Ее блестящий взгляд остановился на мне.
— Да‑да!
Я наклонился и пощекотал ее щечку, ее животик.
Она улыбнулась и снова стала смотреть на других детей.
Лицо Эйприл выражало смесь облегчения и злости.
Я слабо махнул рукой.
— Давай пройдем немножко вниз по улице, крошка.
Я не могу думать при таком шуме.
Ее лицо окаменело.
— Конечно, Феликс, Тебя ничто не должно расстраивать.
Я попытался обнять ее, но она отшатнулась.
— Ты пьян?
— Я.., я не знаю.
Мы прошли полквартала от мегафона, укрепленного на закусочной Сэмми, и стало легче говорить.
— Я был в «Капле»…
Глаза Эйприл метнули в меня молнии.
— — А прошлой ночью?
Я провел дрожащими руками по лицу. Кожа была сальной, а на пальцах блестела грязь.
— Мне сказали, что я спал там. Сказали, что я пришел вчера в шесть с сорока долларами, пил весь вечер, отрубился, проснулся в десять утра и весь день смотрел в телевизор. Но…
— Я так и подумала, — выплюнула Эйприл. — Я видела, как ты прокрался в дом и вытащил из моего кошелька деньги, отложенные на еду. Я видела, как ты со своим приятелем убегал по улице. И знаешь что?
Я оцепенело покачал головой. Ничего хорошего ждать не приходилось.
— Весь день я надеялась, что ты не вернешься.
Конкурс костюмов закончился, и детишки потекли мимо нас.
— Наверное, это Хэллоуин, — сказал я.
Эйприл остановилась, и я тоже встал. Она собиралась сказать, что уходит от меня. Я чувствовал, как это надвигается на меня. Я быстро заговорил, пока этого не случилось:
— Эйприл, в «Капле» был не я. Все это время я был вне своего тела. Я был в.., я был в потустороннем мире.
Он называется Саймион, и я должен был добраться до Белого света прежде, чем вернусь назад…
— Вчера вечером звонили твои родители, — сказала она, обрывая меня. — Я должна была разговаривать с. ними и притворяться, будто все хорошо. Да, мама, Феликс в библиотеке. Он очень много работает в последнее время. — Она зашагала дальше, и я потащился следом, толкая коляску. — Но она знала, что я вру. Тебя в «Капле» кто‑нибудь видел?
— Эйприл, послушай, что я тебе говорю. Я только что сделал то, чего никто еще не делал. Я прославлюсь. — Мне пришло в голову поискать по карманам эту маленькую брошюрку про Саймион, которую я нашел у Солнечного Рыба. Ее не было.
— Чем прославишься, Феликс?
— Я.., я… — Мой голос затих. Должен же быть какой‑нибудь способ как‑то использовать то, что я пережил. — Я что‑нибудь придумаю.
Мы как раз пошли вверх по Тунцовой улице. Эйприл остановилась, вынула Айрис из коляски и повела ее к чьему‑то освещенному крыльцу. Стайки детей, выпрашивающих угощение, угрожая сделать какую‑нибудь пакость, носились взад и вперед по улице. Мокрые листья под ногами превратились в кашу. Небо было низким и беззвездным.
На деревянном крыльце Айрис глядела с надеждой на дверь. Заячьи ушки свисали назад. С каждой стороны широкой белой двери горело по дружелюбному фонарю из тыквы с прорезанными отверстиями в виде глаз, носа и рта. Дверь открылась, стройная женщина воскликнула при виде Айрис и дала ей конфетку. Айрис уронила ее, а Эйприл, грациозная и сексуальная в своих тугих джинсах, наклонилась, чтобы ее поднять. Они с довольным видом зашагали назад по дорожке.
Я больше не пытался заговорить, просто шел следом, улыбался и дивился на простой реализм всего этого. Когда мы добрались до нашего дома, Эйприл вошла внутрь за конфетами для раздачи, а я подвел Айрис еще к нескольким домам.
