Мозаика из церкви Сан-Витале в Равенне, изображающая императора Юстиниана и его семью (фрагмент). Здесь изображена императрица Феодора с придворными дамами. В Равенне располагалась резиденция византийского наместника в Италии, и мозаики этого рода считаются одними из самых изысканных в мире
Подлог мог так и остаться незамеченным, если бы не был озвучен публично в 1435 году. Папа просто поспорил с человеком, с которым спорить не стоило. Это был Альфонс V, объявивший себя королем Неаполя, поскольку, как он утверждал, недавно умершая королева Джованна усыновила его. Папа оспорил это утверждение, и вскоре они стали лютыми врагами. Альфонс подумывал об арсенале средств, которые он мог бы применить против папы, как вдруг вспомнил о своем секретаре, юном прелате и весьма неоднозначной личности по имени Лоренцо Валла245 – 302. Имея за плечами звание профессора риторики Падуанского университета (это примерно как Массачусетский технологический институт сегодня), 29-летний молодой человек был одним из ведущих гуманистов своего времени.
Лоренцо Валла превосходно знал классическую латынь и изучил множество древних рукописей, которые произвели в то время революцию в представлениях о прошлом. Он по праву считался лучшим знатоком латыни, и в 1444 году написал книгу «О красотах латинского языка», которая три столетия подряд являлась своего рода справочным пособием по этому предмету. Таким образом, Валла был как раз тем человеком, который мог погрузиться в пучину темного прошлого церкви и подыскать компромат на пап для своего сюзерена.
Ни тот, ни другой, однако, никак не могли предполагать, во что все это выльется. Когда Валла принялся за лингвистическую экспертизу «Константинова дара», он обнаружил там ошибку на ошибке. Начать с того, что документ был написан на так называемой «варварской» латыни и уж точно намного позже эпохи Константина. В «Даре» встречалось упоминание Константинополя как «патриаршего престола», который в то время еще даже не был учрежден, и «золотой диадемы» Константина, хотя на самом деле на голове он носил только полотняный капюшон.
|
|
Работа Лоренцо Валлы с «Константиновым даром» была типичным примером того, как гуманисты изучали древние рукописи. Понять, что имелось в виду в тексте античного автора, значило изучить документ критически, проанализировав его грамматику и синтаксис, сопоставить с историческим анализом реалий того времени и здравым смыслом. Эти методы позволяли ученым выявлять подложные и переписанные варианты текста и составлять из них окончательный достоверный вариант. Это своего рода литературное упражнение впоследствии стали применять и для классических текстов, что во многом заложило основу научной революции, которая произошла век спустя. Однако, возвращаясь к нашему повествованию, заметим, что Лоренцо Валла своим открытием подверг себя смертельной опасности. Сделать то, что сделал он, и при этом уцелеть было делом немыслимым. Тем не менее ему это удалось и удалось потому, что у него был очень влиятельный друг на самом-самом верху.
Покровитель Валлы, Николай Кузанский, считался главным церковным мыслителем своего времени. Как и Валла, он учился в Падуанском университете и получил степень по каноническому праву. Рукоположенный в тридцать пять лет, в тридцать семь он уже стал папским посланником, самым молодым кардиналом в сорок пять и генеральным викарием Рима в пятьдесят восемь. Как один из ведущих юристов церкви он отстаивал интересы папства на Базельском соборе, а в 1434 году написал свой главный труд, в котором также оспаривал подлинность «Константинова дара». Однако, в отличие от Лоренцо Валлы, он сделал это в первую очередь для того, чтобы показать, что полномочия императора Священной римской империи не зависят от власти папы. Это было частью его позиции, состоявшей в том, что папы должны в большей степени полагаться на мнение церковных соборов. Кузанский симпатизировал Лоренцо Валле и, видимо, сыграл определенную роль в том, чтобы его оставили в живых после его разоблачений. И хотя церковь всячески препятствовала распространению информации о подлоге «Дара», эти сведения добавили аргументов к критике церкви, что в конечном итоге вылилось в протестантскую реформацию в следующем столетии.
