Научные положения в юриспруденции, повлиявшие на возникновение юридической социологии (социологии права), впервые начала развивать историческая школа права. Ее основатель Фридрих Карл фон Савиньи (1779-1861) считал, что право - продукт не индивидуального разума, воли законодателя, а творческой деятельности народа, его духа. Оно служит выражением общепризнанного убеждения, развивается органически, в самопроизвольном историческом процессе. Право подобно языку народа не создается в определенный момент творчеством отдельных личностей или их совокупностью, оно находится в тесной связи с историей и культурой народа (нравами, учреждениями, искусством, манерами) и развивается вместе с ними. Источником права является непосредственный выразитель "народного духа".- обычай или наука (последняя выступает вместо обычая там, где по сложности жизненных проблем раскрытие общенародного убеждения требует применения специальных приемов)1.
Используя термин "народный дух", Ф. Савиньи вкладывает в него не такие сугубо абстрактно-философские понятия, как "свобода воли", "злая воля", "Божья воля", под правом он понимает социальное явление, функционирующее и развивающееся вместе с обществом.
В большей степени социологический подход к изучению права был присущ Генри Мэну (1822-1888), который в своем труде "Древнее право" (1861), сгруппировав и сопоставив факты, изучив римское, германское, славянское, ирландское, индусское право, проследил правовую эволюцию различных обществ. При этом все теоретические положения он добросовестно проиллюстрировал конкретными материалами, примерами, поэтому его справедливо считают основателем сравнительного права и одним из первых социологов-эмпириков в области права.
В его работах представлен эволюционистский подход к формированию права. По его мнению, эволюция юридических институтов - это медленное, постепенное развитие права на базе обычая. Данная тенденция развития права была выражена им в формуле "От статуса к договору", которая впоследствии получила название закона Мэна.
Все общества Г. Мэн делил на два вида: статические и прогрессирующие. Он считал, что большую часть человечества охватывают статические общества, такие как Индия и Китай, чье социальное и правовое развитие остановилось на некоторой ступени.
Застопорившиеся в развитии статические общества характеризуются фиксированными правовыми условиями (так называемым статусом), в которых доминирует семейная зависимость. Закон в этом случае обладает чрезвычайно узкой сферой действия и обязателен не для индивидов, а для семей. Законодательство, судебные решения адресованы лишь главам семей, а правилами поведения индивида являются семейные обычаи.
Прогрессирующие общества, включающие небольшое число европейских стран и Америки, желают улучшить и усовершенствовать свое общественное состояние. Их отличительная черта заключается в постепенной индивидуализации семейной зависимости и замене ее личными обязательствами. Гражданское право применяется к индивиду, а не к семье, развитие социальных отношений и права идет от статусных условий к соглашению или от статуса к контракту.
В отличие от представителей исторической школы права, немецкий юрист Рудольф фон Иеринг (1818-1892), положивший начало юриспруденции интересов, считал, что право не является плодом народного духа, развивающегося мирным путем из неких духовно-нравственных начал народного сознания. По его мнению, государственный и частноправовой порядок создается в процессе борьбы индивидов и их групп, преследующих 'собственные интересы. Реальные потребности и интересы вызывают к жизни нормы права, цель которых - целесообразное регулирование отношений в обществе. Право рождается в борьбе людей за их интересы. В изучении права он использовал сравнительный метод. Будучи противником чисто абстрактной логической юриспруденции, Р. Иеринг считал юридические понятия продуктом определенных отношений, сложившихся в обществе.
Иеринг говорил о праве уже как о социальном институте. Кроме того, он полагал, что сфера уголовного наказания в истории общества по мере его поступательного развития постепенно свертывается.
Влияние различных отраслей права на социологию, на формирование юридической социологии неодинаково. В период становления юридической социологии наиболее сильное воздействие на нее оказывала уголовно-правовая наука. Уголовно-правовые исследования "прививали" интерес, "вкус" к проблематике права социологов. Так, в опубликованном в 1764 г. труде итальянца Ч. Беккариа "О преступлениях и наказаниях" были распространены идеи гуманистов и просветителей XVIII в. на область уголовного права и наказания преступников.
