либо совершаемой в направлении развития, и тогда усиливается и расширяется пространство культуры, либо деятельность оказывается бессмысленной. Культурное пространство живет прирастанием за счет творческих импульсов человека, оно само создает условия для возникновения таких импульсов.
Поскольку цивилизация существует в историческом времени, то и человек живет в истории. А поэтому в разные ее моменты он испытывает различную степень потребности обращения к цивилизации и культуре. Античная цивилизация была всецело ориентирована на то, чтобы обеспечить человеку возможность извлечь максимум приятного из земного существования. И античный человек был "повернут" к цивилизации, и через нее – к культуре. В средневековой Европе человек был, в первую очередь, повернут к культуре, и только через нее – к цивилизации. Если использовать гегелевскую терминологию, можно сказать, что цивилизация – это результат "формирования рассудка и человеческих целей … создания предметов – его (человека) честь и гордость, оно становится источником огромного, бесконечного богатства – мира человеческих воззрений, знаний, внешних благ, прав и поступков".[88] Но для каждого конкретного человека, цивилизация, оставаясь творением рассудка, получает импульсы и от другого источника. Мы имеем в виду иррациональные и даже антирациональные проявления цивилизации. Конечно, по Гегелю, все действительное было разумным, а все разумное – действительным. Но действительность цивилизации оказывалась очень часто по результатам богаче разума. Разумное и действительное не совпадали и не совпадают, как это представлял Гегель, потому что в цивилизации человек дальше всего отстоит от другого, и ближе всего находится к "себе единственному", а это – такая поза, которая привлекает далеко не разумные силы. Действительное открытие Гегеля состоит в том, что он обнаруживает как раз двойственность целого. Это означает, что человек раздваивает мир на цивилизацию и культуру и сам раздваивается между рассудком и разумом. Двойственность
человека в мире, взятом с характеризуемой нами точки зрения, проявляется в том, что человек в культуре имеет возможность подниматься к Богу, а в цивилизации ему открывается множество возможностей для встречи с дьяволом. И не важно, верующий человек или атеист. Логика его деятельности всегда имеет, в этом смысле, двойственный результат. Это, например, хорошо понимал уже Аврелий Августин. Он понимал, что одно дело, живя в культуре, пользоваться цивилизацией как средством. В этом случае ты не уязвим для деформации, логическим завершением которой есть превращение в вещь, в игрушку в руках дьявола. Человек, же, превратившийся в потребительский автомат, не способен любить другого. Душа такого человека и есть легкая добыча дьявола. Другое дело, когда человек, живя в цивилизации, пытается пользоваться культурой как средством. Это, в конечном счете, путь от Бога и от человека, путь не первородства, а путь первородства греха. "Поддержание здоровья – вот причина, почему мы едим и пьем, – пишет блаженный Августин, – но к ней присоединяется удовольствие – спутник опасный, который часто пытается зайти вперед, чтобы ради него делалось то, что, судя по моим словам и желаниям, я делаю ради здоровья"[89]. Если эмоции становятся самоцелью (эмоции, которые порождает цивилизация), то эти эмоции закрывают для человека дорогу для выхода в культуру. Двойственность жизни человека в этом мире приводит к тому, что он и в пространстве цивилизации поступает двойственно. Это, например, проявляется в виде двойных стандартов поведения человека: один стандарт для своих, другой – для чужих. Можно сказать, что цивилизация вообще – область двойных стандартов, в отличие от культуры, где действует один стандарт на всех, где Джоконда – одна на всех, Киевская София – одна на весь мир, где для Христианства "нет ни иудея, ни эллина". Это обстоятельство ставит человека в очень сложное положение, когда при всей его целостности он должен действовать и в логике двойных стандартов, и в логике целостного поведения. Двойственность делает человека носителем такой двойственности, а его жизнь превращает в драму. Имя этой драмы – История. Вот как об этом пишет
Лев Тихомиров: "В грехопадении соединились разные элементы самоутверждения. Между прочим, соблазнительная мысль сделаться "как боги". Люди как бы отравили себя духом диявола и внесли в свою природу двойственность. В них оставалось и то, на основании чего они могли обращаться к Богу со словами "Отче наш", и появилось также то, о чем сказал Спаситель: "Вы отца вашего, диявола, есте и похоти отца вашего творить хощете". С этой двойственности началась и проходит история человечества со всеми ее перипетиями, с задачей освободиться от привитой дьяволом заразы. Но это задача очень трудная. В совершении искупления перед людьми явилась возможность тесного единения с Богом ("во Христе"), но не исчезло ни одно из обстоятельств, соблазняющих людей искать своей независимости, творить "свою волю", чем уже человек отрывался от Бога"[90].
