нас в основной круг проблем духовности. Ведь наиболее распространенным толкованием понятия "религия" есть толкование ее как возобновление (лат.– re) союза, связи (лат.– ligare). Такое понимание религии сразу тянет за собой целую цепь рассуждений о том, что первично такая связь существовала, что такая связь была утеряна, и что человек может восстановить эту связь. Естественно, что речь идет о связи человека с Творцом. Путь к восстановлению этой связи и есть путь духовности, движение по этому пути означает приобретение духовности. Мы исходим из христианского учения о том, что первоначально весь мир, в том числе и человек, по замыслу Творца, были созданы без всякого зла. Онтологически это означает очень простую истину: мир был создан без смерти. Вечность сотворила вечное. В материальной структуре мира не было места для конечных во времени структур. Может быть, вообще не было времени. Эта вечность держалась (и держится!) божественной энергией, она предполагает теснейшую связь человека с Богом на энергетическом уровне*. Человек по собственному выбору, по собственной воле принял искушение падшего ангела. Падший ангел – это ангел, отказавшийся от энергийной связи с Творцом, захотевший быть сам как Бог. Образно говоря, эта связь - канат, поддерживающий человека над бездной, канат, который поддерживает кто-то другой. И вот, висящему на канате приходит в голову мысль, почему я должен зависеть (за – ВИСЕТЬ) от другого, откажусь я от этого каната. Вот модель падшего ангела. Но Творец создал мир целостным, где все гармонично связано воедино. И это падение ангела было первым нарушением структуры мира, правда, пока еще трансцендентной. Когда же Адам и Ева узнали, что и они могут быть как боги, когда они узнали, что есть не только добро, но и зло, (мысль об этом есть первое маревое облачко цивилизации), и первые люди изгоняются из Рая, раз они сами решили различать добро и зло. Это изгнание из Рая, этот переход полностью в посюсторонний, имманентный мир было вторым нарушением целостности мира как божьего творения. Это стало возможным потому, что человек, будучи созданным по образу и подобию Творца, обладает способностью САМОМУ РЕШАТЬ: ЧТО ЕСТЬ ДОБРО, И ЧТО ЕСТЬ ЗЛО, и, даже
на основании этого знания решать: быть с Богом или быть против него. "…Если ты захочешь погибнуть, то природа твоя удобоизменяема. Если захочешь изрыгать хулу, составь отраву убить кого – никто тебе не противится и не возбраняет. Кто хочет, тот и покорствует Богу – и идет путем правды и владеет пожеланиями… и благодать только побуждает, но не побуждает волю, как и грех не угашает свободу".[73] Теперь начинают реализовываться возможности имманентной, материальной структуры мира. Но грех пока лишь опалил только дерево бессмертия, появилась только возможность смерти, первое грозовое облачко, первый раскат грома. Абсолютным падением человека, которое изменяет физически структуру мира, стало первое в истории человечества убийство Каином Авеля. По вселенским масштабам – это, в общем-то, небольшое событие, казалось бы, локальное, но мир целостен, подчеркнем еще раз.
Сережка ольховая – легкая, будто пуховая,
Но сдвинешь ее – сразу станет все в мире не так...
Е. Евтушенко
С убийством Авеля все в этом мире стало не так. Какие-то глубинные структуры материи чуть-чуть сдвинулись, и в мир пришла смерть. Казалось бы, человек теряет возможность восстановить связь с Богом, начинается долгий и трудный путь поисков того, как восстановить утраченную связь. Но на онтологическом уровне это было невозможно или, по крайней мере, почти невозможно. Но Бог любит человека, у него нет другого чувства по отношению к человеку. Бог становится человеком, чтобы узнать, почему люди не могут восстановить утраченную связь.