Казары жили через два дома от нас, и мы были в довольно дружеских отношениях, хотя они и были постарше нас. Маргерит Казар открыла дверь, когда мы еще только подходили к ней. Айрис пискнула: «Кафет» ка!" — и бросила свою карамельку на крыльцо, чтобы посмотреть, что ей дадут теперь.
Маргерит громко рассмеялась несколько сценичным, но искренним смехом и сказала:
— Ну разве не хитруля! И могу спорить, этот костюмчик мама сшила сама.
Я кивнул, пытаясь изобразить улыбку. Похоже, лицо еще работало.
Маргерит дала Айрис конфету и подняла на меня глаза. Она была маленького роста, и у нее было симпатичное лицо.
— Бедняга! Ты похож на смерть, разогретую в микроволновке. — Она воздела руки, пародируя испуг.
— Я…я улетал.
Ее глаза расширились.
— Тебя совсем не волнуют твои хромосомы?
— Я не в том смысле улетал. — Я наклонился, чтобы подобрать рассыпавшуюся добычу Айрис. Повисла долгая вопросительная пауза, но я не стал ничего добавлять.
— Передай привет своей милой жене, — сказала Маргерит, когда мы уходили. Она была такой сплетницей, что я содрогнулся внутри, представив, какие истории она будет рассказывать о моем «улете». В конце концов — и это было хуже всего — эти истории вернутся к Эйприл; Ну и ладно. По крайней мере мне начинало казаться, что я не сошел с ума.
Делонги снимали небольшой дом напротив нас, и я зашел к ним последним. Ник Делонг был моим единственным настоящим другом в Бернко. Он преподавал физику и тоже начал работать только в этом году. У него были редеющие светлые волосы и непременная бородка.
Он все время о чем‑нибудь беспокоился.
Ник подошел к двери и махнул, чтобы мы зашли в дом. Айрис вывалила свое добро на сильно потрепанный коврик в гостиной. Подбежала такса Ника и схватила пирожок. В одно мгновение личико Айрис покраснело, и слезы брызнули из ее зажмуренных глаз.
— Собачка, НЕТ!?! — завопила она изо всех сил.
Жена Ника Джесси засмеялась удивленным смехом и заперла собаку на кухне.
— Пива? — спросил Ник, и я кивнул. Джесси разбиралась с новой группой детишек, пришедших за угощением, и мы пошли на кухню сами. Такса вынырнула из кухни, Айрис заорала, я втащил собаку обратно.
В конце концов я уселся в деревянное кресло‑качалку, потягивая пиво. Айрис сидела на диване рядом с Ником и жевала. Джесси стояла за диваном и с интересом рассматривала Айрис. Они ожидали первенца этой весной.
— Эйприл по‑настоящему разозлилась на тебя, — сказала, не глядя на меня, Джесси.
— Она заходила вчера вечером, — с тревогой на лице добавил Ник, Он очень серьезно воспринимал взаимоотношения между людьми.
Я жадно присосался к пиву. Когда я очнулся в «Капле» сегодня днем, мне пришлось приводить себя в форму кока‑колой и гамбургерами. Но теперь я решил, что могу позволить себе несколько порций пива.
— Это длинная история, — сказал я, — а мне пора возвращаться к Эйприл.
— Почему бы ей не присоединиться к нам? — предложил Ник. — Джесси, позвони ей, чтобы приходила!
— Это было бы неплохо, — согласился я. — Так даже лучше будет.
Джесси пошла на кухню звонить. Собака снова выбежала, но Айрис уже успела собрать все конфеты в свою сумочку. Собака встала передними лапами на диван и принялась с голодным видом принюхиваться. Айрис каменным взглядом уставилась на нее.
— Ввадная, — оценила она наконец. Собака вернулась на свою подстилку у батареи.