|
|
Николай Кузанский был человеком, намного опередившим свое время. Задолго до Коперника246 – 128 он предположил, что Земля имеет форму сферы и вращается вокруг своей оси и вокруг Солнца; что небесные тела состоят из того же материала, что и Земля; что круговое вращение неба вокруг Земли только кажется наблюдателю. Задолго до Галилея247 – 130, 158 он бросал с башен предметы и рассуждал о том, как и почему они падают. И задолго до кого-либо он описал правила научного эксперимента, научился подсчитывать пульс, прогнозировал погоду, отстаивал бесконечность Вселенной, изобрел очки для чтения и, вероятно, даже предоставил данные для новой карты мира.
|
|
Возможно, последнее увлечение Кузанского связывало его с Паоло Тосканелли, однокашником по Падуанскому университету и величайшим математиком и географом своего времени. Именно Тосканелли отправил Христофору Колумбу карту, по которой тот должен был доплыть до Японии через Атлантический океан. Тосканелли и Кузанский дружили всю жизнь, Кузанский посвятил своему другу трактат по геометрии, а в 1464 году, когда Кузанский умер в маленьком итальянском городке Тоди, Тосканелли стал его душеприказчиком. Другим душеприказчиком выступил человек, который переносит нашу историю на следующую ступень.
Этого человека звали Фернао Мартин де Рориш, он был каноником из Лиссабона. Тосканелли состоял с ним в переписке с тех пор, как итальянцы провели обширную беседу о географии с делегатами-путешественниками из Португалии на Флорентийском соборе248 – 301 в 1459 году. В то время португальцы были самыми опытными мореплавателями и первооткрывателями новых земель – они открыли Мадейру, Азорские острова и острова Зеленого мыса, они уже достигали Африки в поисках пути на восток, и им оставалось всего шесть лет до пересечения экватора. Португальцы стремились установить прямой контакт с торговцами восточными специями, чтобы не платить турецким перекупщикам в Стамбуле249 – 91. Так теперь назывался захваченный в 1453 году турками Константинополь.
Необычайные успехи португальцев в мореплавании объяснялись тем, что они пользовались тщательно оберегаемой технологией плавания по широтам250 – 265. Они измеряли высоту Полярной звезды с помощью квадранта (это португальское изобретение) и определяли, насколько севернее или южнее нужной точки находится судно. Чем севернее двигался корабль, тем выше в небе располагалась Полярная звезда. Из своих путешествий на юг они добирались домой нехитрым способом – просто двигались на север, пока не достигали тридцать восьмой параллели, поворачивали на восток и рано или поздно достигали Лиссабона, который расположен практически точно под тридцать восьмым градусом северной широты.
Де Рориш служил секретарем специальной комиссии по навигации, созданной португальским двором для организации морских путешествий. В 1474 году португальцы достигли Гренландии, и Европа полнилась слухами о том, что португальские моряки предпринимают дальние плавания в Атлантику для испытания нового навигационного оборудования. Пожалуй, самым важным и самым охраняемым секретом был метод определения широты по положению солнца, который позволял кораблям ориентироваться при свете дня, особенно после пересечения экватора, когда Полярная звезда уже не видна на небосклоне.
Путешествие на восток в обход Африки представляло собой невероятно рискованное предприятие, поскольку наиболее короткий путь подразумевал не медленное плавание вдоль африканских берегов, а прямой курс в южную часть Атлантики. Двигаясь таким маршрутом, корабль терял из виду землю, а на такое не решался раньше ни один мореплаватель. На такой отчаянный шаг португальцев вдохновили сообщения их соотечественника и путешественника Перу да Ковильяна. Он свободно говорил по-арабски и был португальским шпионом в Марокко. По возвращении из своей секретной миссии он сообщил, что перец и имбирь выращиваются в Индии, а гвоздику и корицу привозят с островов, расположенных еще восточнее. Он также выяснил даты, в которые арабские корабли покидают индийские порты, чтобы попасть в муссонные ветра.
Когда в 1487 году мореплаватель Бартоломеу Диаш обогнул мыс Доброй Надежды, благодаря сведениям да Ковильяна португальцы уже знали, куда плыть дальше. Через десять лет, подстегнутый известиями о плавании Колумба, в свое знаменитое путешествие отправился Васко да Гама. Сначала он вышел в середину Атлантики и повернул примерно на тридцать градусов к югу, а затем пошел на восток и оказался всего в одном градусе от мыса Доброй Надежды. Навигация по Солнцу не подвела!
