Майя и Жива бегут вверх по тропинке так, что только пятки сверкают. Убедившись вскоре, что их никто не преследуют, они останавливаются на пригорке и переводят дух.
– Чего это они? – спрашивает Муромский у людей в чёрном.
– А кто их знает? – пожимает плечами Микки.
– Наверно, вас увидели и испугались, – усмехается Дэн.
Собираясь ехать дальше, Муромский, на всякий случай, спрашивает:
– Вы тут девочку… в белом платье, случайно, не видели?
– Видели, – неожиданно отвечает Микки.
– Где?
– Вон там, – показывает Дэн. – Внизу, в высохшем озере.
Муромский скатывается на велосипеде вниз и останавливается перед котлованом, полностью заросший метровым сухостоем.
– Зоя! – зовёт он.
Нет ответа. Спешившись, он бросает велосипед и спускается в котлован.
– Зоя, ты где? Отзовись!
Случайно обернувшись, он неожиданно замечает за своей спиной Микки.
– Где же она? – удивлённо спрашивает Муромский.
– Вон там… была, – кивает Микки.
Как только велосипедист вновь отворачивается, бородатый резким движением заводит ему правую руку за спину и наклоняет его.
– Ты чё? – не понимает Муромский.
Повернув голову, он замечает, что к ним приближается безбородый.
Чернокожий начинает его обыскивать. Вывернув карманы спортивного костюма, и ничего там не обнаружив, кроме велосипедных очков и жевательной резинки, Дэн затем задирает до колена одну из штанин Муромского, а потом зачем-то стаскивает с другой его ноги кроссовку и отбрасывает её в сторону.
– И что дальше? – дёргается Илья.
Тот, кто сзади, ещё сильней заламывает ему руку и толкает его так, что он падает на колени.
– Не бойся, не бойся, – ласково произносит Дэн.
– А я и не боюсь.
– Я знаю. Мы ведь уже давно присматриваемся к тебе.
– А кто вы?
– Мы? – переспрашивает его Дэн. – Какая разница, кто мы? Главное – это выяснить сейчас, кто – ты.
– Имя! – требует у него Микки.
Муромский молчит.
– Отвечай! – Микки заламывает ему руку так, что тот лбом касается земли.
– Ну, Илья, – нехотя отзывается Муромский.
Микки слегка ослабляет хватку, позволяя ему поднять голову.
– Так вот, Илюша, – присаживается перед ним на корточки Дэн, – скажи мне, пожалуйста, что ты здесь забыл?
– Я?
– Ты-ты… а также твои ребятки… во главе с вашим бригадиром.
– Ничего мы здесь не забыли.
– Тогда какого дьявола вы сюда пришли?
– Мы? Ну это… Мусор сюда пришли убирать, порядок навести.
– Порядок здесь наводим мы. Запомни это.
– Вы – это кто?
– Неважно. Как нас не назови, суть не изменится. Мы – сущие, мы везде. И всё в этом мире принадлежит нам.
Муромский усмехается.
– И эта гора тоже?
– И эта гора тоже.
– Вот как? А я всегда думал…
– Меня не интересует, что ты думал. Ты лучше скажи, что замышляет ваш бригадир.
– Спроси у него сам!
– Я спрашиваю у тебя.
– Отпусти руку сначала.
Микки отпускает его руку. Воспользовавшись этим, Муромский тут же вскакивает на ноги и бежит прочь. Но далеко убежать ему не удаётся. Бородатый мысленно подсекает его. Споткнувшись, Муромский тут же падает. Безбородый вновь приседает перед ним на корточки.
– Так что замышляет ваш бригадир?
Муромский пытается подняться, но Микки наступает ему ногой на спину.
– Пускай уберёт ногу, – вновь ставит Илья условие.
– Убери ногу, – кивает Дэн бородатому. – Он всё равно от нас никуда не денется.
Микки убирает ногу. Муромский тут же вскакивает и мчится к трассе. Никто за ним не гонится, но через несколько метров он снова падает, споткнувшись на ровном месте. Илья вновь бежит и снова падает, словно кто-то всё время ставит ему подножку.
В очередной раз вскочив на ноги, он понимает, что является причиной его падений, и решает никуда не бежать, а дождаться своих преследователей. Первым неспеша к нему подходит Микки и тут же падает, сражённый ударом его кулака. Дэн, идущий следом, замирает от неожиданности.
Воспользовавшись заминкой, Муромский бежит дальше. С трудом поднявшись по крутому склону, он выбирается из котлована, и к своему удивлению обнаруживает Дэна наверху. Как мог он так быстро перенестись сюда?
Чернокожий хватает его белыми перчатками за грудки и, встряхнув, легко поднимает его над обрывом. Явно собираясь сбросить его вниз, Дэн в очередной раз спрашивает:
– Так что?
– Ничего, – отвечает Илья.
– Молодец! – радостно восклицает Дэн и бросает его вниз.
