– человек, как и все в мире, меняется, следовательно, нужно познавать законы этого изменения;
– человек не меняется, а своими действиями только творит историю, следовательно, нужно искать вечные основания его жизни.
Накопленный опыт теоретического и практического решения этих проблем постоянно наталкивается на трудности, которые можно объяснить просто незрелостью наших знаний. Хотя в горечи подобных рассуждений можно услышать и нечто большее, чем жалобы на несовершенство логического познавательного аппарата. «… Некоторые функции человека, как мне кажется, – пишет Ф. Крик, – недоступны пониманию на современном уровне наших знаний. Мы чувствуем, что есть нечто трудно объяснимое, но мы не в состоянии ясно и четко объяснить, в чем состоит трудность. Это наводит на мысль, что
весь наш способ мышления о таких проблемах, возможно, ошибочен»[14].
Можно представить себе, что наряду с известными трудностями понимания человека как самого сложного образования в мире, в процессе развития философского и естественно-научного познания прибавились трудности принципиально иного плана, о которых мы и предполагаем вести в этой книге разговор.
Это трагедия. Это больше, чем трагедия, если в конце своей научной карьеры лауреат Нобелевской премии Ф. Крик говорит о возможной ошибочности всего пути познания человека, которым до сих пор шло человечество и, наверное, для таких опасений есть известная доля оснований. Потому что очень долгое время возможности познания человека, как троякого познания (Г. Сковорода) не реализовывались. Между тем, в своей жизни, в своей деятельности человек создает реально эти слои: для каждого из них должна быть своя метода познания, адекватная той или иной реальности. Речь идет не о различии методов и методик внутри науки, а за ее пределами. Грубо говоря, речь можно вести о метатеории, которая дала бы возможность видеть специфику каждой сферы реальности человеческой жизни. Думается, что именно этим обстоятельством объясняются пессимистические строки одного из основателей генетики.
Подход к одной реальности с логикой, пригодной для познания другой, только запутает и без того сложнейшую проблему. Именно это и происходит по нашему мнению, например, с проблемой свободы воли, как важнейшей черты человека, важнейшего качества его сущности (если не единственного!). Если прочертить вертикаль "мир – человек", то все содержание этой вертикали будет охватываться одним, столь важным для науки словом «природа». На этой линии и человек автоматически превращается в природу. И тогда вся мудрость состоит в том, чтобы раствориться в природе. И тогда абсолютно прав Фейербах, писавший: «Человек несчастен лишь потому, что отрекся от природы: человек - произведение природы, он существует в природе, подчинен ее законам, не может освободиться от нее, не может – даже в
мыслях – выйти из природы»[15]. Но такая логика детерминирована, в ней нет места свободе воли. В такой логике человека просто нет. Есть вещь. Это логика Кнурова и Вожеватова, которые в орлянку разыгрывали, кому достанется Лариса Огудалова: «Они правы, – я вещь, а не человек… Я – вещь! Наконец слово для меня найдено». Рассуждая о случившемся, можно, конечно применять логику детерминизма. Как писал Ленин, «идея детерминизма, устанавливая необходимость человеческих поступков, отвергая вздорную побасенку о свободе воли, ни мало не уничтожает ни разума, ни совести человека, ни оценки его действий»[16]. Но такая логика не может объяснить удовлетворительным образом, почему человек не только сознательно стремится к богатству, но и отказывается от богатства.
«Природа человека такова, – пишет Александр Мень, – что изобилие земных богатств не удовлетворяет его желания… Человек ищет полноты и совершенства, которых не может дать ему одно природное бытие. И дело тут совсем не в обществе и не в «общественных отношениях»»[17].