Эта двойственность проявляется как драма радости и горести человеческой жизни. Апостол Павел говорил: "Не можете пить чашу Господню и чашу бесовскую, не можете быть участниками в трапезе Господней и в трапезе бесовской" (1 Кр.; 10, 21) На самом же деле человек пытается делать и одно и другое. И трагедия заключается в том, что его вынуждает это делать мир, в котором он живет, мир, который одновременно есть и мир цивилизации, и мир культуры. Конечно, это не снимает ответственности человека за эту двойственность. Имея свободу воли, он может, по крайней мере, стремиться к одной из тех чаш, о которых говорил Апостол Павел. Но даже если он всем сердцем будет стремиться к Господней чаше, другая будет его беспрестанно соблазнять. Это, как вы понимаете, чаша цивилизации. В христианском богословии проводится очень четкая и последовательная линия по отношению к цивилизации: эллинскую мудрость св. Григорий Палама называет бесовской, и не без основания. Она есть колыбель европейской цивилизации. Но обычному человеку в обычной жизни провести такую линию оказывается делом далеко и далеко не простым. Такое трагическое бытие человека в цивилизации и культуре придает всей его жизни диалогичность, ставит его в положение постоянного выбора,
оценок и самооценок. Эта двойственность лежит в основании вообще диалектики как учения о единстве противоположностей. По крайней мере, диалектика представляет собой одну из наиболее адекватных существующему положению дел попыток объяснить противоречивую реальность человеческой жизни.
В зависимости от активности и актуальности для каждого конкретного индивида тех или иных потребностей и мотивов, ему представляется важным и цивилизация, и культура. При этом следует иметь в виду, что объективно, причем не только содержательно, но и структурно, по степени важности, направленности, механизмам и глубине воздействия на каждого конкретного человека, культура и цивилизация разнятся самым существенным образом. Это обстоятельство мы рассматриваем в качестве важнейшего фактора, который придает двойственность человеческому бытию, и в то же время воздействует на него по-разному, что мы называем антропологической асимметрией цивилизации и культуры.
5.2. Время и вечность
По отношению к человеку, цивилизация и культура асимметричны друг к другу по многим структурным элементам. Одним из важнейших проявлений такой асимметрии является временная асимметрия. Индивидуальность живет во времени и имеет дело с временными, преходящими, конечными событиями. Если цивилизация развивается во времени, то культура не имеет времени. Цивилизация постоянно рождает время своим движением. Культура же развивается в совсем иной логике – логике вечности. Описывать культуру – значит постоянно впадать в противоречия, и чем точнее пытаешься ее описывать, тем больше возникает таких противоречий. В культуре все процессы происходят вне времени, слова, взятые как термин для анализа культуры, затмевают и искажают смысл. Если для анализа культуры берется метод научного исследования, то тогда приходится констатировать, что Гете прогрессивнее Гомера, что, само по себе, является абсурдным. Все, что попадает в пространство культуры, имеет шанс обрести вечность. Цивилизация постоянно развивается
по законам прогресса, когда каждый новый этап ее развития дает все более сложно устроенное общество, общество, в котором все больше и больше структур, поддерживающих порядок. Люди, попадая в пространство цивилизации и живя в нем, постоянно озабочены наведением порядка: придумываются правила, законы, хотя все знают, что эти правила и законы не вечны, они обязательно сменятся другими. В цивилизации действует диалектика абсолютной и относительной истины, когда абсолютная истина оказывается целью познания, которая никогда полностью, тем не менее, не достигается. Цивилизация – это всегда ряд событий, цепочка событий, цепочка причинно-следственных отношений, когда одно следует за другим. В культуре нет череды ценностей. Создаваемая культурная ценность создается одна на все человечество. В цивилизации на каждый гвоздь человек создает крест, на каждый танк – создается снаряд. Закон возрастания потребностей в цивилизации позволяет ранжировать все события цивилизации по степени возможности или невозможности наполнения возрастающих потребностей. В культуре таких ранжиров нет. Но тем не менее, цивилизация пытается постоянно культуре навязать свою логику - логику времени. Нам думается, что исторический подход, который оказался весьма продуктивным для анализа цивилизационных проявлений, имеет очень ограниченные возможности для описания культуры. С.