Чтобы понять величие этого поступка, проделайте простой мысленный опыт. Вот вы подошли к муравейнику и сунули палочку в муравейник. Спросите себя, что чувствуют в этом случае муравьи? Глядя на их беспорядочное движение, вы, наделенный разумом, можете кое-что предположить, и, даже, наверное, довольно точно. Но для того, чтобы абсолютно точно узнать, что чувствует муравей, надо стать муравьем, при этом, оставаясь с разумом, то есть человеком. В мир приходит
Богочеловек. И тогда проявляется самая великая любовь Бога к людям. Он посылает сына своего на смертную казнь. Кровь, пролитая на Голгофе, попадает на череп Адама и восстанавливает связь с Богом. Но это не локальное событие, это всемирное событие. Восстанавливается на бытийном, на онтологическом, на физическом уровне способность мира быть бессмертным. Через смерть Христа и его воскрешение побеждается смерть. Христос оказывается тем Путем, идя по которому можно восстановить свою связь с Богом и обрести бессмертие. Разница с первочеловеком состоит лишь в том, что теперь такая возможность может реализоваться только персонифицированно. Каждый человек лично получает возможность обрести бессмертие. Восстанавливается главный ориентир жизни – абсолютная ее ценность. Теперь: цивилизация – смерть, культура – бессмертие. "Величайший духовный и политический переворот нашей планеты есть христианство. В сей-то священной стихии исчез и обновился мир. История древняя есть история Египта, Персии, Греции, Рима. История новейшая есть история христианства"[74].
Религия, будучи опытом восстановления связи с Богом, не есть проповедь нравственности, не есть социализм – это все попытки прочитать религию со стороны цивилизации, то есть человека греховного, со стороны Каина, который по библейской традиции считается основателем первого города. Религия есть необходимый, главный элемент структуры культурного пространства, где живут, по крайней мере в виде возможностей, исходные первородные качества человека. Так что на землю пришел человек через цивилизацию, а уйти с земли он может либо через цивилизацию в смерть, либо через культуру в вечность.
В цивилизации отношения людей друг к другу линейны, что предполагает всегда известное неравенство. На линии всегда точка А ближе к точке В и дальше от точки С. Цивилизация делит людей на дальних и ближних. Мы, конечно, когда говорим "цивилизация", имеем ввиду, что действует человек в логике цивилизации, и для каждого человека, находящегося в цивилизационном поле, есть ближние и дальние. И с точки зрения цивилизационной логики это совершенно естественно. Но логика "ближних и дальних" – это
логика самоуничтожения человека в оба конца. Если сосредоточиться на дальних, тогда, как советовал Ницше, и как действовали большевики, следует, во имя дальних и дальнего, убирать с дороги всех ближних, которые мешают этому пути. В общем, "падающего подтолкни". Если сосредоточиваться на ближних, то дальний моментально превращается в чужого, в вещь, в средство, в ресурс, который можно направить на удовлетворение все более растущих потребностей ближнего. Такая логика заканчивается не конкуренцией, как это хотелось бы прошлым теоретикам буржуазного способа бытия или современным теоретикам малого, среднего и большого бизнеса. В голом своем виде такая логика заканчивается войной. Линейная логика порождает проблему справедливости. В рамках цивилизации такая проблема решается изобретением юридического закона, перед которым, по идее, все должны быть равны. Но равенство людей перед законом лишь паллиатив, который, конечно же, микширует противоречия цивилизационного пространства, совершенно не устраняя их. Более того, по законам оборачиваемости результатов юридический закон из средства справедливости переходит в разряд средств, усиливающих неравенство. В коррумпированном государстве, а мы помним, что любое государство не может избавиться от коррупции, такая оборачиваемость закона неминуема.