Внизу его подхватывает на руки Микки. Спустившись вниз, Дэн вновь подбегают к Муромскому:
– Это то, что я и хотел от тебя услышать. Нам нужны такие люди, которые умеют хранить тайну. Не смотря на то, что нам она уже давно известна.
– Даже так?
– Вашему бригадиру… ну, очень хочется, чтобы Лысая гора стала зоной, свободной от дурмана, – разъясняет Дэн. – Только вряд ли у него это получится.
– Это почему же?
– Потому что того, кого вы называете Змеем дурмана, невозможно одолеть. Ещё никому не удавалось.
– Да, ладно. Пускай он мне только встретится!
– И что тогда?
– Башку ему нафиг оторву!
– Что, серьёзно?
Дэн снимает очки и открывает ему своё истинное лицо. Лицо аспида. Отвратное чешуйчатое лицо рептилии, не раскрывая рта, выстреливает и, как бы в насмешку, показывает ему длинный раздвоенный на конце язык.
– Так… это ты, змей? – поражается увиденному Муромский.
– Я не просто змей – отвечает Дэн, вновь водружая солнцезащитные очки на переносицу. – Я – Сверх-Змей. Я – Super Snake. Поэтому башку оторвать мне невозможно. И даже если, случайно, это произойдёт, – предполагает он, разворачивая свою голову на 180 градусов, – то она сразу же отрастет вновь. На самом деле, я – гидра, – усмехается он.
Муромский с ужасом смотрит на его затылок. Заметив это, аспид поворачивает голову дальше, возвращая её в прежнее положение.
– С ним бесполезно воевать, – говорит ему Микки. – Даже я не могу одолеть его.
– А ты кто?
Микки снимает очки и показывает ему своё истинное лицо. Лицо кудрявого красавчика-херувима.
– Я – тот, кто на страже. И по идее должен с ним бороться. Но… – в его правой руке неизвестно откуда появляется пламенный меч, – сколько я не прожигал его этим мечом, всё без толку.
– Поэтому я предлагаю тебе, – вновь обращается к нему Дэн, – бороться не со мной, а с теми, кто против меня.
Невиданная наглость Змея обескураживает Муромского.
– Че, против своих же?
– Ага, – кивает Дэн.
– А хер тебе!
– Неправильный ответ, – мотает головой аспид.
В руке у него Илья замечает верёвку с петлёй-удавкой.
– Извини, – улыбается Дэн, – но на моё предложение ты можешь ответить только «да».
Накинув петлю ему на шею, Дэн слегка затягивает удавку и добавляет:
– Иначе… Сам понимаешь, мы открылись перед тобой. И если ты отказываешься, тебя ждёт только смерть.
Муромский показывает ему средний палец.
Херувим бьёт его сзади по голове пламенным мечом. Оглушённый и обожжённый ударом, Муромский падает навзничь.
Взявшись за верёвку, аспид тянет Илью к противоположному берегу высохшего озера, туда, где возвышается крутой песчаный утёс. Под зеленеющей акацией Дэн сваливает ногой бездыханное тело в яму и закидывает сверху хворостом.
Наш человек
На снимке из космоса Лысая Гора представляет собой громадный распустившийся цветок с чётко очерченными лепестками. С помощью Google Earth можно заметить также, что цветок этот чем-то напоминает перевёрнутую пятиконечную звезду. Отчётливо видны лишь четыре её конца, нижний в настоящее время напрочь обрезан автотрассой.
Приглядевшись внимательнее, можно обнаружить на Горе ещё кое-что, приводящее в изумление. Сверху из космоса на её поверхности ясно читается печать Великого архитектора – тайный масонский знак – графическое изображение циркуля, нависающего над наугольником.
Ножки гигантского циркуля составляют две узкие степные полосы, словно под линейку прорезанные в лесном массиве и развёрнутые под углом в сто двадцать градусов, а исполинский наугольник образуют с одной стороны прямая линия автотрассы, а с другой – русло реки Лыбедь.
Заключённый между ними перевёрнутый и обезглавленный пентакль есть искусственно созданные ещё сто сорок лет тому назад укрепления Лысогорского форта, и на самом деле, Лысая Гора является неприступной крепостью, попасть на которую не так-то просто.
Построена она была под руководством генерала Тотлебена по последнему слову фортификационного искусства в 1872 году. Примечательно, что фамилия его в переводе с немецкого означает «мёртвая жизнь».
После завершения работ форт представлял собой сложную систему бастионов, равелинов, редутов, теналей и люнетов. В казармах могли разместиться несколько тысяч солдат.
Более сотни лет простой люд сюда не допускался, место это было огорожено колючей проволокой, а по периметру стояли часовые.
Но крепость была здесь построена напрасно, форт никогда так и не был использован в оборонных целях. Ни в годы первой, ни второй мировой войны. Напрасно была здесь расположена и секретная ракетная часть. В годы перестройки её отсюда убрали, как убрали отсюда и глушилки вражеских радиоголосов.
