелю зуйка в странных перьях слева, а ты – того, что справа. Целься в глаз. Посмотрим, чья стрела полетит точнее.
Второй воин только хмыкнул. На таком близком расстоянии Анне и Тагаю стало видно, насколько сложен узор черных линий, покрывающих его тело. Среди них оказалось изображение змеи с ромбовидным узором на спине: она обвивалась вокруг основания его шеи, и раздвоенный язык, высовываясь из зубастой пасти, окружал левый глаз.
– Зачем обрывать забаву так быстро, Садаги? Почему бы не проверить, сколько стрел мы сможем выпустить, прежде чем каждый умрет?
Пока первый мужчина колебался, тот, кого он назвал Таване, наложил стрелу на тетиву.
– Ставлю шкуру медведя, – сказал он. – Смотри, они уже собрались нападать.
Он поднял лук.
В это мгновение Тагай, решительно отодвинувший Анну себе за спину, заговорил. Его голос дрожал, противореча вызывающим словам:
– Так ты обращаешься с Медведем, который просто хотел порадоваться победе своего рода? Я говорю, что ты не умеешь проигрывать, Черный Змей.
Татуированный человек продолжал прицеливаться, и острие его стрелы не дрогнуло.
– Почему ты говоришь на нашем языке? Откуда ты знаешь мое имя, если одет в шкуры бледных воров?
Разговор дал время остальным догнать воинов. Образовался огромный полукруг из мужчин и женщин, и несколько старейшин вышли вперед, чтобы встать под дубом.
Один из них встал впереди остальных. Судя по морщинистому лицу, он был тут самым старшим. Однако под многочисленными нитями бусин и раковин видна была широкая мускулистая грудь, а седые промасленные волосы были густыми. Двумя валиками они лежали над ушами. Воздетая вверх рука старейшины заставила толпу моментально затихнуть, и в этом молчании он заговорил мерным, звучным голосом:
– Мы знаем, что ты – боевой вождь рода Волка, Черный Змей. Но разве это дает тебе право убивать всех пленных ради твоего удовольствия, лишая удовольствия нас?
Таване, «Черный Змей», не опустил лук, его взгляд метнулся к старейшине.
– Я хочу только избавить всех от опасного шпиона, Тододахо. Он ведь может оказаться одним из тех врагов, которые хотят захватить наши земли, разве не так?
– Может. Хотя я думаю, что только очень глупый враг проник бы к нам и начал приветствовать род Медведя во время игры. Но меру опасности должны определить мы вместе, Таване, а не ты один. Опусти свой лук.
Мгновение казалось, что воин не послушает этого властного старика. Наоборот, он оттянул тетиву сильнее. А потом на его лице возникло нечто вроде улыбки, и он медленно ослабил тетиву.
– Тододахо сказал. И я, конечно, соглашусь с его мудростью, которая уже столько лет известна народу.
Даже Анна, с трудом разбиравшая быструю речь индейцев, услышала прозвучавший в этих словах сарказм.
Тагай повернулся к ней и прошептал:
– Тододахо! Это значит «Пойманный». Мой дядя, Доннаконна, упоминал об этом человеке. И моя мать – тоже.
Вождь по имени Пойманный откашлялся.
– Незнакомец, возможно, ты не знаешь наших обычаев. Но на наших собраниях тихо не разговаривают. Особенно когда тебя только что избавили от смерти. Впрочем, ненадолго.
Тагай склонил голову.
– Я не хотел проявить неуважения. И это правда: я многого не знаю об обычаях племени. Моя мать, Сонозас, и мой дядя, Доннаконна, не успели научить меня всему, прежде чем отправиться в Поселение Мертвых.
Возможно, на собраниях и не принято было перешептываться, но ничто не смогло бы остановить жужжания, которое поднялось после этих слов. Оно оборвалось только тогда, когда вперед вышла какая‑то женщина – такая же старая, как вождь, и облаченная в платье из оленьей кожи, богато расшитое бусинами.
Глядя прямо на Пойманного, она объявила:
– Брат, если он говорит правду, тогда он – сын моей сестры и сын твоего брата. До того, как он отправился в Поселение Мертвых, Сонозас понесла от него ребенка. Ее украли вместе с Доннаконной и увезли за Большую Воду. Если этот человек говорит правду, то он – один из Охотников Рассвета.
Шум, поднявшийся после этого объявления – крики насмешки и одобрения, – не утихал очень долго. Наконец, когда тишина почти установилась, Пойманный снова посмотрел вверх, на дерево.
– Юноша, шея у меня старая и не любит сгибаться, ни вверх, ни вниз. Спускайся.