Используя известный пример, можно сказать, что в логике рассуждений В. Ленина, Ганечка Иволгин должен достать деньги, 100 000, которые бросила в огонь Настасья Филипповна. Здесь-то как раз и начинаются "вздорные побасенки" о свободе воли. Достоевский пишет: «Безумная улыбка скользила по его (Ганечки Иволгина) бледном, как платок, лице. Он не мог отвести глаз от затлевшейся пачки, но, казалось, что-то новое зашло ему в душу… Через несколько мгновений всем стало ясно, что он не пойдет за пачкой». Для объяснения такого поступка детерминизм как раз не годится. Здесь нужна иная логика, о которой знал Достоевский. Человек как носитель воли обнаружился по другой вертикали, трансцендентной по отношению к первой. Это вертикаль "Творец-тварь". Только в этом отношении можно обнаружить человека как носителя воли, свободы выбора. Будучи тварным существом, человек становится человеком и поэтому в его
жизни обнаруживаются феномены, не укладывающиеся только в природу и в природное.
«В конце концов, любая серьезная философия и богомыслие приходят к выводу о том, что Бог выше, чем мир. Христианское апофатическое богословие имеет своей целью отличить Бога от мира, а не растворить Бога в мире. Оно говорит, чем Бог не похож на мир естественного»[18].
То есть, у человека есть и другое пространство, из которого возможен выход за пределы причинно-следственных связей. Но это уже другая логика, иногда противоположная первой, как кажется, разрывающая плотность человека в его поступках.
Ничто не происходит в мире без причины. Принцип детерминизма – не самый худший принцип мироздания. Ему подчиняется и человек. Но в том-то и дело, что не всегда. Бывают случаи, когда человек действует свободно, ничем извне и автоматически не понуждаемый. В этом и состоит драматизм человеческого состояния, которое и открыл теоретически для себя экзистенциализм. "…Нет детерминизма, человек свободен, человек – это свобода", – писал Ж.-П. Сартр[19]. В то же время «В ортегианской философии истории исходный вопрос истории – вопрос онтологический. На вопрос Канта: Что есть человек? Ортега отвечает: ни тело, ни душа, ни субстанция, ни дух, а жизненная драма, происходящая в определенных обстоятельствах и проявляющаяся во времени»[20].
Мы до сих пор, изучая проблему познания человека, обрисовывали контуры онтологических сложностей ее решения. Но нужно исходить не из онтологии, а из "якобы" онтологии, то есть, феноменологии человека. Тогда все решение проблемы может быть движением мысли в одном направлении от онтологии и, в то же время, к человеку. Последнее очень хорошо понимал М.М.Бахтин, когда писал, что мыслить о человеке невозможно, возможно мыслить лишь к человеку. "Мыслить как человек и действовать как человек" –
в этом исходный пункт нашего анализа цивилизации и культуры.
1.3. Цивилизация
Определяя цивилизацию, мы отталкиваемся от приведенной ранее мысли М. М. Пришвина о разнополярности цивилизации и культуры. На путях становления и обогащения термина цивилизация, как мы уже отмечали, было открыто много аспектов того исторического нечто, что подразумевалось под этим термином. Во-первых, цивилизация рассматривалась лишь в качестве стороны человеческой истории. История "больше" цивилизации, так как она включает бытие человека и человеческого общества. Во-вторых, цивилизацию рассматривают как наивысшее культурное образование (Сэмюэл Хантингтон). Такой подход позволяет говорить о столкновении цивилизаций, имеющих разный уровень "культурности". Говоря о цивилизации, по нашему мнению, надо определиться: либо речь идет об одной цивилизации - цивилизации как всемирном явлении, либо о многих. Мы считаем, что человек всегда, во все времена – человек, несмотря на исторические, экономические или этнические различия. И в этом смысле можно говорить не только о цивилизациях, но и о цивилизации, так что речь может идти о конфликтах не между цивилизациями, а внутри одной и единой. Более того, как мы увидим далее, "конфликтоемкость" есть важнейшее ее качество. Одним из разновидностей такого конфликта является столкновение западной и восточной цивилизаций, о чем также много написано в двадцатом веке. Мы считаем, что такое столкновение – лишь проявление сущности одной единой цивилизации. Если следовать предложенному нами анализу цивилизации в рамках ее взаимодействия с человеком, то придется сущностные признаки цивилизации искать не в ней самой, как в особом надличностном социальном образовании, а искать эти признаки в человеке. Нам кажется, что в таком направлении наиболее решительно и конструктивно продвинулся Николай Бердяев. Он связал воедино три понятия: цивилизацию, человека и машину. Машина, техника, по мысли Бердяева, вносит все больший и больший элемент организованности в социум, а "организованность убивает органичность, жизнь
делается все более и более техничной. Машина налагает печать своего образа на дух человека, на все стороны его деятельности. Цивилизация имеет не природную и не духовную основу, а машинную основу.… В цивилизации само мышление становится техническим, всякое творчество и всякое искусство приобретают все более и более технический характер.… Сама идея "научной" философии порождена цивилизаторской волей к могуществу, желанием приобрести метод, дающий силу. В цивилизации побеждает начало специализации. В ней нет духовной цельности культуры. Все делается специалистами, от всех требуется специальность"[21].