Гуманисты Руссо, Вольтер, Дидро, Монтескье говорили о справедливости в обществе как важнейшем способе "избавления" от преступности; о том, что строгость наказания не является главным в противоборстве с ней. Широкую известность приобрел императив просветителей: "Лучше десять преступников оставить безнаказанными, чем наказать одного невиновного". Написание этой работы потребовало от Ч. Беккариа мужества, так как в средневековой Европе повсеместно и безраздельно царили пытки во время следствия, жестокость в судах и тюрьмах, применялись наказания, которые современному человеку иначе как варварскими не представляются. Например, согласно Ордонансу Франциска I от 1534 г. лицам, приговоренным к наказанию, должны были быть сломаны и раздроблены руки в двух местах, сверху и снизу, раздроблены ноги и бедра. Затем несчастного полагалось уложить на колесо лицом к небу и оставить для покаяния до его смерти. Изощренности умерщвления людей не было предела. Чтобы покарать некоего Дамьена, ранившего перочинным ножом короля Людовика XV, было устроено нечто вроде конкурса на лучшее наказание. Одни предлагали гладить преступника горячими утюгами или раздробить ему ноги; другие - повесить за ногти или раздробить ему пальцы; третьи - вбить ему гвозди под ногти; четвертые - облить его кипящим маслом и поджечь. В итоге на Дамьена надели металлические ботинки, залили них кипящую смолу, на медленном огне сожгли "виновную руку", тело рвали клещами, гладили утюгами, в раны вливали смолу, масло, воск и растопленный свинец. Останки Дамьена сожгли. Дом, в котором он жил, срыли до основания. Отца, жену и сына изгнали из страны, а брату приказали сменить фамилию.
Как видно из примеров, жестокость, пытки считались основой правосудия. Протест против таких порядков был немыслим, он рассматривался призывом к "подрыву" благоустроенного общества. Малейший намек на неудовлетворительное состояние системы наказания государства, на необходимость реформ приравнивался к провозглашению безнаказанности преступлений. Такие мнения считались еретическими и прямо направленными на ниспровержение требований человеческой и божеской справедливости. Поэтому Ч. Беккариа называли "апостолом человечности", стремившимся к изменению уголовного права Италии в соответствии с требованиями "просвещенного" общества.
По мысли Ч. Беккариа, значение уголовного права и процесса заключается в огромном их влиянии на развитие справедливых начал в обществе, гуманизации системы и мер наказания: судебная несправедливость, жестокость наказания есть нарушение общественного договора. С его точки зрения, "лучше предупреждать преступления, чем их наказывать"; "должна быть соразмерность между преступлением и наказанием"; "для достижения цели наказания достаточно, чтобы зло наказания превышало выгоду, достигнутую преступлением"; "чем скорее следует наказание за преступлением, чем ближе к нему, тем оно справедливее, тем оно полезнее"; "уверенность в неизбежности хотя бы умеренного наказания произведет всегда больше впечатление, чем страх перед другим, более жестоким, но сопровождаемый надеждой на безнаказанность"; "смертная казнь не может быть полезна, потому что она подает людям пример жестокости"; "пожизненное наказание, заменяющее смертную казнь, явилось бы поэтому достаточно суровым наказанием, чтобы удержать от преступления и самого решительного человека".
Идеи Ч. Беккариа имели огромный резонанс во всем мире. Король Пруссии Фридрих II пытался воплотить их в своем королевстве; их влияние испытали французский уголовный кодекс 1791 г., российское законодательство.
Ч. Беккария "открыл" дорогу для научного изучения преступления, преступности, наказания, учреждений исполнения наказания. Он повлиял на мышление юристов и общественное мнение своего времени. Гуманизм его идей современен и сегодня, а работа "О преступлениях и наказаниях" положила начало классической школе уголовного права.
Непосредственное влияние на формирование и развитие юридической социологии во второй половине XIX и начале XX в. оказали работы итальянца Энрико Ферри (1856-1929) и француза Габриэля Тарда (1843-1904).
