Секта Хинаяна не проявляет интереса к будущему и прошедшему: весь мир, как земной, так и небесный, она рассматривает в настоящем времени. Идеалом этой секты является превращение человека в будду. Секта Хинаяна не признает перевоплощений: жизнь алоханей вечна, смерть отсутствует, т. е. нет будущего, нет прошедшего, а настоящее бесконечно.
На базе Махаяны в Тибете и Монголии возник ламаизм (или тибетский буддизм), ставший религией маньчжурских императоров и высших сановников. Тибетское слово «лама» означает «высший». Этим словом именовались буддийские монахи в Тибете и Монголии.
Вся система будд, бодисатв, святых и священных стражей в равной мере относится как к буддизму, так и к ламаизму; их философские воззрения на мир идентичны. Различие же между ламаизмом и буддизмом не в содержании, а в форме: буддизм на первое место ставит концептуальную сторону религии; в ламаизме первое место отводится ритуальному, обрядному учению. Для ламаизма характерен культ хубилганов («перевоплотившихся» в людей будд и бодисатв) и лам.
Ритуалы и обряды ламаизма необычайно сложны и разнообразны: они служат ламам средством постижения «мудрых истин Шакьямуни», которые необходимо знать, чтобы, следуя по пути беспрерывного самоусовершенствования, через тысячи перевоплощений достигнуть «блаженного небытия» — нирваны.
Будды и бодисатвы, как существа божественные, не могут общаться с людьми. Исключение составляет далай-лама, который почитается в Тибете как земное воплощение бодисатвы. В VII в. н. э. буддизм из Индии и Китая проник в Тибет, где он утвердился в форме ламаизма.
Буддийское духовенство в Тибете разработало учение о «живых богах»: бодисатвы спускаются на землю и устанавливают «тесную связь» между божественной и земной сферами. Учение о воплощении богов в людей тесно переплетается с верованиями о перевоплощении людей вообще. В соответствии с этим высокие духовные лица буддийской церкви являются земным воплощением божеств или святых. После смерти такого духовного лица его душа воплощается в плоть вновь родившегося человека.
Человек, достигший нирваны, становился буддой; человек, приближавшийся к нирване, — бодисатвой. Движимые состраданием к живым существам, будды и бодисатвы время от времени сходили на землю, чтобы помочь людям отрешиться от всего мирского и приблизиться к нирване. Это достигалось путем воплощения будд и бодисатв в том или ином человеке. Приняв облик человека, божества не торопились покинуть грешную землю.
Самое высокое духовное лицо в Тибете — далай-лама («великий лама»). Он почитается как земное воплощение бодисатвы; второе место занимает панчен-лама — высший авторитет в чисто религиозных вопросах.
Когда умирает далай-лама, его дух якобы вселяется в плоть родившегося младенца. Высшие ламы начинают искать младенца, в плоть которого вселился дух умершего. До совершеннолетия далай-ламы Тибетом управляли регенты — представители высшего духовенства. Они использовали далай-ламу в своих корыстных целях. Если же он оказывался неугодным, его умерщвляли. Так, например, в 1855 г. 11-й далай-лама был умерщвлен в 18-летнем возрасте, а в 1875 г. 12-й далай-лама — в 20-летнем.
* * *
Буддизм проник в Китай в начале нашей эры и на первых порах был встречен враждебно, поскольку он считался чужеземной религией с совершенно незнакомыми тогда китайцам представлениями о жизни и смерти.
Основными противниками буддизма выступали конфуцианцы, которые не хотели признавать никого, кроме Конфуция, и никаких догм, кроме провозглашенных им и его учениками. Они отвергли буддизм, как отвергалось в Китае вообще все иностранное, а значит, варварское и не культурное.
Проповедникам новой религии пришлось преодолеть всевозможные препятствия, прежде чем буддийские догмы стали «родными» для верующих китайцев. Надо было перевести на китайский язык огромное количество замысловатых буддийских текстов с их сложной терминологией. Учение Будды во многом принципиально расходилось с взглядами Конфуция, который надеялся при помощи своего учения создать счастливую, гармоничную жизнь на земле. Буддисты же рассматривали жизнь как непрерывную цепь страданий, поэтому, по их представлениям, человеку следовало отрешиться от земных забот и мечтать о блаженстве в загробном мире.