С.Аверинцев совершенно справедливо пишет: "У науки есть все основания бояться метафоричности, но уж если строить модель культуры в пространственных метафорах то нужно рациональнее представить себе не замкнутое «биологическое» тело, но бесконечно тонкие разветвления и пересечения линий, которые к тому же в своем движении изменяют окраску, сохраняя непрерывность"[91]. Здесь важна именно постановка проблемы. Наука действительно боится метафоричности, в том числе и потому, что метафоричность многозначна, наука же стремится к однозначности. Стоит под фундамент науки подвести знаменитую метафору Достоевского о слезе ребенка, как
наука перестает отвечать своему назначению. Поэтому наука активно используется только в цивилизации. Культура же, с ее логикой личности, нуждается в совершенно другом языке. Выработка этого языка – дело будущих поколений философов. Н.О.Лосский писал: "надобно помнить, что временной ряд событий и безвременное бытие – суть два глубоко разнородных мира. А человек, хотя он стоит одной ногой в одном из этих миров, а другою ногой – в другом, все же развивает в себе умение отчетливо наблюдать только один из этих миров, а именно – временной; поэтому, когда речь идет о вечном "Я", мы умеем только указать его наличность, но не рассказать о его безвременном содержании; между тем это содержание должно существовать, и быть гораздо более богатым, чем временная жизнь"[92]. Время или темпоральность человеческого бытия дают возможность человеку с его масштабами и ритмами, с его музыкой труда вписываться в цивилизацию и легко ориентироваться в ней в пространстве и времени. Мы, по сути, имеем в цивилизации событийный континуум, темпоральность которого характеризуется конечностью времени и ограниченностью пространства. Когда заходит речь о конце мира, то подразумевается, конечно, под таким финалом конец цивилизации. В цивилизации все возникает из огня и уходит в огонь. Это обстоятельство имеет решающее значение для человека. В цивилизации он живет прошлым и будущим, хотя постоянно хочет прочувствовать настоящее, остановить настоящее. Отношение цивилизации и человека, положение человека в цивилизации – это вечное стремление Фауста остановить мгновение. В цивилизации мгновения летят, "как пули у виска", и каждое мгновение уносит с собой ощущение удовольствия и комфорта. Время сыплется сквозь пальцы, а вместе с ним и все, что составляет цивилизацию. Не о цивилизации ли сокрушался Екклисиаст? Осознание темпоральности цивилизационного бытия человека заставляет его бежать от времени в вечность. Как проницательно заметил С.Франк, время "есть лишь отражение вневременности в сфере движения"[93]. Единственно, до чего
додумалось человечество в цивилизации – это "обмануть" смерть, стремясь оставаться в памяти потомков. Но время текущей цивилизации абсолютно безжалостно к человеку. Оно не терпит метафор, а память потомков в цивилизации – это всего лишь метафора. Жизнь в цивилизации – это жизнь с удобствами, платой за которую является смерть. Н.О.Лосский говорит о положительно – отрицательном времени, в котором человек занят исключительно своей самостью, и положительном времени, характерном для Царства Духа. «Существенное различие между этими формами времени заключается в том, что одна из них содержит в себе явление смерти, а другая свободна от него.