Будучи талантливым исследователем итальянской криминологической школы, основанной Ч. Ломброзо, автором "Уголовной социологии" (1881), Э. Ферри внес значительный вклад в становление социологии преступности и уголовного права.
Он провозгласил себя сторонником позитивного метода в криминологических исследованиях, под влиянием идей О. Конта. Уголовная социология у него является отраслью социологии, а уголовное право есть раздел уголовной социологии. Уголовная социология "представляет собой переворот в науке о преступлениях и наказаниях - переход от силлогического доктринерства, основанного исключительно на логическом мышлении, к научному мышлению, опирающемуся на позитивное наблюдение действительности, - мышлению, которое утилизирует как данные антропологии, психологии, уголовной статистики, так и данные уголовного права и тюремных систем, становится той систематической наукой, которую я назвал "уголовной социологией".
Отмечая большие заслуги в развитии уголовного права Ч. Беккариа и всей классической школы уголовного права, он проводит критический разбор этого научного направления, главные недостатки которого видит в априорном подходе к исследуемым вопросам и в том, что на деле положения классической школы находятся в противоречии с реальной жизнью - с судебной практикой, с ростом преступности и рецидивов, практикой пенитенциарных учреждений. Так, свой главный постулат - "Самое совершение преступления, форма его, частота зависят от свободной воли человека" - представители классической школы обосновывали следующим образом. Человек по своей природе стремится к добру, если же он творит зло, то делает это по неведению, по злобе в силу свободного выбора. Поэтому, чтобы предотвратить преступление, необходимо этой воле создать препятствие в форме страданий, которое затем приняло бы характер юридической санкции, снова восстанавливающей право, нарушенное преступлением.
Проанализировав с позиций уголовной социологии этот тезис, Э. Ферри пришел к выводу, что с формальной точки зрения, наверное, он вполне логичен, но не соответствует действительности: огромному числу преступников не противно совершать то, что честный человек называет преступлением; наказание для многих из них есть просто несчастный случай,, а не способ исправления, и потому, выйдя на волю, они принимаются за старое. Силлогизм классиков, по утверждению Э. Ферри, находится в противоречии с жизненными реалиями, которые невозможно преодолеть посредством каких-либо абстракций и умозаключений, это можно сделать посредством положительных исследований, на основе опыта и наблюдений1. Он дает социологическое понимание преступления: преступными "являются те деяния, которые, вызванные индивидуальными побуждениями, нарушают жизненные условия и противоречат установившейся морали, существующей в данном народе в данный исторический момент". Преступность, по его мнению, характеризуется и определяется тремя факторами: антропологическими, физическими (физическая среда), социальными. К последним он относил такие, как "густота" (плотность населения), общественное мнение, нравы и религия, алкоголизм, состояние промышленности, экономический и политический строй, устройство органов администрации, правосудия, развитость законодательства в целом, гражданское и уголовное, в частности.
Э. Ферри сформулировал закон "преступной насыщенности", который гласит: "Подобно тому, как определенное количество данного вещества растворяется только в определенном количестве воды при определенной температуре, точно так же определенное число преступлений может быть совершено только в определенной общественной среде и при определенных физических индивидуальных условиях". Суть закона сводится к утверждению, что существует пропорциональная зависимость между численностью населения, живущего в определенной среде обитания, и числом преступлений.
Он приходит к заключению, что преступность есть неотъемлемый спутник общества, который нельзя полностью устранить, но можно "смягчить резкость и "задержать распространение": "Жизнь предписывает борьбу, и эта борьба совершается как посредством честной и экономической деятельности, так и посредством деятельности бесчестной и преступной. Общественный порядок не может уничтожить всех трений и толчков в коллективном организме. Вся суть в том, чтобы свести все более или менее преступные толчки к минимуму". Несмотря на то, что преступность явление достаточно инертное, ее уровень не остается неизменным, он растет, и это закономерно4.
