Доехав до своей станции, Штайнмайер выскочила на улицу и тут же поскользнулась на обледеневшем тротуаре, больно подвернув лодыжку. Однако женщина даже не выругалась – она выдохлась и утратила всякую охоту сопротивляться. Ее ангел‑хранитель без задних ног дрых в своих коробках. «Тот еще телохранитель! » Кристина издала невеселый смешок, но смирила злость – не может же человек бодрствовать сутки напролет!
Она перешла на другую сторону улицы и тихонько потрясла бродягу за плечо. Ей необходимо было с кем‑нибудь обсудить случившееся, и Макс вполне подойдет. В конце концов, он оказался самым внимательным и проницательным из всех, с кем она пыталась советоваться. Бродяга даже не шелохнулся, и Кристина повторила попытку, но он только еще громче захрапел, а нижняя губа у него отвисла, обнажив пожелтевшие зубы. Женщина отшатнулась, вдохнув запах густого перегара. Он пил… он был в стельку пьян! Негодяй взял у нее деньги и немедленно нажрался! Он и не собирался выполнять свою часть договора. Предательство Макса доконало Штайнмайер, и она пошла назад, не помня себя от обиды и отчаяния.
В квартире было так холодно, что Кристина спросила себя, уж не подкрутил ли кто‑нибудь вентиль батареи. Идея была дикой, но тут же подтвердилась: из гостиной доносилась музыка. Два женских голоса – горестные, душераздирающие – сплетались, становясь единым целым… Журналистка в сердцах отпихнула Игги: увидев хозяйку, бедняга приветственно помахал хвостом, но ответной ласки не дождался. Кристина знала этот отрывок: «Дуэт цветов» из оперы Делиба «Лакме».
На столикё лежал футляр от CD. Еще одна опера.
Он приходил…
Ужас костлявой лапой вцепился женщине в горло, и она инстинктивно отступила назад. А музыка звучала все громче, заполняя каждый уголок квартиры.
И все‑таки, несмотря на страх и отчаяние, из самой глубины ее существа рвалось на волю совсем иное чувство.
Опустошительная ярость, подобная цепной реакции, взрыву ядерного котла, достигшего критической массы. Красная пелена заволокла взгляд Кристины, гнев вырвался наружу и разгорелся, как пожар в сухом сосновом лесу. Она ухватилась обеими руками за стереосистему, дернула что было сил, вырвав провода, и жалобная мелодия стихла. Дав волю чувствам, оглохнув и ослепнув, хозяйка швырнула ни в чем не повинную машинку через комнату и заорала:
– ДА ЧТО ВАМ ОТ МЕНЯ НУЖНО, В КОНЦЕ‑ТО КОНЦОВ? ИДИТЕ К ЧЕРТУ! СКОПИЩЕ УРОДОВ!
ИДИ‑И‑ИТЕ К ЧЕ‑Е‑ЕРТУ‑У‑У!!!
«Жалко, что сегодня воскресенье», – подумал Сервас. Ему нужно было сделать несколько звонков и кое с кем увидеться. Все это, впрочем, было не так важно – просто он никогда не любил воскресенья.
Мартен гулял по заснеженной лесной аллее, вившейся среди корявых дубов и грабов. Золоченые и рыжие листья украшали землю затейливым узором. Полицейский хорошо помнил скучные зимние вечера своего детства. Телевизора в доме не было – отец наложил на него вето, а домашних компьютеров тогда не существовало. Если в гости не приходили товарищи, Мартен уныло слонялся по комнатам – пасмурно на улице, хмуро на душе. Его отец – он был учителем литературы и закрывался в кабинете с книгами, а мать проверяла тетради или готовилась к понедельничным занятиям с первым или вторым средними классами.[53]От тех серых дней у Серваса навсегда остался привкус одиночества и скуки, двух худших врагов человека.
