Вот и стали в роду получаться вместо путешественников – игроки, вместо хозяек – бездельницы, вместо купцов – ростовщики, вместо моряков – пьяницы. Вырождаться стал род, мельчать.
Да только Мир всегда дает последний шанс, последнюю надежду – приходит в род Обновитель. Задача ему достается трудная, но если справится, не спасует – почистит свой род, и снова сила и энергия в него вернутся.
Вот такого ребенка Мир и решил послать роду. Спасителя‑Обновителя.
Еще до того, как ребенку на Земле родиться, Творец с его душой личное собеседование имел.
– Вижу, что Душа ты сильная, светлая и чистая. Зачем воплощаешься, понимаешь?
– Понимаю, Отче. Обновитель я, род мне спасать предстоит.
– Что трудно тебе придется, осознаешь? Уж больно инфекция обширная, все члены рода поражены Гордыней да Жадностью. Столько дел понаворотили!
– Осознаю.
– Не струсишь, не спасуешь?
– На все воля твоя, Отче. Направь и поддержи. Все усилия приложу, обещаю.
– Знай же, что в тебе будут заложены все пороки твоих предков. Так надо, чтобы ты их осознала, почувствовала и исправила. И тебе придется пройти все их пути, всякие ужасы там будут. Нелегко это, больно!
– Знаю, Отче. Готова к этому тернистому пути. Уж очень хочу свой род спасти.
– А самое главное – ты ж, когда родишься, не будешь помнить, о чем мы тут договаривались. Там, на Земле, начнут тебя страсти родовые одолевать‑колошматить. Выбор, оно конечно, как обычно, за тобой. Можешь глубже в пороки скатиться, а можешь подняться над ними и весь свой род поднять.
– Боязно, конечно, Господи. Знаю, какие соблазны на пути запланированы. Знаю, что Гордыня сразу мне на плечи присядет, Жадность грудь сдавит, они в нашем роду уж своими заделались. Знаю, что легко не будет. Но раз без этого никак – то что ж… С Богом помолясь!
– Хорошая ты Душа. Светлая. Все правильно понимаешь. Только знай, что я тебя без поддержки и там не оставлю. Закалю тебя с детства! Дам тебе мускулы душевные нарастить.
– Это как, Господи?
– А так. Ребенком еще будешь впотьмах в одиночку через кладбище ходить – это чтобы смерти не бояться. Пока бежишь через погост – научишься духов слышать. От них много пользы бывает, если спросить чего у них…
– Ясно. Буду бегать, не забоюсь.
– Мать на тебя внимания обращать не будет – так ты научишься только на себя рассчитывать.
– Это хорошо, это мне потом понадобится.
– Познаешь ты и венец славы, и бездну падения – чтобы Гордыню смирить, не заноситься, милость к падшим иметь. На своей шкуре почувствуешь, каково это – бездомным, гонимым и зависимым быть. Это чтобы Жадность усмирить.
– Что ж… Если это для рода надо – я готова.
– Ощутишь ты весь кошмар метаний – от Бога к Черту, от Света к Тьме, от Зла к Добру. Будет тебя разрывать – то туда, то сюда. Иной раз ни сил, ни даже слез не будет – но ты знай, помни, что это нужно, чтобы потом к середине прийти, к равновесию. Сама придешь – и род за тобой потянется.
– Род потянется – это хорошо. Значит, все спасемся!
– Буду в нужное время и в нужном месте тебе хороших людей посылать, Помощников. В каждом из них я тебе явлюсь. Каждый из них тебе Силы дать сможет, ты только взять умей.
– Буду брать, Отче.
– Крыша над головой у тебя будет, и сила воли, и ясный ум, и муж, и детки – не обижу. Может, еще чего попросить хочешь?
– Хочу, Господи. Прямо тебе скажу: не боюсь ни лишений, ни труда, а боюсь Гордыни да Жадности. Я вот о чем тебя попрошу: как только увидишь, что на меня соблазны напали, и я зашаталась, не справляюсь, ты помоги мне – отними то, к чему у меня страсть и жажда проявятся. Сделаешь?