Меньше чем через шесть месяцев после возвращения Васко да Гамы, в 1500 году другой мореплаватель, Педру Авралиш Кабрал, отправился по тому же маршруту, но сильно отклонился на запад. Так 23 апреля 1500 года была открыта Бразилия251 – 94. Сразу за ним отправился еще один корабль и установил на бразильской земле португальский флаг. В 1501 году в Бразилию отплыла третья экспедиция под командованием итальянца Америго Веспуччи, давшего имя Новому Свету. Несколько лет спустя немецкий картограф Мартин Вальдзеемюллер назовет новый континент по имени мореплавателя – Америкой.
По первым сведениям о Бразилии складывалось четкое представление, что в стране нет ничего особо интересного кроме попугаев, голых туземцев и красильного дерева, тем не менее имелось одно очень важное обстоятельство. Там не было инквизиции. Бразилия стала первой страной Нового Света, где люди спасались от дискриминации. В нашем случае беженцами были португальские евреи, вернее бывшие евреи, поскольку в Португалии их под страхом пытки обращали в христианство. Португальские власти называли их «новыми христианами» и старались либо выслать из страны, либо всячески осложнить им жизнь.
Поэтому, когда группа «новых христиан» испросила разрешения уехать в Бразилию, у португальской короны появилась удобная возможность, с одной стороны, избавиться от них, а с другой – усилить свое присутствие в Бразилии (с оглядкой на склонную к заокеанской экспансии Испанию). В 1502 году консорциум «новых христиан» во главе с Фернанду ди Норонья получил монопольную концессию с условием посылать в Португалию не менее шести кораблей в год, обследовать в год не менее трехсот лиг территории, построить и содержать укрепления. «Новые христиане» стали первыми португальскими поселенцами в Бразилии и первыми основали плантации сахарного тростника в окрестностях Пернамбуко.
В ту эпоху возделывание сахара не было таким затрапезным занятием, каким оно может показаться нам сегодня. В XVII веке сахар ценился примерно так же, как сегодня нефть, и, владея сахарными плантациями в Бразилии, Португалия царствовала на сахарном рынке. Обладать сахарными плантациями было все равно, что обладать собственным печатным станком для денег. В 1630 году Пернамбуко, а затем и всю северо-восточную Бразилию заняли голландцы, и совершенно неожиданно для «новых христиан» их жизнь стала налаживаться. Голландцы считали, что никого нельзя преследовать по религиозному признаку, и в такой толерантной обстановке «новые христиане» вскоре и вовсе забыли, что когда-то отреклись от иудаизма.
Внезапно обретенная свобода вероисповедания значила для этих людей так много, что, когда португальцы попытались отбить территорию, евреи выступили на стороне новых голландских друзей. В конечном итоге голландцы проиграли, Пернамбуко был сдан и многие бразильские евреи перебрались в Новый Амстердам (ныне Нью-Йорк) и основали там первую в Северной Америке синагогу. Другие отправились в другой, старый, Амстердам, где их тоже обещали не преследовать. Среди беженцев в Европу был юноша по имени Андраде Велосиньо, который через много лет станет грозным оппонентом другого португальского еврея, родители которого приехали в Амстердам из Португалии, – Баруха Спинозы.
Спиноза был одним из немногих людей на свете, кому удалось сомнительное достижение – прослыть еретиком и для католической, и для протестантской церкви. Мало того, из-за своих неординарных воззрений в 1656 году он порвал и с еврейской общиной. Спиноза был тихим книжным человеком, свободно говорившим на португальском, немецком, голландском, латыни и иврите, и в свое время готовился стать раввином. Будучи стеснен в средствах, он занялся ремеслом шлифовки линз и со временем познакомился с такими выдающимися мыслителями своего времени, как Христиан Гюйгенс252 – 84, 132 и Готфрид Лейбниц253 – 82, 231, 309 и выступал их советчиком.