Образно говоря, цивилизация начинается с подарка Прометея. Маркс очень сочувствовал Прометею прикованному, но еще не известно, если Прометея расковать, не отберет ли он огонь обратно. Может быть, Зевс проявил высшую мудрость: если уж людям достался огонь, то надо приковать Прометея. Неизвестно, что было бы, какими темпами, и какими катастрофами развивалась бы цивилизация в присутствии Прометея раскованного. Так что в нашем понимании цивилизации понятие техники играет важнейшую роль в том смысле, что техника задает алгоритм успешным действиям человека. Как правильно пишет А.А. Воронин: "Техника – это алгоритм успешного действия, авторефлексия до сложной механической технологии"[22].
Подобный подход в понимании цивилизации разделяют многие современные философы: К. Ясперс, Л. Мемфорд, Эдуард фон Майер, В.Д. Губин и др.
Учитывая сказанное, мы под цивилизацией будем понимать способ существования человека и человеческого общества на основе техники и технологии, а также результат такого существования. Все, что уже алгоритмизировано и может быть алгоритмизировано, все, что поддается счету, что может быть рационализировано и упорядочено – все результаты такого способа жизнедеятельности человека и есть Цивилизация. Она – и внешние условия, и часть нашей внутренней жизни.
1.4. Культура
Различать цивилизацию и культуру принято во франкоязычных странах, а также в России. Исследователь диалектики цивилизации и культуры, профессор Базон Брок, отмечает, что англичане и американцы все еще не понимают, о чем идет речь, когда говорят о цивилизации и культуре как разных явлениях. В английском языке попросту не существует принципиального различия между "сulture" и "civilization"[23].
В англоязычных странах, где в менталитете доминирует прагматичность, культура сводится к цивилизации, и поэтому эти понятия не различаются. Между тем как европейской традиции, идущей от России, от Достоевского до философов Серебряного века, свойственно отрицание за культурой каких бы то ни было признаков прагматичности. Культура - вдохновение, а вдохновение, как говорил поэт, не продается, а значит, не имеет цены.
Но сущностное различие культуры и цивилизации состоит в том, что называется социальным качеством человека. Социальность - одно из самых неуловимых, загадочных и, в то же время, важнейших человеческих свойств. Уже Аристотель говорил о человеке, как о существе социальном. Идея социальности проходит через всю марксистскую философию. Вспомним знаменитое: "Человек есть совокупность человеческих отношений". Говоря о проблеме человека, Мартин Бубер пишет, что для ответа на вопрос Канта, что такое человек, «нужно призвать не только дух, но и природу, дабы она сказала нам то, что ей следует сказать. Но мы знаем также, что нужно выслушать и третью сторону – ОБЩНОСТЬ»[24].
Бубер это написал в 1947 году, но и по сей день общность либо редуцируется, либо мифологизируется с помощью других понятий: социальность, социум, коллектив, группа, страт и т.д., и т.п. Это как раз не позволяет до сих пор схватить самую суть культуры, которая, по нашему мнению, есть не что иное, как общность. Хотя интуитивно мы все понимаем, что все, что мы связываем с культурой, проявляется лишь в присутствии другого человека, когда осуществляется, по
словам Ренана, "стремление жить вместе". Католический теолог и философ Суарес очень точно заметил, что "…род человеческий, хотя и разделенный на различные нации и королевства, имеет при этом известное единство: не только видовое, но как бы политическое и нравственное, и происходит оно из естественной заповеди взаимной любви и милосердия, которая касается всех, даже иноземцев, к какой бы нации они не принадлежали. …Как обычай предшествует праву в городе или провинции, так и нравы предшествовали праву людей в роде человеческом как в едином целом"[25].