– Склонил бы пред тобою голову, коль тело имел бы. Сильная ты душа, самоотверженная. Исполню твою просьбу, так тому и быть. Зацепишься за мужа – разлучницу пошлю. Зацепишься за богатство – огнем спалю. Зацепишься за человека – разочарование устрою. Рано или поздно помудреешь. Все у тебя получится. Я в тебя верю.
– Благодарю, о Господи. Для меня это очень важно. Если я буду знать, что ты в меня веришь, – я точно справлюсь. Я буду смирять Гордыню, ограничивать Жадность и стремиться к Свету. К тебе, Господи.
– Я тебе противоядие от инфекции дам. Бескорыстное Служение называется. Помогай людям всегда, везде, просто так, задаром, от души – этим чиститься будешь, ко мне приближаться. Не дели людей на плохих и хороших, всем помогай, тем и спасешься.
– Но я же при рождении забуду! Как я пойму, что надо бескорыстно служить?
– Как научишься смирению и к Небесам душою обратишься, вспомнишь, кто ты и для чего. Тогда сможешь со мной разговаривать, советы получать. Многое тебе откроется, многое свершить сможешь. Будут тебе особые Дары.
– Что за Дары, Отче? Можно мне знать?
– Сейчас – можно. А потом – нет. Самой тебе до всего доходить придется. А Дары – такие: сможешь сквозь время и пространства видеть, красоту творить, поддерживать, руками лечить, энергию посылать, людям свет нести, путь открывать, ко мне обращать.
– Не много ли, Господи??? Не возгоржусь???
– Это тебе испытание такое, особенное. Возгордишься – и сама погибнешь, и роду не поможешь. Сумеешь Дары принять, правильно использовать – возвысишь свой род до Небес. Не славой, не богатством. Светом моим Божественным возвысишь!
…И в скором времени на Земле, в родильном зале, раздался крик ребеночка. Он вопил громко и требовательно, широко разевая беззубый рот, и так крепко ухватил акушерку за палец, что та аж охнула.
– Цепкая девчонка, – подивилась она. – Захапистая будет, жадная до жизни. Как назовете‑то, мамаша?
– Надеждой, – сказала измученная мать.
– Хорошее имя, – похвалила акушерка. – Когда в роду Надежда есть, это славно.
Она была опытной акушеркой и правильно угадала: этот маленький горластый человечек был Последней Надеждой древнего, некогда сильного, а ныне ослабленного грехами и пороками рода. Был тем самым Обновителем, который должен был влить в холодеющие жилы рода исцеляющий свет бескорыстия и Божественной Любви.
– Вот и вся моя история, – завершила свой рассказ Надежда.
– Вот это история! – протянуло пораженное Перышко. – Даже моей Сказочнице такого не придумать! И такие важные Послания!!!
♦ Каждый член рода несет ответственность за то, что он передаст потомкам.
♦ Бескорыстное Служение – противоядие от родовой инфекции.
♦ То, за что ты чересчур «зацепился», – отнимут.
♦ Тот, кто взял ответственность на себя, может стать Обновителем и помочь всему роду.
♦ Надежда есть всегда!
– А дальше что было? – спросила совершенно заинтригованная Лика.
– А дальше была жизнь, – просто сказала Надежда. – Все как обещано: пришлось через такие испытания пройти, что ни в сказке сказать, ни пером описать! Не раз теряла все, что имела, – близких, имущество, дом, друзей. Сколько раз жизнь меня уму‑разуму учила, на колени ставила – но с молитвой и Божьей помощью вставала и снова стремилась к Небу.
– И каждый раз – с нуля… Как у вас сил хватило? – задумчиво спросила Лика.
– А Бог вообще не дает нам испытаний не по силам, – ответила Надежда. – Если есть у тебя в это вера – то и надежда всегда с тобой.