С тех пор всё здесь заброшено и перестало функционировать, казармы и склады покинуты и растащены по кирпичику, осталось лишь несколько полуразрушенных строений, но вскоре та же участь ожидает и их.
Лысая Гора сама по себе избавляется от всего наносного и лишнего, ей не присущего. Как ни странно, лишь валы, рвы и редуты с потернами прекрасно сохранились и до сих предстают перед посетителями в первозданном виде.
Но всё это не просто так. Всё это является частью задуманного Великим архитектором плана, что и видно на снимке из космоса.
Поднявшись со дна высохшего озера на тропинку, ведущую в Русалочий яр, Дэн и Микки наталкиваются на велосипед, брошенный Муромским.
– А с велосипедом что делать?
– Туда же его, в это болото! – кивает Дэн.
– А может, проще вернуть парня? – предлагает Микки.
– Ты хочешь его воскресить?
– А почему бы и нет? Может, в благодарность за это он и одумается.
Они возвращаются назад и раскидывают хворост, которым прикрыт Муромский. Дэн наклоняется к нему и, взяв его за руку, пытается вытащить его из ямы. Но пальцы Ильи высказывают из-под его белой перчатки.
– Как быстро он тут сгнил, – замечает аспид.
– Фу, как смердит, – машет у себя перед носом херувим.
Дэн вновь хватает Илью за руку и тянет его к себе. Поддавшись, тело его, вытянутое, как по струнке, начинает медленно подниматься из ямы. Но затем кисть его вновь выскальзывает из белой перчатки Дэна, и Муромский вновь обрушивается в яму.
– Так его не поднимешь, – качает головой Микки. – Это надо делать с молитвой.
Он хватает Муромского не за пальцы, а выше – за запястье. Крепко удерживая его так называемой «львиной хваткой», он осторожно поднимает его из могилы.
– Именем господа, восстань из мёртвых! – восклицает он.
Не открывая глаз и не подавая признаков жизни, Илья встаёт перед ним на вытянутых ногах, как оловянный солдат.
– Во имя бога стань живым! – вновь восклицает Микки.
Тело Муромского неожиданно вздрагивает, и он открывает глаза.
– Ты был во тьме, а теперь пришёл к свету, – торжественно объявляет херувим.
Приставив ногу к его ноге, прикоснувшись коленом к его колену, прижавшись грудью к его груди, Микки обнимает Илью и, похлопав рукой по его спине, шепчет ему в ухо:
– Махабон.
Муромский удивлённо смотрит на него.
– Что?
– Отныне ты строитель.
Илья недоумённо смотрит на него.
– Просвети его, – кивает херувим аспиду.
– Теперь ты в рядах тех, кто строит новый мир, – объясняет Дэн Илье. – Всё, что делается в этом мире, всё исходит от нас. А что не исходит от нас, всё равно нами контролируется и направляется.
– Сними с него верёвку! – кивает ему Микки. – Он связан теперь с нами более тесными узами.
Дэн снимает с него удавку.
– Запомни! Отныне ты подчиняешься лишь ему, – внушительно произносит Дэн, поднимая брови кверху, – и больше никому.
Илья растирает себе рукой шею.
– А теперь клянись перед его лицом, – продолжает аспид, – никому не выдавать эту тайну. В противном случае тебе будет перерезано горло, выколоты глаза, проколота грудь, вырвано сердце, внутренности сожжены, превращены в пепел и брошены на дно морское или развеяны по ветру на все четыре стороны, чтобы о тебе и памяти не осталось среди людей.
– Никому я клясться не буду, – отвечает Илья.
– Твоё право, – говорит Дэн и ту же секунду стекает вниз на землю, обращаясь в аспида.
Сверх-Змей мгновенно обвивает в шесть колец тело Муромского с ног до головы. Тот от испуга выставляет руки в стороны и становится похожим на живой крест, обвитый змеёй. Подняв голову над плечом Ильи, аспид широко открывает рот и неожиданно впивается зубами в его шею.
– Ты что ж это делаешь, змея подколодная? – с негодованием бросается к аспиду херувим.
Аспид с явным неудовольствием отстраняется и, закрыв пасть, выстреливает из неё длинный, раздвоенный на конце язык. На шее Ильи отчётливо видны прокусы, из которых пульсируя, вытекает кровь.
– Опять принялся за старое? – подступает ближе Микки.
Дэн лишь усмехается ему в ответ.
– Красной крови захотел, змей поганый?
Микки с быстротой молнии возносит над головой своей пламенный меч и со всей силы вонзает остриё его в тело аспида.
– Ты чего, офигел? – взвивается аспид от боли. – Не пил я его кровь.
Микки выдёргивает меч, аспид тут же оставляет Муромского, сползая с него, и принимается зализывать языком рану, из которой хлыщет кровь. Илья с ужасом и недоумением смотрит на то, что кровь эта голубая.
