Роуз снял свои круглые очки, протер их и водрузил обратно на нос. Его черные волосы, намазанные каким‑то пахучим бриолином, запах которого Алан не мог опознать, блестели в лучах лампы дневного света, вделанной в потолок.
– Я хотел поговорить с вами о том непотребстве, которое отец Джон Брайхем называет «Ночью в казино», – в конце концов объявил преподобный Роуз. – Если вы помните, шеф Пангборн, я приходил к вам сразу после того, как услышал об этой ужасной затее, чтобы потребовать – во имя благоразумия – отказать им в разрешении на столь мерзостное мероприятие.
– Преподобный Роуз, если вы помните…
Роуз повелительно поднял одну руку, а вторую запустил в карман пиджака. Он вытащил из кармана брошюру размером со среднюю книгу, в которой Алан с упавшим сердцем (но без особого удивления) узнал сокращенную версию «Свода законов штата Мэн».
– И вот я вернулся, – голос Роуза звенел, как натянутая струна, – чтобы потребовать от вас запрещения этого мероприятия не только во имя благоразумия, но и во имя закона!
– Преподобный Роуз…
– Вот. Раздел 24, подраздел 9, параграф 2 «Свода законов штата Мэн», – перебил его преподобный Роуз. Его щеки пылали, и Алан с унынием заключил, что за последние пару минут он сменил одного безумца на другого. – Кроме специально оговоренных случаев… э, – читал преподобный Роуз. Его голос постепенно приобретал интонации церковной проповеди, знакомые наиболее истовым прихожанам. – Азартные игры, ранее перечисленные в разделе 23 настоящего «Свода…» э‑э, в которых принимаются денежные ставки, являются незаконными. – Он захлопнул брошюру и воззрился на Алана. – Являются незаконными!!! – повторил он с нажимом.
|
|
Алан едва подавил порыв воздеть руки к небесам и заорать: «Слава Иисусу!» Когда этот безумный порыв прошел, он сказал:
– Я в курсе того, что написано в разделах, запрещающих азартные игры, преподобный Роуз. Я изучил их еще после вашего первого визита и показал их Альберту Мартину, юристу управы. По его мнению, раздел 24 не применим в случае с «Ночью в казино». – Он сделал паузу и добавил: – И я сам, кстати, придерживаюсь такого же мнения.
– Невозможно! – вскинулся Роуз. – Они хотят превратить Дом Господень в логово игроков, и вы мне говорите, что это легально?
– Вполне легально, так же как и лотереи, которые «Дщери святой Изабеллы» устраивают с 1931 года.
– Это… э… не лотерея! Это рулетка!.. Игра в карты на деньги! Это… – преподобный Роуз аж задрожал, – игральные кости!
Алан снова поймал себя на том, что он пытается изобразить пальцами очередную птицу, и опять положил руки на стол.
– Я попросил Альберта послать запрос Джиму Тьерни, генеральному прокурору штата. Ответ был таким же. Я прошу прощения, преподобный Роуз. Я знаю, вас это оскорбляет. Меня, к примеру, бесят дети на скейтбордах. Я бы с удовольствием объявил эту забаву вне закона, но, к сожалению, не могу. У нас демократия. И иногда нам приходится терпеть что‑то такое, что нам не нравится и чего мы категорически не одобряем.
– Но это азартные игры! – взмолился преподобный Роуз, и в его голосе звучала настоящая мука. – Это игра на деньги. Как же это законно, когда «Свод законов» гласит…
– То, что они собираются сделать, не является азартными играми. Каждый… участник… на входе делает пожертвование. В обмен они получают равное количество игровых денег. В конце вечера разыгрываются призы. Не деньги, призы. Видеомагнитофон, тостер, фарфоровый сервиз и все такое. – И какой‑то вредный внутренний чертенок заставил его добавить: – Насколько я понял, первичное пожертвование будет даже облагаться налогом.
|
|
– Это греховное непотребство, – сказал преподобный Роуз. Его щеки бледнели. Ноздри раздувались от возмущения.
– А вот это суждение уже моральное, а не юридическое. Так делают по всей стране. Обычное благотворительное мероприятие.
