— Тот человек едва не умер, — мягко, но с угрозой в голосе ответил вампир.
Я поспешно кинула взгляд туда, где на мостовой, все еще без чувств, валялся Газза. Сосредоточилась и прислушалась к его пульсу. Замедлился, и сердцебиение ровное. Да, повезло мальчику, здоровье у него лошадиное.
Напряжение отпустило меня.
— Но ведь, не умер же — вон, живехонек.
Малик тряхнул головой:
— Опасно так набрасываться на добычу. От такого, — он ткнул рукой в сторону Газзы, — у них крепнут страхи, они превращаются в обезумевших параноиков, которые всегда настороже. Потому-то это и запрещено.
Я хотела было раздраженно возразить что-нибудь вроде «он первый начал, я тут ни при чем, я вообще хотела только помочь», но поняла, что, окажись я на месте Малика и натолкнись на такую вот сценку, тоже не разобралась бы и сочла саму себя виновной.
— Большое спасибо, что просветили. Премного благодарна. — Я осторожно начала поворачиваться на бок. — Но я в лекциях не нуждаюсь. Вся эта политкорректная чушь мне назубок известна.
Малейшее движение отзывалось болью в голове. Я поморгала. Нет, вообще-то, болит уже гораздо меньше, значит, чары начали действовать.
— А теперь, с вашего позволения, я тут приберусь немного, и давайте забудем о случившемся.
Малик вздохнул, и меня будто порывом ветра овеяло.
— Ты моя, Роза. Я не в силах это забыть. И продолжать в таком духе я тебе не позволю.
Я озадаченно наморщила лоб:
— Простите, что вы сказали?
— Мне сообщили, что ты одичала, Роза. — Он небрежно смахнул со лба черные волосы. В мочке уха блеснул черный кристалл. — Поначалу я не поверил... но теперь убедился своими глазами.
От изумления у меня по спине побежали мурашки. Почему он называет меня Розой? Что за игры?
— Меня зовут вовсе не Роза! — отчеканила я, радуясь, что удалось произнести это спокойно. — Вы что-то путаете.
— Нет, Роза, не путаю. Ты кровь от крови моей. — Алые огоньки в его зрачках полыхнули и погасли, так что теперь глаза стали как холодные обсидианы. — Я дал тебе Дар этой жизни.
Я уставилась на вампира в ужасе. Аль-Хан возомнил, будто это он посвятил меня в вампиры? Но почему? Неужели все дело в обличье пышной брюнетки, которое временно дали мне чары? Но это же просто маска, искусственно сконструированная с нуля, и не более того!
Ой ли? А если не маска? А если это внешность реально существующей женщины? Или... уже не существующей?
«Проклятие! Что за чары с черного рынка я умудрилась купить, что за контрафактный товар?!»
Отрицательно покачав головой, я обнаружила, что боль почти прошла. Какая глупость, как будто сейчас это имеет значение. Я подавила все сомнения и твердо сказала:
— Вы заблуждаетесь.
— Не смей со мной спорить! — резко ответил Малик. — Быть может, ты и стала независимее, но я все еще вправе тебя уничтожить, ибо я тебя породил. — Его красивые губы сжались в тонкую черту. — И я уничтожу тебя, если посчитаю нужным.
Нечего сказать, порадовал. Вот только этих слов мне и не хватало сейчас для полного счастья!
А Малик продолжал:
— Зачем ты бежала из дому, Роза? — Он протянул руку и легонько коснулся пальцем уголка моего рта. Глаза его мерцали печалью. — Зачем покинула своих?
От его касания к губам у меня прилила кровь, их начало покалывать, точно тысячей иголочек, а по всему телу пробежала дрожь — дрожь не до конца утоленного голода, и не только голода, но и желания, вызванного дозой вампирского яда. Предвкушение удовольствия заглушило боль. Я облизнулась и ощутила насыщенный вкус пряностей.
— Говорю вам, вы что-то путаете, никакая я не Роза. — Эти упрямые слова прозвучали у меня как-то неуверенно, да и голос предательски надломился.