Китайцы с древности совершали длительные поездки в Индию для изучения индийских религиозных и научных трактатов. Во времена Танской династии монах Сюань Цзан в 629 г. н. э. направился в Индию за буддийскими книгами (сутрами). Вернувшись через 17 лет домой, он всецело посвятил себя переводам сутр на китайский язык, внеся значительный вклад в распространение буддийской культуры в Китае.
Постепенно влияние буддизма распространилось во все уголки Китая. «Буддизм, — писал академик В. М. Алексеев, — привлек к себе стихию народной веры главным образом организованным наглядным культом загробной жизни.
Конфуцианство усердно занималось похоронными обрядами, на этом все кончалось. Оно не сообщало народу, что будут делать мертвые… Буддизм же покорил народную религию заботой о загробной жизни и стройным величественным ритуалом, пением, музыкой, помпой… Буддизм пленил воображение бесчисленными и иногда весьма поэтичными легендами о загробной жизни».
Традиционные китайские религиозные верования в какой-то степени страдали недостатком наглядности. Этот недостаток и был восполнен буддизмом с его неисчерпаемым запасом легенд и непосредственно действующим на человеческие чувства культом божеств, запечатленных религиозной иконографией. Буддийский культ воспринял и древние народные заклинания, обращенные к многочисленным богам и духам. В буддийской обрядности широко используются изобразительное искусство, музыка, ритуальные танцы и т. д. Жречество, храмы богов и культ их изображений возникли в Китае под влиянием буддизма. Простому китайцу импонировал буддизм, выступавший против господства одного человека над другим, против жестокости и жадности, проповедовавший милосердие ко всем живущим на земле, простоту и экономию в жизни.
Проникнув в Китай из Индии, буддизм на протяжении многих столетий подвергался «окитаизированию» и, естественно, приобрел ряд новых черт и особенностей.
О необычайно широком распространении буддизма в Китае можно судить по тому, как много буддийских монастырей и храмов было построено в разное время почти во всех районах обширной страны.
Буддийские храмы, как и даосские, состояли из одного или нескольких ромбовидных приземистых зданий, на которые как бы давили высокие, непропорционально большие крыши. Здания обносились высокой стеной, покрытой цветной черепицей. Между зданиями находились обширные мощеные дворы.
Перед главным зданием храма обыкновенно возвышался каменный помост, или паперть, с колоннадой из толстых столбов. Такие столбы можно было встретить возле императорских дворцов, казенных зданий и частных домов. Они изготавливались большей частью из кедра, доставляемого из Индокитая и с Филиппин. Столбы устанавливались также внутри храма, где они поддерживали стропила и резной потолок. Стены храмов, ограда и столбы окрашивались в красный цвет.
Храмы обычно сооружались на склонах гор, около шумящих потоков, откуда открывался вид на лежащую внизу долину, либо вблизи селений, либо у городских стен. Почетное место внутри храма отводилось скульптурным изображениям трех главных будд. Посредине восседал Будда настоящего, а по бокам от него — Будда прошлого и Будда будущего. На лицах у всех троих — бесстрастно-благодушное выражение. Лики остальных божеств искажены гневом и свирепостью. Общее число идолов, обитавших в отдельных храмах, доходило до тысячи.
По воззрениям буддистов, белый и желтый цвета символизируют покой, умиротворенность духа; красный, голубой и черный — страх, беспокойство, смятение. Обычно изображения божеств окрашивались в белый цвет, злых духов — в черный.
Непременной принадлежностью храма была парадная арка (пайлоу), посвященная какому-нибудь божеству. Через такие арки во время торжественных процессий выносили статуи божеств, через них в храм входил император. Парадные арки нередко воздвигали также отдельно, вне территории храма, как памятники, имеющие самостоятельное значение.
В буддийских храмах роль посредников между богами и людьми исполняли монахи.