Итак, он бродил по лесу и размышлял о смысле двух подсказок, присланных ему загадочным корреспондентом. Номер 117 в отеле и космическая станция… Селия Яблонка бывала среди космонавтов и исследователей. И она покончила с собой в вышеупомянутом гостиничном номере. Ладно. Как связаны два этих факта? Совершенно очевидно, что аноним хорошо осведомлен. Так почему бы просто не «слить» информацию Мартену? Почему не объявиться? Возможно, этот человек опасается за себя? Или связан профессиональной тайной? Сыщик прокрутил в голове эту идею. Адвокат? Врач? Полицейский?
Ничего… Неужто он утратил нюх и хватку? Делать выводы, строить гипотезы, экстраполировать… Это все элементарные операции – хитрость в том, что нужно всегда продвигаться чуть дальше, немного дальше… Майор понимал, что его интерес к этой истории спровоцирован скукой и вынужденным бездействием. Сейчас в нем говорил ребенок. В детстве они с товарищами выдумывали целые истории об обитателях своего квартала, сами начинали в них верить и искали несуществующие приметы и доказательства. Он что, впал в детство?
Продвигаться чуть дальше…
Орбитальная станция: космос, звезды, космонавты (или правильней называть их астронавтами?)… Художница‑самоубийца, параноик… или нет. На шаг дальше… Полицейский знал, откуда и как следует начать: расследовать не самоубийство, а убийство. Примем это за данность. Первый этап: родители.
Лакме
Она трясла Макса, пока бродяга не открыл глаза. Он с подозрением взглянул на окружающий мир и явно изумился, узнав ее:
– Кристина, что вы здесь делаете? Который сейчас час?
Он лежал, закопавшись в коробки и натянув на голову одеяло на манер шерстяного бедуинского плаща. Журналистка посмотрела на тротуар и чуть не подпрыгнула: стаканчик стоял справа…
– Вам пора размяться, – сказала она, выдохнув облачко пара. – Жду вас у себя. Через пять минут. Угощу горячим кофе.
Макс явно удивился, но женщина ничего не стала объяснять. Она перешла на другую сторону дороги и поднялась в свою квартиру. Через три минуты раздался звонок в дверь.
– Ужасно выглядите… Ну и холодрыга! – поежился стоящий на пороге бездомный. – Я бы съел тарелку супа.
Он направился в гостиную – «Как к себе домой!» – раздраженно подумала хозяйка, – а Макс устроился на диване, даже не сняв замызганное пальто. Из одного его кармана торчала грязная тряпка – возможно, носовой платок, из другого – книга с загнутыми уголками. Кристина прочла фамилию автора – Толстой.
– Вы заснули, – сказала она. – И пропустили того, кто приходил.
Бывший учитель явно удивился и поскреб ногтями седеющую бороду – возможно, хотел унять зуд.
– По ночам я сплю, как и все люди, – заметил он. – Хотите иметь круглосуточную защиту – обратитесь в охранное агентство.
На секунду Штайнмайер захотелось выставить наглеца за дверь.
– Почему вы поставили стаканчик справа? – спросила она, сдержавшись.
Бездомный покачал головой и нахмурился. Вид у него был озабоченный. Он задумчиво пожевал пластиковую мешалку для кофе и объяснил:
– Один тип несколько раз прошел мимо меня, постоял минут пять – смотрел на ваш дом, потом вошел… Судя по всему, он знал код.
– Возможно, это был один из жильцов?
– Нет. – Тон бродяги стал категоричным. – Я знаю в лицо всех, кто обитает на нашей улице. Но не его. Это был он. Тот парень, которого вы ищете.
Кристина помертвела:
– Почему вы так уверены?
Гость посмотрел ей прямо в глаза, не переставая грызть палочку:
– Вы были правы: у вас проблемы – и очень серьезные. Я не знаю, кто этот тип, но он… Настоящий бандит. Жестокий и злой.
– С чего вы взяли?