Вампир лениво улыбнулся и наклонился совсем близко:
— Я знаю это тело, знаю, как музыкант свою скрипку, каждую ее струну. — Он взял мое лицо в ладони. — Знаю, как заставить его извиваться от блаженства и как управлять им.
Меня затопила волна тепла.
— И еще я знаю, как посулить твоему телу боль.
Губы мои задрожали, уже почти чувствуя касание его губ, и все тело откликнулось на его властный зов и покорно пожелало боли, которую он обещал, и я поняла, что готова спуститься в самый ад, лишь бы добиться этой сладостной боли. У меня закружилась голова, и, подвластная вампиру, я склонилась к нему, чувствуя, как мое дыхание касается его прохладных губ.
Он легонько провел по моей шее, притронулся к подбородку и прижал большим пальцем бившийся пульс.
— Оторвать бы эту прелестную головку, — промурлыкал он, уже почти целуя меня.
Где-то на горизонте моего затуманенного сознания голос разума поднял панический крик, но я велела ему заткнуться и слушалась теперь только дикого, яростного желания, которое переполняло мое сердце. Мне хотелось очутиться к Малику как можно ближе, и вот мы уже стоим на коленях друг перед другом, и я обнимаю его за талию, и шелк его рубашки холодит мне ладони, а терпкий аромат пряностей, исходящий от него, щекочет ноздри. Малик крепче стиснул мою шею, у меня вырвался вздох, и я покорно подставила губы, но...
...Вампир одним рывком вздернул меня на ноги и впечатал в кирпичную стену. Наваждение мгновенно спало.
— Но прежде всего, — прошелестел он, — ты скажешь мне, что сталось с подлинной хозяйкой этого тела.
— Говорю же, я не Роза! — прохрипела я, задыхаясь в его стальной хватке. — Я ничего не знаю!
Малик поднял мое лицо выше.
— Хочешь, чтобы я причинил тебе боль? — вкрадчиво осведомился он.
Незнакомое, неведомое ранее чувство охватило меня, смешиваясь со жгучим желанием и обостряя его, — подчиниться, уступить, попросить об этой боли. Я зажмурилась и стиснула зубы и отогнала это ощущение, заставляя себя держаться...
...и не умолять.
— Или ты хочешь, чтобы я тебя приласкал? — Руки его скользнули по моей груди, спустились на бедра, точно лепя статую из послушной глины, и каждая клеточка моего тела напряглась, и кровь словно вскипела в жилах.
Не может этого быть. Я тряхнула головой и задела затылком шероховатую стену, но боль отдалась лишь далеким эхом. Это лишь морок, гипноз, треклятая вампирская месма. Это не на самом деле!
— Нет, — прошептала я и открыла глаза.
Волна жара и желания отхлынула, и я тотчас ощутила сосущую голодную пустоту.
— Вот как. Значит, ее и вправду больше нет. — Малик легонько поцеловал меня в лоб. Так целуют покойников. — Роза не сумела бы устоять, она таяла, стоило лишь мне до нее дотронуться.
И такая скорбь прозвучала в его голосе, что по щекам у меня внезапно покатились слезы. Малик наклонился и слизнул их, потом тихо сказал:
— Этим драгоценным каплям не должно пропасть втуне.
Я не успела ничего ответить, потому что губы его нашли мои, раздвинули их, и вот уже его язык скользит по моим клыкам. Малик целовал меня жадно, точно изголодался, точно я была пиршественным яством, приготовленным для него одного. И я отвечала ему тем же, утоляла жажду и все никак не могла ее утолить. У него даже заколотилось сердце, и его обезумевший стук эхом отозвался в моем теле, мы уже почти слились в единое целое, от слабости у меня подгибались ноги, я таяла, я растворялась в его объятиях, и мне все сильнее хотелось большего...
Малик резко оборвал поцелуй. Я пошатнулась и ахнула, словно от боли, — так это было мучительно. Он сверлил меня глазами, в которых вновь вспыхнули алые огоньки.