Я открыл дверь для Эйприл, и она одарила меня призраком улыбки. Надежда еще была. Джесси дала ей пива, и она села рядом со мной в складное полотняное кресло.
— Надеюсь, детки не нападут на наш дом, — заметила она.
— Ты внесла тыкву? — спросил я, стараясь звучать, как ответственный член семьи.
Эту попытку она пресекла с ледяным взглядом.
— Откуда тебе знать, есть ли у нас вообще тыква?
— Я сегодня сильно расстроен, — вставил Ник.
— Почему? — спросила отзывчивая Эйприл.
— Ну, во‑первых, мою статью отвергли, а потом председатель сказал, что он думает расторгнуть мой контракт на следующий год. — Он мрачно уставился в пол. — Я так старательно трудился над своими лекциями, а такое впечатление, что всем наплевать.
— О чем была статья? — спросил я, дабы отвратить долгую дискуссию по поводу карьеры Ника. Если его не остановить, он может обсуждать свои перспективы до глубокой ночи. А Эйприл будет сидеть с таким видом, будто ей очень интересно. Вот этого я терпеть не мог.
Стоило мне пожаловаться на что‑либо, как она тут же начинала сердиться, что я могу быть несчастным, когда она идет на такие жертвы. В нашей семье Эйприл владела монополией на страдания, точно так же как Ник держал лицензию на это в своей.
Тут я заметил, что Ник что‑то рассказывает мне, и попытался сосредоточиться на его словах.
—..теорию эфира. Дьявол, я специально сделал упор на том, что она совместима со специальной теорией относительности, но я не думаю, что они дочитали до третьего абзаца, я уж не говорю о приведенных данных. А идея на самом деле правдоподобна. Должны существовать два типа основного вещества.
В моей голове зазвенели колокола. Я слышал об основных веществах на Саймионе. Кантор упоминал свою Статью 1885 года и предложил провести физическое испытание гипотезы континуума. Ник обсуждал эту статью со мной раньше, но тогда ее смысл ускользнул от меня.
Я возбужденно наклонился к нему.
— Ты работал с материей и эфиром. Ник, а не может ли быть еще и третьего основного вещества? — г Я тарахтел, как погремушка, не давая ему ответить. — Потому что если оно есть, то мы будем знать, что гипотеза континуума ошибочна. Так мне сказал Кантор, когда я разговаривал с ним на Саймионе.., прежде Чем он отправился в Страну Снов. Мне надо только прочитать его статью 1885 года, и готов спорить, мы сумеем поставить эксперимент. Мы станем знаменитыми! — Они все смотрели на меня, а я продолжал говорить:
— А еще я знаю, куда уходят люди после смерти. Вы не поверите В то, что я видел…
— Феликс всего‑навсего провел последние сутки в «Капле», и я думаю… — ехидно вставила Эйприл, — и я думаю, он ко всему еще и улетал.
И тут я вспомнил про сон, который я показывал Эйприл.
— Я и вправду улетаю, — сказал я, пристально вглядываясь в нее, — но не от фальшивых наркотиков. Мне всего‑то и нужно, что чистое лобовое стекло, чистый бензин и начищенные ботинки.
Эйприл заколебалась.
— Ты помнишь, Эйприл? Мужчина в аэроплане?
Это приснилось тебе сразу после сна о том, как я отрубился на тротуаре. Я и вправду улетаю, но не от фальшивых наркотиков.
— Разве это не из «Театра Файерсайн?» — вставил Ник. — Мы с Джесси смотрели его в…
— Пожалуйста, — крикнул я, жестом показывая, чтобы они замолчали. — Это так важно. Я видел то, что снилось Эйприл. Я знаю, что ей снилось. Это — единственный способ доказать, что… — Я замолчал, ожидая, что скажет Эйприл.
Наконец она заговорила:
— Это так странно, Феликс. Как только ты сказал эти слова, мне вспомнился мой сон. Я задремала сегодня перед обедом, и это было совсем как…, — Она посмотрела на меня удивленными глазами.