– Вот и еще одно Послание! – обрадовалось Перышко.
♦ Бог не дает испытаний не по силам.
– Но я… Наверное, у меня недостаточно веры. Мне кажется, что я не справлюсь! – воскликнула Лика. – Хотя я тоже очень, очень хотела бы помочь своему роду!
– Если хочешь – значит, сможешь! – уверенно сказала Надежда. – Я подарю тебе Талисман Надежды, – добавила она, снимая с руки простой деревянный браслет. – Держи! Пусть он будет всегда напоминать тебе, что надежда есть всегда!
– Спасибо! – проговорила Лика, надевая браслет на свою левую руку. – Вы и не представляете, что вы сейчас для меня сделали! Вы подарили мне Надежду!
– Благодарности принимаются. Мне пора. А тебе желаю удачи!
* * *
– Вот это встреча! – сказала Лика Перышку, когда Надежда скрылась за деревьями. – Чудеса просто!
– Теперь в твоей жизни будет много таких чудес, – пообещало неугомонное Перышко. – Ну, что будем делать?
– Перышко, миленькое, пожалуйста, проводи меня к Сказочнице, а? – попросила Лика. – Пожалуй, теперь я могу отправиться в путь!
– Готова ли ты встретиться лицом к лицу со своими Страхами? – торжественно спросило Волшебное Перышко.
– Готова! – воскликнула Лика и вскочила со скамейки.
– Тогда за мной! – скомандовало Перышко и взлетело повыше. – Нас ждет увлекательное путешествие!
Лика покинула насиженную скамейку и, то и дело поглядывая на свой Талисман Надежды, отважно двинулась вслед за Перышком – выбираться из своей Страшной Сказки.
* * *
– Никогда не думала, что парк такой большой! – с удивлением произнесла Лика, на ходу озираясь по сторонам.
– Я тоже когда‑то не думало, что есть Мир за пределами Комнаты, – заметило Перышко. – Между тем Вселенная безгранична, а ограничения мы себе сами устанавливаем.
– Перышко! Смотри! Вон там, где сосны, женщина мечется и кричит! Может, ее ограбили? Может, ей помощь нужна?
– Никогда не думай заранее о плохом – а то вдруг оно тебя услышит и явится, встанет перед тобой, как лист перед травой?
– Но она же зовет на помощь!
– Ну, давай свернем, может, и впрямь кто‑то попал в Страшную Сказку?
И Перышко легко метнулось в сторону сосен, а Лика – за ним.
Сказка третья
В ТРЕХ СОСНАХ
у‑у‑у‑у! Люди‑и‑и‑и‑и! Помогите!!!!! – взывал женский голос. Судя по изрядной охриплости, взывал уже давно.
– Дура, чего орешь? – спросил мужичок бомжеватого вида с большой клеенчатой сумкой, в которой позвякивали бутылки. Он с недоумением смотрел на женщину очень приличного вида, мечущуюся в пяти метрах от дорожки в треугольнике, образованном тремя большими соснами. – Чего голосишь, спрашиваю?
– А вам какое дело? – раздраженно спросила дама. – Я не вас звала. Шли себе – и продолжайте движение.
– Дык это… ну тогда извиняйте; – смешался бомж и пошел дальше, звеня бутылками и поминутно оглядываясь.
– Ау‑у‑у‑у! Ау‑у‑у‑у! Люди‑и‑и‑и! – снова завела свою песнь дама.
– Красавица, замерзла? Может, помочь? – весело спросил симпатичный мужчина в стиле мачо, поравнявшись с тремя соснами.
– Что еще за вольности? – обиделась дама. – Какая я вам красавица?
– А по‑моему, очень даже ничего, – белозубо улыбнулся мачо. – Может, познакомимся?
– Я с незнакомыми не знакомлюсь, – гордо сообщила дама. – Особенно с такими.
– А какой я? – завеселился мачо. – Ну‑ка, дайте мне характеристику! Очень интересно!