Наиболее точно к пониманию сущности сообщества подошел английский этнограф Виктор Тэрнер, который предложил термин для обозначения реального сообщества людей – "коммунитас". Коммунитас – это реальное свойство, которое невозможно определить на чувственном уровне. По аналогии можно сказать, что коммунитас – то же, что для китайца пустота. Напомним известное разъяснение Лао Цзы. Колесо, как реальное сочетание ступицы, спиц и обода, организовано вокруг втулки, которая и есть пустота, но без нее, этой пустоты, все строение, все колесо теряет всякий смысл. Нам думается, что исток коммунитас в сыновстве, которое изначально дается человеку. Сыновство по отношению к Тому, Кого мы зовем Отче наш.
Применяя общность, коммунитас, в качестве принципа, метода анализа культуры, мы можем сказать, что они и составляют ее "втулку", вокруг них строится весь храм культуры. Поэтому мы в нашем исследовании под культурой будем понимать способ существования человека и человеческого общества в форме сосуществования. КУЛЬТУРА - это способ существования человеческого общества в качестве человеческого сообщества. Такое определение не должно восприниматься как простая тавтология, ведь не всякое сообщество есть действительное сообщество, и не всякое человеческое общество есть действительно человеческое.
В сердцевине культуры находится отношение человека к другому человеку. Проблема другого и Другого – одна из сквозных в истории философской и богословской мысли. Она
– источник многих размышлений, в том числе и в связи с культурой. Наиболее известная интерпретация этой проблемы дана в формуле «Ад – это другой». В таком понимании социум есть постоянное воспроизводство ада и разрушение культуры. Культурное пространство имеет противоположное свойство – давать человеку возможность выходить из этого ада. Как писал митрополит Пергамский Иоанн Зизиулас, «превращая различие в разделение через отвержение другого, мы умираем. Ад, вечная смерть есть не что иное, как изоляция от другого, по утверждению отцов пустыни. Мы не можем разрешить эту проблему с помощью этики. Мы нуждаемся в новом рождении».[26] Культура – это то единственое пространство, где возможно такое рождение.
Культура, конечно, древнее цивилизации.[27] С творением первых людей возникла проблема правил и норм их сосуществования друг по отношению к другу. Культура насквозь диалогична, она сплошь – "Я и Мы". Нам представляется, что такое понимание культуры идет не от внешних ее проявлений, а от человека, который в себе замыкает и цивилизацию и культуру.
1.5. Цивилизация и культура: единство и различие
В 1937-1938 годах Иван Ильин, размышляя о том, как реформировать Россию после краха большевистской системы, писал: "Культура (дух!) и цивилизация (внешняя дисциплина и техника), – отнюдь не одно и то же.
Русская интеллигенция должна понять, что у цивилизованных народов может выродиться духовная жизнь, что мы ныне и наблюдаем. Русский народ, сильно отставая в вопросах цивилизации, всегда имел глубокую и самобытную духовную культуру. Противоестественно думать, что менее
цивилизованные народы суть исторический навоз для более цивилизованных"[28].
Мы видим, что неумение или нежелание различать цивилизацию и культуру может целому народу придать качество исторического навоза. Становится особенно грустно, когда это делают не другие народы, а сам народ, мазохистски бия себя в грудь, вопиет: "Мы не Европа! Мы еще не цивилизованы! Мы хотим в Европу! Мы хотим цивилизоваться!". При этом напрочь забывается, что народ обладает так же и культурным пространством, которое удерживает его в качестве народа и априори делает этот народ членом мирового сообщества. Не случайно в понимании культуры, за редким исключением, всегда подчеркивается ее человекоцентрическая (не индивидуалистическая!) сущность: "Исходные, базисные элементы культуры, – справедливо пишет В.А. Кутырев, – были прямо направлены на обуздание зоологических побуждений и стихийных реакций первобытного стада… "Культура, – как однажды сказал А.М. Горький, – это организованное разумное насилие над инстинктом"[29].