– Я схватил его за штанину и попросил денежку, хотя точно знал: он не из тех, кто подает. Вообще‑то я всегда точно знаю, кто кинет монетку, а кто пройдет мимо, да еще и обругает. Я просто решил выяснить, с кем мы имеем дело, что это за человек… Ну так вот… он остановился и посмотрел на меня…
Макс наконец вынул ложечку изо рта и продолжил:
– Видели бы вы этот взгляд… Он наклонился и ухватил меня за воротник. Сказал: «Тронешь меня еще раз, и я отрежу тебе все десять пальцев – один за другим – в темном месте ржавыми ножницами, а рот заткну, так что воплей твоих никто не услышит». И знаете что? Он не блефовал. Я видел его глаза совсем близко. Ах да, еще одно: он бы сделал это с наслаждением. По улицам ходит много жестоких людей, и я с ними сталкивался. Но этот хуже всех. Не знаю, чем вы ему насолили, но, если он ваш враг, идите в полицию.
Журналистке показалось, что кислота разъела ей желудок. Ноги у нее стали ватными. Она посмотрела на Макса, и он увидел в ее глазах отчаяние.
Странный друг Кристины не знал, что полиция ничем ей не поможет.
– А что еще я могу сделать? – вздохнула она.
В серых глазах бездомного снова мелькнуло удивление.
– Почему вы не хотите обратиться к легавым?
– Это вас не касается.
Бродяга неодобрительно покачал головой.
– Ладно… Выбор невелик. Исчезните на какое‑то время. Туда, где этот тип не сможет вас найти. Знаете, кто он?
– Нет. Опишите его.
– Уверены, что не знаете своего врага? – недоверчивым тоном поинтересовался Макс. – Ему лет тридцать, маленького роста – очень маленького. И взгляд у него как у законченного психа. И еще – странная татуировка на шее.
Штайнмайер вздрогнула. Смутное воспоминание… Она подумала о татуировках на долговязом теле Корделии. Нет, не то. Было что‑то еще, совсем недавно. «Он маленького роста… очень маленького» – так сказал великан Макс, испугавшийся человека на голову ниже себя.
– Татуировка? Какая именно? – уточнила женщина.
– Необычная. Вроде как Богоматерь с нимбом вокруг головы. Знаете Андрея Рублева?
Кристина покачала головой – нет.
– Это самый знаменитый русский иконописец, – объяснил ее собеседник. – Так вот, татуировка похожа на одну из его Мадонн…
«Я его знаю! Я уже видела эту татуировку – не помню где …» – мучительно соображала журналистка. Где же? Где она его видела? В «Гранд‑Отеле Томас Вильсон»… Когда выходила из лифта после встречи с Лео… Она толкнула странного человечка с Богоматерью на шее. Значит, он за нею следил… Мадемуазель Штайнмайер думала, что замела следы, но ошиблась.
Эта мысль привела ее в отчаяние. А вдруг он и Лео вычислил?
– Что это? – Голос Макса прозвучал как сквозь вату.
Кристина проследила за его взглядом – он смотрел на футляр от CD‑диска.
– А вы не знаете? – усмехнулась она.
– Знаю. Еще одна опера.
– И снова о самоубийстве?
– Н‑ну, можно сказать и так. Героиня, молодая индуска по имени Лакме, кончает с собой, съев ядовитый дурман, когда понимает, что ее возлюбленный Джеральд решил остаться верен долгу английского офицера и возвращается к своим.
Женщина побледнела.
– В чем дело? Я вас расстроил? – удивился ее гость.
– Вы сказали – Джеральд?[54]
– Да, именно так. Кого‑то из ваших знакомых зовут так же?.. Господь милосердный, Кристина, на вас лица нет!..
– Вот, выпейте… Нужно вызвать врача.
– Спасибо, мне уже лучше. – Штайнмайер взяла у Макса из рук стакан с водой.