– А что ж ты тогда делал? – обескуражено спрашивает он, зажимая рукой шею.
– Я тебя просто укусил, – ухмыляется во всю свою широченную пасть аспид.
– Вот, гад! – в сердцах произносит Муромский.
– Ну зачем так плохо думать обо мне? – мягко добавляет аспид. – Ведь укусив тебя, я, тем самым, сделал тебе честь.
– Сделал мне честь? – недоумевает Илья.
– Ну, да. Я ведь кусаю не всех вас, скотов. А только избранных. К счастью, ты прошёл наш фейс-контроль. – Он говорит так, что Муромскому непонятно, в шутку он говорит или всерьёз. – Ведь всех ослов не перекусаешь. Абсолютное большинство мы отравляем совсем иначе. Причём ослы даже не догадываются об этом. Они даже получают от этого кайф.
– Как же это?
– Очень просто. С помощью табака, бухла и прочей наркоты. Всего того, против чего ты собрался воевать. А теперь, к счастью, не сможешь.
– Это почему ещё?
– Да потому, что теперь ты отравлен мной на всю свою оставшуюся жизнь. Всё! Можешь идти.
Муромского не верит своим ушам.
– Я что, свободен?
– Нет, ты не свободен, – отвечает ему аспид, зализывая рану. – Теперь ты наш.
Он переводит взгляд на Микки, и тот согласно кивает ему.
– Что значит ваш? – недоумевает Муромский.
– Ты стал одним из нас. Теперь ненависть к свиньям у тебя в крови. Ты стал иным.
– Иным?
– Да, – подтверждает Дэн, вновь неожиданно вернув себе человеческое подобие. – Иным среди своих. Теперь в бригаде чистильщиков ты наши глаза и уши…
– Иди! – говорит ему и Микки. – Когда понадобишься, мы тебя позовём.
Муромский уходит прочь, не оглядываясь, и, подобрав по пути брошенную кроссовку «Найк», поспешно выбирается из высохшего озера. Не желая задерживаться даже на секунду, он с кроссовкой в руке садится на велосипед и уезжает. Логотип «Найка» чем-то напоминает ему змею.
Здесь пропала моя дочь
В семи разных местах на земле находятся семь врат ада. Известно, что одни из них находятся на Лысой горе, но где именно, не знает никто.
Многие из тех, кто посещает Гору, почему-то считают, что врата эти расположены там, где стоят сейчас чуры Перуна. Язычники всегда устанавливали свои капища в местах силы.
Родноверы, в свою очередь показывают пальцем на Мертвецкую рощу. Якобы там, где ведьмы водят свои хороводы вокруг Змиева дуба, и размещается тот самый вход в пекло.
Ведьмы, в свою очередь, кивают головой на Ведьмин яр, все склоны которого, как вороньём, усыпаны готами и блэк-металлистами в выходные дни.
Те дьявольским хохотом дружно смеются над таким предположением и в свою очередь указывают «рожками» на толкинистов, которые любят собираться на Главной поляне возле памятного камня.
Толкинисты лишь лениво отмахиваются и, в свою очередь, отправляют всех к сгоревшей пожарной части, все стены которой исписаны страшными надписями. По их мнению, именно оттуда исходит всё зло.
Из этой заброшенной пожарной части и доносятся сейчас надрывные тревожные крики, словно кто-то зовёт кого-то.
– Зоя! Зоя! – безутешно зовёт мать своего ребёнка.
Женщина в красном сарафане проходит мимо полуразрушенного одноэтажного строения. Внутри его на земле, усыпанной битым кирпичом и битыми бутылками, использованными шприцами и презервативами, вкривь и вкось валяются чёрные обугленные балки.
На внутренней стене нарисовано перевёрнутое распятие и три шестёрки. Зато вся внешняя стена под оконным проёмом расписана гигантскими серебристыми буквами с чёрной окантовкой «СОТОНА – ЗДЕСЬ». По исполнению это граффити очень похоже на то, что встречает всех при входе на Лысую.
Одноэтажное строение примыкает к двухэтажному зданию без окон и без дверей. Крыши на доме тоже нет. Внизу на фасаде полно нарисованных черепов с костями и надписей на обшарпанных стенах: «сатана – наш рулевой», «satan forever».
Рядом начертан явно свежий рисунок – чёрный крест, окружённый со всех сторон языками пламени. Всего таких языков семь. Тут же понизу написано обугленной головёшкой слово GREAT INQUISITION. Сама головёшка валяется внизу на земле. Слева от рисунка добавлена по-английски ещё одна надпись: BURN IDOLS.
Женщина в красном сарафане проходит мимо припаркованного рядом чёрного «Хаммера», удивляясь его присутствию здесь, и останавливается перед дверным проёмом. Она не решается туда войти. Что-то останавливает её. Та самая надпись на кирпичной кладке, которая пугает всех, кто проходит мимо.
«ЗДЕСЬ ПРОПАЛА МОЯ ДОЧЬ 13.01.2004».
Многие останавливаются здесь и начинают гадать, кто мог это написать, чья это дочь, сколько лет было этой девочке, и куда она могла пропасть? Если бы люди знали куда, то наверняка пугались бы этого места ещё больше.
Знающие люди рассказывают, что это дочка Лысогора и звали её Ладислава, что было ей шестнадцать лет, и пропала она бесследно: тело её до сих пор не найдено. Одни при этом доказывают, что это дело рук сатанистов, другие считают, что в исчезновении её замешан Чёрный Змий.
##Внезапное видение, сдвиг###, – и, стоя перед дверным проёмом, Навка видит в своём воображении тех, кто это сделал. Она видит иных.
Аспид и херувим ведут Ладиславу по протоптанной в снегу дорожке. Они подводят её к Змеиному логову и привязывают к кривой осине, растущей неподалёку от входа.
Ладислава испуганно смотрит в чёрную нору и то, что она видит затем в ней, приводит её в такой ужас, который невозможно описать, но который удивительно точно передал впоследствии художник, изобразивший её на подпорной стенке перед входом на Лысую Гору.
Она вопит так пронзительно, что её душераздирающий крик слышен далеко за пределами горы.
По грунтовой дороге, по так называемому Бастионному шляху, который проходит вдоль всех бастионов и мимо всех потерн, неспешно катит милицейский джип. Услышав шорох гравия, женщина в красном сарафане и в белой вышиванке выходит на дорогу и голосует. Джип тут же останавливается. В нём сидят два «беркута».
– Вы не видели там по дороге… случайно…девочку в белом платье… с длинной косой? – запинаясь, спрашивает она.
– Нет, а что? – спрашивает первый «беркут».
– Дочка у меня здесь пропала.
– Как это пропала?
– Ну, как под землю провалилась. Всё время со мной была, – рассказывает Навка. – А потом… когда эти двое подошли …она куда-то исчезла.
– Двое, говорите?
– Да.
– Как они выглядят?
– Один в чёрном плаще, другой в зелёном пиджаке. Мне кажется, они похитили её.
– Не беспокойтесь, мамочка, – обещает ей второй «беркут» – водитель. – Далеко они от нас не уйдут.
– Только вряд ли они сейчас выглядят так. Они постоянно меняют свой облик.
– Как это меняют? – не понимает первый «беркут».
– Н а самом деле, это иные..
– Иные? – удивляется водитель.
– Ну. У одного – крылья вместо рук, а у другого – змеиная голова на плечах. Правда, такими их вижу только я. Другие этого не видят.
– А вы, женщина, случайно, не из психушки? – с подозрением смотрит на неё первый «беркут».
– Нет. Оттуда я не сбегала, в отличие от одного типа, который ходит здесь, воображая из себя Великого инквизитора.
– А откуда вы знаете о нём? – удивляется водитель, получивший недавно именно такое сообщение по рации. – Может, вы и мысли читать можете?
– Могу, – просто отвечает Навка. – У меня есть свидетельство высшей школы магии, подтверждающее мои экстрасенсорные способности.
– Стало быть, вы экстрасенс? – уязвлено хмыкает первый «беркут».
– Ну, если вам так проще, чтобы вы не думали, что я ненормальная.
– А это не про вашу девочку? – кивает водитель на страшную надпись на стене.
– Нет, та девочка пропала пять лет тому назад.
– А может, это просто… сатанисты? – предполагает первый «беркут», переводя взгляд с надписи о пропавшей девочки на перевёрнутую пятиконечную звезду, намалёванную поодаль.
– Ну, если вам так понятнее, – пожимает плечами Навка.
Водитель с сочувствием смотрит на Навку.
– Надо же, через пять лет снова разгулялись! – заводит он машину. – Мочить их всех надо срочно!
– Не переживайте, женщина, мы обязательно её найдём, – обещает первый «беркут».
– И сатанистов этих найдём! – обещает ей водитель.
– Найдите, – умоляет Навка. – Я вас очень прошу.
Вольные каменщики
Справа взору Димонов открывается первый полубастион крепости, стоящий над глубоким рвом. Там в низине во рву за зелёными грабами они видят парней в камуфляжных штанах и куртках. Двое сгребают мётлами мусор в кучи, третий держит мусорный мешок, а четвёртый наполняет его совковой лопатой.
– Туда лучше не соваться, – предупреждает Димон-А.
Сразу за поворотом Димоны видят на поляне оранжевый мусоровоз. Чистильщики Лысой горы один за другим подносят к нему наполненные пластиковые мешки и забрасывают их в кузов.
Из кузова доносятся истошные крики милиционеров.
– Выпустите нас! Здесь воняет!
– В натуре, – мусоровоз, – замечает О`Димон.