Послушник, готовившийся стать буддийским монахом, обязан был соблюдать строжайшие обеты: не вступать в брак, не лгать, не приобретать предметов роскоши, не принимать участия в танцах и театральных представлениях, не сидеть на высоких и роскошных сиденьях, не принимать пищу в неположенное время, не владеть скотом, золотом, серебром и драгоценными камнями; в женщинах послушник мог видеть только матерей и сестер. Когда юноше исполнялось 20 лет, ему брили голову и облекали в рясу.
Желавший принять сан сначала в течение трех лет изучал священные книги. После этого он направлялся в храм. Настоятель подводил его к изображению Будды. Посвящаемый становился на колени и объявлял, что он добровольно принимает монашеские обеты.
Чтобы сделаться буддийским монахом, нужно было, помимо соблюдения обетов пройти и соответствующие испытания. Иногда для проверки воли и терпения к бритым головам испытуемых прикладывали раскаленные угольки (по числу клятв, которые приносил будущий монах). Эти угольки крепко прижимали к темени, после этого на голове надолго оставалось несколько пятен — символ долготерпения. Затем жрецы брали три курительные свечи, обмакивали их в растительное масло, ставили на голову посвящаемому и зажигали. Будущий монах испытывал сильную боль, но не должен был двигаться. Шрамы от такого испытания оставались на всю жизнь. Если испытуемый позволял себе хотя бы пошевельнуться, его не принимали в монастырь. Успешно прошедший испытание становился монахом, и ему выдавалось свидетельство об этом.
При богослужении буддийские монахи одевались в желтого цвета шелковые или хлопчатобумажные облачения с большими отложными воротниками и широкими рукавами. В остальное время они носили халаты такого же покроя, но пепельно-серого цвета.
Чтобы достичь совершенства и познать сущность буддийского учения, от монаха требовалось созерцание и уединение. В буддийском наставлении говорилось:
«Если хочет монах быть любимым, почитаемым и уважаемым своими учениками, пусть он, братья, будет праведником, живет в мире духовном, пусть не забывает радостей созерцания, вникает в глубь вещей, уединяется.
Если хочет монах достичь избавления, жить внутренней жизнью, не связанной плотью, пусть он идет путем правды, проживает в мире духовном, не забывает радостей созерцания, вникает в глубь вещей, уединяется.
Если хочет монах внимать ясным и божественным слухом, превышающим людской, гласы человеческие и небесные, близкие и далекие, пусть он идет путем правды, проживает в мире сердечном, не забывает радостей созерцания, вникает в глубь вещей, уединяется».
Американский востоковед К. Вильямс, посетивший буддийский храм в Китае в конце XIX в. так описал «работу» монахов: «По обе стороны алтаря стояли по семь монахов. Всего их было четырнадцать человек — вытянувшихся, неподвижных, со сплетенными пальцами и потупленным взором. Бритые головы и желтые одеяния придавали их позам торжественный вид. Медленное, на низких тонах, монотонное песнопение монахов могло вызвать торжественные эмоции верующих и отвлечь их мысли от мира сего. Трое монахов музицировали: один бил в огромный барабан, другой — в большие металлические тарелки, третий — в деревянный шар. Монахи стали на колени, склонились перед колоссальным изображением Будды и совершили челобитие. Затем встали, повернулись лицом к лицу и начали медленно напевать молитвы. Резко убыстрявшийся темп музыки и песнопения доходил до кульминации, а затем этот темп постепенно снижался и становился обычным».
У буддийских монахов непременно были четки, представлявшие собой пояс или ожерелье из жемчуга, изумрудов, рубинов, сапфиров, бирюзы, кораллов, янтаря, нефрита, слоновой кости, золота, серебра. Маленькие четки имели 18, а большие — 108 бусин одинакового размера.
Нередко буддийские монахи удалялись из монастыря, поселялись в уединении среди гор, жили в хижинах или пещерах. Они занимались только тем, что возжигали свечи перед божествами, повторяли молитвы и готовили себе простую и грубую пищу. Некоторые из них проводили долгое время в запертых комнатах или кельях. Свою уединенную жизнь они начинали с исполнения соответствующего ритуала… В назначенный день монах входил в комнату, двери в которую были опечатаны и на них наклеены полоски бумаги с написанными иероглифами — датами начала уединения и «выхода на белый свет». В стене такой комнаты делалось небольшое отверстие для передачи пищи.