– Да. – Роуз встал, прижав к груди Библию, как щит. – Так делают католики. Католики обожают азартные игры. Но я положу этому конец, с вашей ли помощью или без оной, шеф Пангборн.
Алан тоже поднялся на ноги.
– Да, и еще кое‑что, преподобный Роуз. Я не шеф, а шериф Пангборн. Я не могу диктовать вам, что говорить на проповедях, точно так же как не могу указывать отцу Брайхему, какие мероприятия ему можно, а какие нельзя проводить в своей церкви, в доме «Дщерей святой Изабеллы» или в зале Рыцарей Колумба, пока они не нарушают законов штата. Но я могу посоветовать вам быть осторожным, и, похоже, вам нужен такой совет.
Роуз холодно взглянул на него и спросил:
– Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду, что вы сейчас раздражены. Плакаты, которые ваши люди расклеивают по всему городу, – это нормально. Письма в газету – тоже. Но есть предел, которого вам не стоит переступать. Послушайтесь моего совета: оставьте все как есть.
– Когда… э‑э… Иисус во Храме увидел блудниц и… э‑э… ростовщиков, Он не обращался ни к какому своду законов, шериф. Когда Иисус увидел этих нечестивцев в Доме Господнем, Он не смотрел ни на какие пределы. Господь сделал то, что Он должен был сделать, и знал, что Он прав!
|
|
– Да, – спокойно ответил Алан. – Но вы‑то не он.
Роуз посмотрел на него долгим взглядом, его глаза сверкали холодным пламенем, и Алан подумал: Ого. У этого парня явно не все в поряде с головой.
– Счастливо оставаться, шеф Пангборн, – холодно сказал Роуз.
В этот раз Алан не потрудился его поправить. Он только кивнул и протянул руку, прекрасно зная, что ее не пожмут. Роуз повернулся и пошел к двери, держа перед собой Библию.
– Оставьте все как есть, преподобный Роуз, хорошо?
Роуз не обернулся и не ответил. Он прошмыгнул за дверь и захлопнул ее с такой силой, что зазвенели оконные стекла. Алан сел за стол и сжал руками виски.
Где‑то через минуту в кабинет заглянула Шейла Брайхем:
– Алан?
– Он ушел? – не поднимая глаз, спросил Алан.
– Проповедник? Да. Вылетел, как мартовский ветер.
– Элвис покинул здание, – опустошенно пробормотал Алан.
– Что?
– Да так. – Он посмотрел на нее. – Мне бы каких‑нибудь сильных наркотиков. Посмотри в сейфе для улик, может, что и осталось.
Она улыбнулась:
– Я уже все проверила. Пустой шкаф. Может быть, кофе поможет?
Он тоже улыбнулся. Время перевалило за полдень, и день должен быть лучше, чем утро. Потому что хуже уже некуда.
– Ладно. Тащи.
– Спасибо за покупку. – Шейла закрыла дверь, и Алан наконец дал волю своим рукам. В хорошем смысле слова. Уже через пару секунд дрозды из теней летали один за другим по освещенной солнцем стене.
По четвергам во второй половине дня в средней школе Касл‑Рока проходили обязательные кружки и внешкольные занятия. Брайан Раск был отличником, и, поскольку он не участвовал ни в каких театрально‑художественных мероприятиях до самой постановки «Зимней сказки», в которой у него была роль, ему разрешали уходить пораньше. Что компенсировало поздние занятия по вторникам.
Звонок с шестого урока еще не успел отзвенеть, а Брайан уже выскочил за дверь школы. У него в рюкзаке лежали учебники и смешно выпиравший наружу плащ‑дождевик, который мама заставила его надеть перед выходом из дома.
Он быстро отъехал от школы. Сердце неистово билось в груди. Ему нужно было доделать
(задание)
одну штуку.
Веселую в общем‑то штуку. Теперь он знал, что́ ему нужно сделать. Все прояснилось, когда он сидел погруженный в мечты на уроке математики.
Когда Брайан спускался с Касл‑Хилл по Школьной улице, впервые за день из‑за облаков показалось солнце. Он взглянул влево и увидел мальчика‑тень на тени‑велосипеде, который составлял ему компанию на мокром тротуаре.