Я стал приводить все новые и новые подробности обоих снов, и Эйприл признала их все. Когда мы закончили, она в самом деле снова разговаривала со мной. Она поверила мне.
— Так где ты был, говоришь? — переспросил Ник.
Он улыбался, потому что был счастлив, что мы помирились. Крошка Айрис заснула на диване, а Джесси принесла пирог.
Весь следующий час я говорил непрерывно, пересказывая свое сумасшедшее путешествие. Они завороженно слушали, и тут я понял, что у меня есть сюжет для убойного сюрреалистического романа. Ник несколько раз вставал, чтобы принести еще пива, но я досказал до конца и только потом выпил вторую бутылку.
— Что же это было за слово, которое ты прочитал в самом конце? — спросила Джесси. — Мне просто необходимо знать это слово.
— Здравствуйте, — предположил Ник со смехом. — Как в книге Воннегута, где робот несет через всю Галактику послание из одного‑единственного слова. Здравствуйте.
— Или Привет, — сказала Эйприл, хихикнув. Они меня выслушали, но я все еще был их безумным Феликсом. Это было большим облегчением.
— В нем должна была быть всего одна буква… — размышляла вслух Джесси.
— Я не помню, что это было за слово, — сказал я. — Когда я добрался до него, то всего было по одному. Это значит, что это и слово, и я, и Абсолют — все были идентичны. Как если бы больше не было никаких различий, никаких мыслей.
— Но тогда тебе все равно надо было попасть в Ничто, — заметил Ник. — Я так понимаю, тебе нечего особенно сказать на эту тему?
— У Феликса всегда есть что сказать на тему — какая бы эта тема ни была. — Теперь Эйприл улыбалась мне.
ИЗЫСКАНИЯ
Я долго не мог уснуть. Почему‑то страшновато было снова покидать свое бодрствующее сознание. Эйприл провалилась в сон сразу после того, как мы позанимались любовью. Это был хороший, основательный половой акт… даже лучше, чем с Элли. Во всех моих опытах на Саймионе не хватало какого‑то элемента материальности. Но уж материальное, чем Эйприл, не бывает. Я любил ее так же безусловно, как люблю Землю.
Мы лежали, прижавшись друг к другу, как ложки в наборе столового серебра, и я ощущал все ее длинное теплое тело. Она что‑то промычала во сне и прижалась ко мне поплотнее. Мимо проехала машина, и веер света фар промел по потолку. Следя за движением света, я почувствовал, что мои глаза дернулись. Мне постоянно; казалось, что я вижу колобошек.
Когда мы переходили улицу, возвращаясь от Делонгов, я был уверен, что вижу одного, парящего над нашей трубой. Но стоило присмотреться попристальнее, как он исчез. А сейчас я заметил какое‑то мерцание в кладовке.
Я попробовал убедить себя в том, что это просто‑напросто световые круги у меня в глазах.
Эйприл и Делонги не спорили со мной, но было совершенно очевидно, что они не приняли мою историю за чистую монету. Похоже, что их невысказанная трактовка событий заключалась в следующем: я отключился на каком‑то тяжелом наркотике и пересидел его действие в «Капле». Было во сто раз проще объяснить мое знание снов Эйприл прямой телепатией. Необычно, однако при этом не ставится под вопрос твое чувство реальности.
Мои астральное и физическое тела двигались по одной и той же линии времени, пока я оставался на Земле, Но двое суток, проведенных на Саймионе, были равны всего одному часу здесь. Со второй половины среды до второй половины четверга я призраком мотался по Бернко и Бостону. Я шлепнулся на Саймион примерно в пять часов вечера по земному времени, а в шесть я уже снова был на Земле. Толстый бармен Вилли сразу заметил произошедшую перемену.