– Так вы знаете какого‑нибудь Джеральда? – повторил бродяга свой вопрос.
Журналистка кивнула.
– Он – человек с татуировкой? – уточнил мужчина.
Его собеседница покачала головой.
– Не хотите об этом говорить? – не отставал бездомный.
Мадемуазель Штайнмайер заколебалась:
– Пока нет… Спасибо за все, что вы делаете, Макс. Простите, что злилась и была к вам несправедлива.
Бывший учитель бросил на нее озабоченный взгляд:
– Кристина… До сегодняшнего дня я не был уверен, что мне стоит верить вашей истории, но теперь… Я видел глаза этого человека. Я знаю таких типов: они похожи на бойцовских собак. Как вы думаете, что он сделает в следующий раз? Как далеко готов зайти? Рано или поздно мерзавец вернется к своей «работе» – он последователен, как все безумцы. Вам нужна помощь, пойдите в полицию!
– Не тратьте время на уговоры, Макс. У меня есть вы. И еще один человек. Умный и сильный, уж точно не слабее этой сволочи.
Женщина повысила голос, как будто пыталась убедить саму себя. На мгновение ей показалось, что в серых глазах ее собеседника мелькнула досада, но это наверняка была только игра ее воображения.
– А теперь я хотела бы побыть одна, если не возражаете, – попросила она.
Макс поджал губы и кивнул, после чего медленно поднялся и пошел к двери, но на пороге обернулся:
– Если понадоблюсь – вы знаете, где меня найти.
Когда он покинул квартиру, Кристина долго сидела неподвижно, пытаясь успокоиться. Она не понимала, что происходит, – во всем этом не было ни малейшего смысла. Бродяга считает незнакомца профессиональным преступником. Какого рода? Мафиозо, вором, наемным убийцей? Татуировка наводит на мысль о русских бандитах или о латиноамериканских гангстерах из телесериалов.
Штайнмайер вспомнила Жеральда, и ее снова ужалила обида. Что преследователь знает о ее отношениях с женихом? Это он снимал Денизу и Жеральда? Зачем намекать на Жеральда, прислав очередную оперу? Это не совпадение… Жеральд – часть уравнения… Кристина почувствовала, что ее рассуждения снова приобретают параноидальный оттенок, и переключилась на Денизу. Могла аспирантка нанять бандита, чтобы запугать соперницу, заставить ее отказаться от любимого человека? Абсурд. Притом смехотворный. Такое бывает только в кино. «И в передачах типа “Введите обвиняемого”, – произнес тоненький голосок в голове журналистки. – То есть в реальной жизни, дорогуша…»
Женщина попыталась отмахнуться от него, но надоеда не успокоился: «…ревность, зависть, месть – самые распространенные побудительные причины… Вспомни адвокатов, которых ты приглашала на передачу, вспомни их истории: ты удивишься, старушка, на что некоторые люди способны под влиянием ревности или приступа гнева…»
Что же ей остается, какой выбор? Кристина достала телефон и проверила сообщения и пропущенные звонки. Лео уже должен был связаться с ней. Он сказал, что наведет справки, мобилизует свои связи… Получилось у него что‑нибудь или нет? Только бы получилось…
Она не позволит психованному мерзавцу портить ей жизнь вечно.
Эта мысль взбодрила Штайнмайер лучше адреналина. Она отреагирует. Но не так, как думает ее преследователь… До сих пор он опережал ее на шаг, а то и на два, но Макс сообщил ей ценную информацию. Да. Она передаст Лео все, что услышала от бродяги, это во‑первых. У Лео есть знакомый частный детектив, который сумеет ею воспользоваться. А во‑вторых, она немедленно покинет свою квартиру. Макс был прав: здесь оставаться нельзя. Здесь, в этих стенах, она чувствует себя героиней Миа Ферроу из «Ребенка Розмари». Женщина словно наяву увидела, как негодяй входит в дом, писает на коврик, хватает Игги, ломает ему лапу, подкручивает батарею, вставляет диск с оперой в стереосистему… Она представила, как он вламывается ночью в квартиру – тумбочка, подставленная под ручку, вряд ли его остановит, да и засов тоже.