— Тебе это тело не достанется. Оно не должно принадлежать кому-то чужому, не должно существовать без ее души.
Эти слова мгновенно отрезвили меня, как ведро ледяной воды, опрокинутое на голову. Малик убьет меня. Прямо сейчас. Не даст ни секунды на размышления. Я не успею никому позвонить. Просто убьет на месте, и точка. Но... он ведь не знает, что я сида! Ни один вампир не позволит себе вот так взять и убить сиду, потому что для них я величайшая драгоценность, им и в голову не пришло бы убивать такое сокровище. Только вот незадача: именно сейчас я не совсем я. Я ношу другое тело. Я просто еще один треклятый кровосос. Ну и дура же ты, Дженни Тейлор! Ведь твоя лучшая, надежнейшая защита — никакие не ведьминские чары, а ты сама. Ну да, конечно, ты сто раз говорила себе, что скорее умрешь, чем станешь деликатесом для вампиров, однако...
Умирать ты не настроена. Ты хочешь жить.
Руки Малика крепко держали меня, не давая даже повернуть голову.
— За тебя, Роза, и за твою любовь.
Шепот его окутал меня прочной сетью. Вампир уже склонился к моей шее, готовясь укусить.
Я не дамся! Не позволю убить себя!
Клыки Малика вонзились в мою кожу.
Но боли я не ощутила, лишь легчайший укол, — он впрыснул яд, поэтому боль мгновенно затопило блаженство, и мне тотчас захотелось, чтобы он не отпускал меня как можно дольше, захотелось чувствовать его укус, от которого по всему телу расходились волны экстаза. Губы впились сильнее, хватка стала властной, будто он брал то, что принадлежит ему по праву, и я знала, что с каждой волной блаженства из меня уходят жизнь и силы. Вокруг заклубились тени, темнота замерцала сотнями оттенков, неразличимых для человеческого глаза... Я вдыхала терпкий аромат пряностей так, словно это был кислород в безвоздушном пространстве. Вампир убивал меня, но я таяла от наслаждения, такой сладкой была эта смерть.
И все-таки, Дженни, ты хочешь выжить.
Я неимоверным усилием разомкнула объятия — оказывается, все это время я страстно обнимала вампира, — закинула руки за голову, прижалась к стене. Потом выгнулась, позволяя его губам прильнуть к моей шее еще теснее, заставляя Малика принять на себя всю тяжесть моего тела, а сама потихоньку нащупала нож, спрятанный за воротом куртки.
Смогу ли я сделать это?
Я помедлила, оттягивая страшный миг, когда мне придется грубо оборвать наслаждение, но потом все-таки решилась и, всхлипнув, сунула нож между нами, направив Малику в грудь. Почувствовала, как губы его дернулись на моей шее, и вонзила нож со всей силы. Малик отшатнулся, глаза его сверкнули от боли и потрясения, алый окровавленный рот мучительно оскалился.
Я тоже отшатнулась, зажимая ранку на шее и не сводя глаз с вампира.
И тогда он рухнул на колени, распростер руки и позвал меня беззвучно, и даже не мысленно, но всей кровью, бежавшей по его жилам.
«Кровь от крови моей», — призывал он.
Меня вновь потянуло к нему, против моей воли потянуло, хотя по пальцам у меня струилась кровь. Но я решительно сжала кулак и отступила. Споткнулась обо что-то и полетела наземь, стараясь сгруппироваться, чтобы не слишком ушибиться. Упала я на колени и на руки и очутилась лицом к лицу с Газзой.
Который распахнул глаза, испуганные, недоумевающие, и придушенно вскрикнул от неожиданности и ужаса.
— Роза, — проскрипел у меня за спиной Малик, будто камнем по стеклу провел.
Усилием воли я подавила страх и желание немедленно дать деру. Газзу бросать нельзя, тем более в двух шагах от раненого разъяренного вампира.
Я протянула Газзе руку, но он отдернулся и попытался отползти, запутавшись в брюках, которые так и не успел натянуть.