Для сохранения пространства "коммунитас", то есть пространства культуры, необходимо радикальное решение проблемы равенства. Причем, такое решение, при котором, как мы отмечали это выше, все люди должны быть ближними. Здесь нужна иная, нелинейная схема отношений. Нужна вертикаль: если движение вверх – это свобода, если дух дает энергию для развития, то что является началом, почему существует развитие как направленное движение от хаоса к порядку? Без идеи греха, без понимания того, что человек и мир отпали от Бога, невозможно ответить на этот вопрос. Вверх – означает постепенное расставание с логикой пространства и времени. В этом отношении культура – верх по отношению к цивилизации, в которой действует физическая константа пространства и времени, характерная для природы. Логика верха и низа требует другой схемы отношений между людьми, принципиального отказа от схемы линейных отношений. Такая схема – окружность с центром, где окружность – это все люди, а центр – Бог. Можно, конечно, в этом сомневаться, каждый волен поступать по-другому. Но
какую бы метку в шкале цивилизационного неравенства ни занимал человек: от самой нижней до самой верхней, смерть уравняет их. Наличие смерти заставляет людей на физическом, на бытийном, мы бы сказали на материальном уровне понимать необходимость модели "окружность – Центр". Напомним еще раз, что культура заставляет человека жить по логике я – средство, а другой – цель. Религиозный опыт позволяет человеку легко и естественным образом реализовать свою энергию в культурном пространстве в соответствии с этой моделью. Так что религия не только дает человеку возможность определить или найти смысл жизни, но религия скрепляет людей воедино. Религия оказывается такой составляющей культуры, которая через скрепление людей, их веру и любовь, скрепляет воедино все культурное пространство. Обычный человек, находясь в цивилизации и глядя на культуру с этой цивилизационной колокольни, видит культуру только как средство лучше устроиться в этом мире, то есть в мире цивилизации. Но рано или поздно он поймет, что есть и другой мир. Не о том ли пишет апостол Павел: "Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан", но даже в этом положении пессимизм цивилизационного бытия не может полностью покорить человека, потому что даже "теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше" (1-е Кор.13, 12-13).
Опыт строительства социализма, основанного на отрицании религии, показывает, что общество без религии – это общество, в котором культура рассыпается, становится лишь средством для цивилизации. Поэтому религия дает человеку возможность смотреть на культуру именно со стороны культуры. Не случайно, как утверждает Андрей Кураев: "Все мировые культурные ценности созданы верующими людьми". "Вся культура воистину из храма", – эта мысль Фрэзера чрезвычайно актуальна для сегодняшнего дня. Мы полностью разделяем мысль Гегеля о том, что "религия – вообще последняя и наивысшая сфера человеческого сознания, будь то мнение, воля, представление или познание; она есть абсолютный результат, та область, в которую человек вступает как в область абсолютной истины"[75].
Квинтэссенцией проблем религии как культурного пространства, и отношения человека к культурному пространству посредством религии, является проблема духовности. Когда раздумываешь над этой проблемой, задаешь себе вопрос о структуре духовности в современных условиях, и сразу наталкиваешься на огромные трудности интерпретации духовности на любом уровне. Первое, что приходит на ум – это затасканность по всем масс-медиа, по всем аудиториям, начиная от университетских, заканчивая сельскими школами, этого слова. Везде звучит слово духовность как "ультима рацио", то есть последний аргумент, за который все хватаются, чтобы доказать самим себе: можно выжить только с помощью духовности. Это вообще-то говоря, правильно. Духовность – наша последняя надежда. Духовность, действительно, наша последняя надежда. И духовность надо понимать как скалу, за которую мы можем ухватиться в пенистой пучине водопада. Проблема же состоит в том, что, прежде чем хвататься за эту последнюю надежду, надо четко различать, марево это или действительно, скала. То есть надо ответить на простой, казалось бы, вопрос: а что такое духовность? Для того, чтобы искать что-то, надо знать две вещи. Во-первых, что мы ищем, а во-вторых, там ли мы ищем? С духовностью сегодня, нам кажется, сложилась ситуация такая, как на картине Питера Брейгеля, где слепые идут, ведомые слепым, и идут вообще не в ту сторону. Или как в стихотворении Энценсбергера, где говорится о царстве слепых, которых незрячий король часто подбадривал словами: "Мы уверенно смотрим в будущее!" Не так ли и с духовностью? Мы уверенно ищем эту духовность, но часто не в той комнате и не понимая, что же, по сути, мы ищем. В этой связи нам хотелось бы предложить несколько идей, которые бы могли, по крайней мере, дать аналитическую возможность конструктивно подойти к проблеме поиска духовности. Первая идея заключается в том, что человек живет как бы сразу в двух комнатах: пространстве цивилизации и культуры. В цивилизации формируется свое подобие духовности. Это духовность, так сказать, со знаком "минус". Чаще всего она, проходя сквозь ядовитые для человечества пары эгоизма цивилизационных отношений, проявляется как способность к творчеству в отсутствие Творца. Воистину атеизм – обезьяна Бога! И духовность здесь понимается как восполнение дефицита творческих идей: лучшей технологии, лучшей информационной структуры, лучшей организации
государственной жизни, лучшей организации экономики, лучших законов. Будет творчество - все это улучшится, и будут решены все проблемы и противоречия цивилизации. Нам бы хотелось предостеречь от такого понимания духовности.