— Ходячий мертвец, — взревел он, когда я нетвердо поднялся на ноги. До этого я сидел за пустым столиком, уставясь в телевизор. Несколько посетителей в баре повернулись посмотреть на меня. — Мы тут все время пытались решить, что это — кататония, аутизм, афазия или обыкновенное сумасшествие, — бодро добавил Вилли. Несколько лет назад он окончил колледж по специальности «Психология».
Тогда‑то я и выпил пару стаканов кока‑колы и съел пару гамбургеров.
Я был слишком опустошен, чтобы говорить. В семь я выполз наружу и оказался в толпе, глазевшей на хэллоуинский парад. Завтра мне надо будет вернуться и поговорить с барменшей Мэри.
Проехала еще одна машина. И снова я уголком глаза заметил мелькание света. Лицо. Я рывком сел на краю кровати. Лицо — похоже на Кэти. У меня было из‑за нее какое‑то нехорошее чувство. Я должен был довести ее до самого Абсолюта. Я знал, что сама она никогда туда не отправится и что рано или поздно Сатана поймает ее. Это было единственное, о чем Иисус попросил меня, — привести Кэти к Богу — ив последнюю минуту я облажался. А он ведь предупреждал меня, чтобы я точно не привел ее назад. Но как она смогла вернуться?
На Землю? Она же мертва.
И Эйприл, и Джесси были в курсе этой истории, как ее отец покупал самый дорогой гроб. Тот факт, что я тоже узнал об этом, не произвел на них никакого впечатления.
— Я же рассказывала тебе, Феликс, — настаивала Эйприл. — Просто ты не слушал меня.
Я снова поразмышлял над тем, могла ли Кэти проследить мой путь назад, до Земли. Я ведь на самом деле не заметил, в какую сторону полетел ее огонек, когда я убил ее.
Но сейчас все выглядело нормально. Я пошел на кухню за бутербродом и стаканом молока. Когда я ел, часы на башне колледжа пробили полночь. Я испытал невероятное облегчение. Хэллоуин закончился. Может быть, все вернется к тому, что было раньше.
Я заглянул в комнату, где спала Айрис. Она лежала на спине, а обе руки были вытянуты над головой. У нее был такой вид, будто она делает зарядку или изображает заглавную букву "Y". При виде ее совершенства мои глаза увлажнились, и я поблагодарил Бога за то, что смог вернуться.
Где‑то в середине ночи я проснулся в Стране Снов. Я был шаром красного света, пробирающимся в знакомом континууме возможных видений. Подчиняясь внутреннему побуждению, я выбрал одно и снова оказался на кладбище Темпл‑Хилл с Иисусом и Сатаной. Плохой сон.
Сатана держит пенопластовый судок, обтянутый целлофаном. Обыкновенная мясная расфасовка, какие можно увидеть в любом супермаркете. В упаковке лежит что‑то зеленое. Ощипанная чайка. Кэти. Увидев меня, он показывает зубы.
— — Ты или она, Рэймен. Что скажешь? — Его голос звучит как ржавое железо, ползущее по бетону.
Я смотрю на Иисуса в надежде, что он придет на помощь. В земле, как и в тот раз, зияет трещина. Мы с ним на одной стороне, Кэти и Сатана — на другой.
От Иисуса исходит ровное золотое сияние. Его глаза — как глубокие черные дыры. Он слегка улыбается и протягивает вперед одну руку. На запястье рваная рана с засохшей кровью.
Я делаю шаг назад и трясу головой.
— Я так не могу. Я — не ты.
Сатана смеется, и эхо разносит его смех.
Я проснулся весь в поту. Светало. В соседней комнате радостно лопотала Айрис.
Я встал и покормил ее, а когда поднялась Эйприл, я сделал нам с ней яичницу.
— А ты знаешь, что мне снилось этой ночью? — спросила Эйприл, когда мы пили кофе.
Я покачал головой:
— Я не смотрел. — Эйприл с надеждой ждала продолжения, поэтому я рассказал ей свой сон:
— Мне снилось, что Дьявол заполучил эту девушку. Кэти.., как ее фамилия?