Тагай и Анна слезли с дерева. Народу собралось так много, что старейшины приказали толпе отойти назад, на игровое поле. Вскоре пленники вдвоем остались стоять в центре плотного кольца, посреди толпы, в которой было не меньше двух тысяч человек. Анна заметила, что мнения уже разделились. Те, кто сгрудились вокруг татуированного воина, Черного Змея, выражали презрение или недоверие, скрещивая руки на груди. Другие, оказавшиеся рядом с вождем Пойманным и женщиной в расшитом платье, имели вид любопытный и осторожный. Анна немного удивилась, заметив в этой группе второго лучника, игрока меньшего роста.
– Итак, – проговорил вождь Пойманный, когда установилась тишина, – как мы узнаем, что ты – тот, кем назвался?
Тагай сглотнул, пытаясь смочить совершенно пересохшее горло. Он вдруг почувствовал, что совершенно не знает, куда девать руки. По мере того как молчание затягивалось, он невольно завел их за спину – и одна вдруг легла на кошель у его пояса. Он ощутил внутри нечто жесткое и достал черный камень.
– Я – Тагайниргийе. Мой дядя дал мне это, – проговорил Тагай, протягивая оки.
Старуха потрясенно шагнула вперед. Она взяла камень у Тагая и внимательно осмотрела его. А потом повернулась к вождю и кивнула. Тот снова поднял руку, и воцарилось хрупкое молчание.
– Моя сестра Гака узнает оки. Она будет говорить. Послышалось грозное рычание. Черный Змей шагнул вперед. Его глаза яростно горели.
– Неужели мы станем похожими на наших врагов, племя Большой Горы, и позволим женщинам говорить на наших советах?
– У тебя будет возможность сказать слово, Черная Змея. И мы сейчас не в доме советов, а на праздновании Игры. Гака была любимой сестрой Доннаконны. Она поймет, говорит этот юнец правду или лжет.
Под новый всплеск ропота Черный Змей отступил.
– Это – тот самый камень, который Доннаконна, мой брат, извлек из громадной рыбы, убитой на берегу Мерцающего Озера. Я его никогда не забуду. В последние три дня я видела этот оки во сне – и вот на четвертый он появился.
Старуха подняла камень к небу, щуря на него глаза.
– Добро пожаловать домой, брат, – произнесла она. – Вы все знаете, что моим снам нужно верить. Это – знак. Охотник Рассвета вернулся, чтобы помочь нам в минуту опасности. Я сказала.
Она отступила. Сразу же, едва дождавшись знака, заговорил Черный Змей.
– Ты видишь то, что хочешь видеть, слышишь то, что тебе нравится. От племени Большой Горы нас спасут не сны, а такие воины, как я, – воины рода Волка и других родов. Шест моего вигвама украшен скальпами моих врагов. Когда вы смотрите на меня, то видите воина. И достаточно только посмотреть на этого пришельца, чтобы убедиться: он еще не стал мужчиной, он еще мальчишка. Волосы у него – как лосиный хвост, неубранные и непричесанные. – Черный Змей провел рукой по своей выбритой по бокам голове, где волосы были оставлены только в виде гребня, спускающегося на шею. – Вы можете судить о нем по его женщине – она грязная, и вид у нее слабый. Ни один другой мужчина не взял бы такую, потому что бедра у нее слишком узкие, чтобы рожать сыновей. – Воин замолчал и обвел взглядом толпу, ища – и находя – там одобрение. – Как этот человек может доказать, что он – тот, кем назвался? Может быть, он украл этот камень. Может, он слышал его легенду и явился как самозванец. В опасности нам не нужны чужаки. Давайте убьем его – немедленно и быстро. – Черный Змей еще раз медленно осмотрел толпу и заключил: – Я сказал.
Поднялась разноголосица, но голос Гаки оказался громче всех:
– Ты тоже был чужаком, Черный Змей, и принадлежал к тому племени, которое нам теперь угрожает. И ты покрыт синими линиями, как и они. Когда мы взяли тебя в плен, мы приняли тебя, как это дозволяет обычай, потому что ты был молод, а Тонкой Речке требовался новый муж, поскольку ее собственный не вернулся с войны. Мы взяли тебя, хотя ты был невероятно уродлив. И таким и остался. И мне не приснилось, что Доннаконна отправился за воду с тем капитаном бледных воров. Говорили, что он или один из Охотников Рассвета вернется в час нашей нужды. Разве сейчас – не час нашей нужды? Неужели мы здесь в такой безопасности, что готовы отвернуться от дара богов? Я сказала.
Прежде чем Черный Змей успел ей ответить, заговорил его противник по игре в мяч.
– Я – Сада, Добродушный, и я поддерживаю мнение моей тетки. Если это сын Сонозас, тогда он – мой двоюродный брат и член рода Медведя, который в сегодняшней Игре одержал такую блестящую победу. Так что если ты хочешь убить его, Черный Змей из рода Волка, то тебе придется сначала убить меня. И, как это было на поле, я увернусь от твоей боевой палицы. Я всажу стрелу в цель между столбами твоих глаз. Я сказал.