Подлинная духовность формируется в культуре. Это вторая наша идея. И об этом уже шла речь.
Третья идея состоит в том, что культура не ведет автоматически человека к храму. Культура автоматически не ведет человека в Иерусалим, нужны огромные персональные усилия человека. Нужна религиозность. Если в своих человеческих делах мы смотрим друг на друга через Бога, то только в этом случае мы оказываемся абсолютно равными и идущими к храму. Всякое изъятие культуры, всякая ее секуляризация моментально поворачивает человека к цивилизации от храма. Но дело не только в том, чтобы найти дорогу к храму. Был такой период у нас, когда мы были очень увлечены фильмом "Покаяние" и этой знаменитой фразой о поисках дороги к храму. На самом деле, нам кажется, подлинная культура формируется не на путях поиска дороги к храму. Ее–то, вообще говоря, можно легко найти, особенно сейчас. Самая трудная дорога – это дорога из храма. Человек, побывавший в храме, может выйти из него преображенный, а может – и нет. Человек идет в Храм не как в магазин, чтобы совершить выгодную сделку. Человек идет в Храм, как в роддом, чтобы получить дар. И только с момента получения этого дара и начинаются подлинные заботы, подлинное познание себя (способен ли я воспринять этот дар) и подлинное строительство себя (сделать себя способным воспользоваться этим даром). Вот здесь и возникает проблема духовности: выходит ли человек из храма одухотворенным или неодухотворенным. Классический пример здесь Родион Раскольников. По сути, это роман о том, как Родя Раскольников сходил в цивилизацию, и что из этого получилось. По пути к храму он преодолел массу соблазнов. Но заканчивается роман намеком на то, что духовность все-таки просыпается в Родионе Раскольникове. Можно сказать, что духовность – это результирующее, интегрирующее в культуре. Она направляет мировоззренческие усилия человека и в цивилизации, и в культуре. Для человека духовность – это всегда не только данность, но ориентация на идеалы: каким я должен быть. Отношения с идеалами у человека двоякое. Либо я свое "Я" выношу за собственные
пределы и добиваюсь его реализации со всеми, в том числе и побочными результатами. Так я реализую свои потенциальные возможности, а педагогика и психология превращаются в таком случае в технологию успеха.
Либо я выношу за собственные пределы образец, идеал и добиваюсь собственного возвышения до идеала. В этом случае педагогика и психология обретают духовное измерение – вертикаль, как преодоление своих склонностей.