Вопрос в том, куда пойти. Может, собрать чемодан и попросить родителей приютить ее на несколько дней? Голос‑брюзга отреагировал без задержки: «Брось, подруга, ты же это не всерьез! Ты дошла до ручки, если первым делом подумала о них. Твои… родители? И что ты им скажешь? Что решила сменить обстановку? Развеяться?»
Голос был прав. «С чего это вдруг?» – спросят мама с папой и даже не попытаются скрыть, что возвращение великовозрастной дочери не входило в их планы. Она не может рассказать им, что в действительности происходит: легко представить, как отреагировал бы милый папочка, узнай он, что его дочь пригласила к себе домой бомжа! Если же она сочинит какую‑нибудь историю – не важно какую, – отец увидит в этом подтверждение своей правоты: он всегда считал младшую дочь слабачкой, которая ни за что не найдет своего места в жизни, и пусть бы лучше в живых осталась ее сестра. Он ведь именно так думал – разве нет? – когда напивался и мог признаться себе в своем… своем предпочтении?.. Что же до матери… Мамочка посмотрит на нее и задастся вопросом, где совершила ошибку, она воспримет неудачу дочери как собственное поражение.
Что угодно, только не это…
Хозяйка вернулась в гостиную и налила себе полную кружку кофе. В голову ей неожиданно пришла другая мысль… Она позвонит человеку, который, возможно, не обрадуется, услышав ее голос, но выбора у нее нет. Кристина нашла телефон Илана. Она знала, что в этот час ее помощник еще дома, а когда он ответил, услышала в трубке детские голоса.
– Кристина? – удивился радиожурналист.
В его голосе не было ни враждебности, ни недоверия – только удивление.
– Прости, что беспокою, – сказала его коллега, – но мне нужна услуга. Я знаю, у тебя из‑за меня проблемы, и пойму, если ты откажешься, но больше мне положиться не на кого. – И, не дав Илану времени ответить, она объяснила суть дела.
Он долго молчал – видимо, решал, как поступать, – но потом все‑таки заговорил:
– Ничего не обещаю… Посмотрим, что я смогу сделать.
– Кто это, папочка? – В трубке послышались голос маленькой девочки и звонок по второй линии.
– Никто, крошка. – Илан повесил трубку.
Телефон зазвонил, и Штайнмайер ответила на вызов:
– Слушаю.
– Кристина? Это Гийомо.
У журналистки оборвалось сердце: тон начальника был ледяным, как зима на Юконе.
– Вчера мне звонили из полиции. Задавали вопросы о тебе, сообщили, что ты сотворила. Я сразу связался с Корделией, и она объяснила, что сначала подала жалобу, а потом забрала ее. – Программный директор тяжело вздохнул. – Черт возьми, Кристина, как ты могла?! Это… это… Все знали, какой у тебя мерзкий характер, но такое… Не могу поверить… – Он скрипнул зубами. – Не приходи завтра утром на работу. И послезавтра. Никогда не приходи. Мы начнем процедуру увольнения в связи с тяжелым проступком и подадим судебный иск.
Пауза.
– Эта девочка считает, что ты достаточно наказана, но я не так великодушен: твое поведение серьезно подорвет репутацию станции, – добавил Гийомо. – Советую найти хорошего адвоката. Грязная чокнутая шлюха…
Лейтмотив
Сервас не мог припомнить, когда на равнине выпадало столько снега. Выступавший по радио синоптик так увлеченно рассказывал о том, что количество осадков является беспрецедентным, как будто сам же и наслал их на землю. Все по привычке связали это с изменением климата на планете. Холод, жара, наводнение, засуха… Журналисты обожали писать и говорить о глобальном потеплении – ничуть не меньше, чем об экономических кризисах, арабских революциях, разорении банков и ограблениях ювелиров…
Он ехал мимо белоснежных полей и оголившихся на зиму деревьев и слушал музыку старого доброго Густава. Серое небо с холмами тяжелых облаков казалось отражением земной тверди. Центральная часть региона была не такой живописной, как юг департамента, где природным подобием Великой Китайской стены высились Пиренеи, или лесистый Альбигойский край, или местность к востоку от Тулузы, спускающаяся к гостеприимному побережью Средиземного моря. Здешняя природа была… монотонной.