— Кэти Скотт. Не пойму, почему ты все время говоришь про нее. Ты ведь даже не встречался с ней, да?
— Только на Саймионе.
Эйприл прикурила сигарету и с тревогой посмотрела на меня.
— Может быть, Феликс, нам надо переехать отсюда. Мне кажется, это неподходящее место для тебя. Эти дикие мысли ни с того ни с сего. — Ее лицо задрожало, она чуть не плакала. — Ты таким не был.
Я обошел стол и обнял ее.
— А как мне‑то хочется, чтобы все это закончилось,".
Она загасила сигарету.
— Вчера вечером, у Делонгов, это выглядело забавным приключением. Но если ты действительно ничего не принял… — Она поколебалась, потом, запинаясь, продолжила:
— В смысле, просто так забыться на целый день. Это ненормально. — Она с мольбой заглянула мне в глаза. — Пожалуйста, Феликс, сходи к врачу. По‑моему, сейчас это тебе необходимо. Ты слишком далеко зашел.
С ее точки зрения, в этом, конечно, был смысл. Но ее предложение меня раздражало. Очень сильно раздражало. Изо всех сил сохраняя самоконтроль, я ровным голосом сказал:
— Если я когда‑нибудь и отправлюсь в дурдом, то исключительно в смирительной рубашке. Я сам впутался во все это, и я могу сам выпутаться.
— Мuу macho — настоящий мужчина, — с горечью произнесла Эйприл. — А тем временем пусть моя жизнь пропадает.
В моих легких вырастал горячий шар гнева, а солнечное сплетение превратилось в тугую пружину заводного утенка. Мне нужно было уйти прежде, чем я скажу что‑нибудь ужасное.
— Прошу тебя, Эйприл, — сказал я, пятясь от стола. — Ну не надо так на меня давить. Мне нужно все обдумать. Мне все равно, чем ты считаешь мое путешествие на Саймион. Но у меня есть идея, или идея насчет идеи, которая могла бы в самом деле…
Внезапно она обмякла.
— Ох, Феликс, не надо так волноваться.
Она встала, подошла ко мне и обхватила руками. Мы с минуту держали друг друга в объятиях. Тут приползла Айрис и червячком пробралась между нашими ногами.
Эйприл подхватила малышку с пола и прижала светлую головенку к нашим. Минуту мы так стояли и целовались.
На кухонном полу было солнце.
По моему расписанию у меня в четверг занятий не было, поэтому мое отсутствие в колледже прошло незамеченным. В пятницу утром у меня были дифференциальное исчисление и математика для начальной школы.
Они прошли довольно гладко. На занятии для начальной школы мы немного поповторяли для контрольной, которую я наметил на понедельник, а на исчислении мы освоили формулу для расчета длины дуги на кривой.
После уроков я поспешил в библиотеку, чтобы найти статью, про которую мне говорил Кантор. Собрание его работ есть только на немецком, поэтому мне понадобилось какое‑то время, чтобы найти и перевести нужный мне отрывок. В нем говорилось примерно следующее.
Трехмерное пространство нашей вселенной состоит из "с" идеальных математических точек. И в этом пространстве движутся субстанции двух типов — масса и эфир.
Мы все довольно хорошо представляем, что такое масса, но как быть с эфиром? Эфир — это очень тонкий вид субстанции, связанный с передачей энергии. Совсем не обязательно полагать, что эфир заполняет все пространство между комками массы. Мы знаем только, что одни области пространства содержат массу, другие содержат эфир, а третьи — пусты.
Теперь любой объект, имеющий массу, — например, камень, — можно бесконечно разрезать на все меньшие и меньшие части. В пределе мы будем иметь алеф‑нуль бесконечно малых частиц массы. Эти неделимые частицы называются монадами массы. Тогда в общем случае любой объект, имеющий массу, может быть описан как совокупность алеф‑нуля монад массы точечного размера.