Тебе придется поднажать, чтобы не отстать от меня, дружище, подумал он. Сегодня у меня много дел.
Брайан пронесся через деловой квартал, слегка притормаживая только на перекрестках. Он проехал мимо «Нужных вещей», даже не взглянув в ту сторону. На пересечении Понд‑стрит (на которой он жил) и Форд‑стрит Брайан свернул направо, вместо того чтобы ехать налево, к своему дому. На перекрестке Форд‑стрит и Уиллоу он повернул налево. Улицы Уиллоу и Понд шли параллельно; задние дворы их домов соприкасались друг с другом, разделенные только сетчатым забором.
Пит и Вильма Ержик жили на Уиллоу‑стрит.
Тут надо быть осторожнее.
Но он знал, как быть осторожным – по дороге из школы он прокрутил все в голове. Дело казалось таким пустяковым, хотя этот план появился у него в голове как бы сам собой – точно так же, как и внезапное понимание, что именно он должен сделать.
В доме Ержиков было тихо, а тротуар перед домом – пуст, но это не значило, что можно расслабиться и успокоиться. Брайан знал, что Вильма по крайней мере полдня работает в магазине Хемфилла на шоссе 117, потому что не раз видел ее там за кассовым аппаратом с ее неизменным платком на голове, но это не значило, что сейчас она там, а не дома. Ее старенький и побитый «юго» мог стоять в гараже, которого не видно с улицы.
Брайан заехал на тротуар, слез с велосипеда и поставил его на упор. Сердце стучало в висках и в горле, как оркестр тамтамов. Он подошел к двери, мысленно репетируя фразы, которые скажет, если миссис Ержик все же окажется дома.
Здравствуйте, миссис Ержик, я Брайан Раск, я живу на той стороне квартала, может быть, вы меня знаете? Я учусь в средней школе, и мы собираемся продавать подписку на журналы, чтобы школьный оркестр мог купить новую униформу, и я решил заранее выяснить, кто хочет на что подписаться. Так что, если хотите, я могу зайти к вам, когда нам раздадут подписные квитанции. А тому, кто продаст больше всего подписок, дадут приз.
На словах это звучало отлично, и вроде все было продумано, но Брайан все равно волновался. Он стоял перед дверью, вслушиваясь в звуки дома: может быть, радио, или телевизор с очередной серией какой‑нибудь «мыльной оперы» (не «Санта‑Барбары», рано еще), или пылесос. Но в доме царила полная тишина, что, впрочем, тоже еще ничего не доказывало.
Брайан позвонил. Где‑то в глубине дома раздалось еле слышное: БимБом!
Он стоял на пороге, ожидая ответа и нервно оглядываясь по сторонам, не заметил ли его кто‑нибудь из соседей, но на Уиллоу‑стрит не было ни души. А вокруг дома Ержиков шел высокий забор. Очень хорошо. Если ты собираешься сделать
(задание)
какую‑то штуку, которую ты точно знаешь, что люди (мама и папа, к примеру) не очень одобрят, то высокий забор – это как раз то, что нужно.
Прошло уже полминуты, но никто не открыл ему дверь. Все идет по плану… но лучше перестраховаться. Он снова нажал на звонок, на этот раз – дважды, и из глубин дома послышалось двойное: БимБом! БимБом!
Опять – никакого ответа.
Ну, тогда все в порядке. Все просто отлично. В общем‑то Брайан действительно нервничал. Все это было ему непривычно и даже немного пугало.
Но как бы там ни было, Брайан не смог удержаться и еще раз огляделся по сторонам, на этот раз – чуть ли не воровато, перекатил свой велосипед, не снимая его с упора, в проход между домом и гаражом, который его знакомые из компании «Фасады и двери Дика Перри в Южном Париже» называли подворотней. Затем он прошел на задний двор. Сердце стучало так, как никогда в жизни. Брайан боялся, что от этого бешеного сердцебиения у него будет дрожать голос. Он очень надеялся, что, если миссис Ержик окажется во дворе – вставляет лампочки или еще что‑то делает, – его голос, когда он заговорит о подписке, все же не задрожит. А то она сможет что‑то заподозрить. А если она что‑нибудь заподозрит, у него могут возникнуть проблемы, о которых даже думать не хочется.