Идя по пути предложенного понимания цивилизации и культуры, можно легко впасть в соблазн дивергенции и довести понимание культуры и цивилизации до противопоставления. Конечно, философское осмысление культуры, культурного пространства, которое интенсивно происходило в двадцатом веке и происходит сейчас, открыло много важных и существенных сторон культуры и культурного пространства. Сын цивилизации, по выражению Мандельштама, всегда испытывает "тоску по мировой культуре". Культура – это способность человека носить в себе другого, оставаясь собой. Она включает в себя духовность как качественную характеристику этой способности. Она включает в себя интеллигентность как осознанную духовность, она включает в себя личность как субъекта культурного пространства. Культура включает в себя множество ценностей, в том числе и "ту положительную ценность, которая получена от общения с душой другого", – как хорошо сказал
Бердяев. Наконец, можно согласиться с идеей М. В. Поповича о том, что в основе культуры лежит понимание. Одним словом, пространство цивилизации и пространство культуры на пути дивергенции требует все новых и новых понятий для описания их структурных сложностей, особенностей элементов их структур и т.д. Например, идея фронтира в пространстве, когда сущность пространства, его структура оказываются границей, вполне применима к цивилизационному пространству. Взаимодействие цивилизации и культуры приводит к их взаимному прорастанию, что можно рассматривать как единую ризому цивилизации и культуры, подлинное бытие цивилизации, их перекресток – транскультурный и трансцивилизационный перекресток, – на котором вечно стоит человек. Смысл метафоры перекрестка в том, что он одновременно есть и встреча, и расставание, соединение и разъединение. При анализе цивилизации и культуры в предложенном нами ракурсе, необходимо постоянно иметь в ввиду оба смысла. Поэтому очень актуально, как нам кажется, звучит предупреждение С.С. Аверинцева: "Наша опасность – слишком далеко развести церковность и цивилизацию; вспомним, что в наших университетах никогда не было богословских факультетов. Мы можем на этом пути дойти до раздвоения личности, до внутреннего раскола, как индивидуального, так и общенационального"[30].
Поэтому теоретическое разведение цивилизации и культуры должно доходить до определенного предела. Поскольку речь идет о цивилизации и культуре, взятых по отношению к человеку, то такая процедура не должна раздваивать самого человека. Каждый момент в жизни человека, когда он осуществляет какие-либо взаимоотношения с другими людьми, становится узлом культуры (если происходит интеграция, объединение и понимание), либо узлом цивилизации (если отношения осуществляются как разъединение, дезинтеграция, непонимание). Конечно, каждое нечто имеет в этом мире свое "анти". Для человека в определенных исторических
обстоятельствах культура есть антицивилизация, а цивилизация – антикультура. Движение мысли в такой плоскости противоречий направляет ее в бесплодную, дурную бесконечность. Анализ цивилизации и культуры, в таком случае, становится "игрой в бисер". Конструктивным здесь является путь в другой логике познания. Мы считаем, что такой логикой может быть познание абсолютов, познание цивилизации и культуры, познание структуры цивилизационного и культурного пространства в логике абсолютов.