Сервас свернул с национального шоссе на узкую, всю в выбоинах и ухабах дорогу и через три километра увидел справа ферму. Он не торопясь ехал по снегу, надеясь, что в случае чего трактор вытащит его застрявшую машину.
Мартен припарковался у длинного жилого здания, выстроенного из серого цемента, явно не знавшего кисти маляра. Он вышел и сразу поднял воротник, защищаясь от холода. Глядя на дом, майор легко представил себе, какими были детство и юность Селии Яблонки в этом унылом месте, и мгновенно понял природу ее честолюбия. Честолюбие мечтательной девочки, воображению которой было тесно в этих рамках.
На пороге дома стояла крашеная блондинка. Она смотрела на незваного гостя с прищуром, и приветливости в ее глазах было не больше, чем в хриплом лае рвущегося с цепи пса.
– Добрый день, мадам. Я майор Сервас из полиции Тулузы, – представился Мартен. – У меня назначена встреча с мсье Яблонкой.
Женщина коротко, не сказав ни слова, кивнула в сторону большого хлева – до него было метров тридцать, – и сыщик пошел по месиву из грязи и снега, стараясь не попадать в рытвины, оставленные колесами тракторов. Миновав две распахнутые настежь металлические двери, он чуть не задохнулся от вони: по желобкам в полу стекала дымящаяся коричневая жижа.
– Проходите сюда, – позвал чей‑то голос.
Сервас посмотрел налево, где был отгорожен от остального пространства маленький кабинет. За стеклом перед экраном компьютера сидел седовласый мужчина. Его лежавшая на мышке рука была в голубой латексной перчатке. «Как у хирурга или эксперта‑криминалиста», – подумал полицейский и вошел в крошечное помещение. На экране выстроились колонки цифр, а на стене, на белой доске, маркером было записано несколько рекомендаций – совсем как в рабочем бюро криминальной полиции.
– Буду к вашим услугам через несколько минут, только проверю робота, – сказал мужчина. – Нужно взглянуть на ночные результаты.
– Робота? – удивился Мартен.
– Да, доильного робота. – Фермер впервые повернулся к посетителю и бросил на него острый взгляд, такой же недовольный, как и у его жены. – Вы сыщик из города, сразу видно… Покажете удостоверение?
Сервас был готов к этому вопросу. Он сунул руку в карман куртки, достал карточку и протянул ее седовласому. Тот взял ее, не снимая перчатки, сдвинул брови, сличил лицо на фотографии с лицом гостя и отвернулся к экрану:
– Простите, что задерживаю, но я должен позаботиться о коровах.
Майор кивнул:
– Не беспокойтесь, я никуда не тороплюсь.
– Вот и хорошо.
– Значит, коров доит робот? – полюбопытствовал сыщик.
Хозяин встал.
– Идемте.
Они поднимались по центральному проходу, где за металлическими ограждениями задумчиво жевали сено десятки коров. Пар от их дыхания облачками поднимался к потолку. Отец Селии показал Мартену очередь из рогатых красавиц, выстроившихся хвост в хвост перед огромной машиной, совсем как автомобили на мойке. Одна из коров шагнула в аппарат, не переставая пережевывать сено, и большая механическая рука поднырнула под раздувшееся от молока вымя. Сначала цилиндрические щетки обработали соски, а потом загорелась маленькая красная лампочка, и каждый сосок попал внутрь пластиковой муфты, а корова даже не моргнула. «Наверное, привыкла», – подумал Сервас.