Тем временем философские сочинения Спинозы осложнили его отношения с официальными христианскими церквями. В 1670 году он анонимно опубликовал теологический трактат, в котором призывал к свободе воли и слова. Даже в довольно терпимой Голландии такие призывы считались крамольными. Спиноза также утверждал, что чудеса являются только тем, кто хочет их видеть; что если у Бога и есть законы, то они выражены в законах природы; что жизни после смерти нет; что познание природы есть познание Бога; что единственный рациональный язык, которым можно описать мир, – это математика.
Внимание Лондонского королевского общества к работам Спинозы в области математики привлек, скорее всего, Гюйгенс. В 1661 году ученый вступил в переписку с Генри Ольденбургом, будущим первым секретарем общества, и в том же году Ольденбург нанес ему визит. В последней четверти XVII века общество активно интересовалось голландской наукой, а особенно (благодаря посредничеству Спинозы) трудами Антони ван Левенгука254 – 83, 310, мастера по шлифованию линз для микроскопов. В 1676 году Левенгук произвел фурор в Лондонском королевском обществе, прислав свои зарисовки простейших и вскрытых клеток и содержащейся в них протоплазмы. Это был первый случай в науке, когда при помощи микроскопа удалось разглядеть мельчайшие живые организмы, и он перевернул положение вещей в научном сообществе. Если существовали, как утверждал Левенгук, невидимые глазу мельчайшие твари, что еще предстояло увидеть?
В XVIII веке, казалось, не проходило и дня без удивительных научных открытий. Практически каждый месяц сыпались новости, относящиеся к гравитации, электричеству, химии, дыханию, фотосинтезу, геологии, физиологии и биологии. В начале XIX века мир начал стремительно меняться благодаря появлению полчищ новых машин на паровой тяге. Однажды вечером в 1813 году загадки науки привлекли внимание компании изгоев общества, отдыхавшей на берегах Женевского озера. Это были поэты-романтики Байрон (со своей возлюбленной) и Шелли (со своей несовершеннолетней невестой, сводной сестрой подруги Байрона).
После ужина на вилле Байрона зашел разговор о новейших чудесах науки и техники, и кто-то упомянул, что, по слухам, натуралист Эразм Дарвин пропустил ток через кусочек лапши и она ожила. Тема ожившей вермишели перешла в обсуждение вопросов жизни и смерти, науки и привидений, и тут невеста Шелли по имени Мэри255 – 160 объявила о намерении писать роман о том, как наука разрушает жизнь людей и как неосторожно люди, подобные итальянскому ученому Аллесандро Вольте, заигрывают с неведомыми силами.
Чудовище из фильма по мотивам романа Мэри Шелли (в главной роли Борис Карлофф). По сюжету этой первой научно-фантастической книги монстра создал молодой ученый Виктор Франкенштейн. Вполне вероятно, что источником вдохновения для Шелли послужило сочинение Гемфри Дэви по химии, где говорилось о «скрытых тайнах природы»
В романе она описала главного героя, ученого по имени Виктор, который одержим идеей сорвать покровы с тайн природы и, вооруженный микроскопом и ретортами, устремляется в мир неизведанного. План его заключался в том, чтобы, использовав неизученные возможности физиологии, с помощью электричества создать искусственного человека. После чудовищных опытов в подвале своего замка Виктор создает то, что сегодня мы назвали бы продуктом генной инженерии. Конечно же, события развиваются не так, как было задумано, и участников истории ждут ужасающие последствия. Изначально роман назывался «Швейцарский демон», но позднее получил известность по фамилии своего главного героя-ученого – Франкенштейн.
Свои представления о вредоносном действии индустриализации и развития техники Мэри позаимствовала у Шелли. Недовольство романтиков256 – 232 было направлено как на материализм новой эпохи, так и на развитие среднего класса, которое сопровождало рост промышленного производства. Супруг Мэри, сторонник левых взглядов, считал, что машины порабощают людей и лишают их естественной свободы, которой они наслаждались раньше, живя на лоне природы (до того как их развратил город). В свою очередь Шелли перенял большинство этих взглядов у отца Мэри, Уильяма Годвина. Тот хорошо знал Кольриджа, им восхищался Вордсворт, а для Шелли он вообще был кумиром.