*» Люди давно поняли, что победить ее можно, лишь обратившись к культуре, где действует, как мы уже говорили, логика вечности. Культура же – не только область вечного, но и область беспредельного, безграничного. И если цивилизация состоит из одних сплошных границ, то в культуре все соседствует со всем. Хотя в культуре каждый конкретный человек, будучи существом смертным, действуя, как правило, достигает предела. Но культура в своей сущности трансперсональна. Человек может либо расширить культурное пространство, либо актуализировать какую-то его часть. Это по отношению к человеку. В культуре действует логика беспредельности, тогда как в цивилизации, очень часто, действует логика беспредела. Заметим, что каждый, кто берется за исследование культуры и, зачастую, по-разному понимая культуру, отмечает вечность в качестве важнейшей черты культурного пространства. Это, конечно, очень показательно. Всякий разговор о судьбах страны требует уточнения: о судьбах цивилизации или о судьбах культуры идет речь? Априори можно сказать, что культура, о какой бы стране ни велась речь, есть явление вечное, и мы помним Пилата и будем вечно его помнить лишь по одному событию, правда, событию всемирно-культурного значения. Темпоральные характеристики цивилизации и культуры оказывают разное воздействие на формирование личностных качеств человека. В конечном счете, масштаб личности человека определяется
тем, какой из двух доступных ему логик он руководствовался. Так что время в культуре и цивилизации – это время в присутствии личности, в присутствии субъекта, но не только в присутствии, но и в сфере его активности. По-видимому, по отношению к субъекту время и пространство в цивилизации и культуре можно назвать историей. В истории преодолевается двойственность человека, и каким-то непостижимым образом сочетаются время и вечность.
5.3. На перекрестке эгоизма и альтруизма
Цивилизация и культура как пространство эгоса и коммунитас формируют совершенно разные социально-психологические установки человека на жизнь в социуме. Цивилизация, как мы видели, основанная на "корысти и сребролюбии", формирует установку на эгоизм. У Шекспира Король Иоанн говорит, обращаясь к Филиппу Фоконбритту:
Весь мир от первых дней уравновешен,
По ровному пути направлен прямо.
Но выгода – бессовестный толчок,
Косой удар – всесильная корысть –
Его заставит отклониться, сбиться с пути прямого[94]
Культура же формирует установку человека на альтруизм. Вообще-то понятие "альтруизм" изобретено Огюстом Контом, то есть это понятие позитивистской философии. Оно означает простую противоположность эгоизму. Означает заложенную в человеке потребность жертвовать, в первую очередь, во имя общества. Альтруизм нечто близкое к пониманию общественного инстинкта. Эфроимсон в своей, когда-то знаменитой, работе "Родословная альтруизма" показал, что альтруизм присущ многим живым существам, в том числе и человеку, на биологической основе. Для понимания направленности воздействия культуры на душевную жизнь человека достаточно даже такого понимания альтруизма. Хотя в традициях русской философии принято рассматривать
альтруизм как низшую, менее совершенную, менее развитую форму отношения человека к человеку, чем христианская любовь. Л.А. Тихомиров говорит о том, что альтруизм представляет собой полную противоположность христианской любви. Примерно в том же направлении мыслил и В. Соловьев, различая жалость и альтруизм. Этот аспект, в понимании различия альтруизма и христианский любви, очень важен для более глубокого понимания культуры. Культура, воздействуя на свойства и качества человека, формируя определенные социально-психологические установки в нем, тем самым развивает и укрепляет личностные качества в человеке в отличие от цивилизации, которая формирует и развивает у человека качества не ангела, а зверя, то есть укрепляет в человеке его животное начало. Так что с помощью понятия "христианская любовь" подчеркивается более глубокое, более плодотворное воздействие культурного человека, чем просто формирование альтруизма. Л.А. Тихомиров прав, когда пишет, что "у альтруистов…Бог повсюду заменяется обществом. Эта замена Бога обществом составляет страшный обман, понятный для христианина…Альтруизм упраздняет личные начала и на его место ставит коллективные"[95]. С этим обстоятельством связано и формирование различных мировоззренческих установок для цивилизационного и культурного пространства. Живя в реальном времени, человек большую часть своей жизни проводит, так сказать, между цивилизацией и культурой, в пространстве их взаимодействия. И поэтому он оказывается в положении рыцаря на распутье. Перекресток, который ему надо преодолевать – это не только выбор между эгоизмом и альтруизмом, но и выбор между материализмом и идеализмом.