Говоря это, воин по имени Добродушный шагал к Черному Змею, пока оба не оказались лицом к лицу, не моргая. Рев, поднявшийся после этих слов, оказался самым громким, однако стих, когда вождь Пойманный воздел руки.
– Все то, что было здесь сказано, верно. Сейчас – время великой опасности, и все новое следует рассматривать в этом свете. Однако если перед нами – один из Охотников Рассвета, который ушел с Доннаконной и обещал вернуться в час нашей нужды, тогда нам следует узнать это. Но… – Вождь шагнул к Тагаю, который следил за спором, переходя от страха к надежде, – Черный Змей прав вот в чем. Ты выглядишь как мальчик. Ты еще не стал мужчиной, и мы уже оплакали твою смерть, смерть всех, кто отправился на охоту за рассветом. И поэтому, прежде чем ты сможешь стать одним из племени, ты должен родиться снова. Ты должен стать мужчиной. Твой род об этом позаботится. – Тут Пойманный понизил голос, но низкие горловые ноты все равно были слышны всем. – И поскольку мы собрали все наши роды для того, чтобы поговорить о том дыме, что поглотил столько наших деревень, то обсудим и этот вопрос на большом совете – после того, как будут сыграны все игры. Если Тагай готов, он родится еще раз – и там мы выслушаем его слова. Если нет, то мы примем решение тогда же. А теперь давайте вернемся пировать в деревню, где мясо уже приготовилось в котлах. Это решено?
Все дружно прокричали: «А‑а‑а‑а‑ум!», после чего толпа начала расходиться к скалам. Самые сильные несли на плетеных рамах стариков. Только несколько человек не тронулись с места – Анна, Тагай, его тетка и двоюродный брат, которых он только что обрел. А еще – Черный Змей, который остановился в дюжине шагов, дождался, когда Тагай на него посмотрит, а потом медленно поднял над головой сжатый кулак, словно держал нож. После этого он тоже направился к спуску, где его сразу окружил десяток воинов.
Когда последние из них скрылись под кронами дубов, у Тагая подкосились ноги и он опустился на землю.
– Похоже, ты приобрел кровного врага, племянник. Постукивая бусинами платья, тетка подошла ближе и остановилась перед ним.
– Он любит, чтобы его слово было законом. – Сада встал рядом со старухой. – Ты видела, как ему не хотелось послушаться Тододахо. Если он станет боевым вождем…
Сада замолчал, глядя вслед ушедшему татуированному воину, и в глазах его отражались гнев и тревога.
– А я подумал, что он уже вождь, – неуверенно заметил Тагай.
– Только рода Волка. Но он хочет стать предводителем всех тахонтенратов, племени Оленя. Это место освободилось с тех пор, как Спящий погиб, защищая свою деревню. И многие хотят иметь Черного Змея вождем, видя в его гневе наш лучший боевой щит. Ну что ж, – вздохнула Гака, – скоро мы это узнаем. Потому что это, как и многое другое, решится на большом совете, когда луна станет самой толстой.
«В полнолуние». Анна вспомнила, что два дня назад было новолуние.
– Значит, это случится через… двенадцать дней? – спросила она.
– Да, дитя. Так много восходов… – Старая женщина замолчала, пристально посмотрела на Анну, словно увидев в ней нечто удивительное, а потом продолжила: – Двенадцать – это предельный срок, который Пойманный дал Тагаю, чтобы снова родиться как одному из племени Оленей.
– А еще – как верному другу рода Медведя, – добавил Сада. – Я об этом позабочусь.
– А ты научишь меня и тому, как вести Игру так же ловко, как это сделал сегодня ты, кузен?
Впервые с момента приезда на эту землю Анна заметила на губах Тагая легкую улыбку.
Невысокий воин запрокинул голову и громко расхохотался.
– За десять дней? Думаю, даже если ты будешь учиться десять лет, то все равно не переймешь моего умения. Некоторые люди получают дарования прямо от богов. Я – из их числа, так что, думаю, придется смириться с тем, что тебе суждено только наблюдать и дивиться.
Несмотря на все свои умения, Сада не заметил удара, пришедшегося ему по уху.
– Хвастливый пес! Ты унаследовал это от отца! Тододахо был хорошим игроком и даже слишком хорошо знал это, когда был молод. – Гака погрозила пальцем воину, потиравшему ухо. – Ну что, Благословенный Богами соизволит наклониться и нести меня вниз, как настоящий лось?
Ворча, воин хотел было подчиниться, но тут Тагай шагнул к старой женщине:
– Я отнесу тебя вниз, тетя, если ты мне позволишь. Она медленно осмотрела его с ног до головы.