Эфир также бесконечно делим, даже более того! Любой эфирный объект должен мыслиться как совокупность алеф‑одной эфирной монады точечного размера. Поскольку в пространстве имеется "с" точек и поскольку "с" по крайней мере не меньше алеф‑одного, в нем, безусловно, достаточно места для всех этих монад.
Тогда в любой момент состояние дел в нашей вселенной может быть охарактеризовано указанием на то, какие из "с" возможных положений в нашем пространстве заняты монадами массы, а какие — эфирными монадами.
Другими словами, пространство содержит множество М из алеф‑нуля точек, занимаемых массой, и множество Э из алеф‑одного точек, занимаемых эфиром. Состояние вселенной в любой момент зависит только от свойств этих двух множеств точек — М и Э.
Большую часть статьи 1885 года Кантор посвящает описанию особого способа разделения М и Э на пять значащих подмножеств. Завершает работу он такими словами: "Следующим шагом станет выяснение того, насколько взаимоотношения между этими четко различаемыми множествами могут быть ответственны за все раз‑, личные способы бытия и действия, демонстрируемые материей, такие как физическое состояние, химические различия, свет и тепло, электричество и магнетизм.
Я бы предпочел не формулировать прямо мои дальнейшие рассуждения в этом направлении до того, как подвергну их более тщательному рассмотрению". Кантор обожал курсив.
Закончив чтение, я какое‑то время просидел неподвижно; глядя в окно. За ночь ветер унес облака, и было похоже, что нас ждет еще один, последний, кусочек бабьего лета. Синее небо напоминало туго натянутую цветную пленку. Сухие листья стайками носились по асфальтовым дорожкам колледжа.
Мой разум был необыкновенно ясен, и я мог припомнить каждое слово из того, что Кантор сказал мне в туннеле, ведущем на алеф‑один: "Если бы существовала третья основная субстанция в дополнение к массе и эфиру, мы бы знали, что мощность "с" по меньшей мере равна алеф‑двум".
Я поразмышлял над этим. Скажем, существует третья субстанция.., назовем ее сущностью. Масса, эфир, сущность. На что может быть похож объект‑сущность? Если масса — это куча песка, то эфир похож на воду. Сущность должна быть еще тоньше, еще непрерывнее. Может быть, белый свет состоит из сущности.
Высшие уровни.
— Одно было ясно. Чтобы отличаться от массы и эфира, сущностные объекты должны состоять из алеф‑двух монад каждый. Но если в нашем пространстве существуют сущностные объекты, тогда пространство должно заключать в себе как минимум алеф‑две точки.., и тогда гипотеза континуума о том, что пространство состоит из алеф‑одной точки, будет опровергнута.
Хорошо‑прекрасно. Но как.., тут я услышал, как часы пробили два. Время проводить занятие по основам геометрии. Я торопливо собрал листки, на которых делал записи, оставил книгу Кантора на столе у окна и вылетел из библиотеки.
Порывы легкого ветерка гоняли стайки разного мусора. Бледно‑оранжевые листья тыкались мне в лодыжки.
Я попробовал представить, что вокруг меня были и более тонкие формы. Эфирные тела, астральные тела, призраки, колобошки.
Казалось рациональным представить, что большая часть того, что я видел на Саймионе, состояла из эфира. Каждый объект — алеф‑одна эфирная монада. Мне пока не хотелось думать о возможности присутствия сущностных объектов. На сегодня хватит и того, что я ухватил смысл первоначальной идеи Кантора о массе и эфире.
В класс, где я должен был проводить занятие по основам геометрии, нужно было долго спускаться под гору.
По странному капризу учебной части это был кабинет физкультурной подготовки, примыкающий к спортзалу.
А спортзал был в самой нижней части территории колледжа.