Философией цивилизации является материализм, причем, скорее всего, диалектический материализм. "Марксизм, – писал Б.П. Вышеславцев, – есть мировоззрение индустриализма"[96]. Есть косвенное доказательство истинности материализма как мировоззрения относительно цивилизации. На него постоянно натыкаются все, кто берется критиковать марксизм. Но,
увлеченные критикой, они этого не замечают. Например, тот же Вышеславцев пишет: "Что же остается от марксизма, от падения материализма, экономизма и техницизма? От марксизма ничего не остается. Но материя, экономика и техника остаются на своем месте; однако именно на своем месте, без права захватывать не принадлежащую им сферу культуры"[97]. Но что же из этого следует? Из этого следуют, по крайней мере, два вывода. Первый: экономика, материализм и техницизм не есть культура. И второй: материализм есть все-таки философия экономики и техницизма. Ранее мы уже говорили о различных негативных последствиях воздействия материалистического мировоззрения на человека. Но цивилизация в целом не является курортным пространством для людей. Тем не менее, все те антропоцентричные воздействия цивилизации на человека, о которых ведется речь в этом исследовании, вкладываются целиком в материалистическое мировоззрение. Более того, цивилизация понуждает человека в своем пространстве действовать материалистически, как бы этому ни сопротивлялся человек.
Асимметрия состоит в том, что культурное же пространство может быть понято только в рамках идеалистического мировоззрения. Более того, культурное пространство постоянно воспроизводит это мировоззрение. Всякие попытки приложить идеалистические мерки к цивилизации также наивны и бесплодны, как и попытки приложить к культуре мерки материализма. Так, например, Бердяев хотел построить идеалистическую философию для цивилизации, где идеалы были бы главным полюсом этих рассуждений. У него, по существу, получается мистическая логическая сетка, лишенная конкретно-исторического содержания, своеобразная мелодия символов для сольного слушания, где слушателем является сам исполнитель. Таким образом, ни материализм, ни идеализм не является единственной и абсолютно верной философией. Когда Ленин говорил о том, что "история философии есть история борьбы материализма и идеализма", он был абсолютно прав. Такой была, есть и будет история философии, пока существует цивилизация и культура.
Философия располагается на кромке между вечным и временным. Цивилизация развивается во времени, а культура в себе содержит вечное (что не есть вечное, выпадает из поля культуры), поэтому конкретные люди, живущие в историческом времени цивилизации вынуждены каждый раз адаптировать вечное историческим условиям своей эпохи. Всякий раз первоначально возникает проблема отыскания ПРИНЦИПОВ такой работы. Это как раз и делает философия. Поэтому она и есть эпоха, схваченная в мыслях. Философия обобщает время цивилизации и его основное содержание, а также формулирует принципы, следуя которым, можно успешно и конструктивно адаптировать культуру к цивилизации именно в данную эпоху. Причем это вовсе не должно быть обязательным изобретением новых принципов, часто философия переоткрывает когда-то созданные и забытые.
Затем наступает очередь науки, цель которой состоит в том, чтобы формулировать идеи такой адаптации. Затем вступает в действие практическая наука, которая формулирует теоретические идеи практического воплощения возможного в действительность. При этом заметим, что понятие возможного включает в себя не только онтологические возможности цивилизации, но и свободу, нравственность и другие, культурные в своей основе, параметры возможного, а действительность включают в себя не только полученные главные и побочные результаты, но и их оценку. Таким образом происходит постоянное возвращение из цивилизации в культуру. Во взаимодействии цивилизации и культуры через человека действительность человека напоминает герменевтический круг (лучше сказать, спираль), когда каждый раз погружение цивилизации в культуру и наоборот рождают новые взгляды, новые оценки, создают новые возможности и действительность.