И вот здесь возникает проблема конфигурации духовности. Подлинная духовность берет свое начало в церкви, где возможна метанойя, преображение человека. И тогда человек, выйдя из храма, решает идти по дороге духовности и видит главные цели служения другому, человечеству. Конфигурация духовности определяет поведение человека в мире. Конфигурация предполагает построение культурного пространства, при котором в его основе лежит религия. Тогда по восходящей культурное пространство выглядит как пространство семьи, религии, этических и эстетических отношений. Возможна и другая конфигурация духовности. Все зависит от того, что лежит в основе культуры. Если в основе культурного пространства лежит семья, то мы имеем патриархальную конфигурацию духовности, если в основе культурного пространства лежит нравственность, то мы имеем духовность "моралите". Точно так же можно говорить об эстетической духовности, в основе которой лежат эстетические ценности и, наконец, о духовности сакральной. Последняя конфигурация и составляет подлинную сущность духовности. Правда, принимая такую конфигурацию, человек испытывает на себе колоссальное давление цивилизации, которое он постоянно, между прочим, носит в себе. Особенно цивилизация давит на человека, который вышел из храма. Она давит на него тысячами вещей и тысячами голосов: у тебя проснулась совесть? Ну и что?! Зачем она нужна тебе?! Сегодня, как впрочем, и всегда, на чаше весов в мировой истории лежат: на одной чаше вещь, а на другой - совесть вместе с духовностью. И не известно еще, какая чаша перевесит. Духовность, как мы уже отметили, придает вертикальную направленность усилиям человека, она дает ему незыблемые, вечные ориентиры. В цивилизации идет всеобщий процесс панциризации души, то есть обрастание ее панцирем удобных и комфортных вещей. Бороться с такой всеобщей панциризацией и сложно, и трудно. На этом пути единственным действенным инструментом является
приобщение человека к Богу. Ибо без Бога, как сказал авва Фалласий, человек, стремящийся сделать только мудрым ум, "есть облако безводное, носимое ветрами тщеславия и гордости". Так что духовность можно приобрести только избавляясь и от тщеславия, и от гордости, и от безводности, окропляя свою душу приобщением к трансцендентному, стоящему над ним. То есть, другими словами, задача заключается в том, чтобы, выражаясь понятиями, развиваемыми здесь, повернуться лицом от цивилизации к культуре, несмотря на все противодействия.
Главным утешением здесь и надеждой является то, что такой поворот не совершается обязательно коллективом, массово. Это в возможностях каждой личности. У Иванова есть известная картина "Явление Мессии". Нам думается, что это совершенно неправильная идея. Христос не является народу, это не агитатор. Христос является каждому отдельному человеку персонально, Личность – личности. Поэтому внушает оптимизм то, что поворот от цивилизации к культуре возможен, потому что это в силах каждого человека, каждой личности здесь и сейчас. И для этого не надо ни особых митингов, ни партий, ни массовых шествий, демонстраций. Преображенная личность, личность, обретшая духовность, или, по крайней мере, решившая идти в направлении к духовности в конечном счете преображает свое личное культурное пространство, а значит, обживает культуру как пространство подлинного человеческого бытия.
4.6. Философия в пространстве культуры
С усложнением цивилизации (а ей, как мы помним, присуще направленное развитие во времени, которое называется прогрессом) возникает все более настоятельная необходимость сознательно противопоставлять ее различным антигуманным сторонам, те или иные элементы культуры. Мы обращаем внимание на необходимость именно сознательного, осознанного противопоставления. Реализуется, по нашему мнению, такая необходимость через философию. Философия – это такой феномен человеческой жизни, который традиционно объявляется и наукой и чем-то отличным от нее; который занимается методологией научного познания и сознанием вообще. Нам думается, что имеется достаточно аргументов для объявления этих областей применимости
философского знания псевдопроблематичными. По крайней мере, они находятся на периферии философского знания. В центре философского знания лежит исследование ориентации человека в пространстве "человек – мир". При этом мы исходим из того, что по своей природе и своим истокам философия есть порождение культуры и ее важнейшая часть. Главная цель или предназначение философии состоит в том, чтобы сформировать у человека такое мировоззрение, то есть так его сориентировать в мире, чтобы он, человек, мог увидеть условия и пути установления гармонии между человеком и миром. И это при том, чтобы при установлении такой гармонии не терялись ни "я", ни "другой". Как нам теперь становится ясно, необходимость осознанного поиска гармонии возникает вследствие того, что предустановленная гармония человека и мира постоянно разрушается, и такие разрушительные импульсы исходят из пространства цивилизации. Поэтому чем сильнее эти импульсы, тем острее необходимость философского осмысления мира, поисков путей гармонии и смысла нахождения человеком себя в этом мире.