– Выпендрежник, бабник, донжуан, казанова. Еще врун, болтун и хохотун, – охарактеризовала его дама. Потом подумала и добавила: – И еще, наверное, ненадежный.
– Да, я такой, – весело согласился донжуан и хохотун. – Но зато добрый, веселый и бескорыстный. Ну так помощь‑то нужна?
– Нет! Подожду кого‑нибудь понадежнее, – смерила его холодным взглядом дама.
– Ну как знаешь, красавица, – не стал настаивать он и пошел себе, насвистывая, дальше по дорожке.
– Женщина, что вы там кричите? – спросила полная высокая старуха, выгуливающая болонку. – Тишину нарушаете, собачку беспокоите. Нельзя так в парке себя вести. Что у вас случилось?
– Да вот еще вы меня не поучали, – тут же парировала дама. – Надо – вот и кричу. Я помощи прощу у Мира.
– Ну так не надо же вопить так, что люди пугаются. Между прочим, за нарушение общественного порядка выписывается штраф, чтоб вы знали. Что надо‑то? Чем я могу помочь? – спросила старуха.
– Вы – ничем. Вы слишком высокомерная и склонны к нотациям. Я не приму от вас помощи, – неприязненно сказала дама.
– Ну милая моя, была бы честь предложена, – обиделась старуха и дернула за поволок. – Пойдем, Гера!
– Люди‑и‑и! Помоги‑и‑и‑и‑те‑е‑е‑е‑е! – снова раздалось на весь парк.
– Гав! Гав, гав, гав! – рядом с соснами притормозила большая дворняга, мчащаяся куда‑то по своим собачьим делам.
– Ой! Мамочки! Да что же это? Тьфу, как я напугалась. Чего тебе, ты, псина?
– Гав! Гав!
– Господи, какая страшная, вся в репьях каких‑то. И облезлая. Да она, наверное, лишайная. Иди отсюда! Прочь! Место! Ой, что я говорю‑то? Какое там место? Наверное, ее место на соседней помойке. А если она кусается? А вдруг у нее еще и бешенство??? Фу! Уходи! Уходи!
Собака неодобрительно гавкнула, развернулась и потрусила в обратную сторону. А дама осталась между своих трех сосен и снова начала взывать к Миру:
– Эге‑ге‑гей! Лю‑ю‑ю‑ю‑ди! Ау‑у‑у‑у‑у‑у!
– Тетенька, тетенька, что вы кричите? – окружила сосны группка подростков.
– Кричу, потому что заблудилась, – объяснила «тетенька».
– А где вы заблудились? – удивились подростки. – Тут же все насквозь видно, во все стороны!
– Вам, может быть, и видно, а мне – нет, – парировала дама. – Вам все равно, где болтаться, а я ищу Мудрость.
– Ненормальная какая‑то, – прокомментировал пацан. – Вы ее точно здесь потеряли?
– Я ее не теряла, я ее просто ищу, – объяснила дама.
– Как грибы, что ли? – допытывался подросток. – Она какая, ваша Мудрость? Может, мы вам поможем поискать?
– Нет, дети, вам еще рано думать о Мудрости, вы не поймете. Тем более что я сама не знаю, как она выглядит.
– А раз сами не знаете, как же вы тогда узнаете, что вы ее нашли? – очень мудро спросил подросток.
– Ах, это пустяки! Уж как‑нибудь узнаю. Может, мне кто‑нибудь подскажет. Мне, главное, дорогу к Мудрости найти, а уж там как‑нибудь.
– Так вы идите сюда, на дорогу, где все люди ходят, – предложил подросток. – А то что вы там, в соснах, туда‑сюда бродите?
– Нет, мальчик, по этой дороге я уже ходила, но Мудрость не нашла. Мне нужна другая дорога, настоящая.
– Ненормальная какая‑то, – сообщил товарищам подросток. – Ну ее, айда лучше на скейтах погоняем.