Э. Ферри выступал против смертной казни, считая, что жестокость наказания еще никогда не приводила к снижению преступности. В связи с этим он разработал "эквиваленты наказания", заключающиеся в том, чтобы создать такие социальные условия, когда индивиды могли бы "направить свою деятельность по широкому, честному пути, приобретая точку приложения для своей индивидуальной энергии и возможность удовлетворить свои потребности, благодаря чему уменьшается число соблазнов и число случаев совершить преступление"5. К таким условия он, в частности, относил: патронат для освобожденных из заключения, хорошо поставленный нотариат, доступность гражданского правосудия, широкое развитие при соответствующих гарантиях института мировых судей, нежесткое наказание несовершеннолетних за незначительные проступки. Кроме того, Э. Ферри отводил исключительную роль в изучении преступности статистике. "Уголовная статистика представляет для законодателя то, что для мореплавателя карта, компас" - убежденно говорил он.
Видным представителем психологического направления в социологии является Габриэль Тард (1843-1904). Широкую известность и признание французскому социологу принесла его книга "Законы подражания" (1890). Помимо нее им были написаны такие работы, имеющие непосредственное отношение к юридической социологии, как "Общественное мнение и толпа" (1902), "Социальные этюды" (1902), "Философия наказания" (1905), "Сравнительная преступность" (1907), "Преступники и преступление" (1906) и др. Социально-статистические исследования Г. Тарда по вопросам преступности помогли Э. Дюркгейму в создании его знаменитого труда "Самоубийство" (1897).
Общественные связи и процессы Г. Тард объяснял действием механизма подражания в обществе. Он считал, что "общество - это подражание", а право - "не более как один из видов склонности человека к подражанию". Общественное развитие он сводил к тому, что отдельные выдающиеся люди изобретают что-то новое, а затем массы, подражая, закрепляют и распространяют это новшество, делая его рутинным, обычным явлением социальной жизни. Он утверждал, что "идея и потребность, будучи пущены в обращение, стремятся распространиться, следуя геометрической прогресии".
Г. Тард, являясь профессиональным юристом, в своих социальных работах "Сравнительная преступность", "Социальные этюды", "Социальная логика" не мог обойти вопросы, связанные со сферой юридической социологии.
Так, в "Сравнительной преступности" (1890) он рассуждает о социальной природе преступлений, приводит распространенные в то время воззрения на причины, их вызывающие (одни видели их во врожденных качествах людей, другие - в особенностях климата, места проживания). Ссылаясь на данные статистики, по которым высокую преступность дают самые холодные области Франции и Италии, он опровергает бытовавшую точку зрения, что жаркий климат усиливает "жестокие и кровавые инстинкты".
Г. Тард не отказывает климату, географическому положению в некотором "косвенном возбуждении страстей", но решающую роль отводит "высоте цивилизации", которая "имеет более непосредственное воздействие"1. Преступность в холодных горных местностях выше, поскольку "горные местности самые нецивилизованные".
Г. Тард связывает преступность с социальной организацией людей. В зависимости от устройства общества, распространенных в нем взглядов, ценностей находится представление о преступности деяния и наказания за него. В Древнем Египте, например, самым большим преступлением было убить кошку, поскольку она считалась священным животным.
Преступным было то, что нарушало, подрывало основы социальной организации того или иного народа: "Какова социальная организация, такова и преступность: в Египте большой штраф налагался на того, кто занимался общественными делами, в нашем же демократическом обществе, напротив, законно наказывают избирателей, которые воздерживаются от голосования… Система преступлений и порока меняется вместе с ходом истории". Поэтому в средние века "самым большим преступлением было святотатство, затем шло зверство и мужеложство, а потом уже убийство и кража". Таким образом, Г. Тард рассматривает преступность, преступление как конкретное социально-историческое явление, неоднократно подчеркивая, что оно определяется социальными условиями в первую очередь: "Его происхождение прежде всего историческое, его объяснение прежде всего социальное". Нет ни одного явления, которое не имело бы своих социальных причин, "так как криминалист в наших глазах прежде всего не натуралист, но скорее просвещенный моралист, то есть социолог, то его главная работа состоит в том, чтобы разобрать, я не говорю социальные факторы (потому что все факторы индивидуальны и физиологичны), но социальные причины преступления с целью воздействия на них". Социальные причины преступления необходимо знать, чтобы ответить "подобающим ему приемом, то есть подходящим к нему наказанием". Г. Тард считает, что помешать преступлению возможно устранением его причин: моральных и социальных, их обузданием. "Общество имеет основание противополагать этим моральным и социальным фактам моральные и социальные силы, такие как бесчестие, тяжесть наказания, страх смерти или, может быть, еще лучше реформу некоторых учреждений".