Шелли прочел работу Годвина «Размышления о политическом правосудии» еще учась в Итонском колледже и с благоговением познакомился с ним (и его дочерью) в 1812 году. Годвин являлся одним из основоположников социалистического учения и верил в способность человека к совершенствованию. По его мнению, общество должно представлять собой ассоциацию свободных, самостоятельных и самодостаточных индивидуумов. Собственность должна принадлежать общине, и каждый должен получать только то, что ему необходимо, а давать – столько, сколько он в состоянии дать. Идеальной моделью по Годвину является социум, состоящий из небольших, самоуправляемых общин.
Эти идеи совпадали с воззрениями Роберта Оуэна257 – 7, еще одного почитателя Годвина, который познакомился с ним в 1813 году. В течение тринадцати лет он управлял фабрикой в Нью-Ланарке, в Шотландии. Он установил там порядки, которые многие посчитали чуть ли не подрывом устоев британского общества. Поскольку большинство рабочих на фабрике были детьми, там организовали школу, в которой, как и мечтал Оуэн, не практиковалось ни наказаний, ни наград. Постели в рабочем общежитии менялись раз в неделю, а товары в фабричном магазине продавались без наценки. На фабрике существовал «больничный фонд», в который рабочие отдавали одну шестнадцатую часть своей зарплаты. Британские консерваторы пребывали в шоке от такой политики, тем не менее молва о фабрике разошлась по всей стране, и посмотреть на такое чудо приезжали тысячи посетителей.
Оуэн активно участвовал в английском кооперативном движении и постоянно проповедовал социалистические идеи, основанные на нью-ланаркском опыте. В 1824 году ему предложили купить участок и коммуну в Америке, в штате Индиана, и он с радостью ухватился за эту мысль. Участок располагался на реке Вабах, а коммуна была основана другим утопистом, Джорджем Раппом, который затем посчитал, что жизнь поселенцев там слишком вольготна, и решил переехать в другое место, а землю и постройки – продать. Оуэн назвал поселок «Новая гармония» (старая коммуна называлась просто «Гармония») и убедил группу единомышленников переселиться туда. К несчастью, по причине финансовых затруднений, алкоголизма жителей и социальных различий, неудачи преследовали это начинание практически с самого начала. Однако в первые годы своего существования коммуна являлась уникальным для Америки социальным экспериментом – там работали первый в стране детский сад, публичная библиотека и женский клуб.
Оуэн смог основать коммуну прежде всего благодаря финансовой помощи Уильяма Маклюра258 – 288, богатого бизнесмена, отошедшего от дел. Маклюр придерживался либеральных взглядов и, помимо филантропии, имел еще одну страсть – геологию. С момента своего возвращения из Европы в 1808 году он исколесил все штаты с молотком в руках и мешком за плечами, собрал огромный материал и сделал множество записей. В 1809 году в «Трудах Американского философского общества» он опубликовал результаты первой геологической съемки США259 – 167. Следующая подобная по масштабу работа появится только через четверть века. К тексту прилагалась цветная карта с обозначением всех геологических формаций. В одной из них, расположенной в районе трех штатов, Канзаса, Оклахомы и Миссури, были отмечены отложения, из которых позже извлекут германий для транзисторов Шокли.
В своей работе Маклюр следовал великим традициям физической географии, начало которым было положено еще в Германии в эпоху Ренессанса…
Кто это сделал?
Люди иногда совершают неожиданные поступки, которые вызывают самые непредсказуемые события и перемены. Именно поэтому история часто идет извилистым путем. Взять хотя бы неординарного человека, который своими действиями запустил цепочку событий, приведшую к тому, что бильярдный шар стал любимым экспонатом каждого детектива в Криминальном зале славы. Когда детектив определяет преступника, то благодаря роли, сыгранной в свое время шаром, обвинитель в суде уже, как правило, имеет неопровержимое доказательство его вины. И все это из-за одного человека, который и закрутил нашу историю.
Он относился к той редкой породе, которую называют людьми эпохи Возрождения, – европейский интеллектуал XVI века, знающий все, что только можно было знать. Этого не по годам развитого молодого человека звали Георг Бауэр. Свою пеструю карьеру он начал с преподавания греческого, затем переключился на латынь, а потом – на грамматику. Позднее он занимался физикой, химией, лингвистикой и издательским делом, пока не остановил свой выбор на медицине. Как и всякий, кто хотел получить лучшее по тем временам медицинское образование, он поступил в Болонский университет, медицинская школа которого была забита жаждущими знаний студентами и гремела на всю Европу – в ней применялись новейшие методы изучения анатомии.