Озеро Бернко часто разливается, поэтому его окружает плодородная ровная почва. Поля зигзагами извиваются вокруг озера и питающих его ручейков. Самый крупный из притоков обсажен с одной стороны деревьями, вдоль которых проходит грунтовая дорога.
Шагая на урок, я видел облачка пыли, поднимаемой машиной фермера на дороге вдоль ручья. В воздухе было полно мух, и их жужжание казалось звуком солнечного света. Я все время спрашивал себя, что это значило бы для призрака, будь он сделан из алеф‑одного атома эфира. В голову пришли две идеи.
Во‑первых, имея обувную коробку, мы можем наполнить ее либо алеф‑нулем монад массы, либо алеф‑одним эфирных монад. Даже при том, что монады обоих типов исчезающе малы, неизбежно получается, что монады массы ведут себя так, будто они грубее, шершавее, менее плотно упакованы. Предположительно, эфирное тело может просочиться сквозь промежутки в твердом объеме массы.
Поэтому привидения могут проходить сквозь стены. Хорошо.
Во‑вторых. Животное о четырех лапах без труда может сосчитать до трех. Физическое тело имеет алеф‑нуль монад массы и прекрасно себя чувствует, имея дело с меньшими числами, как, например, десятки или десятки тысяч. Если астральное тело имеет алеф‑одну эфирную монаду, тогда разумно допустить, что оно оперирует алеф‑нулем. Поэтому астральные тела должны быть способны достичь бесконечного ускорения, но испытывают проблемы с алеф‑одним. Опять хорошо.
Студенты ждали меня возле пристройки к спортзалу.
Некоторые засмеялись, увидев, что я иду к ним. Подходя, я надел профессиональную маску бодрого дружелюбия.
Высокий парень с усиками… Перчино.., заговорил со мной:
— Как вы себя чувствуете, доктор Рэймен?
— Прекрасно, — ответил я как можно безразличнее.
Я вспомнил, что Перчино был дружком той барменши в «Капле». Мэри. У меня все еще не было случая спросить ее, что мое тело делало там в среду ночью.
Я отпер дверь, и класс проследовал за мной в тихий зал. Солнечный луч пробивался под углом сквозь окно в конце зала, высвечивая пляску мириада пылинок. Мне в голову пришло кое‑что из когда‑то читанного про пифагорейцев. Они верили, что вокруг нас столько же духов, сколько пылинок в солнечном луче. На мгновение я почувствовал, как вокруг меня толпятся бесконечные иерархические уровни духов.
— Мэри говорит, вы были такой странный прошлой ночью, — послышалось доверительное бормотание. Рядом со мной шагал Перчино. Он явно ждал моего ответа.
— Я выпил пару кружек пива, — сказал я, каменея.
К счастью, мы уже подошли к аудитории, и я был избавлен от продолжения. Я уже начал просматривать полуоформившийся план шантажирования меня ради хорошей отметки, сочившийся из его мрачных темных глаз.
Это был тот самый парень, который писал курсовую работу по НЛО. Я рассчитывал на то, что он снимет меня с крючка, написав хорошую работу.
Студенты вошли и расселись. Я начал лекцию, медленно шагая взад и вперед перед доской.
ОБУЧЕНИЕ
— В прошлый раз, как вы помните, я говорил о трудах С.Х. Хинтона. Самой большой проблемой в его жизни было, как сделать четвертое измерение чем‑то реальным. Я сегодня оказался в похожем положении. Я хочу убедить вас в том, что бесконечность реальна.
Некоторые студенты почему‑то сконфузились при этих словах. Особенно это относилось к одной девушке, эдакой тугой пышечке со светлыми волосами, подстриженными еще короче, чем у меня. Она регулярно интересовалась, что общего имели мои лекции с геометрией, которую она собиралась когда‑нибудь вколачивать в головы старшеклассников.
Бросив на нее взгляд, я солгал:
— Концепция бесконечности принципиально важна для правильного понимания основ геометрии.