Стон, раздавшийся у меня за спиной, едва не разорвал мне сердце. Зов раненого Малика вместе с шумом крови глухо гудел в ушах и тянул повернуться, поспешить на помощь...
Не дождется.
Я поползла к Газзе, а он от меня. Я к нему, а он от меня. Застонал и попробовал отмахнуться кулаками. К счастью, я успела пригнуться, и он промазал. Зато мне удалось перехватить его за кисть.
— Тихо, ты! — прошипела я и, пользуясь тем, что мне удалось до него дотронуться, послала в его сознание заряд месмы — команду «лежать смирно». И он покорно замер, только дрожал крупной дрожью от ужаса.
— Ловко ты меня провела, цветик мой. — Горячее дыхание Малика обожгло мне щеку, и я дернулась. — Ты всегда была мастерица на разные трюки...
Месма, напомнила я себе, всего-навсего месма. Он не рядом, он в нескольких шагах от меня.
— Беги домой! — велела я Газзе, подкрепив свои слова гипнотическим толчком.
Стоило мне отпустить его, как он, шатаясь, поднялся на ноги и, покачиваясь как пьяный, двинулся прочь из проулка, туда, где светились вывеска паба и редкие уличные фонари.
Теперь можно и повернуться. Ме-е-едленно, заранее заняв оборонительную позу... Сердце у меня от волнения колотилось где-то в горле.
Малик стоял, обессиленно прислонившись к кирпичной стене, и перламутровая рукоятка ножа выделялась на черном шелке его рубашки, словно восклицательный знак.
— С-с-серебро, Роза, — прошипел он, обвиняя, и каждое слово жгло меня, как клеймо.
Мгновение я в отчаянии не сводила с него глаз, но все-таки скомандовала себе: «Беги!» — и ринулась прочь.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Я мчалась так, как под силу мчаться только вампиру, да к тому же подгоняемому предрассветными сумерками, когда темнота постепенно отступает и неумолимо надвигается утро. Невидимо и неслышно для встречных, я неслась, легко преодолевая любые препятствия, перемахивала через ограды, летели мимо размытые дома и неясные фигуры ранних прохожих, и ветер свистел у меня в ушах, мешаясь с шумом утреннего транспорта.
Как и Газза, я спешила домой.
Насмерть ли я ранила Малика? Да, я ударила его серебряным ножом и метила в сердце, но попала ли в цель? Судя по всему, я уже почти добралась до дому. Лоу-Кортс справа, Сомерсет-Хаус слева... Быстрее, еще быстрее... Убила ли я Малика? Я ведь не почувствовала, чтобы жизнь покинула его тело... Поворот со Стренда... теперь к Ковент-Гарден... В прошлый раз, когда я убила вампира, ощущение было совсем иное. Так, теперь вот сюда, между церковью Святого Павла и Эппл-маркет, быстрее, быстрее... Я летела, окрыленная надеждой, но старалась не думать о том, на что же именно надеюсь.
Вот и знакомая лестница в дальнем конце церковного садика. Скорее, скорее вскарабкаться наверх и спрятаться в квартире. Нужно успеть, пока солнце не поднялось над горизонтом, пока чары не обернулись против меня и я не упала замертво, убитая первым же утренним лучом.
После такого забега подниматься по пожарной лестнице было трудно, к тому же перед рассветом вампиры слабеют, и на полпути я, обессилев, остановилась и привалилась лбом к холодному металлу ступенек. Сердце забухало, затем замерло. Отсюда до земли тридцать футов, высоко, падать нельзя, слишком велик риск, а уж что будет, если меня обнаружат, вообще подумать страшно. Закрыв глаза, я усилием воли запустила сердце сызнова. Бейся же, проклятое, бейся! Мне нужно попасть домой. Но оно еле-еле трепыхалось в груди. С трудом оторвав руку от перекладины, я ухватилась за следующую, подтянулась и полезла дальше.
Стена исчезла.