Новая действительность – это не только объективно обусловленное и данное, но реальность, которая всякий раз оценивается нами под иным углом зрения: «теперь я вижу все в новом свете», «спала пелена с глаз», «открылись глаза», - все это новые действительности, возникающие в результате хождения человека по цивилизационно-культурной спирали.
Из сказанного в этом разделе вытекает важнейший принцип определения сущности бытия человека в культурно-
цивилизационном пространстве. Этот принцип заключается в том, что человек, живя в реальном времени, вынужден ориентироваться то на цивилизацию, то на культуру, поскольку он не является двуликим Янусом. Но с учетом даже уже рассмотренных нами элементов асимметричности воздействия цивилизации и культуры на человека, можно сделать еще одно наблюдение. Находясь на характеризуемом нами перекрестке, мы заметим, что дорога в сторону цивилизации, то есть в сторону эгоизма и материализма, протоптана значительно большим количеством людей. Это не случайно. Ведь человек, идя в сторону цивилизации, следует за своими потребностями, за возможностями все большего и большего удовлетворения этих потребностей. Возникает такое чувство, которое А.С. Макаренко называл "завтрашней радостью и истинным стимулом человеческой жизни". Это радость особого рода – радость по горизонтали, радость приобретения, потребления, исполнения. Так что движение в сторону цивилизации рождает чувство удовольствия и человек, влекомый погоней за удовольствиями, все больше и больше погружается в цивилизацию.
Совершенно иначе обстоит дело с человеком, который решил идти в сторону культуры. Движение в этом направлении как раз удаляет человека от витальных потребностей, оно предполагает все большее и большее удаление от горизонтальных удовольствий. "Мужество трудно сохранить. Ведь разлагаться и предаваться излишествам очень приятно; это гораздо легче, чем соблюдать верность, доблесть, жертвовать жизнью ради своей Родины"[98]. Движение в культуру дает возможность человеку, дает ему надежду развить в себе подлинно человеческие качества, но за это приходится платить. Платить не только отказом от удовольствий, но аскетизмом и страданием. "Тогда Иисус возведен был Духом в пустыню для искушения от диявола" (Мф. 4, 1) Здесь ключевое слово, на наш взгляд, пустыня. Потому что только там можно победить диявола. Это, конечно, не означает, что каждый человек должен тут же отказаться от цивилизации и, сбросив с себя все, что она ему дала, нагим бежать в пустыню в надежде на то, что там он победит
соблазны цивилизации и станет человеком. Во-первых, соблазны, в таком случае, остаются с человеком. Вспомните толстовского отца Сергия. А во-вторых, вовсе не надо бежать от цивилизации, поскольку не все в ней соблазн. Речь идет о том, что для погружения в культуру человек должен к цивилизации относиться совершенно равнодушно. Обязательным условием для поворота человека к культуре является превращение цивилизации в пустыню в душе. Такое превращение должно быть обязательно осознанным и добровольным. Движение в культуру, таким образом, есть, непременно, страдание. "Мы обязаны страданию всем, что было творческого в истории. Страдание есть соль жизни и в то же время ее стремящая сила; учитель меры и веры. Оно есть как бы ангел-хранитель человека, спасающий его от пошлости и очищающий от греха"[99]. Так что путь в культуру предполагает движение не только к искусству, литературе, но и движение по вертикали в соответствии с идеалистическим мировоззрением, движение по лестнице Иакова, путь, который Иоан-Лествичник назвал "Лествицей". Вот почему так много людей, с вожделением смотрящих в сторону цивилизации и идущих в нее. Вот почему так мало людей, с надеждой идущих в культуру. Движение в сторону цивилизации по существу своему есть продвижение в ад, но воспринимается как удовольствие. Подвиг стремления к культуре сопряжен со страданием, но по сути своей – это реально возможная дорога в Рай. В этом главная суть антропологической асимметрии цивилизации и культуры.