В 1526 году, получив диплом с отличием, Бауэр открыл медицинскую практику в шахтерском городе Йоахимсталь, который был центром разработки металлических руд Центральной Европы (сейчас это территория Чехии). В 1516 году в Йоахимстале нашли богатые месторождения серебра. Драгоценного металла было так много, что город дал начало самой длительной традиции чеканки монет в Европе. Деньги получили свое название по имени города и долины, в которой он стоял – йоахимсталеры. Со временем название монеты сократилось до слова «талер». Талеры, отчеканенные в XVIII веке при австро-венгерской императрице Марии Терезе, ходили вплоть до Второй мировой войны. Талер оставил еще один след в истории – именно от названия этой монеты произошло название американской валюты – доллара.
Но вернемся к нашему герою. В 1628 году Бауэр начал писать грандиозный труд обо всем, что касалось горнорудного промысла (не будем забывать, что это был человек эпохи Возрождения – он написал еще книгу о медицине, а также первый текст по физической географии260 – 211). Этот трактат по горному делу был издан в 1556 году после смерти автора под псевдонимом Агрикола и носил название De re metallica (О металлах)[19]. Эта книга на два будущих столетия стала библией рудокопов. В ней освещалось все – от осушения шахт до выплавки металлов: химический анализ, отбойка руды, прокладка тоннелей, вентиляция, окаменелости и многое другое. Богато иллюстрированное гравюрами издание стало универсальным справочником для любого, кто хотел купить рудник. Если инвестор покупал шахту и, обследовав ее согласно методикам Бауэра, выяснял, что в ней содержится медь или любой другой ценный металл, он мог быть уверен, что предприятие будет приносить прекрасный доход.
В запасе у владельца рудника имелся еще один способ разбогатеть – взять немного меди и немного олова, отлить бронзовую пушку и подарить ее какому-нибудь правителю. Прекрасный подарок для того, у кого есть всё. Европа XVI века кишела молодыми государствами, честолюбивыми королями, мореплавателями-первооткрывателями и армиями, воюющими с папами. Не проходило и недели без какой-нибудь войны, и всем нужны были пушки. Пушки были смертоносным и ужасным оружием и обеспечивали успех любой военной кампании – целые города сдавались на милость победителя, едва узнав о том, что у наступающей армии есть артиллерия. Благодаря талантам Бауэра жизнь вояк стала немного комфортнее.
Литье артиллерийских орудий было не таким уж и новым делом, за что надо сказать спасибо церкви. Большинство оружейников, делавших пушки, раньше отливали колокола – технология нуждалась лишь в небольшой адаптации. Лучшие пушки XVI века выпускались в Германии и Фландрии. Каждое орудие приносило гарантированный доход. К несчастью для оружейников, быстрой прибыли это производство не сулило – у царственных особ всегда было туговато с деньгами.
Все упиралось в нехватку наличности. Граждане платили подати местным правителям в натуральном виде, а не деньгами, которых практически всегда не хватало (несмотря на всплеск добычи серебра в Центральной Европе). По мере усиления капиталистических тенденций в крупных городах феодальные путы ослабевали, и короли постоянно испытывали дефицит средств. Однако, если король хотел вести войну и снарядить армию, которая стреляла бы из пушек, ему требовался запас наличных денег: армии того времени состояли из наемников, с которыми нужно было расплачиваться на месте (при этом источник доходов нанимателя, как правило, находился в совсем другом месте). Один из самых известных наемников того времени Джан Джакомо Тривульцио однажды сказал французскому королю Людовику XII: «Ваше величество, чтобы идти на войну, необходимы три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги».
Короли и князья брали деньги в долг (под безумные проценты) у новых капиталистов, многие из которых, что характерно, начинали свою карьеру в горном деле – возможно, самой ранней отрасли капиталистической экономики. Поскольку для рудников и шахт требовалось большое количество дорогостоящего оборудования, единственным способом начать разработку было найти финансового покровителя, посулив ему долю в будущих прибылях. Объем денежной массы в Средние века постепенно увеличивался, и первыми прибирали наличность к рукам именно такие инвесторы. По мере того как инвестиции приносили все бóльшую прибыль, появлялась прослойка людей, которые сделали инвестирование своим единственным занятием.
Таким бизнесом занималось уникальное семейство Фуггеров из немецкого города Аугсбурга. Фуггеры вели купеческие дела с XIV века и торговали всем – от перца и до тканей. В 90-х годах XV века один из сыновей Фуггеров, Якоб, полностью посвятил себя инвестициям, поскольку заработал уже столько денег, что мог свободно одалживать их королевским особам. В залог он получал серебряные и медные рудники, доходы казны от налоговых поступлений, даже целые провинции, а иногда – все это одновременно.
Династия Фуггеров стала известна на всю Европу тем, что одалживала деньги будущим кардиналам, которым не хватало средств, чтобы купить у папы кардинальскую шапку, и будущим императорам Священной римской империи, которые отчаянно нуждались в деньгах, чтобы заплатить за избрание на пост. Речь в частности идет о Карле V261 – 201 Испанском, выбиравшие его курфюрсты объявили своего рода аукцион – кто больше даст. Соперником Карла в борьбе за трон императора был французский король Франциск. В 1519 году Карл при помощи займов Фуггеров (розданных курфюрстам Пфальца, Бранденбурга и Саксонии, а также архиепископам Кельна и Майнца) одержал победу. Однако этот успех стоил ему налоговых поступлений из Кастилии, Неаполя, Сицилии, Голландии и Австрии, а также южномериканского золота и серебра.
Финансовое положение Карла так и не выправилось после этих заимствований. Когда в 1556 году он отрекся от престола и удалился в монастырь в Юсте (и посвятил остаток жизни своему главному увлечению – часам), он был нищим и не мог даже расплатиться со слугами. Два года спустя он умер от малярии и оставил в наследство своему сыну Филиппу II обанкротившуюся империю с бунтующими голландскими сепаратистами, которые получали щедрую помощь от финансово успешной английской королевы Елизаветы. В 1586 году Елизавета подписала соглашение с голландскими мятежниками, а Фрэнсис Дрейк262 – 92 разграбил карибские порты Санто-Доминго и Картахена, через которые перевозилось в Испанию золото инков263 – 202.
Филипп решился на отчаянные меры: он собрался вторгнуться в Англию с моря силами огромного флота – армады. Как показали последствия, это было глупейшей военной ошибкой. Прежде всего кампания была из рук вон плохо организована. История не знала еще морских сражений такого масштаба, и испанский флот испытывал огромные проблемы с логистикой. Но хуже всего, что англичане имели неоспоримые преимущества. Королева Елизавета фактически отдала военно-морское дело на откуп частникам-приватирам, большинство из которых, например Фрэнсис Дрейк или Джон Хокинс, занимались плохо замаскированным пиратством. Приватиры сами разрабатывали и строили свои суда, идеально приспособленные для пиратских погонь и ухода от преследования. Чтобы повысить скорость и маневренность, приватиры модифицировали традиционный галеон, добавив разные новшества: разрезные паруса, снасти для быстрой установки топселей, кабестаны для ускоренного поднятия якоря и многое другое.
Битва английского флота (корабли с крестом Святого Георгия на белых флагах) с испанской «Армадой». Громоздкие гребные галеры старых испанских галеонов (вдоль борта корабля на переднем плане) существенно ограничивали пространство для размещения орудий
Более совершенным было и артиллерийское вооружение английских судов. Они несли четыре типа орудий. Тяжелые пушки стреляли каменными и тяжелыми ядрами и предназначались для разрушения вражеских кораблей, полупушки заряжались ядрами меньшего калибра, перьеры стреляли зарядами среднего размера на близкие расстояния, а кулеврины метали небольшие ядра на дальние дистанции. В распоряжении англичан находилось в общей сложности 172 корабля, несущих 1972 орудия. Они имели низкую осадку и тонкие длинные корпуса, которые позволяли быстро подходить к месту боя и так же быстро удаляться и обстреливать испанскую армаду с большого расстояния.