И подростки рванули дальше, сразу переключившись на свое и забыв о странной тетеньке. Они вообще не умели долго морочиться чем‑то одним.
– Ау‑у‑у‑у‑у! Кто‑нибу‑у‑у‑у‑удь! Помогите мне‑е‑е‑е‑е! – вновь заголосила дама.
– Здравствуй, дорогая моя! – приветствовала ее подошедшая девушка. – Ну, слава богу, я тебя нашла.
Дама уставилась на нее раскрыв рот. Девушка была крепкотелая, пышногрудая, длинноногая, одетая в вызывающие короткие шортики и очень открытую майку. В общем, даже не девушка, а девица. Возможно, даже легкого повеления. Она улыбалась и протягивала руку, но дама вовсе не спешила ее принять.
– А зачем ты меня искала? – подозрительно спросила она девицу.
– Я пришла научить тебя Мудрости, – сообщила девица.
– Ты? Меня? Мудрости? – очень удивилась дама.
– Ну да, я. Тебя. Мудрости. Что тебя так удивляет? – спросила девица.
– Ты такая… молодая… И какая‑то, прости, несерьезная, – с сомнением поглядела не нее дама. – Чему ты меня можешь научить?
– Тебе придется мне поверить. И довериться, – сказала девица. – Иначе какая из тебя ученица?
– Ученица? Я должна стать твоей ученицей? Ну, знаешь! – расстроилась дама. – Ну сама посуди, как я могу воспринимать тебя как Учителя?
– А каким должен быть твой Учитель? – поинтересовалась девица.
– Ну… я не знаю. Наверное, немолодым, или хотя бы зрелым человеком. Без глупостей в голове. Каждое его слово – как бриллиант, в душу западает. Да, и желательно, чтобы с белой бородой!
– М‑да, – сказала девушка. – «Слово – бриллиант с белой бородой». Образно, ничего не скажешь. Только вот знаешь… Путаница у тебя в голове какая‑то.
– Нет у меня никакой путаницы, – обиженно возразила дама. – Одно дело, когда тебя пигалица в шортах учить пытается – извини, конечно, а другое дело – когда старец в длинных белых одеждах, борода грудь прикрывает, в руках – такая большая книга в кожаном переплете, с металлическими застежками. И голос у него тихий, проникновенный, убедительный… Ну вот это – Учитель!
– Ну, понятно, – покивала девица. – Теперь все с тобой понятно.
– Что тебе понятно? – насторожилась дама.
– Понятно, почему ты запуталась в трех соснах и никак не можешь обрести Мудрость, – пояснила наглая красотка. – Что ж, каждый имеет право на свои заморочки. Тогда жди дальше, а я пошла! Пока! Удачи!
И девица беззаботно зашагала по дорожке в глубь парка, вызывающе покачивая бедрами.
«Учительница, блин!» – неприязненно посмотрела ей вслед дама и присела под сосной. Устала она искать Мудрость самостоятельно, а на помощь никто серьезный не приходил – зови не зови. И так ей жалко стало себя, что она даже тихонечко застонала:
– Господи, ну пришли ты мне уже настоящего Учителя! Которому я смогу довериться! И в которого я поверю!
– Присесть‑то можно? – раздался голос от соседней сосны. Из‑за нее величественно выплыл старец в длинных белых одеждах, с роскошной седой бородой, держащий в руках огромный фолиант в кожаном переплете, с металлическими застежками. Видение повергло даму в кратковременный шок.
– Ой… а… да! Пожалуйста, присаживайтесь! – придя в себя, спохватилась дама.
– Ты не против, если я и книжечку эту на землю положу? – проникновенно спросил он тихим голосом. – А то, знаешь ли, она килограммов пятнадцать весит, все руки оттянула.
– Да, конечно, – залопотала дама. – Пожалуйста, кладите. А вы, простите, кто?
– Ну вот здравствуйте, – обреченно сказал старец. – Как еще мне извернуться, чтобы ты признала во мне Учителя? Я в белом? В белом! С книгой? С книгой. Борода имеется? Имеется! Что тебе еще надо, чтобы ты перестала сомневаться?