Перед буддийским храмом неизменно водружалось каменное изображение фантастического животного, напоминавшего льва, стоящего или сидящего на задних лапах.
Львов на территории Китая не было. Появление их изображений связано с проникновением буддизма, в соответствии с символикой которого лев является защитником закона и стражем священных храмов. У входа в официальные учреждения также нередко устанавливали скульптуры львов — они служили средством запугивания демонов. Иногда каменные львы «охраняли» могилы императоров, их приближенных и других знатных людей.
Возле статуй будд обычно находилось много лампад и курительных палочек из сандалового дерева. Всякий входящий в храм должен был зажечь от горящей лампадки три курительные палочки и воткнуть их в пепел. Тем самым верующий как бы показывал свое преклонение перед образами небесных владык.
Одним из наиболее популярных храмов был храм Чэнвана — покровителя города. Если в остальные храмы верующие обращались с повседневными просьбами, то сюда приходили за советом по наиболее серьезным и неотложным делам.
Покровитель города Чэнван считался у буддистов посредником между землей, небом и адом. Он неотступно следил за добрыми и дурными делами своих подопечных в данной местности, о хороших делах докладывал небу, а о дурных — владыке ада. Это божество внушало верующим особый страх — ведь каждый боялся попасть в ад. Культ Чэнвана был непосредственно связан с поклонением богам ада, поэтому в его храме обычно помещались изображения ада и Страшного Суда.
Покровитель города якобы лучше всех остальных божеств умел разбираться в сложных и запутанных преступлениях, мог излечивать самые тяжелые болезни. Он был призван мстить за преступления и злые дела людей, так как постоянно общался с владыкой преисподней и являлся его представителем на земле. Наказания, насылаемые покровителем города на людей, — это лишь прелюдия гораздо более страшных мучений, которые ожидали грешников в аду. Ни одно злодеяние, ставшее известным покровителю города, не оставалось без возмездия. Идол находил тысячи способов наказать виновного. Болезнь кого-нибудь из домашних — это лишь первое предупреждение, а потом следовали куда более тяжкие испытания: то дела виновного приходили в полное расстройство, то умирал кто-ни-будь из его близких, то еще какие-нибудь несчастья начинали сыпаться на его дом.
Карая людей, идол заботился лишь о восстановлении попранной справедливости; он не считался ни со званием, ни с положением виновного, и поэтому никакие заслуги и никакое заступничество друзей не могли отвратить неминуемой кары.
Одной из важных обязанностей божества — покровителя города была забота о благе находившегося на его попечении населения. Если после продолжительной засухи чиновник молил небо о ниспослании на землю дождя, он должен был обратиться к посредничеству городского бога. Чиновник падал ниц перед его изображением, а буддийские монахи произносили в это время молитвы и заклинания. После богослужения обычно устраивалось шествие по городу. Впереди процессии несли бумажную куклу, изображавшую демона засухи, которую затем разрывали в мелкие куски или топили в реке.
Чтобы привлечь внимание богов к просьбам молящихся, использовались различные ударные музыкальные инструменты: гонги, барабаны, колокола — железные, медные или даже деревянные. Иногда применялись взрывающиеся хлопушки: предполагалось, что таким грохотом можно отпугнуть злых духов и разбудить дремлющих богов.
По китайскому обычаю, лучшее средство заслужить чье-нибудь благоволение — поднести подарок, и чем дороже, тем больше шансов на успех. Этот обычай соблюдался во всех случаях жизни. Например, поднесение подарка судье было совершенно обязательным. Наделяя идолов человеческими чертами, суеверные люди рассуждали так: раз подарки принимаются чиновниками, они должны быть приятны и идолам — ведь боги прежде были людьми и вряд ли, покинув землю, они сумели исцелиться от пристрастия к подношениям и взяткам. Поэтому каждому обращению к божеству предшествовало сжигание бумажек, имитировавших деньги. Эта процедура преследовала цель умилостивить идола и расположить его в пользу молящихся.
Когда кто-либо особенно хотел, чтобы его молитва была услышана, он приносил в жертву мясо или другие вкусные блюда. Жертвоприношение ставилось на алтарь перед божеством. Предполагалось, что бог, наслаждаясь ароматом, почувствует удовлетворение, а посему согласится уважить обращенную к нему просьбу.