В истории человечества выработалось три архетипа философского мировоззрения. При этом будем помнить о том, что, выполняя мировоззренческую функцию в обществе, то есть ориентируя человека в мире, философия может производить такую ориентацию в трех отношениях: в познании, в практике, в области ценностей. Первым архетипом философского знания является восточный архетип. Сущность его состоит в том, что он ориентирует главным образом человека на изменение себя и таким способом на установление гармонии с миром. Античный архетип ориентирует на установление гармонии через познание себя и мира, установление гармонии способом познания. Наконец, третий, библейский архетип, ориентирует на установление гармонии через ценностные оценки и через Высшую ценность, перед которой все люди оказываются абсолютно уравненными. Способом такого уравнивания является любовь Всевышнего. Так что в восточном архетипе адекватным его познанию является философия практики, для античного – познавательные мировоззренческие ориентации, для библейского – ценностные оценки. Из этого следует, что в других архетипах перифирические для них функции описываются, по сути, неадекватным для данного архетипа языком. Так, например, для практического философствования
годится, прежде всего, не язык науки, выросший в лоне античного архетипа, а язык восточного философствования.
Попытки построить в России философию в качестве науки, идущие от немецкой философии, а от нее еще далее – к античному архетипу всегда приводили к тому, что в научно выстроенной системе философия как ориентирование в практике и системе ценностей воспринималась в качестве какого-то второстепенного привеска к подлинной философии. Нам кажется, это происходит потому, что имманентной системой понятий для русской философии, является система, восходящая к восточному архетипу, который всегда требует в первую очередь сосредоточения на себе как важнейшем и главнейшем объекте рефлексии и самопознания. При этом, мы должны заявить об одном коренном отличии понимания Космоса. Для русского самосознания Космос – это не вечный порядок вещей, отстраненный от человека. Порядок, из которого может выпасть человек, как птенец из гнезда. Для русского сознания Космос – это творение Божие, церковь, это страна. Нам думается, что эти особенности характерны и для украинского, и, вообще, славянского менталитета. Поэтому, в таком понимании мира всегда начинает просматриваться философия идеалов, постоянно проступают очертания библейского архетипа. Именно поэтому можно сказать, что в западной философии русские философы не нашли адекватного понимания, и, в то же самое время, их идеи постоянно втягивались в западное сознание по принципу комплементарности.
Менталитет русского сознания (и шире – восточнославянского сознания) в итоге по своему содержанию, по своей почве, оказывается восточным, но оформлялся он постоянно в форме западной. Это приводило к тому, что многие стороны этого менталитета оказались непонятными даже через философские рефлексии, что постоянно давало основание говорить о загадочности славянской души. Действительно, русскую (украинскую, белорусскую) душу средствами западной философии было не понять: "Умом Россию не понять". И тогда среди русских философов в конце XIX – начале XX вв. появляется все большее число таких, кто пытается разработать новый, более адекватный "требованиям материала" язык. Это, разумеется, русские философы Серебряного века. Именно русская философия создала новый тип философской историософии, который позволил
проанализировать цивилизацию в качестве одной из составляющих человеческой истории.
Социальные функции каждого элемента общественной жизни можно разделить на два класса, в зависимости от того, осознается ли функциональная значимость этого элемента или нет; осмыслен ли этот элемент философски или нет, и если осмыслен, то в каком поле: поле цивилизации или поле культуры? Выяснение роли исторического сознания в этом качестве традиционно не выходит за рамки узкопрактических, утилитарных горизонтов экономики и политики при этом почти полностью элиминируется, пожалуй, самое фундаментальное основание исторического сознания – его общечеловеческая значимость. Это обстоятельство трудноразличимо, с большим трудом обнаруживаемо, потому что в процессе философского осмысления социальных функций исторического сознания происходит подмена его понятием "историческое знание". Анализ замыкается исключительно пространством цивилизации.