[Вернуться к содержанию]
II. СТРУКТУРА ЦИВИЛИЗАЦИОННОГО ПРОСТРАНСТВА
2.1. Производственный блок. Основное противоречие цивилизационного пространства
Конечно, человек остается существом социальным всегда: и в культуре, и в цивилизации. Однако, тип социальности в каждом из двух пространств различен. В цивилизации социальность императивна, она результат "воления", когда сохранение эго (ego) есть игнорирование воли и, вообще, другого. Для такого рода воления необходимы мощнейшие импульсы. Они возникают только в том случае, если воля направлена на сохранение жизни, поскольку альтернативой жизни является смерть. Именно поэтому мы считаем, что в основе цивилизации лежат витальные потребности человека, они для каждого конкретного индивида весьма и весьма авторитетны. Именно потребности такого рода являются побудительным мотивом для активного образа жизни человека. Это утопическая греза – представить труд в качестве самоценности и "первой жизненной потребности". Нормальный человек рассуждает и действует вполне прагматично, по известному принципу экономии сил. Человеку всегда "лучше стоять, чем идти, лучше сидеть, чем стоять и лучше лежать, чем сидеть", однако человек вынужден поступать как раз вопреки этому правилу, и заставляют его так поступать витальные потребности. Удовлетворение потребностей, вообще, лежит в основе нормального для человека образа жизни. Под нормой в данном случае мы понимаем такой способ жизнедеятельности, при котором обеспечивается воспроизводство как индивида, так и общества. Это совершенно ясно: каждый человек в норме должен восстанавливать свои силы и энергию, затраченные в течение дня, обеспечивать "производство" и воспитание своего потомства, в противном случае прекращается жизнь индивида и жизнь общества. Не случайно одной из наиболее распространенных идей двадцатого века явилось понимание цивилизации (в нашем понимании) как производительницы. Герберт Маркузе писал о культуре, что производительность есть одна из наиболее непререкаемых ценностей современной культуры, "человек, – писал Маркузе, – оценивается по его способности создавать, приумножать и улучшать социально полезные вещи. Таким образом, производительностью определяется степень овладения природой и степень ее преобразования: прогрессирующее
замещение неконтролируемой природной среды контролируемым технологическим окружением"[31].
Совершенно ясно, что речь идет о цивилизации, а не о культуре. Но здесь Маркузе не оригинален. Уже К. Маркс определял потребности в еде, питье, жилище в качестве основных. Впрочем, задолго до него Августин Блаженный писал: "Есть и другая злоба дня" – если ее одной было ему довольно! Мы восстанавливаем наше ежедневно разрушающееся тело едой и питьем, и так будет, пока "Ты не уничтожишь пищу и желудок", не убьешь голод дивной сытостью и "не облачишь это тленное тело вечным нетлением". Теперь же эта необходимость мне сладка, и я борюсь с этой усладой, чтобы не попасть к ней в плен…"[32].
Этот плен и есть нормальное, естественное основание цивилизации Маркс очень точно заметил: «Как первобытный человек, чтобы удовлетворять свои потребности, чтобы сохранять и воспроизводить свою жизнь, должен бороться с природой, так должен бороться и цивилизованный человек.» [33] Правда, это фундаментальнейшее обстоятельство человеческого бытия, Маркс называл не пленом, а царством, правда «царством естественной необходимости»[34]. У человека витальные потребности удовлетворяются отличным от животных образом – трудом и в труде. Так что труд – шире производства и потребности, – вот что, по своему существу, составляет фундамент цивилизации. Почему так? «Почему, – как писал С. А. Левицкий, – первоначальное отношение человека к миру носит не бескорыстно-познавательный характер, а заинтересованно–практический характер?»[35]. Ответ, по нашему мнению, находится в самом производстве. Его суть, в самом общем виде, состоит в том, что человек берет у природы вещество и энергию, расщепляет вещество на более простые элементы, а затем из них создает путем комбинирования такие вещи, которые удовлетворяют те или иные человеческие потребности. Так что производство включает в себя главные структурные элементы: вещество,
энергию и специалиста, знающего, как расщеплять и комбинировать. Они вместе с потребностью составляют динамическую суть цивилизации. Возникает своеобразный круг: природа—потребность—вещество + энергия + умение — вещь. Если бы производство осуществлялось ради одних и тех же потребностей, человек в цивилизации двигался бы по одному и тому же кругу однообразных потребностей, целей и технологий. - Чем не сансара!