От неожиданности меня качнуло, я до боли стиснула металлическую ступеньку. В ноздри мне хлынуло благоухание лаванды, розмарина и лимонной мяты, я увидела перед собой гравий и поняла, что достигла цели. Цветы цвели на моей крыше.
Я последним усилием перевалилась через край, почувствовала, как мелкий гравий впивается в коленки и ладони, и в изнеможении рухнула ничком. Сил двигаться дальше не было. У самых моих пальцев, складываясь и раскладываясь, проползла желтенькая гусеница с черным брюшком. По гравию проскрипели чьи-то шаги.
Сердце у меня остановилось.
Я приподняла голову и взглянула на восток, туда, где над горизонтом уже протянуло свои бледные пальцы солнце. На меня упала тень, обширная и длинная, потом она опустилась, и, когда первые солнечные лучи коснулись моей кожи, я утонула в пламени.
Меня обволакивал сладкий аромат гардений. Я уснула на полу, головой на кирпичах, и их острые края впивались мне в щеку. Знакомая рука мягко потормошила меня за плечо. Я крепче прижала к себе любимую игрушку — серого махрового слоника — и попыталась уснуть поглубже.
— Женевьева, moj angelochek! — Матильда, моя мачеха, оторвала меня от земли и взяла на колени. — Просыпайся, пора вставать.
Мне снились те давние времена, когда мир мой был устроен гораздо проще. Я знала, что былого не воротишь, и все-таки зарылась лицом в нежную шейку Матильды, надушенную гарденией, и запустила пальцы в ее длинные золотые локоны.
— Malishka, зачем же лежать на полу, будто простая крестьянка? — Матильда похлопала меня по спинке. — А кому папа подарил такую уютную кроватку? Неужели она тебе не нравится?
Я сунула палец в рот и сонно пробормотала:
— Дженни устала.
— Ты, наверное, переутомилась — слишком заигралась. — Матильда прижала меня к себе. — А у нас с папой для тебя сюрприз.
— Сюпьиз? Хочу сюпьиз, — прошепелявила я.
— Но сначала давай-ка приведем тебя в порядок, — Матильда стряхнула пыль с моего вельветового комбинезона. — Девочки должны ходить в платьицах и с бантами.
Я вытащила палец изо рта и сонно воззрилась в большие синие глаза мачехи:
— Бесси говорит, я всегда пачкаюсь как свинюська.
— Свиньюшка! — Матильда передразнила северный выговор моей няни и улыбнулась. — Ничего, мы отмоем тебя в ванне.
Протянув руку, я погладила ее по щеке:
— Ну, Тильди, я хочу сначала сюпьиз!
Мачеха рассмеялась, блеснув белоснежными клыками и сверкнув сапфировыми глазами:
— Ну уж нет, malishka, сначала ванна. А свои чары прибереги для отца, меня ими не проймешь.
— Не хочу мытись! — надулась я.
— Мыться, деточка, — поправила меня Матильда, подчеркнуто четко произнося слова.
— Не хочу мыться, Тильди, — повторила я и погладила ее по шее, где на нежной коже вздулся след от укуса.
— Молодец, теперь правильно. — Она улыбнулась и унесла меня из детской.
Матильда за руку повела меня вниз по лестнице, через холл, в отцовский кабинет. Каждый мой шажок гулким эхом отдавался в каменных серых стенах, а я неотрывно смотрела под ноги, точнее, на новенькие черные замшевые туфельки, украшенные зелеными атласными бантами, и еще — на танцующий подол пышного атласного платья, тоже зеленого. И кивала в такт шагам и шелесту — топ, шурр, топ, шурр, — отдававшимся от серых каменных стен.
Наконец мы очутились у темной дубовой двери в кабинет. По обе стороны от нее колебались огоньки множества свечей в настенных канделябрах, точно стайки светляков.
Матильда плавно присела и, ловко удерживая равновесие на высоких каблуках, поправила зеленую ленту, которой были повязаны мои волосы, — а-ля Алиса в Стране чудес.