Свои впечатления о храме, где находился бог — покровитель города, Дж. Макгован описывает так (передаем с некоторыми сокращениями):
«Войдя через одну из боковых дверей, мы заметили двенадцать сделанных из дерева фигур в человеческий рост каждая. Это была стража или слуги главного идола, исполнявшие различные его поручения. В их обязанности входило выяснить обстоятельства преступления, совершенного грешником, привести виновного к главному идолу, который определял меру наказания в соответствии с содеянным. Разрушительные силы времени и погоды оставили свой глубокий след на внешности этих фигур, и, чтобы вернуть им соответствующий вид, требовалось мастерство плотника и художника.
Пройдя мимо стражи, мы вступили в храм и на возвышении увидели главного идола. Если внешность его слуг оставляла желать лучшего, то об их повелителе этого сказать было нельзя. Покрывавшая статую позолота была подновлена, и вообще во всем чувствовалась забота о нем.
Лицо идола было сурово: казалось, он нахмурился и обдумывает решение по какому-то очень сложному делу. Такое выражение лица идола как нельзя более подходило к запутанным и темным делам, обыкновенно разбиравшимся в этом храме.
Рядом с главным идолом находилась другая статуя в рост человека — его секретарь или письмоводитель. С суровым, ученым видом он сидел за столом, держа в руках кисть, и писал что-то важное и серьезное. По народным представлениям, он ведет летопись всех злодеяний и преступлений, излагаемых на суде перед идолом — покровителем города. Записи секретаря должны храниться в архиве храма, а затем быть переданы в подземный мир, где каждому будет установлено соответствующее наказание…»
В день богослужения верующие небольшими группами направлялись в храм. Они несли корзинки со свечами и курительными палочками. Обычно все одевались в красивые чистые халаты — считалось неприличным и неуважительным показываться перед богами в повседневной одежде. Верующие надеялись, что одежда и скромное поведение произведут должное впечатление на богов.
Придя в храм, зажигали свечи и ставили их перед алтарем, а зажженные курительные палочки втыкали в золу курильниц, которые стояли перед каждой скульптурой. Тем самым давали знать богам о присутствии верующих в храме и их намерениях. Установив свечи и курительные палочки, верующий опускался на колени, совершал челобитие и произносил молитву.
Верующие общались с богами по-разному. Бывало и так. Человек хотел «посоветоваться» по поводу возникшего затруднительного положения. Он брал в руки открытую с одной стороны цилиндрическую коробку, наполненную множеством маленьких полосок бумаги, становился на колени перед изображением бога и начинал трясти эту коробку до тех пор, пока одна из бумажек не выпадала. На выпавшей полоске бумаги была написана цифра. В священной книге отыскивали соответствующее место и получали ответ — есть ли какой-либо выход из затруднительного положения или нет, будет достигнута поставленная цель или нет и т. п.
Передача решения важных вопросов на суд божий проходила только в храме бога — покровителя города, так как клятва, произнесенная здесь, имела для китайца особое значение. В другом месте он с легким сердцем мог поклясться много раз, хотя бы все, в чем он клялся, было ложью. Между тем суеверный страх перед мучениями в случае ложной клятвы заставлял даже самого отъявленного преступника поколебаться, прежде чем решиться дать клятву в храме покровителя города: ложная или даже легкомысленная клятва, произнесенная здесь, не оставалась безнаказанной.
Как-то раз бог-покровитель «покарал» жителя одного из южных городов Китая в начале XX в. за ложную клятву.
Богач приобрел в собственность родовое владение некой разорившейся семьи. Однако впоследствии счастье улыбнулось одному из членов этой семьи: он разбогател и решил выкупить потерянную собственность. Но богач отказался уступить владение и стал доказывать, что оно всегда принадлежало ему. Тяжба была передана на рассмотрение судье. Последний понял, что придется решать дело в пользу прежних владельцев, а это не приведет к миру: на стороне богача были деньги и влияние. Чтобы не вызывать осложнений, судья передал дело в храм покровителя города. В назначенный день перед идолом было приготовлено место для судьи, и обе стороны явились в храм. После предварительного разбирательства судья заявил: «Я вижу, что вы никогда не придете к соглашению. У каждого из вас имеются документы на землю, и каждый считает их действительными. Кто-нибудь, однако, должен быть не прав, и потому я предлагаю предоставить решение вашего дела на усмотрение идола».