Говоря о процессе вынесения судебного решения, Г. Тард отмечает различия в мериле для обвинения у разных судов, связывая их либо с взаимным влиянием судей друг на друга, либо адвокатов на судей.
Отчасти он разделяет взгляды Ломброзо, Гарофало и Ферри относительно особого преступного типа личности, его специфических прирожденных черт. Однако наличие каких-либо анатомических или психологических особенностей не обрекает безусловно человека на преступление. Естественные наклонности всегда сочетаются с "многосложными и сильнообразными социальными влияниями", и только в этом сочетании толкают на выбор жизненного пути. "Нельзя допустить утверждения, что будто человек, обреченный роком на преступление, всегда был и будет преступником потому, что он преступник от рождения". К тому же "то, что теперь является фактом антисоциальным, впоследствии станет обычным социальным фактом, правилом, а не исключением".
В отличие от Ломброзо, который уподобляет преступника дикарю, а преступление объясняет атавизмом, Г. Тард считает, что преступления и преступник "наблюдаются" в любой обществе. И в самом первобытном историческом периоде был свой преступный тип, иной, чем в современном Тарду и Ломброзо обществе.
Преступник антисоциален, но принадлежит обществу. Связь преступников с обществом обнаруживается в том, что они обладают теми же социальными характеристиками, что и остальные люди. У преступников есть свои объединения, организации, обычаи, язык. Отличие их от других объединений проистекает от того, что преступник "менее общественен, чем надо". Преступные общества могут быть большими (например, каморра, мафия) и небольшими, "составленными из мастера и одного или двух учеников, из старого рецидивиста и нескольких молодых воров". Г. Тард сравнивает общества преступников с промышленными корпорациями. Все внутренние вопросы каморристы решают, как и в коммерческом обществе, собранием и подачей голосов. В каморре есть должностные лица, отвечающие за поступление и распределение денег. Описывая сообщества преступников, Г. Тард опирается не только на свои наблюдения, но и на выводы Ломброзо, Ферри. Он отмечает, что ассоциации злодеев преобразуются в подозрительные политические или торговые ассоциации.
Характеризуя преступные сообщества, Тард описывает то, что можно назвать преступной субкультурой: особый язык, литературу, татуировку. По его мнению, "всякая старая профессия имеет свой особенный язык: есть язык солдат, моряков, каменщиков… живописцев, даже адвокатов. Точно так же есть язык убийц и воров". По сравнению с общеупотребительным он стоит ступенью-двумя ниже, он циничен и гораздо ниже языка первобытных племен. Язык дикарей "лишен стремления загрязнить предмет своей мысли. Язык преступника - язык зверя, он оскотинивает того, кого касается, но соответствует, впрочем, физическому типу, говорящему на нем". Литература преступного мира, по замечанию Г. Тарда, "не походит на литературу первобытных народов так же, как испорченный плод не имеет вкуса плода зеленого".
Продолжая спор с Ломброзо, который сравнивал преступников с дикарями, Г. Тард утверждает, что и татуировка не является доказательством их сходства. Если для дикаря рисунок на коже - способ выражения осмысления окружающего мира, то для злодея - забава или страсть (современные исследования показывают, что Тард в данном случае ошибался).
Таким образом, преступность - порождение самого общества, его собственная патология, вызванная определенными социальными причинами.
Значительное внимание Г. Тард уделил одной из центральных проблем в социальных науках конца XIX - начала XX в. - изучению психологии толпы. Этой темой занимались такие ученые, как французский социолог, социальный психолог Г. Лебон, итальянский социолог и юрист С. Сигеле, русский социолог, публицист Н. К. Михайловский и др.