— Какие у тебя чудесные кудри, moj angelochek, ни дать ни взять цвета свежей крови, стекающей по нашим прекрасным золотым куполам.
Я потянулась поцеловать бледную напудренную щеку мачехи.
— А купола в Кремле, Тильди? — Я знала несколько русских слов и названий, которыми мачеха любила пересыпать свою речь.
Матильда улыбнулась, но только губами, — глаза ее остались печальными, и в них заблестели слезы.
— Да, детка, на моей далекой родине, в красавице Москве. Когда-нибудь мы с тобой непременно поедем туда вдвоем. Посмотрим и Спасскую башню, и Вознесенский собор...
—...и Царь-колокол, — радостно подхватила я, потому что перечень был мне знаком наизусть.
Матильда потерлась носом о мой:
— Да-да, деточка. — Она посерьезнела и поочередно тронула кончиком пальца мои уши, веки, рот и сердце. — Женевьева, у твоего папы сейчас гость, очень важная персона. Веди себя как настоящая леди и помни о хороших манерах — помнишь, чему я тебя учила?
Я провела пальцем по тесному колье из черных опалов у нее на шее.
— А сюпьиз когда?
Матильда оправила мне платьице, сдунула с моих туфелек невидимую пылинку.
— Сюрприз получишь потом, маленькая.
Шаги наши гулко отдавались от серых плит пола — отцовский кабинет отличался такими размерами, что пылающий камин, отсвет от которого падал на пол, терялся в полутьме. В честь гостя отец облачился в свой парадный черный костюм на атласной подкладке, синей, как глаза Матильды. В этом наряде он казался еще выше и аристократичнее, а его белокурые волосы — еще светлее.
Незнакомец — это и был важный гость — стоял напротив отца, и отсветы огня обегали его, точно он не хотел оказаться на свету и они покорно повиновались его воле. Я запрокинула голову — интересно же рассмотреть лицо очередного гостя-вампира! — но и лицо незнакомца терялось в той же личной тьме, окутывавшей всю его фигуру.
Матильда мягко подтолкнула меня вперед, я послушно подошла и встала между двумя вампирами — отцом и незнакомцем.
— Это и есть то самое дитя, Александр? — прозвучал из темноты низкий голос гостя.
По спине у меня побежали мурашки.
— Поздоровайся с гостем, Женевьева. — Отец нажал мне на плечо.
Я выдвинула один носок ботинка вперед, как меня учили, взялась пальцами за скользкий атласный подол платья и на подгибающихся ножках присела в реверансе.
Холодные чужие пальцы взяли меня за подбородок и заставили поднять лицо.
— И верно, глаза настоящей сиды, — негромко сказал гость.
Я вскинула на него взгляд, но так и не смогла рассмотреть его сквозь непроницаемую тьму.
Гость повернул мое лицо влево, вправо, оценивая, изучая.
— В профиль она и впрямь похожа на тебя, Александр.
— Она моя родная дочь. — В отцовском голосе прозвучала непонятная тревога. — Об этом вашему Господину было незамедлительно доложено, как только она появилась на свет.
— Немалое достижение, — не без иронии отозвался незнакомец, отпуская меня.
Матильда тотчас обняла меня за плечи и прижала к себе. Я удивленно взглянула на нее, но она неотрывно смотрела на гостя расширенными от страха глазами.
Чего она боится? Почему папа такой несчастный? Сердце у меня так и запрыгало в груди от волнения, и все трое вампиров сразу же это учуяли.
— Покажи, Женевьева, как ты владеешь собой. — В отцовском голосе я впервые за всю свою небольшую жизнь услышала страх.
Прикусив губу, я закрыла глаза и, как меня учили, шепотом принялась считать:
— Один слоник... два слоника... три слоника.
Сердцебиение постепенно успокоилось.
— Впечатляет! Такая крошка и так умеет... — Незнакомец зааплодировал, и этот шум сбил меня со счета.
—...пять слоников! — Я открыла один глаз и сердито воззрилась вверх, во тьму, где маячило лицо гостя.