– Лазер распознаёт каждое вымя и дает роботу команду на дойку, – объяснил Яблонка.
– У вас большое стадо? – поинтересовался Мартен.
– Сто двадцать голов.
– А сколько стоит такая установка?
– Зависит от комплектации. От ста двадцати до восьмисот тысяч евро…
Сыщик вспомнил многочисленные истории о самоубийствах фермеров, задавленных бременем долгов.
– А когда их отсюда выпускают? – спросил он и получил безжалостный, как нож гильотины, ответ:
– Никогда…
Майор задумался о душевном здоровье коров и быков, пожизненно лишенных света дня. Каждое лето он видел, как пасутся на лугах «мясные» стада – светлые аквитанки, лимузенки… Даже коровы рождаются неравными. Фермеры учатся программированию, покупают роботов, управляющих хранением продукции и наверняка компетентных в куче других областей. Деревня утратила патриархальный облик, обзавелась компьютерами, планшетами, лазерами и видеокамерами.
– Вы ведь приехали не ради разговора о моих коровах… – заметил хозяин.
Сервас взглянул в его ярко‑голубые глаза, казавшиеся особенно блестящими на фоне морщинистой, задубевшей от загара кожи.
– Вы снова открываете дело? Почему? – спросил отец художницы.
– Нет, господин Яблонка, не открываем. Мне просто поручено проверить несколько старых дел, – солгал полицейский.
– Зачем?
– Это называется административный надзор.
– Не понимаю, чем вас – или ваше начальство – заинтересовала история с моей дочерью.
Сервас ответил вопросом на вопрос:
– Она выросла здесь?
Его собеседник вымученно улыбнулся.
– Я знаю, что вы думаете, – буркнул он.
– Неужели?
– Вот что я вам скажу, господин полицейский… Мы тут занимаемся конкретным делом. Не спекулируем несуществующими деньгами, не продаем ненужных товаров людям, которые почему‑то решили, что не могут без них обойтись. Мы работаем день и ночь. Возможно, только мы и помним о существовании реального мира. И за это нас хотят уничтожить. Но Селия росла среди книг. Приди мне в голову глупая мысль пригласить вас в свой дом – чего я не сделаю, – вы бы увидели, что он заполнен книгами – прочитанными, с пометками на полях… Селия обожала книги. И мы всегда поощряли ее тягу к чтению… У моей дочери были честолюбивые мечты – но не потому, что она хотела сбежать из родного дома, и не ради того, чтобы превзойти родителей. Нет, она просто хотела, чтобы мы ею гордились. Моя дочь возвращалась сюда всякий раз, когда нуждалась в глотке свежего воздуха и поддержке. Весной в наших местах царит красота, и это был любимый уголок Селии на Земле…
Сервас посмотрел на очередную корову, занявшую место у машины. Она все время переступала ногами то вперед, то назад, и муфты снова и снова запускали программу «поиск». В споре с техническим новшеством животное – увы – обречено на проигрыш.
– Селия часто сюда заходила? – спросил он. – Или держалась в сторонке?
Фермер наградил его неприязненным взглядом.
– Она была против установки автоматической системы, – произнес женский голос у него за спиной. – Говорила, что держать коров взаперти, как арестантов, бесчеловечно. И, наверное, не ошибалась… – Хозяйка фермы посмотрела на мужа с укором. – Селия была очень умной молодой женщиной. И уравновешенной. Пока не встретила того типа.
Сыщик резко повернулся к ней:
– Какого типа?
– Не знаю. Мы никогда его не видели. Думаю, важная шишка. И женатик. Дочь не хотела это обсуждать. Сказала только, что встретила потрясающего, необыкновенного мужчину. Сначала она была счастлива. Но потом настроение у нее стало меняться…
Сервас вспомнил слова директора общественного центра.