Исследуя "преступную толпу" и "преступления толпы", Г. Тард отмечает, что криминалисты занимались преступлениями индивидуальными. При этом они игнорировали преступления толпы, в то время как, по его убеждению, толпа представляет собой особое социальное явление со свойственной ей "душой".
У Г. Тарда толпа - это самопроизвольный, временный, низший социальный организм, душу которого "подобно отдельному преступнику, составляют убийство, грабеж или поджог…". С его точки зрения, любая социальная форма, ассоциация, объединение индивидов всегда и в любом случае ниже тех человеческих индивидуальностей, которые их составляют. Он говорил, например, что отдельно взятый муравей или пчела гораздо более сложны в своем развитии, чем пчелиный рой или муравейник. "То же самое и в человеческих организациях. Наши политические конституции - грубые механизмы в сравнении с нашей организацией; и никогда этот коллективный ум, который называют парламентом или конгрессом, не сравнится в смысле быстроты и уверенности, глубины и широты рассуждений, в смысле гениальности интуиции или решения с умом самого посредственного из своих членов. Солон говорит об афинянах: "Каждый из них в отдельности хитер, как лисица, а если их соединить, получается нечто тугоум-ное… Таким образом, социальное… целое, даже самое совершенное, представляет в общем низший тип организации, чем составляющие его элементы. И еще более верно это относительно толпы, этого наиболее низкого агрегата".
В связи с этим не удивляет описание толпы Г. Тардом, утверждавшим, что толпа - это животное низшего порядка; в толпе люди морально и умственно ниже, чем в отдельности каждый из них; в толпе "собрание умственно совершенно здоровых людей превращается в единого сумасшедшего"; толпа с крайней легкостью переходит от восхищения к отвращению, от припадка гнева к припадку веселья; толпа характеризуется единодушием и отрицанием различных точек зрения, чувством силы, превосходства, безнаказанности, восхищением перед ее кумирами, вождями.
Как же образуется толпа? Источником жизненным началом, образующим толпу, является подражание. Горсть вожаков посредством идей, лозунгов, которые принимаются массой, усиленные воздействием личностного "обаяния" глашатаев этих лозунгов, пробуждают к жизни процесс толпотворе-ния. Главными (определяющими) чертами толпы у Г. Тарда являются: общая вера, общая страсть и общая цель.
Г. Тард в своих работах классифицирует толпу по степени ее активности и пассивности, выделяет толпу:
выжидающую - это собравшиеся в театре люди, ожидающие начала представления, или же толпа вокруг гильотины, желающая увидеть исполнение приговора, или же собравшаяся на перроне вокзала в ожидании прибытия поезда, или толпа, встречающая некую августейшую персону;
внимающую - толпа вокруг кафедры проповедника или профессора, вокруг трибуны оратора;
манифестирующую (занимает промежуточное положение между более или менее пассивной и активной) - демонстрации, митинги, манифестации;
действующую - он рассматривал два ее вида: "обожающую" толпу (карнавалы, праздники, массовые веселья) и "ненавидящую" (характеризуется антиобщественными проявлениями, одержима ненавистью, применением насилия, преступными разрушениями).
Тард подчеркивает, что преступные действия толпы с правосудием ничего общего не имеют. В их основе - месть, жадность, дикие инстинкты, желание завладеть чужим имуществом и попытка оправдания преступлений. "Во все времена и во всех странах толпа, убивающая людей и грабящая, считает себя носительницей правосудия, - писал Г. Тард, - и общественный суд, творимый ею, замечательно напоминает собой мстительным характером кары, страшной жестокостью ее… правосудие первобытных времен".