Истец с радостью согласился на это предложение. Что же касается ответчика — богача, то, хотя он был недоволен таким поворотом дела, в конце концов ему пришлось уступить. Прислужники судьи были отправлены за необходимым в таких случаях белым петухом. Когда все было приготовлено, судья сошел со своего помоста, как бы предоставляя решение дела идолу.
Богач выступил вперед, держа в руках документ; рядом с ним стоял его слуга с белым петухом в руках; поодаль — сыновья, а также родственники богача и друзья, явившиеся на суд, чтобы поддержать его сторону.
Безмолвный идол с застывшим выражением лица и его секретарь с глазами, устремленными на свои рукописи, казалось, приготовились слушать тяжбу сторон. Богач произнес, как полагается, клятву, но в тот момент, когда он начал призывать на себя всякие несчастья и бедствия, если клятва его ложна, и отрубил голову петуху, раздался крик, и затем наступило всеобщее замешательство. Оказалось, что один из сыновей богача лежит на полу, пораженный параличом. Судье оставалось только заявить, что владение передается истцу, так как богач солгал.
О том, какую «работу» выполнял идол в храме, можно судить и по следующим описаниям очевидца.
…Вот в храм вошел китаец. По покрою его одежды и загорелому лицу можно было безошибочно угадать, что он пришел из деревни. Подойдя к идолу, он сделал движение рукой вокруг головы, от которого коса его размоталась и повисла. Это был знак уважения к идолу, так как, по буддийскому этикету, при обращении к божествам коса непременно должна быть опущена вниз. В руках у крестьянина были благовонные свечи. Он зажег их и воткнул в особую подставку, стоявшую перед статуей. Затем он сжег принесенную с собой связку бумажек, имитировавших серебряные слитки.
После этого крестьянин достал длинный бумажный свиток — прошение, обращенное к божеству, и громким голосом начал читать его. Речь шла о том, что его отец, умирая, оставил дом и землю ему и его младшему брату. Последний сбился с пути, стал играть в азартные игры и курить опиум. Растратив отцовские деньги, он подделал документы и полностью продал наследство богатому соседу. Далее в прошении рассказывалось, как крестьянин умолял соседа отказаться от земли, продавать которую его брат не имел права, но все было напрасно. Богатый сосед подкупил судью, и теперь вся надежда крестьянина была лишь на идола. Крестьянин молил идола отомстить за него соседу, навлечь на дом богача всевозможные несчастья и сделать его жизнь сплошным горем. Он молился, чтобы семью врага постигли неизлечимые болезни, чтобы его жена сделалась бесноватой, а дети — бездомными бродягами, чтобы богач разорился и кончил жизнь в самой ужасной нищете. Бедняк просил идола послать богачу невыносимые боли и страдания, которые бы непрерывно мучили его всю жизнь и прекратились бы лишь со смертью.
Прочитав вслух свою жалобу, составленную точно по образцу официальных прошений, крестьянин сжег ее перед идолом и сделал несколько поклонов. Он не надеялся вернуть назад отцовское состояние — оно безвозвратно потеряно для него. Но, по его понятиям, он пустил в ход такую силу, которая в конце концов доконает врага.
…В храм явились два китайца. Оба они выглядели весьма солидно, и по всему было видно, что прибыли сюда по очень важному делу. Один из них, мужчина средних лет, напоминал состоятельного торговца. Черные глаза его сверкали от гнева, и видно было, что он крайне возбужден. Из расспросов выяснилось, что недавно у него украли довольно крупную сумму денег, которые были спрятаны в доме. Деньги эти составляли весь капитал торговца: на них он вел торговлю и производил платежи. Собравшись в тот день утром достать деньги для уплаты по векселю, он, к своему ужасу, обнаружил, что они исчезли.