– Нет, нет, вы меня извините! Я просто немного не в себе… Неожиданно как‑то все это, – стала оправдываться дама.
– Ничего себе «неожиданно»! – не согласился старец. – Ты целый день зовешь, кричишь, голосишь, просишь – и что, не ожидая результата, что ли?
– Да нет, конечно, ожидая, – заторопилась дама. – Но я уже отчаялась. Ко мне все время приходили не те! Какие‑то странные личности.
– Такие, что ли? – спросил Старец и превратился в бомжеватого мужичка, причем книга тут же стала клеенчатой сумкой и издала отчетливый стеклянный звон.
Дама поперхнулась, зажмурилась и затрясла головой. Когда она открыла глаза, разумеется, бомж исчез. Зато вместо него возник развязный подросток, который ей подмигнул и шмыгнул носом.
– Тетенька, может, все же помочь? – спросил насмешливо невоспитанный пацан.
Дама вскочила и завертела головой, ища глазами что‑нибудь привычное и понятное.
За это время пацан превратился в облезлую собаку, которая склонила голову набок, и на ее морде явственно проступило лицо бескорыстного донжуана, которое ехидно спросило: «Ну что, глазам своим не веришь?»
– Я сошла с ума, – констатировала дама. – Это точно.
– И очень хорошо, – сообщила ей, все еще стоя на четвереньках, развязная девица, которая секунду назад была собакой с мужским лицом. – Тебе давно полезно сойти с ума, а то он влечет тебя исключительно по накатанной колее.
– Ты мне кажешься! – твердо сказала дама, взирая на девицу. – Ты – моя иллюзия.
– А Мир вообще состоит из иллюзий, – подтвердила старуха, держащая на руках не то книгу, не то болонку. – У каждого – свои. Но каждый вправе выбирать наиболее подходящие для него иллюзии. Об этом много говорили древние индусы. Правда, Гера? – И она нежно погладила не то болонку, не то книгу.
– Господи, Господи, да что же это? – забормотала дама, озираясь. – Да что же это со мной? Это я сошла с ума или Мир сошел с ума?!
– Сядь и помолчи! – веско сказал ей старец, который вновь стоял перед нею. Он подождал, пока дама плюхнется на землю, и продолжил:
– Ты действительно в поисках Мудрости заблудилась в трех соснах. При этом ты даже не можешь сформулировать, что ты сама считаешь Мудростью. Ты просила у Мира помощи, и он тебе ее исправно посылал через разных людей, а ты – отвергала протянутую руку. Он показывал тебе дорогу – но ты в ней разочаровалась. Что хочешь ты от меня, женщина?
– Я хочу, чтобы вы мне объяснили! Ну какой мудрости я могу научиться у бомжа? Или у пацана? А тем более у собаки? А уж бабник, старуха и девица – мне так просто даже неприятны! – с отчаянием заговорила дама. – И почему надо скрывать Мудрость под такими масками??? Я хочу понять!
– А между тем все просто, – сказал старец. – Мудрость не валяется на дороге, не растет на дереве, не продается в магазине. Она скрыта внутри каждого создания Божьего. Каждого! И бомжа, и мужчины, и женщины, и ребенка. Потому что каждый получил свой опыт и обрел свою Мудрость. И если ты открыта и непредвзята – ты можешь ее взять, и можешь так же поделиться своей Мудростью с другими.
– Да, мне раньше это уже говорили, – неохотно согласилась дама. – Но в мире столько несимпатичных мне людей, у которых я не хочу ничему учиться! Это – не мой путь!
– А какой твой путь? – поинтересовался старец.
– Я не знаю! – гордо сказала дама. – Но знаю, что должна его найти.