— Вы хорошо обучили ее старым обычаям.
—...семь слоников...
— Да, она неплоха. — Тьма, окутывавшая гостя, колыхнулась и замерла. — Уверен, Господин останется доволен.
Руки Матильды, стискивавшие мне плечи, разжались.
—...десять слоников...
— Нам осталось лишь подписать договор. И я обязан взять пробу.
— Нет! — вскричала Матильда по-русски.
— Матильда, девочке это не повредит! — прошипел отец. — Всего лишь капелька-другая.
—...тринадцать слоников.
Пальцы Матильды вновь впились мне в плечо, но мгновение спустя она разжала хватку.
— Прошу меня извинить. — Отец церемонно и низко поклонился гостю. — У вас есть при себе нож?
—...п-п-пятнадцать слоников...
Незнакомец опустился на одно колено и воздел тонкий кинжал.
— Из хладного железа и серебра выковали этот клинок северные гномы, — нараспев произнес он, и лезвие в отсвете камина блеснуло красным. — В драконьем пламени закалили его. Рукоять у него из рога единорога. — Бледный свет просочился между пальцами гостя. — И украшен он драконьей слезой. — Словно в ответ, мигнул на его ладони чистый янтарный овал.
—...с-с-семнадцать с-с-слоников...
Ледяные пальцы обхватили мою левую кисть, и вся рука у меня мгновенно онемела.
—...в-в-в-восемнадцать...
Клинок чиркнул по внутренней стороне кисти, и я вздрогнула от ожога стужи.
—...д-д-девятнадцать...
Кровь тоненькой струйкой потекла на пол, собираясь в алую лужицу.
— Останови его, Александр! — пронзительно вскрикнула Матильда. — Он тратит ее кровь понапрасну!
Я вновь вскинула глаза на незнакомца, и тьма, скрывавшая его лицо, отхлынула, будто он снял капюшон. Перевернув нож, незнакомец вложил его рукоять мне в ладонь и сжал ее, чтобы я держала нож как можно крепче. Его обсидианово-черные глаза не отрывались от моих, и он тянул и тянул меня за руки, пока тонкое серебряное лезвие не вонзилось ему в грудь, прямо в сердце.
—...д-д-д-двадцать...
Малик стоял передо мной точно так же, как тогда, в темном проулке подле вампирского притона, — раскинув руки. Нож вошел ему в сердце по самую перламутровую рукоять, и она сверкала, как бледная луна на ночном небе.
— Женевьева, — печально произнес он, — посмотри, что ты натворила.
Теперь Матильда и мой отец стояли по бокам от него, тоже раскинув руки, и из груди у них тоже струилась кровь.
Острая боль — тяжкое горе — пронзила мне сердце. Я прошептала их имена.
— Женевьева... — эхом отозвались у меня в голове призраки их голосов.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Я проснулась с криком и обнаружила, что лежу у себя дома, в постели, укрытая до самого подбородка. Потом до меня дошло, что в комнате я не одна, — и меня сковал страх. Я замерла, поспешно опустила веки и затаила дыхание.
— Брось прикидываться, Джен, — сердито сказал у меня над ухом Финн, — я вижу, что ты не спишь.
Страх тотчас отпустил. Я выдохнула и натянула простыню на голову.
— Тоже мне, можно подумать, ты пробуешься на роль Серого Волка в «Красной Шапочке»! — пробормотала я.
— Нет, на роль строгого папочки, — парировал фавн. — Так что изволь меня слушаться, я твой начальник.
«Ну уж нет, и не надейся», — подумала я. Однако вслух предпочла ничего не говорить. Незачем сейчас злить Финна и перечить ему, сначала надо выяснить, что он тут делает и в какой такой переплет я попала на сей раз.