Он дошел до угла дома. Оттуда была видна примерно половина заднего двора Ержиков. Внезапно все происходящее перестало казаться ему смешным. Вполне безобидная на первый взгляд шутка вдруг превратилась в подлую – ни больше ни меньше. Внутренний голос испуганно прошептал: Давай‑ка, родной, садись на свой велик, пока не поздно. Возвращайся домой, выпей молока и обдумай все как следует.
Да. Это была очень хорошая мысль – очень здравая мысль. Брайан уже было развернулся… но тут перед его мысленным взором возникла картина, смявшая и опрокинувшая все, чего добился разумный внутренний голос. Ему представился длинный черный автомобиль – «кадиллак» или «Линкольн Марк‑IV», – подъезжающий к его дому. Водитель открывает дверь, и из машины выходит мистер Лиланд Гонт. Только одет он уже не в смокинг, как у Шерлока Холмса в некоторых рассказах. Мистер Гонт, пересекавший сейчас пространство воображения Брайана, был одет в пугающий черный костюм – в точности как у гробовщика, – а его лицо было уже далеко не таким дружелюбным, как раньше. Его темно‑синие глаза стали еще темнее от злости, а его губы кривились, обнажая неровные зубы… и это была не улыбка. Он направлялся к дому Брайана, а его длинная тонкая тень была похожа на висельника в фильме ужасов. Когда он дойдет до двери, он не остановится, чтобы позвонить или постучать. Он просто снесет ее. Если мама Брайана попытается встать у него на пути, он оттолкнет ее. Если папа Брайана попытается встать у него на пути, он врежет ему по лицу. И если младший брат Брайана, Шон, попытается встать у него на пути, он отшвырнет его, как бейсболист – мяч. Он поднимется по ступенькам, выкрикивая имя Брайана, и розы на обоях завянут, когда на них упадет тень висельника.
Он найдет меня, подумал Брайан в смятении и страхе. Не важно, спрячусь я или нет, он меня найдет. Даже если я уеду в Бомбей. Он меня найдет. И когда он меня найдет…
Он попытался прогнать это видение, выключить внутренний телевизор, но у него ничего не вышло. Глаза мистера Гонта росли, превращаясь в синие пропасти, манившие вниз – вниз, в ужасную вечность цвета индиго. Он видел, как длинные руки мистера Гонта – его странные средние пальцы превращаются в когти – опускаются ему на плечи. От этого омерзительного прикосновения по коже бегут мурашки. Он слышит, как мистер Гонт буквально ревет: У тебя есть кое‑что принадлежащее мне, Брайан, и ты еще не расплатился за это!
Я отдам вам ее обратно, кричит Брайан в искаженное злобой, пылающее лицо. Пожалуйста, отпустите меня. Я отдам вам ее обратно. Только не делайте мне больно.
Брайан пришел в себя, такой же ошалелый и завороженный, как после захода в «Нужные вещи» во вторник. Но теперь это чувство было уже далеко не таким приятным.
Он не хотел отдавать карточку с Сэнди Куфаксом, вот в чем дело.
Он не хотел ее отдавать, потому что это была его карточка.
Майра Эванс подошла ко входу в «Нужные вещи» как раз в тот момент, когда сын ее лучшей подруги вышел на задний двор Вильмы Ержик. Майра огляделась, чтобы убедиться, что за ней никто не наблюдает, – и это смотрелось еще более воровато, чем поведение Брайана на Уиллоу‑стрит.
Если бы Кора, которая и вправду была ее лучшей подругой, узнала, что она здесь и, что более важно, зачем она здесь, то, наверное, рассорилась бы с ней на всю жизнь. Потому что Кора тоже хотела эту фотографию.
Не важно, подумала Майра. Две поговорки крутились в ее голове, и обе очень даже подходили к данному случаю. Одна: Первый пришел – первый купил. Вторая: То, чего человек не знает, не может ему повредить.
Как бы то ни было, перед выходом из дома Майра нацепила громадные солнечные очки. Лучше перестраховаться – еще одна очень полезная мудрость. Теперь она медленно подошла к двери и изучила табличку: