Волхв Лысогор обходит почерневших идолов, над которыми до сих пор ещё поднимается белесая дымка, и сокрушённо качает головой.
– И кому это неймётся? Чтоб тому повылазило… за такие дела!
Он поднимает молот и в гневе ударяет им по камню-наковальне у подножия восточного чура.
– Чтоб его самого сожгло заживо! – проклинает волхв поджигателя.
Он замечает Злого, выходящего из-за деревьев.
– Ты видишь, что делается! Опять кто-то поджёг! Но, слава Перуну! Дождь всё потушил.
– Слава Перуну! – глухо отзывается Злой.
– Что за люди? – продолжает возмущаться волхв. – Кому он мешает? Будь здрав, Перун Сварожич. Во веки веков. Восстанешь из пепла!
– Восстанет! – привычно отзывается Злой.
– Такое нельзя оставлять безнаказанным, – убеждённо говорит волхв.
– Я видел поджигателя, – потирает свою стриженую голову Злой.
– Ты видел его? – удивляется Лысогор.
– Я погнался за ним. Но он, как сквозь землю, провалился.
– Ничего, далеко не уйдёт. Семаргл не даст ему уйти.
Лысогор накладывает правую руку на голову деревянного волка.
– Всебогу Перуну Семарглу Сварожичу, – произносит он и целует волка в пасть.
– Были людичи – стали зверичи, – провозглашает волхв. – Выходи защитник наш на охоту.
Лысогор приставляет к губам рог и трубит в него.
– Я созываю наших. А ты гони к Кожумяке. Пускай и он созывает своих на общий сбор.
Волхв вновь протяжно трубит в рог.
Покинув своё укрытие, инквизитор бежит в противоположную сторону. Поднявшись на пригорок, он переводит дух и оглядывается. За деревьями ничего не видно. Дождь прекратился, но не слышно почему-то ни пения птиц, ни шелеста листьев. Тишина стоит мёртвая.
Вдруг неподалёку, в тридцати метрах от себя, он слышит за кустами громкий шорох. Словно это шаги человека или какого-то большого животного. Шелест он слышит, но того, кого скрывают кусты чагарника, он не видит.
|
|
Харитон бросается к ближайшему толстому грабу. Спрятавшись за ним, он прислушивается. Тихо. Успокоившись, он выглядывает из-за дерева. За чагарником никого нет. Он выходит из укрытия и неожиданно вновь слышит похожий звук шагов, но теперь уже из других кустов, удалённых от чагарника на двадцать метров.
Что за чёрт?
Инквизитор пугается не на шутку и замирает. Кто это может быть? Ещё один преследователь? Или это прежний? Но как можно за секунду перескочить на двадцать метров в сторону? Харитон предостерегающе поднимает топор. Шорох тут же прекращается.
Пятясь назад, инквизитор отходит в противоположную сторону. Неожиданно он слышит тот же самый шорох, но уже у себя за спиной. Совсем рядом, в десяти метрах от себя. Он мигом оглядывается, но опять никого не видит. Этот кто-то, по-видимому, успевает спрятаться за стоящим рядом дубом.
Инквизитора охватывает паника. Он не знает, что делать. Замерев, он ждёт, что будет дальше. Ему совершенно не понятно, кто или что преследует его. Такое впечатление, будто за ним кто-то крадется, перебегая с места на место, от одного дерева к другому.
Инквизитор угрожающе поднимает топор, намереваясь во всеоружии встретить неизвестного и дать тому отпор. Но неизвестный также выжидает. Харитон понимает, что бежать в такой ситуации – будет еще хуже. Собрав всю волю в кулак, инквизитор глубоко вдыхает и, набравшись храбрости, направляется к дубу. Замахнувшись, чтобы расшибить голову преследователю, он обнаруживает, что за деревом никого нет.
|
|
И как бы в насмешку над ним, через мгновенье шелест повторяется снова, но уже намного дальше отсюда – возле огромной коряги, заросшей мхом, и оттого похожей на дракона. Инквизитор снимает левой рукой крест с груди и перекрещивает им дракона.
– Сгинь, проклятый!
Харитону становится жутко, но одновременно его охватывает азарт. Теперь он сам решает стать преследователем. Он бежит в ту сторону сквозь заросли и ветки деревьев, но как только подбегает к коряге, то никого рядом не обнаруживает.
Инквизитор останавливается, не зная, что делать. Он понимает, что кто-то устроил на него охоту. При этом неизвестный, видимо, решил над ним ещё и поиздеваться. В недоумении Харитон присаживается на корягу и, случайно оглянувшись, впервые замечает преследователя.
Спускаясь вниз по склону, к нему приближается некое странное существо, похожее на человека, но с какой-то ужасной невообразимой головой. Увидев, что инквизитор обнаружил его, необычное существо тут же скрывается за ближайшим дубом. Стараясь не высовываться и не показывать своей жуткой головы, оно не подозревает при этом, что спина его видна из-за дуба.
Инквизитор прячется за корягой. Но любопытство пересиливает, и он приподнимает голову. Спина преследователя видна до сих пор, и именно эта неподвижная спина и пугает инквизитора больше всего. Ведь в любой момент эта странная тварь может вновь начать движение.
Крепче сжав в одной руке топор, а в другой медный крест с цепью, Харитон пригибается пониже и на четвереньках передвигается к корням коряги, чтобы из-за них посмотреть, кто же следит за ним из засады. Но к своему удивлению он замечает, что за тем дубом ничьей спины уже не видно.
|
|
Он поднимает голову вверх и застывает от ужаса. Отвратное создание нависает прямо над ним: туловище, плечи и руки обычного человека, но с какой-то жуткой мордой. Откуда это здесь? И как могло это за секунду перескочить десять метров.
Инквизитор подмечает, что морда этого отродья, скорее, псиная, чем волчья. Узкая, длинная, заострённая к носу голова собаки породы русская борзая. Инквизитор понимает, что это и есть тот самый Семаргл, о котором предупреждал его Злой, и выставляет вперёд крест.
Песиголовец
Песиголовец смотрит на крест и не двигается. Он словно застыл на месте. И это пугает инквизитора до такой степени, что он невольно начинает отстраняться, медленно опускаясь спиной на землю. Песиголовец также приходит в движение. Но поскольку ему препятствует коряга, он обходит её и медленно, но неуклонно приближается к инквизитору, который пятится от него по земле, словно рак.
Инквизитор вновь застывает. Застывает на месте и песиголовец. Харитон начинает понимать, что тот движется лишь тогда, когда он сам движется.
Пошевельнувшись, он видит, что песиголовец ещё ближе приближается к нему и, размахнувшись, бросает в песиголовца топор. Топор попадает тому прямо в грудь. Песиголовец падает навзничь.
Воспользовавшись моментом, чернобородый мчится прочь. Зная, что внизу его уже ищут язычники, он бросается вверх по склону. Он бежит, не оборачиваясь, пока не взбирается на вершину срединного хребта, разделяющего оба яра.
Убедившись, что песиголовец больше не преследует его, инквизитор переводит дух и спускается затем в Ведьмин яр, совершенно не подозревая, что этот яр ещё опаснее, чем прежний.
Песиголовец – персонаж не злой, но живущий по собственным законам, подчас весьма жестоким. Если добавить к этому еще хищность и обладание сверхъестественными способностями, в частности, к перевоплощению… то обычному человеку с таким существом лучше не сталкиваться.
Песиголовцы – это бесстрашные воины-язычники, которые в период массового принятия христианства становились “людьми в волчьей шкуре”.
Люди с песьими и волчьими головами переполняют мировое искусство. Античная и средневековая литература оперирует понятиями “псоглавцы”, “песьеголовые”, “кинокефалы. Хрестоматийный пример – Анубис, египетский бог. Вытянутая морда, маленькие острые уши…
Священная реликвия песьеголовцев – это икона "Святой мученик Христофор", исполненная во второй половине XVII века и хранящаяся до сих пор в Ростовском кремле. Святой Христофор Псеглавец долгое время почитался православной церковью, и лишь на московском соборе в 1667 году он был запрещен.
Голова на ростовской иконе – одной породы с Анубисом.
По одному сказанию, Христофор имел песью голову от рождения, так как происходил из племени кинокефалов – людей с собачьими головами. По другому, довольно позднему, сказанию, получившему распространение на Кипре, святой от рождения имел прекрасную внешность, которой прельщались женщины. Желая избежать соблазнов, он молился о том, чтобы Господь дал ему безобразный облик, после чего и стал похожим на собаку.
Некоторые исследователи библии считают появление собакоголовых предвестием конца света. Наступит он тогда, когда не будет больше праведников, восполняющих на небе число отпавших ангелов, когда не станет целомудренных жен, способных рожать их, и когда "лицо человека будет, как морда собаки, а наглость станет обычным явлением".
Седьмые врата
Сидя на засохшем дереве среди мёртвых ветвей, похожих на обглоданные кости, О’Димон видит, как ведьмочки уходят прочь от него по дороге вдоль высокого вала.
Неожиданно одна из них останавливается, как вкопанная.
– Что это? – пугается она.
– Это седьмые врата, – объясняет вторая.
О’Димон поднимается на несколько метров выше, и также замечает впереди эти врата. Вход в них похож на громадную книгу, раскрытую посреди земляного вала. Обложки этой каменной книги облицованы потускневшим жёлтым кирпичом, а середина её зияет чёрным провалом.
– А чего там так темно? – спрашивает Майя.
– Потому что это логово, – отвечает Жива.
– Логово?
– Змеиное логово. Именно здесь он и обитает.
– Кто?
– Страж горы. Тот самый Горыныч.
– Да ладно, – не верит Майя. – Сказки всё это!
– Не сказки. Вот смотри! – показывает она на парочку кирпичей в кладке, – это ещё с тех времён осталось. Раньше ведь Киевский Змей обитал на другом конце города, в Кирилловских пещерах. Но после того, как его там побил Добрыня Никитич, переселился сюда.
На одном из них ножом или штыком глубоко вырезан треугольник, внутри которого чётко просматривается схематическое изображение глаза, на другом также глубоко выцарапана надпись «Приди и узри» и проставлена дата – 1881.
– Этой надписи уже сто тридцать лет, – добавляет Жива.
– А причём тут Горыныч? – сомневается Майя.
– А ты посмотри, какой в этом глазе зрачок. Он же – змеиный!
Майя согласно кивает головой: зрачок, действительно, не круглый, а вертикальный, как у змеи, ведущей ночной образ жизни.
– А видишь эту кривую осину? – показывает рукой Жива.
Перед входом в арку возле кирпичной стены растут две осины, одна – стройная, другая – кривая. Согнутый ствол склонённого над аркой дерева словно притянут к земле неведомой силой.
– Веда говорит, что именно к ней и привязывают девушек, которых оставляют здесь в жертву этому Горынычу.
– Может, скажешь, что она и Горыныча здесь видела?
– Говорит, что видела. И не раз. Правда, говорит, на змея он совсем не похож.
– А на кого он похож?
– Я тоже её так спросила.
– И что?
– Она сказала, что лучше мне этого не видеть.
– Думаешь, страж горы сейчас там?
– Не знаю, – пожимает плечами Жива. – Но нам лучше держаться отсюда подальше. Женщин и старух он не трогает. Ему нужны только девственницы.
Иди и смотри
Поднимаясь выше по дереву, О’Димон замечает нарисованную на выбеленном стволе уже знакомую ему весёлую рожицу, чем-то напоминающую подкову или хомут рогами вверх.
Внутри подковы начертаны два креста вместо глаз, а под ней – что-то вроде высунутого языка. Подкова перечёркнута стрелкой, указывающей на этот самый язык. Ниже нарисована римская цифра VII.
О`Димон забирается на самую верхушку дерева и сверху ему открывается, что гора в самом деле похожа на подкову. Два отрога горы, как бы обхватывают, обнимают собой огромную впадину.
Он видит с высоты, что девушки сворачивают от потерны на тропинку, ведущую в Ведьмин яр. Неожиданно он замечает, как следом за девушками из чёрного зева арки выползает легкая серая дымка.
– Ведьмы чёртовы! – клянёт он их.
Стелясь по земле, сизый шлейф, как змея, переползает дорогу и, двигаясь вслед за ведьмочками, также спускается вниз по узкой тропинке, ведущей в яр.
На Бастионном шляху вновь появляется Димон-А. В одной руке у него увесистый булыжник, в другой – огромная рогатина. Он с опаской поглядывает по сторонам, но на каменистой дороге Цербера не видно.
– О’Димон! – зовёт он приятеля, заметив его на самой верхушке сухого дерева. – Слезай!
– Не слезу.
– Слезай, говорю!
– Говорю, не слезу!
– Слезай! Цербера уже нет!
– Причём тут Цербер? Глянь внизу, – показывает О’Димон рукой на лысый ствол пониже себя, – видишь?
– Вижу. Ну и что?
– Я понял, что это значит. Это не просто рисунок. Это схема. Я понял это сверху, отсюда.
– Что ты понял? – нетерпеливо спрашивает Димон-А.
– Отсюда видно, что Лысая гора и представляет собой эту подкову. Рога чёрта – это отроги горы.
– А два креста?
– Это Ведьмин и Русалочий яр.
– А что тогда означает семёрка?
– Семёрка на самом деле означает не семь грехов, а седьмую потерну. Вон она, видишь? – показывает О’Димон рукой.
– Значит, этот чёртов язык на рисунке обозначает седьмые врата? – начинает задумываться Димон-А.
– Видимо, кто-то этим рисунком хочет сказать, что там скрывается что-то очень важное. Там, по-видимому, находится самое главное место Лысой горы.
– Ладно, спускайся уже!
О’Димон начинает спускаться с дерева. Димон-А, тем временем, внимательно разглядывает рисунок.
– Это не подкова, – озаряет вдруг студента медицинского университета. – Это промежность. Лысая гора – это вульва, женское лоно. Отроги горы – это половые губы, а впадина между ними – гигантское влагалище.
О’Димон спускается на землю.
– А что же тогда означает язык?
– Это – шейка матки.
– Значит, там, внутри той потерны, находится матка Лысой горы?
Приятели спешат к арке, чтобы удостовериться в своих предположениях. Остановившись перед входом, они вглядываются во мрак потерны.
– Так вот, оказывается, где зарождаются все эти чудовища, – говорит Димон-А.
– Ужас какой, – качает головой О’Димон.
– Мама, роди меня обратно, – дрожащим голосом шутливо произносит Димон-А.
О’Димон усмехается, заметив на кирпичной кладке оставленный кем-то автограф «ЗДЕСЬ БЫЛ БОРЯ». Последняя буква в последнем слове перечёркнута крест-накрест и добавлена буква «Э».
– А причём ту «Борэ»? – спрашивает он.
– «Борэ» вообще-то на божественном языке означает «творец», – отвечает ему всезнающий Димон-А.
– А ты разве знаешь божественный язык?
– А разве по мне не видно, что я его знаю?
– Вообще-то видно, – улыбается О’Димон.
– Кстати, если располовинить это слово и прочитать заново, то «бо-рэ» будет означать «иди и смотри».
О’Димон подходит ближе к кладке и видит: на торце одного из кирпичей вырезаны штыком неприметные буквы – DCLXVI.
– А это слово что ещё означает? Вроде на латыни.
– Это не слово, – качает головой Димон-А. – Это просто буквы.
О’Димон внимательно смотрит.
– Нет, это не буквы, это римские цифры.
– Точно, – кивает Димон-А. – Это число. VI – это шесть, LX – это шестьдесят, а DC – кажется, шестьсот.
– Число зверя? – догадывается О’Димон.
Увлечённые разговором, они не замечают, что на каменистой дороге вновь появляется Цербер. Димоны обнаруживают его присутствие лишь тогда, когда он, приблизившись, начинает жутко рычать.
Димон-А бросает в трёхглавую собаку булыжник. Тот пролетает мимо, не причинив ей никакого вреда. Цербер подступает к ним вплотную. Выставив перед собой рогатину, Димон-А отгоняет его. Воспользовавшись моментом, О`Димон в одно мгновенье взлетает на шестиметровый вал.
Деваться Димону-А некуда, и он отступает вглубь арки. Цербер останавливается перед входом и, продолжая рычать, всё-таки не решается зайти внутрь.
– О`Димон! – истошно кричит изнутри потерны Димон-А.
– Что? – отзывается приятель с вала.
Из глубины потерны доносится неясный шум, возня, словно Димон-А борется с кем-то во мраке, словно пытается выбраться наружу, но ему кто-то не даёт этого сделать. Из арки слышны одни матерные выражения, самое безобидное из которых только слово «мать». Кто-то, явно, держит его и не отпускает.
А затем раздаётся такой жуткий крик, что О`Димон весь цепенеет от страха. Цербер, узрев что-то во тьме арки, испуганно пятится назад, и, заскулив, как побитая собака, убегает прочь.
О`Димон ползком спускается к самому краю вала и, высовываясь над аркой, как можно дальше, пытается заглянуть внутрь потерны, но на границе света и тьмы он видит лишь голову, плечи и спину приятеля.
– Твою мать, – хрипит тот, изнемогая. – Да что ж ты, гад, делаешь! Пусти!
Не зная, как помочь приятелю, О`Димон с невообразимым ужасом наблюдает, как постепенно верхняя половина туловища Димона-А исчезает во мраке.
– Ё-ё-ё! – истошно кричит тот.
Неожиданно голос студента-анастезиолога обрывается.
Вне себя от страха О’Димон бежит прочь отсюда со всех ног.