Его неожиданно пробивает на смех.
– Мусоровоз, – ржёт он, как ненормальный, – мусоровоз.
Услышав смех, очень похожий на смех обкуренных торчков, два чистильщика в оранжевых комбинезонах сразу же обращают на них внимание.
– Не ржи, беду накличешь, – предупреждает приятеля Димон-А.
Но О`Димон никак не может успокоиться.
– Замолчи, придурок, – замахивается на него Димон-А, – они уже к нам идут.
Чистильщики, действительно, направляются к ним. Они уже совсем близко, и в их глазах читается явное намерение схватить наркоманов.
– Валим отсюда!
Димоны, что есть духу, бегут прочь. Их пятки так и сверкают. Вскоре дорога делает ещё один крутой поворот. Оглянувшись, Димоны видят, что их преследователи остались далеко позади. Махнув на них рукой, чистильщики поворачивают назад.
Впереди на обочине Димоны замечают полуразрушенный дом без окон, без дверей и даже без крыши. Обгоревшее здание стоит на краю крутого яра.
– А что это за дом такой? – спрашивает О`Димон.
– Сатанисты здесь собираются, – отвечает приятель.
Одна из стен дома полностью отдана сатанистскому творчеству. Главный мессидж сразу бросается в глаза: «сюда приходит она – сотона». Рядом сделана стихотворная приписка меньшими буквами: «а меня это не …(неразборчиво) – сотоне той дам я в …(также неразборчиво)».
– А раньше что тут было? – спрашивает О`Димон.
– Пожарная часть.
– Да, сгоревшая пожарная часть, – это очень символично.
Они обходят припаркованный рядом чёрный «Хаммер» и вдруг замечают приближающийся к ним по дороге другой джип – милицейский. Димоны тут же бросаются к развалинам. Джип резко тормозит, и из него выскакивают два бойца «Беркута».
– Куда? На землю! Лежать!
Как только наркоманы оказываются на земле, стражи порядка начинают пинать их ногами.
– Ах вы ж сатанисты долбанные!
– Мы не сатанисты! – вопит О`Димон, замечая клюв нависшего над ним реального беркута.
– А что же вы тогда тут делаете? – спрашивает его человек-птица и клюёт в левый бок.
– Ай! – вопит О`Димон от боли, – мы просто… зашли сюда… посмотреть.
– Ну тогда мы просто зашли сюда проверить ваши личности, – заявляет другая грозная птица и клюёт Димона-А в правый бок.
– Ну какой я сатанист? Разве я похож на сатаниста? – взывает он к милосердию.
Беркуты приглядываются: с одной стороны, вроде, похож, с другой стороны, вроде, нет.
– Я в бога верую, – умоляет он.
– В какого бога? – уточняет второй беркут.
– В нашего, – показательно крестится Димон-А.
– А ну, помолись, – не отстаёт первый беркут.
– Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя твое, – с благостным видом начинает Димон-А читать молитву, но забыв дальнейшие слова, тут же её заканчивает, – и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого.
– А разве бог может ввести в искушение? – спрашивает его второй беркут, привыкший всё подвергать сомнению и дедуктивному анализу. – В искушение вводит совсем не бог.
– А кто?
– Тебе это, видимо, лучше знать! – взмахивает крыльями первый беркут и клюёт Димона-А в печень, – кто вы такие, признавайтесь!?
– Каменщики, – раскрывает он страшную тайну.
– Кто? – не понимает беркут.
– Каменщики, – повторяет Димон-А, с ужасом понимая, что теперь за раскрытие тайны его ждёт неотвратимое возмездие.
– Какие вы на… каменщики! – звереет беркут и клюёт его в ягодицу.
– Вольные, – успевает ответить Димон-А.
И в этот момент – бабах! – его накрывает волна. На лице его появляется блаженная улыбка, которая, как маска, теперь надолго прилепится к нему.
– О-о-о, – сладостно стонет Димон-А и подставляет для удара другую ягодицу. – А теперь сюда… если можно, – умоляет он другого беркута с улыбкой на лице.
– Пожалуйста, – выполняет его просьбу другой беркут.
– Какие хорошие вы беркуты! – восхищённо произносит Димон-А.
И тут его накрывает вторая волна, которая окончательно сносит ему крышу. Он видит у себя над головой два облачка, похожие на рыбок, плывущие в противоположные стороны, и тут же начинает с воодушевлением восклицать:
– Беркуты! Наши доблестные защитники! Братья наши меньшие! Блин, как я вас всех люблю! Бог дал нам любовь! Самое прекрасное на свете это любовь! Любовь живет в каждом из нас! Любовь помогает нам прощать! Нужно всех прощать! Я вас прощаю!
– Ты чё, совсем сдурел? – недоумевает первый беркут.
– Ну его! Брось! Пошли отсюда! Не видишь, он не в себе, – торопит его второй беркут.
– Да, – соглашается с ним первый беркут, – на сатанистов они вроде не похожи. Неувязочка вышла.
Беркуты покидают полуразрушенное здание бывшей пожарной части, садятся в джип и уезжают.
Димон-А в раю
Как только беркуты уезжают, полуразрушенное обгоревшее здание пожарной части без окон и дверей прямо на глазах Димона-А превращается в величественный храм с двумя колоннами перед входом.
Над одной из колонн сияет солнце, над другой – до сих пор ещё серебрится прозрачный серп луны. При этом небо над головой Димона-А становится ещё голубее, трава под ногами – ещё зеленее, а лицо его – самым счастливым на свете.
Вселенское счастье охватывает его. И безмятежный покой. И ощущение божественности всего происходящего. Он садится на придорожный валун, который превращается под его задницей в трон, и отрывисто говорит:
– Я понял. Теперь я все понял. Я в раю. Это рай.
– Димон, ты чего? – спрашивает его приятель, потирая ушибленный бок.
Димон-А его будто не слышит. Он на своей волне.
– О, как я счастлив. Мне ни от кого ничего не нужно. А сам я могу дать всё. Мне кажется, я – бог.
– Это в тебе сейчас кто говорит, ты или твоя нежить?
– Это говорю тебе Я.
– А кто ты? – с улыбкой интересуется О`Димон.
– Я тот, кто я есть, – величаво отвечает Димон-А.
Он с неудовольствием замечает, что одна из белоснежных колонн дворца обезображена чёрным граффити, а на другой намалёвана уже знакомая ему смешная рожица с двумя крестами вместо глаз и с высунутым языком.
– Три-три, – говорит О`Димон.
Димон-А делает вид, что не понимает его.
– Гордыня и тщеславие – это твой третий грех.
– Это не грех. Это добродетель. Я есть бог. Бог есть любовь. А любовь – это добродетель.
Распираемый любовью, Димон-А встаёт с трона, обнимает приятеля и пытается погладить его по голове.
– О`Димон. Если бы ты знал, как я тебя люблю.
– Ты чё, сдурел? – отталкивает О`Димон его от себя.
– Блин, как меня прёт! Просто рвёт нафиг! Во мне столько сейчас любви! Мне её просто некуда девать.
– Да пошёл ты!
Они выходят оба на дорогу.
– Пойми, это совсем другая любовь. Чисто божественная.
Эльфы и орки
Единственный в своём роде ландшафтный парк, с уникальностью которого не может сравниться ни один другой парк города обычные люди обходят стороной. Одни сознательно обходят это проклятое место десятой дорогой, другие побаиваются заходить туда на подсознательном уровне.
Зато для экстраординарных людей здесь, как мёдом намазано. Именно на Лысой горе, подальше от сторонних глаз, в иной день собираются до сотни неформалов, представляющих молодёжные субкультуры всех мастей.
Только здесь можно одновременно увидеть готов и эмо, блэк-металлистов и рейверов, ролевиков и толкинистов, исторических лучников и фехтовальщиков, граффитчиков и других непризнанных художников, скинхедов и стрейтэджеров.
Есть на Горе поляна, окружённая со всех сторон крепостным валом.
Попасть на неё можно только по Бастионному шляху, прорезающему крепость с востока на запад, а исчезнуть отсюда можно через две потерны, прорытые в толще валов.
По выходным дням эту поляну и валы вокруг неё оккупируют друиды, поклонники Толкиена и кельтской культуры или, попросту говоря, толки, которые наряжаются здесь в эльфов и орков.
– Анекдот про эльфов слышали? – между тем продолжает разговор шутник-орк. – Типа, почему у них уши такие большие?
– Не, не слышали, – мотает головой первый орк.
– Оттого что живут они уже шесть тысяч лет, а традицию дергать за уши на день рождения еще никто не отменял!
– Да они лохи все от рождения, – говорит самый брутальный орк, одетый в медвежью шкуру на голое тело, – вечно живут, потому что бесполые!
Единственная девушка среди их компании кивает ему:
– Это точно, ну какие эльфы мужики? Хуже голубых. А вот орки… – целует она его в шёчку, – ммм, брутальных орков я обожаю. Ой, чувствую, быть тебе, Барлог, сегодня Майским королём.
– А тебе моей королевой, – улыбается с довольным видом Барлог. – Короче, братва, эльфы – лоханы конкретные.
– Ненавижу их! – цедит сквозь зубы первый орк.
– С чего это вдруг? – подначивает его шутник-орк, – тебе ж всегда эльфийки нравились?
– Эльфийки мне и сейчас нравятся. Особенно вон та, что на валу. Да и те, что танцуют, не хуже. Боюсь, одна из них и будет сегодня Майской королевой.
– Вы чё, пацаны, – недоумевает самый брутальный орк Барлог, – все голоса отдаём только за мою несравненную Гудрун.
– Ну, ясное дело, – отвечает орк-шутник. – Только ведь нас гораздо меньше, чем эльфов.
– Вот за это я эльфов и терпеть не могу, – продолжает первый орк. – Что их расплодилось, как собак нерезаных. Сейчас все хотят быть только эльфами. Ненавижу этих мерзких, ушастых тварей.
– А я, например, эльфов обожаю. Вот гоблинов не люблю. Невкусные они… А эльфы – просто деликатес. М-м-м, такая вкуснятина.
– Гони рецепт, – улыбается Гудрун.
– Рецепт такой: берёшь эльфа, бреешь его налысо и замачиваешь в белом вине. Когда эльф окончательно опьянеет, бросаешь его в котел с глинтвейном и варишь до полной готовности. Подавать горяченьким. Это я вам, как личный повар Саурона, говорю.
Первый орк, между тем, не сводит глаз с танцующих эльфиек.
– Не, что ни говори, а всё-таки, эльфийки – красавицы.
– Ты чё, братан, в натуре? – возмущается брутальный орк Барлог, – это эльфийки, что ли, красавицы? Да я таких красавиц на окружной, знаешь, сколько видел.
– Они красавицы – потому что красятся, – раскрывает секрет их Гудрун. – В отличие от тех, кто ценит естественную красоту, – поднимает высоко она свой подбородок. – Строят из себя непонятно кого. Такие высокомерные, не подступись!
– Да, – соглашается с ней первый, – они слишком высокого мнения о себе. Чуть что, сразу – пощёчину. Я тут на днях с одной познакомился… Вон с той, что на валу. Почитал ей стишок. Хотите и вам прочту?
– Давай, – говорит шутник-орк.
Поэт-орк поднимается и, повернувшись к валу, с которого на него смотрят эльф и красавица-эльфийка с луками в руках, начинает громко декламировать:
«По Лысой горе эльф бесцельно слонялся
И мне на глаза ненароком попался,
Он лук свой тугой натянуть не успел —
В воздухе орка топор просвистел.
Только и смог эльф прищурится зло.
Снова ушастому не повезло…»
С вала тут же на него направляются оба лука, натягивается тетива, и две звонкие стрелы одновременно отправляются в путь. К счастью, стрелы попадают не в поэта, а в круглый щит Барлога.
– Они, чё, офигели? – недоумевает поэт-орк.
– Да они ваще оборзели! – возмущается Барлог, вытаскивая стрелы из щита, – а если бы я не прикрылся?
Эльфийка сбегает вниз по валу и идёт к оркам.
– Эй, орки, вы чего тут на эльфов гоните?
– А вы чего в орков стреляете? – недовольно отвечает Барлог. – Ещё немного и прямо мне в сердце!
– Да мы просто зад твой пожалели. Отдай стрелы!
– А дружок твой не хочет сам за ними спуститься? Его трусливое высочество решило девушку послать вместо себя?
– Ему некогда снизойти до вашей низости. Давай сюда стрелы!
– Пусть сам их и возьмёт. А то видно боится, что я ему ушки его замечательные оторву.
– Хочешь оторвать ему ушки? Может, и мне оторвёшь? Мои милые и дивные ушки? Да ты просто завидуешь нашей красоте.
– Вашей красоте? – заводится Гудрун. – Нашли чем гордиться – ушами, огромными, как у ослов.
– Не понимаю, – пожимает плечами эльфийка, – почему у вас такое пристальное внимание к нашим ушам?
– Это я не пойму, – напирает Гудрун, – как можно так тащиться от своих оттопыренных ушей?
– И вовсе они не оттопыренные, – обижается эльфийка, – а выдающиеся, что только лишний раз доказывает наше божественное происхождение.
– Ой-ой-ой. Только не надо строить из себя ангелов.
– А мы не строим, мы такие и есть. И вообще, не пойму я, – пожимает плечами эльфийка, – как можно нас не любить?
– Боже, как наигранно! – возмущается Гудрун. – Да если хочешь знать, вас – ангелов – никто не любит. С вами скучно.
– Как это может быть скучно с воплощением мудрости, красоты и вечности.
– Дивные вы эльфы! Дивные! – усмехается шутник-орк. – Вы только и делаете, что восхищаетесь собой! Мы са-а-мые мудрые! Мы са-а-мые красивые! Мы са-а-мые храбрые! А чуть что, так драпаете, что только пятки сверкают.
– Эльфы – форева, орки маст дай! – кричит с вала длинноволосый эльф Айнон.
– Ага, ага – щас! – показывает ему неприличный жест Барлог.
– Да что вы имеете против нас! – возмущается эльфийка.
– Я ничего не имею против тебя, – отвечает ей поэт-орк, – а вот парни ваши мне не по нутру. Подлые трусы, они всегда бьют из засады в самый неожиданный момент.
– Откуда у вас такая ненависть к эльфам? Мне жаль вас, орки. Именно жаль. Но вы не виноваты