Важнейшей в изучении "преступности толпы", полагал Г. Тард, является проблема юридической ответственности. Г. Тард не разделяет мнения С. Сигеле о том, что "преступления, совершенные среди толпы, всегда рассматривались как совершенные индивидами, несущими только половинную ответственность"3. С его точки зрения, наказание должно настигать зачинщиков коллективных преступлений, но следует ли считать, что все остальные неответственны за преступные деяния? Согласно широко известному в то время тезису "коллективная ответственность обратно пропорциональна ответственности индивидуальной" Г. Тард считает, что подлинный смысл этой формулы заключается в следующем: "Чем более виновна в целом группа, в которой он принимает участие и виновность которой лишь в слабой степени ложится на него, тем менее виновен он в частности". В таком виде формула об обратной зависимости коллективной и индивидуальной ответственности может быть применима и к "ведомым" участникам преступлений толпы, и к "вожакам". Личная ответственность последних (тех, кто "разнуздал эту зловредную силу, этого народного удава") скорее прямо пропорциональна "общей" преступности.
Г. Тарда интересовали вопросы: не заключает ли противоречия идея коллективной ответственности, что могут означать преступления всей нации? "Ничего, или только то, что нация, уступая новому увлечению, нарушила обычай предков, что она преступила в глазах последних, но достойна похвалы в глазах современников". Но почему же тогда то, что допустимо для всей нации, не допустимо для некоторой группы, толпы? По Г. Тарду, определение "добра и зла, основанного на мнениях или воле ограниченной группы человеческого общества, на интересах одной партии, одного класса, селения, даже нации, является недостаточным. Нужно подняться выше… к непрерывному расширению нашего социального горизонта… мы отвергаем как безнравственное всякое правило поведения, которое, не считаясь нисколько с идеями нравственности прошлого, а особенно с отдаленными последствиями наших поступков, стремится освободить нас от всех обязанностей относительно группы людей, отличной от нашей, или относительно будущих поколений. Мы будем подавлять как преступное каждое действие, которое в интересах узкой программы… повергает в печаль и ужас обширные человеческие общества".
Рассуждая о наказании, он отвергает как мнимую идею "бессилия" наказания, т. е. идею о том, что наказание не играет сколько-нибудь значимой роли в общественных связях и поддержании социального порядка. Судьи, по мнению Г. Тарда, должны выносить такие наказания, которые прежде всего должны быть "примерными", соразмерными тому, насколько может оказаться опасной безнаказанность преступления; чтобы наказание осужденного могло послужить примером и ему самому, и другим. Наказание тогда будет полезно, когда оно будет признано справедливым.
В работе "Социальная логика" Г. Тард высказал некоторые соображения о возникновении права и законодательной деятельности.
Истоки права - в обязанностях. Г. Тард уподобляет обязанности реке, а право - осевшему из нее илу. Любой закон, но всегда вызванный политическими интересами, устанавливается правителем или парламентом. Поначалу он воспринимается только как внешняя принудительная сила. С ним считаются постольку, поскольку устанавливает закон власть, но с течением времени ему начинают повиноваться по привычке и постепенно он становится своим, органично присущим тем людям, которые следуют ему.
Именно с этого момента закон воспринимается как внутренняя и вспомогательная сила. Он "ощущается как право, т. е. как гарантия, а не как наказание", превращается в привычку, на которую опираются при достижении каких-либо новых целей. Тард тем самым отметил важный момент: право тогда приобретает значение для людей, когда оно внутренне принято, т. е. становится внутренним хотением для лиц, с ним сообразующимся. При этом он утверждал, что общество имеет скорее юридические, нежели экономические основания, поскольку оно базируется на взаимном распределении обязательств или соизволений, прав и обязанностей3.
С его точки зрения, "проект закона следовало бы принимать только после некоторого периода его освоения со средой".
Выводы:
Итак, можно сказать, что структура предмета исследований юридической социологии состоит из трех основных частей (структурных компонентов предмета): 1) социальная обусловленность законодательства (т.е. социальные предпосылки возникновения и развития права); 2) социальные функции и социальный механизм действия права и 3) эффективность действия права (т.е. социальные последствия действия права). Разумеется, что четкое различение выделенных направлений исследований (и структурных частей единого предмета) в юридической социологии можно провести лишь на уровне теоретической абстракции. На практике же в рамках одного исследования нередко сочетаются элементы различных направлений. Так, например, изучение эффективности тех или иных норм законодательства нередко включает в себя также выявление их социальной обусловленности и социального механизма их действия.