Высунув нос из-под простыни, я украдкой бросила взгляд на циферблат будильника. Так, проспала я пять часов, в два раза дольше, чем мне обычно требовалось, чтобы оклематься после вылазки в СОС-таун. Но, по крайней мере, чувствовала я себя просто отменно, а учитывая, какая порция яда мне перепала, самочувствие это растянется на целую неделю, при условии, что мне удастся не обращать внимания на сны и призраки на задворках сознания. Я со вздохом потянулась. Почувствовала, что меня явно успели отчистить от грязи, — спасибо Финну, не иначе. А еще раздеть.
Я перевернулась на живот и уставилась на Финна. Тот сидел на полу, привалившись к стене, сложив руки на груди и вытянув длинные ноги. Рожки у него сейчас были, как и обычно, маленькими — почему же, когда мы целовались, мне померещилось, будто они длинные и острые? «Проклятие, Дженни, ты же обещала себе о шурах-мурах с Финном даже и мысленно не заикаться». Рядом с Финном на полу стоял пенопластовый стаканчик, в каких в кафе «Рози Ли» продавали напитки навынос, и над ней курился легкий кофейный парок. Похоже, Финн здесь уже давно.
Я села, завернувшись в простыню и обхватив колени.
— Чем обязана такому раннему визиту, начальничек? — самым ровным тоном поинтересовалась я. — На работу мне часа через два-три, не раньше.
Мшисто-зеленые глаза Финна на миг встретились с моими, но он тут же опустил взгляд, и стало ясно, что неряшливая куча туфель и ботинок под кроватью ему не понравилась.
— Да я зашел потолковать насчет Агатиной магии, — наконец выговорил он, роняя руки на колени. — Мне кажется, есть один способ, который позволил бы тебе излить ее наружу.
Я уставилась на него, не веря своим ушам. И ни слова о том, как он меня нашел, где и в каком состоянии?! Поймите меня правильно, мне вовсе не доставило бы радости вдаваться в объяснения, но что-то слишком уж легко мне все это сошло с рук.
— Агатину магию? — тем же ровным тоном спросила я.
— Да, — кивнул Финн, и желвачок у него на щеке дернулся. — Видишь ли, иногда так учат маленьких ведьм.
Отлично, теперь меня еще и перевели в детскую!
— Это проще простого. — Финн сжал кулаки, что явно противоречило его ровному голосу. — Представь какой-нибудь небольшой предмет, что находится поблизости от тебя, и слей на него магию. А потом призови этот предмет в руку, как призываешь магию. — Он говорил так, словно читал по бумажке или словно прилагал все усилия, чтобы не сорваться и не заорать.
— Ладно, спасибо, — выговорила я. Не самый быстрый выход из положения, но...
Финн поднялся и расправил затекшие плечи:
— Вот и чудесно. Тогда до встречи на работе, — И он повернулся, чтобы уйти... так и не взглянув на меня!
Я в задумчивости наморщила лоб и побарабанила пальцами по коленке. Что происходит? Такое самообладание совсем не в стиле Финна, но, может статься, все эти шуточки, флирт и прочее лишь внешний, поверхностный слой, а подлинного Финна я и не знаю, потому что изо всех сил старалась избежать сближения с ним. Сейчас я четко осознавала лишь одно: нотка подавляемой ярости в голосе фавна лишь верхушка огромного страшного айсберга.
Какой-то неясный порыв — я предпочла не вникать какой — заставил меня заговорить, прежде чем Финн успел выйти.
— Нет, мне все-таки любопытно, ты так и не поинтересуешься, где я была и что со мной вообще стряслось?
Финн замер, не выпуская дверную ручку. Все так же не глядя на меня, ответил:
— А тебе хочется расспросов?
Вот в этом я совсем не была уверена. Боялась, что сработает принцип домино: начну объяснять, что делала на крыше в таком виде, а там ка-а-ак посыплется... А всю правду я ему рассказать не могу, хоть убейте.
— Раз молчишь, значит, не хочется. — Дверь скрипнула. — А я не готов ждать, пока ты придумаешь, как отовраться.
— Я фея, Финн, — бросила я. — Ты же знаешь, мы, волшебный народ, органически не можем лгать.