– Вот смотри, – терпеливо стал объяснять старец. – Вокруг нас – огромный парк. Это своего рода модель Мира. В нем очень мною всего: трава, кустарники, клумбы, аттракционы, скамеечки, скульптуры, посетители и служители – всего не перечесть. И все это соединено дорожками, которые проложили люди. А между дорожками есть газоны, по которым ходить в целом запрещается – но, по крайней мере, можно попробовать! И все так и делают: ходят, изучают, ищут новые тропинки, обретают милые сердцу уголки. А ты из всего огромного Мира выбрала маленькую площадочку между тремя соснами и мечешься от того, что твое пространство ограничено, и ты уже в этом треугольнике все изучила. А расширить свое пространство ты сама себе и не даешь. Разве не так?
– Так, – неохотно согласилась дама. – Возможно, это действительно так. Я ведь в этом парке еще не видела ни статуй, ни аттракционов. Или видела, но не замечала. Я все время искала Мудрость, но не думала, что она не вовне, а внутри!
– Молодец, мудреешь на глазах, – одобрил старец. – И еще: Учитель приходит, когда Ученик готов. Но если Ученик сомневается, подозревает в других злой умысел или считает, что кто‑то значит в этом Мире больше, а кто‑то – меньше, он просто не заметит своего Учителя. Ведь Учитель приходит в самых неожиданных обличьях.
– Просто я столько раз представляла себе своего Учителя, что у меня сложился определенный образ, – робко сказала дама.
– Вот именно! И из‑за этого я сегодня приходил к тебе шесть раз, а ты увидела меня только на седьмой. Ты все еще не открыта миру и не готова видеть Бога во всем сущем. А значит – и в себе. И если ты в себе сомневаешься, следовательно, не веришь сама в себя.
– Выходит, я как бы хочу, но не хочу? Зову, но отвергаю? Ищу, но не вижу? – догадалась дама.
– Выходит, так, – согласился старец. – Но я как‑то помог тебе?
– Да, конечно! – горячо заговорила дама. – Но вот скажите, если Бог есть во всем сущем, значит, он есть и во мне?
– Разумеется, красавица, – с удовольствием подтвердил возникший ниоткуда давешний донжуан, сверкая рекламной улыбкой.
– И во мне? – задорно спросил подросток, держащий под мышкой не то книгу, не то скейтборд.
– Тогда и во мне, – авторитетно заявила старуха с болонкой.
– Ну, стало быть, того… и во мне, – смущенно признался бомж.
– А уж во мне‑то! – огладила крутые бедра веселая девица.
– То есть я – это все вы? А вы – это я? И все мы – одно и то же? – уточнила дама.
– Именно так! – поднял палец вверх старец. – Во всем присутствует Творец. И понимание этого – и есть Высшая Мудрость.
– Гав! – поставила точку счастливая дворняга. И от полноты чувств напустила лужицу. Ведь она тоже была Богом, а Богу – можно!
– Ну ничего себе! – выдохнула потрясенная Лика. – Вот это история!
– Что, страшная? – уточнило Перышко.
– Ничего и не страшная! – запротестовала Лика. – Для меня очень даже полезная! Я поняла сейчас, что точно так же ограничивала себе жизненное пространство маленьким пятачком. И высунуться за его пределы боялась! А еще я никогда не думала, что учиться можно у кого угодно.
– Значит, ты прочитала Послание? – лукаво спросило Перышко.
– Думаю, да, – ответила Лика.
♦ Страхи ограничивают жизненное пространство.
♦ Никогда не отказывайся от помощи, если тебе ее предлагают.
♦ Божественная Мудрость есть во всем и в каждом.
♦ Учитель приходит, когда Ученик готов.
– Молодец! – похвалило Перышко. – Теперь ты никогда не заблудишься в трех соснах! И запомнишь, что всегда можно сойти с проторенной тропинки, и тогда в твою жизнь войдет что‑то новое!
* * *
– Перышко, а почему парк все не кончается? – обеспокоилась Лика. – Мы уже давно должны из него выйти, а деревья все выше, и подлесок все гуще. Мы не заблудились?