Но в самой основе производства заложен механизм, разрушающий такое однообразие. Разрушение происходит по двум направлением. Во-первых, в самую сердцевину производства встроен дьявольский механизм: в процессе производства, удовлетворяя одни потребности, человек в то же самое время рождает, так сказать, самоосуществляет, НОВЫЕ ПОТРЕБНОСТИ. «Удовлетворенная первая потребность, действие удовлетворения и уже приобретенное орудие удовлетворения ведут к новым потребностям, и это порождение новых потребностей является первым историческим актом».[36] Как говорил Симеон Новый Богослов, "Вожделение возжигает вожделение, и огонь питает пламя". Причем, этот процесс абсолютно объективен. И в основе такой объективации лежит витальность, так что не производить в норме человек не может, но производя, он все время расширяет границы нормы. Так, в процессе производства топора тут же возникает потребность в особой стали, особом способе крепления топора к топорищу, в особом дереве и особой его обработке и т. д., и т. п. Со стороны потребностей, производство – это растущий с огромной скоростью снежный ком, который срывается с горы и вовлекает человека в лавину нарастающих потребностей. Следует специально отметить, что возникающие новые потребности имеют для человека в норме необратимый характер. Отключение сегодня в городе электричества, хотя бы на час, резко разрушает норму, т.е. разрушает процессы, обеспечивающие воспроизводство индивида и общества. При этом средневековый город совершенно нормально обходился без электричества, без водопровода, канализации и даже без теплых туалетов. Сегодня все эти вещи, которые когда-то были созданы для удовлетворения новых потребностей, вошли в плоть и кровь цивилизации, так что исчезновение этих вещей
на сегодняшний день разрывает тело цивилизации, и она сочится кровью витального дискомфорта. И человек, не жалея сил, трудится ради удовлетворения этих потребностей, вопреки всему, в ущерб своему здоровью. Но Данте писал:
Но столь велики тяготы труда,
И так для смертных плеч тяжка натуга,
Что им подчас и дрогнуть – нет стыда.
Морской простор не для худого струга. –
Тот, что отважным кораблем вспенен,
Не для пловца, чья мысль полна испуга.
Цивилизация формирует отважных, предприимчивых людей.
Объективный процесс возникновения все новых и новых потребностей, все новых и новых вещей необратим. Этот процесс имеет только одно направление – в сторону увеличения, возрастания. Так в цивилизации появляются объективные условия для различения прошлого: оно меньше настоящего (возрастания) и будущего (больше). Цивилизация рождает историческое время и начинает жить по законам истории. В оценочных категориях это обстоятельство обычно называют прогрессом. Появляется история как форма существования цивилизации, цивилизация производит логику истории и начинает жить в соответствии с этой логикой.
Второе направление, по которому разрушается "сансара цивилизации", еще более фундаментальное и серьезное. Производство, будучи основой цивилизации, в силу изложенных выше обстоятельств, происходит в условиях постоянного дефицита либо вещества, либо энергии, либо новых технологических идей, либо специалистов, а чаще всего в условиях дефицита и одного, и другого, и третьего, и четвертого. Вещество, энергия, специалисты, технологические идеи в условиях производства обычно называются ресурсами. Так вот, в цивилизации в каждый исторический момент ее существования ПОТРЕБНОСТЕЙ БОЛЬШЕ, ЧЕМ РЕСУРСОВ. Таким образом, в фундаменте цивилизации заключено противоречие между потребностями и ресурсами, и это противоречие вызывает напряжение во всем пространстве цивилизации. Оно решительным образом обрекает человека не просто на труд, а вынуждает человека
трудиться в поте лица, заставляя его достигать максимального эффекта при имеющихся возможностях.
Именно ввиду этих двух, как мы считаем, важнейших обстоятельств формируется то, что мы называем объективным и детерминистски положенным фундаментом человеческого существования. С этого начинается объективная логика, формирующая структуру цивилизации.
Это противоречие требует обязательного разрешения. Собственно, история разрешения этого противоречия и есть история цивилизации. Она представляет собой историю инструментальных поисков средств для разрешения указанного противоречия. На пути этой истории – возникновение и развитие техники, технологии, – инструментализм вплоть до индустриального и постиндустриального общества, и возникающих на наших глазах, абсолютно новых инструментариев информационного общества. На эту тему историками и социологами, философами и политологами написаны горы томов, но факт остается фактом: нет в цивилизации такого инструмента, который бы полностью разрешил или устранил бы это противоречие. Его можно только ослабить, направить в русло, обеспечивающее более или менее нормальное существование человека. Еще раз подчеркнем, что история цивилизации – это коридор, труба с ОДНОСТОРОННИМ ДВИЖЕНИЕМ. Мы не можем отказаться от возникших потребностей. Возникнув же, они становятся нашей сущностью.