Мы исходим из того, что феномены духовной жизни социума имеют принципиально разные качества, как по источнику, так и по условиям их формирования и функционирования. Историческое знание, именно знание, является элементом науки, которая, в свою очередь, входит в систему цивилизационного пространства, основанного на технике и технологии. Как всякая наука, историческая может лишь транслировать, то есть обеспечивать переход знаний от одного поколения к другому. Все возможные функции исторического знания оказываются внутри этой области. Историческое же сознание в значительной мере представляет собой историософию, то есть мировоззренческий взгляд на цивилизацию с позиций культуры. Оно функционирует в культурном пространстве и в качестве философии выполняет функции, присущие культуре. Историческое знание живет из прошлого, и на его основе конструирует будущее, подчиняя содержание таких конструкций политическим, экономическим, а чаще всего идеологическим интересам. Здесь живут факты, связи и взаимодействия, а также исторические причины, осознаваемые как причины деятельности людей, их групп и организаций на путях преодоления все большего числа противоречий, которые сам же человек производит в цивилизационном пространстве. Историософия живет из будущего, от целей, как проекции должного, представляющего функцию всей совокупности духовной жизни социума. История, действительно, не знает сослагательного
наклонения, между тем как историософия только и состоит из умозаключений, построенных в сослагательной форме.
Историософское сознание в отличие от исторического знания формируется из представлений о достоинствах человека как высшей ценности, с чем постоянно не соглашается историческое знание, рассказывающее об исторических событиях.
Культура в своем пространстве всегда стремится, вырабатывает концепцию историософского сознания, что вызывается извечным стремлением человеческой души осознать и завершить свою универсальность.
Философия как способ ориентирования человека в мире, как мы только что убедились в этом на опыте анализа истории и историософии, представляет собой философское мировоззрение двух типов: либо философское мировоззрение от культуры к цивилизации, либо философское ориентирование от цивилизации к культуре. В первом случае идет осмысление человеком своего места в мире как естественного и целостного бытия с этим миром. В другом случае мы имеем тип мировоззрения, который осмысливает бытие человека "отпавшего", бытие человека, содержание которого представляет собой постоянную борьбу, и чаще всего, бессмысленную. В соревновательном взаимодействии этих двух типов философствования – вся история человечества. Нам представляется также возможным говорить о различении этих двух типов мировоззренческого ориентирования в мире как о методологии разумного, осознанного ориентирования человека в мире. Импульсы к необходимости занятия философией идут как из культуры, так и из цивилизации, как последнее ни покажется странным. Афанасий Фет сформулировал нравственный закон функционирования цивилизации: возрастание нужд ведет к самообольщению человека. Цивилизационный технико-технологический прогресс отражается в сознании человека именно как самообольщение. В цивилизации создаваемая человеком вещь начинает тут же обольщать человека или, лучше сказать, прельщать. Но самообольщенный человек испытывает, в конце концов, тем большее разочарование, чем больше было самообольщение. Он разбивается о стену совершенно неожиданных результатов и последствий своей деятельности. Даже Энгельс, рассуждая на эту тему, писал: "Не надо самообольщаться". И здесь как раз возникает потребность в философии, в осмыслении того, что же делать
человеку у подножия этой, неожиданно выросшей стены, как преодолеть ее в бесконечной погоне за все новыми и новыми вещами? Приведем полностью рассуждения А.А.Фета. На наш взгляд, они того стоят: "…Нужна ли нам философия? Опыт указывает, что большинство людей и целые народы, и государства живут и процветают в полном неведении философской и всякой иной науки. Это обстоятельство нисколько не мешает этим миллионам жить, пока они не задаются вопросами, для разрешения которых нужна философия.