– Селия никогда не делала глупостей – не то что другие подростки, – продолжала фермерша. – Она была робкой и усидчивой. Потому‑то и начала дурить, когда выросла, встречалась с сомнительными личностями… Нескольких мы видели – жалкие типы, притворяющиеся крутыми.
В глазах фермера плескался гнев. Он разъедал его, как рак, отравлял кровь, подобно мышьяку. Скорее всего, этот человек был вспыльчив от природы, но после смерти дочери окончательно лишился самообладания.
– В какой‑то момент Селия расцвела, выглядела счастливой, – заговорил он. – Была счастливой, насколько мне известно. К ней пришел профессиональный успех, и это придало ей уверенности. Мы хорошо ладили. У меня… у нас не было других детей, и я всегда баловал Селию.
Он посмотрел на свои сильные загорелые руки с набрякшими венами.
– Селия не рассказывала, с кем встречается, – вновь вступила в разговор мать художницы. – Мы не задавали вопросов, но однажды она захотела открыться, сказала, что встретила человека, который нам понравится. Пообещала нас познакомить – когда‑нибудь, когда исчезнут препятствия. Да, именно так она это назвала. Мы сразу поняли, что у него есть семья, и сказали себе: малышка выросла, но в любви осталась по‑детски наивной и ее снова и снова будут обманывать…
Она помолчала, пытаясь справиться с волнением, и продолжила:
– В последние месяцы ее мучила депрессия. Она отказывалась говорить на эту тему, но я видела, что моя дочь пугается собственной тени. Чего‑то боится. Чего‑то или кого‑то. Но я никогда не думала, что она… что она…
Мартену, показалось, что время замедлилось и что даже молоко течет в бидоны быстрее бесконечно длинных минут.
– Вы уверены, что совсем ничего не знаете о ее друге? – уточнил он.
– Однажды она сказала странную вещь, – вспомнила его собеседница. – Назвала его настоящим ковбоем: космическим ковбоем. Как‑то так… Я не поняла, что она имеет в виду. Дочка часто говорила загадками.
Майор посмотрел на отца Селии, вспомнил фотографию из коробки – снимок орбитальной станции – и ощутил внутреннюю дрожь… Фермер поднял глаза, и сыщика поразил горевший в них огонь.
– Если наша дочь действительно покончила с собой, что вы здесь делаете, зачем приехали год спустя? – потребовал объяснений старый фермер.
– Я же объяснил – рутинная проверка, – отозвался полицейский.
– Не морочьте мне голову. К чему все эти вопросы? Дело снова открыто или нет?
– Нет. Расследование закончено.
– Вопрос закрыт?
– Да.
– Ясно. Тогда убирайтесь, инспектор, лейтенант, комиссар – или кто вы там такой: убирайтесь немедленно!
Сервас остановился у входа в Космический центр Тулузы, похожий на пункт уплаты дорожной пошлины и увенчанный затейливой эмблемой, символизирующей планету и ракету‑носитель.
Центр находился на территории огромного научного комплекса, расположенного к востоку от Университета Поля Сабатье. Здесь были лаборатории, инженерные училища и аэрокосмические предприятия. Именно так сыщик представлял себе американский кампус: молодые люди на велосипедах – студенты, инженеры, программисты – и широкие, обсаженные деревьями проспекты. Антенны на крышах, функциональные, взаимозаменяемые здания, а в качестве пейзажной декорации – один или два самолета на лужайках. Два охранника в синей форме перешучивались у въездных ворот и очень напоминали статистов из телевизионного шоу. Мартен опустил стекло и объяснил, что у него назначена встреча с директором. Охранник забрал его удостоверение, выдал взамен бейджик посетителя, на котором была указана фамилия человека, с которым ему предстояло встретиться (вероятно, на тот случай, если гость заблудится), и предложил оставить машину на стоянке слева от входа.