– В собственной сказке невозможно заблудиться, – проинформировало Перышко. – Ты всегда придешь туда, куда надо!
– Хорошо бы, – зябко поежилась Лика. – А то как‑то свежо становится. И дело к вечеру. Знаешь – мне даже немного страшно… И тени шевелятся, как будто там прячутся чудовища…
– Хочешь, я расскажу тебе сказку про Чудовище? – тут же предложило Перышко.
– Ой, не надо! Я тогда еще больше испугаюсь! – замотала головой Лика.
– А между прочим, моя Сказочница говорит, что всегда надо идти навстречу своему Страху – тогда он сам испугается и сбежит. Хочешь, попробуем Страх напугать?
– Не знаю даже, – засомневалась Лика. – Но если Сказочница сказала… В общем, рассказывай!
И Перышко заговорило…
Сказка четвертая
ЧУДОВИЩЕ
удовище не любило день. Днем было светло, и солнце беспощадно выставляло напоказ его уродливое бугристое тело, его неопрятную бурую шерсть и унылую, словно сведенную судорогой морду.
Чудовище предпочитало вылезать из своей норы по ночам. При тусклом свете луны можно было немного расслабиться и полежать на лугу, глядя на звезды. А еще можно было брать воду из темной речки, не закрывая глаз, – днем‑то собственное отражение отбивало всякую охоту и к еде, и к питью. Можно было даже поплескаться в прохладных струях – ночь, все спят, никого не напугаешь…
Несмотря на весь свой кровожадный вид, Чудовище было вполне мирным и вовсе не злым. А если копнуть еще глубже – обладало тонкой, нежной, ранимой душой. Его радовали акварельные краски рассвета, и утренняя дымка над водой, и прихотливый полет бабочки. Оно любило слушать далекую музыку и шепот листвы, обонять запах меда и шиповника. Только кто бы мог подумать, что в этом кошмарном создании такая тяга к прекрасному? Никто не мог… и даже само Чудовище думало не о своих эстетических пристрастиях, а о своем неэстетичном уродстве.
Чудовище жило в глубокой норе, в самой чаще дремучего леса, куда даже звери редко забегали. Это было хорошо, потому что Чудовище предпочитало одиночество. Ведь в глазах других существ оно видело свое отражение – и каждый раз ужасалось: как такая кошмарная нелепица могла появиться на белый свет? Но вот появилась зачем‑то… На страх окружающим, на горе себе…
Чудовище плохо помнило свое детство. Разумеется, когда‑то у него были родители – как же без них? Но оно так давно удалилось в свое самоизгнание, что уже и воспоминания стерлись, стали какими‑то зыбкими и нереальными. Помнилось только, что никакой шерсти у него тогда в помине не было, а была розовенькая гладкая кожица, без бугров и шрамов. Но родители почему‑то его не любили, старались пореже смотреть в его сторону, а когда Чудовище лезло, чтобы погладили, – оно слышало равнодушное «не лезь», «отстань», «не до тебя сейчас», «уйди, маленькое чудовище». Наверное, оно уже и тогда было страшненьким – иначе с чего бы родителям так шарахаться от собственного дитяти???
Позже, когда Чудовище подросло и ушло в самостоятельную жизнь, оно все еще страстно хотело любви. Просто чтобы кто‑нибудь играл с ним, гладил, бегал наперегонки и говорил ему ласковые, глупые слова. И оно пошло к людям. Напрягаясь, страшась, без надежды на взаимопонимание – его просто тянуло туда.
Но люди его сторонились. Наверное, оно уже тогда было ужасным… А может быть, его страх и напряжение передавались окружающим? Как знать… Во всяком случае, никакие его попытки сблизиться с кем‑то и, может быть, подружиться, успеха не имели. Чудовище жадно ловило выражение лиц, глаз – ничего там хорошего не было. Замешательство, непонимание, порой страх, а иногда – брезгливое недоумение: кто это, мол, тут лезет со своим страшным рылом?