5.4. Преодоление асимметрии: Творчество
Исходя из изложенного выше понимания антропологической асимметрии, можно сделать вывод о том, что человек, идущий в цивилизацию за своими потребностями, может там свить себе уютное гнездышко или замок вокруг своего эгоизма и спокойно обходиться без душевных бурь и тревог, которыми ему грозит культурное пространство. Обыватель – это, в сущности, тип человека, который хотел бы обойтись вовсе без
культуры или, по крайней мере, иметь культуру в виде плюшевого медвежонка, который при случае мог бы так же украсить его житье-бытье, как и лишняя пара колец на пальцах. Но цивилизация внутри самой себя имеет такой механизм, который заставляет человека поворачивать голову в сторону культуры. Более того, в цивилизации есть такой механизм, который неосознанно заставляет цивилизационное пространство, в условиях всеобщего дефицита ресурсов, выделять часть этих ресурсов на поддержание пути культуры, на строительство мостов культур, на развитие самой культуры. Парадоксальная вещь: "эгос" вынужден жертвовать чем-то во имя "коммунитас". По нашему мнению, механизм, о котором идет речь – это необходимость постоянного оновления, обновления техники и изобретения все новых, и более эффективных технологий, в самом широком смысле этого слова: от технологий в сфере производства до технологий в сфере менеджмента и политики. Нужны новые идеи, нужны все новые и новые изобретения, нужны новые, причем, желательно принципиально новые средства связи, производство новых товаров, создание новых услуг и так далее, и так далее. Для того, чтобы возникало новое, нужны, как мы только что сказали, новые идеи. Любая конструктивная новая идея в науке и технике должна получить языковое оформление. Прежде чем возникнет новая материальная физическая реальность, необходимо создать такую реальность мысленно. Но как назвать то, чего принципиально еще никогда не было. Сегодня в нашем государстве на всех уровнях говорят о необходимости инвестировать инновационную деятельность. Но инновационная деятельность предполагает результат. Вначале этот результат даже не проект, а идея о том, чего еще в природе нет. В этом смысле инновационная деятельность похожа на ситуацию из известной русской сказки: пойди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что. Очень часто эффективность инновационной деятельности тормозится дефицитом теории, а теория – отсутствием возможности сформулировать условия задачи. Не хватает слов, улица изобретателей мучается безъязыкая. Нужно новое имя, нужно новое слово, нужны новые смыслы. Но новые имена, слова и смыслы не рождаются в цивилизации,
они рождаются в культуре. Вот почему цивилизация вынуждена, хотя бы изредка, вспоминать о культуре.
Життя і мрія в згоді не бувають,
І вічно борються, хоч миру прагнуть,
– писала Леся Украинка. Это действительно так, потому что они живут в разных пространствах. Если говорить о творчестве как о подлинно свободной деятельности, как о наивысшей возможности личности реализовать свою свободу, то, конечно, следует признать, что такое возможно только в культуре. Открывается новый смысл предметов и вещей: словесный, с помощью метафор. "Когда прибегают к старому слову, то оно часто устремляется по каналу рассудка, вырытому букварем, метафора же прорывает себе новый канал, а порой пробивается напролом"[100]. Но метафора есть результат "производственного" цикла, характерного для культуры. Герцен правильно подчеркивал, что "пространство культуры – это единственное пространство, где обитают, творятся и обретаются смыслы"[101]. А.Бергсон говорит о том, что онтологически существует три вида памяти: биологическая (досоциальная) – "память – привычка"; сознательная память – "память-припоминание", которая дает возможность соотносить прошлый опыт с настоящим ради действия; чистая память, "носящая бескорыстный характер, когда мы обозреваем панораму нашего прошлого с точки зрения художественной или нелицеприятного нравственного судьи"[102]. Творчество возможно только на основе бескорыстной памяти и вообще бескорыстных эмоций, которые не ограничиваются утилитарным горизонтом. Именно в творчестве происходит не только открытие новых смыслов, но и создание новых слов, новых, совершенно небывалых связей, которые уже потом служат основой для творчества в пространстве цивилизации. Без хождения в культуру невозможно рождение новых идей в науке и технологии. Цивилизация постоянно воспроизводит разрыв между целью и