Так как никто, кроме приказчика, не знал, где спрятаны деньги, то, естественно, первое подозрение пало на него. В страшном волнении купец призвал приказчика к себе и потребовал вернуть украденные деньги, но приказчик стал отпираться и в доказательство своей невиновности предложил поклясться в храме покровителя города.
И вот они оба стоят перед идолом. Обвиняемый производит впечатление человека взволнованного, но, судя по тому, как прямо и открыто он смотрит всем в глаза, трудно заподозрить в нем вора. То, что он сам захотел явиться в храм покровителя города и поклясться в своей невиновности, также свидетельствовало в его пользу. Только отъявленные мошенники или люди с железными нервами способны были произнести в этом храме ложную клятву, не боясь тех ужасных последствий, которые их ожидают. В руках приказчик, по обычаю, держал белого петуха.
Церемония началась опять-таки с воскурения благовонных свечей и сожжения связки бумажек, имитировавших серебряные слитки. После этого купец прочел бумагу, в которой излагалось постигшее его несчастье и выражалось убеждение, что кражу денег совершил не кто иной, как его приказчик. Купец просил идола своим влиянием заставить вора вернуть деньги, а если тот не сделает этого, наслать на него такое наказание, которое ужаснуло бы всех соседей. После прочтения документ был сожжен.
Затем выступил обвиняемый. Заявив, что денег не брал и не знает, где они находятся, он стал призывать на свою голову мщение богов, если только окажется виновным, просил, чтобы вся его жизнь стала сплошным мучением. Пусть нищета будет его вечным уделом, пусть страшные несчастья обрушатся на его голову и пусть, наконец, его внезапно поразит смерть. С этими словами приказчик отрубил ножом голову петуху и бросил птицу на пол.
Через несколько дней после этого настоящий вор, очевидно опасаясь, что его постигнут все те несчастья, которые призывались в храме на голову грабителя, подбросил торговцу похищенные деньги, не открывая, однако, кто он. Тому было все равно, кто вор, раз деньги возвращены полностью. Но начатое дело уже не могло остановиться. Купец вынужден был отправиться в храм и заявить там перед идолом, что он неправильно обвинил человека. Новое заявление было сделано им с той же церемониальной торжественностью, как и первое. В заключение жалобщик благодарил идола за оказанную ему «скорую помощь».
…Старая китаянка, придя в храм, купила у жреца пачку благовонных свечей и направилась к статуе божества милосердия Гуаньинь. Остановившись перед статуей, старуха устремила на нее взор и долго стояла в молчании. Затем тихим голосом принялась рассказывать божеству про свои болезни. По ночам она не может спать, у нее пропал аппетит, и, несмотря на усилия докторов, здоровье ее ухудшается и ухудшается. Старушка просила Гуаньинь оказать благодеяние и вернуть ей утраченное здоровье…
В храмах происходили и такие сцены. Монах, «установив связь» с потусторонним миром, обращался к верующему со словами: «Ваш дедушка всеми помыслами стремится к свободе. Требуются деньги, чтобы наши молитвы смогли спасти его, вызволили его страдающую душу». Верующий давал требуемую сумму. Но монах становился еще настойчивее. Словно актер-трагик, он вскрикивал: «Еще немного усилий — и ваш дедушка будет освобожден! Вы слышите его мольбы и стенания! Неужели вы проявите скупость и откажетесь дать еще немного денег, чтобы спасти душу вашего дедушки?» Потрясенные способностью монаха сноситься с потусторонним миром, родственники отдавали все деньги, которые имели при себе, лишь бы душа усопшего обрела свободу.
Буддизм принес в Китай учение о рае и аде, о подземном царстве и загробном возмездии (следует при этом иметь в виду, что рай и ад одновременно являются атрибутами и даосизма). Буддийский рай по-китайски называется «мир высшей радости» или «чистая страна». Люди верили, что существовал «мир теней», который соответствовал земной жизни: души усопших наказывали там за дурные поступки и поощряли их достойные дела.
Буддийскому раю присущи обычные «райские признаки»: медовые реки, золотые деревья с необыкновенными плодами, вечная музыка, пение и блаженство. Особенность буддийского рая в том, что в нем отсутствуют женщины; если они даже и удостаиваются чести быть допущенными в рай, то сразу же превращаются в мужчин.