Контроверза цивилизации и культуры в понятиях 4 глава

Материализм оказывается очень удобной, целесообразной и прагматичной для цивилизации философией. Сущность материалистической логики, описание им мира, как известно, состоит в представлении его в качестве вечно существующей материи. Человек в таком мире – только часть этой саморазвивающейся материи, высший этап ее саморазвития. Сама по себе материя, мир, Вселенная равнодушна по отношению к человеку. Есть ли в таком мире человек, или его нет и, тем более, есть ли в мире я, или меня нет, – миру все равно. Вечный мир, который абсолютно равнодушен ко всему

живому и смертному. Мир в таком наборе свойств и обстоятельств – это сплошное сейчас, сегодня, длящееся вечно. Известный исследователь приматов Дж. Шаллер, описывая мир горилл заметил: «Я закончил последний визит к ним: мы стояли на пригорке и смотрели на животных, которые разбрелись по противоположному откосу и неторопливо кормились. Я понимал, что, как только я скроюсь из поля зрения, то навсегда исчезну из их сознания. Они будут, как всегда, кормиться, отдыхать и спать, жить только настоящим – без прошлого и будущего»[45].

Вот так и мир, и цивилизация относятся к нам с материалистической (обезьяньей!) точки зрения. Воистину:

Как призрачно мое существованье!

А дальше что? А дальше – ничего …

Забудет тело имя и прозванье, –

Не существо, а только вещество.

С.Я. Маршак

Мировоззренческой платой за материализм для человека, оказавшегося в пространстве цивилизации, является превращение существа в вещество.

Материализм, в любой его интерпретации, базируется на априорном признании того, что в мире нет ничего кроме движущейся материи. Стройность этой концепции постоянно нарушается существованием сознания и отблесками трансцендентного мира, улавливаемого даже материализмом. Поэтому, волей-неволей, материализм вынужден подчеркивать материальность основы сознания, даже несмотря на опасность обвинения в вульгарности. Энгельс недвусмысленно подчеркивал: "Уверенность, что кроме материального мира не существует еще особого, духовного мира, есть результат длительного и трудного исследования реального мира”[46].

Материализм легко смыкается с атеизмом. Для материализма вопрос об отношении материи и сознания, действительно, как об этом писал Энгельс, основной вопрос философии. Ибо только через генетическую

соотнесенность материи и сознания материализм может самоидентифицироваться в качестве особого, целостного мировоззрения. Поэтому, действительно, всякое иное мировоззрение для материализма является идеализмом. Но на самом деле, в истории философии идеализм – это большое число самостоятельных и целостных философских мировоззрений. Общим для них является только признание бытия как реальности, соотнесенной с человеком, в состав которой входит трансцендентное. Для материализма понятия "мир" и "бытие", по сути, совпадают. Для нематериалистических типов мировоззрения в структуре бытия решающим является отношение человека к бытию, а в структуре этого отношения – отношения человека и Бога. А. Кураев пишет: "Материальная Вселенная, с точки зрения христианства, не равнодушна к человеку, в отличие от материи материалистов. Она создана Богом именно ради человека. Она не враждебна человеку в отличии от материи гностиков. Она не иллюзорна – в отличии от материи пантеистов и теософов"[47]. Так что тот или иной тип философского мировоззрения определяется в зависимости от понимания состава мира и отношения к нему человека. Это отношение не только ориентирует человека в мире как совокупности обстоятельств нашего существования, но внутренне уже содержит в себе решение проблемы смысла человеческого существования. Для материализма проблема смысла жизни в принципе неразрешима, если не считать выгоду смыслом жизни: в таком мировоззрении нет абсолютной точки отсчета. Нам думается, что XXI век станет временем освобождения от относительности, релятивности в нашем миропонимании, от цивилизационой игры смыслами, когда любая точка зрения, в рамках той или иной идеологии, может быть объявлена абсолютной: классовая, клановая, государственная или государева.

Христианская философия дает возможность видеть и принимать как свою такую абсолютную точку отсчета, обладая которой можно решать проблему смысла жизни. «Я скажу вам про себя, – писал Ф.М. Достоевский в 1884 году, – «что я дитя

века, дитя неверия и сомнения, до сих пор и, даже, (я знаю это) до гробовой крышки. Каких страшных мучений стоило и стоит мне теперь эта жажда верить, которая тем сильнее в душе моей, чем более во мне доводов противных. И однако же, Бог посылает мне иногда минуты, в которые я совершенно спокоен…И в такие минуты я сложил в себе символ веры, в котором все для меня ясно и свято. Этот символ веры очень прост, вот он: верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее и совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивой любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если бы кто мне доказал, что Христос вне истины, действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше бы хотелось остаться со Христом, нежели с истиной»[48].

Материализм, конечно, обладает долей истины, но в материализме нет Христа. Материалистическое понимание мира со времен Возрождения включает, как правило, одновременно и атеизм, и методологическое обоснование возможности научного изучения мира: материализм дает науке объект исследования – объективную реальность. Все разновидности субъективно-идеалистического мировоззрения, конечно, проигрывают материализму в этом смысле, так как они сводят объект науки к субъективной реальности, ставят тем самым науку перед неразрешимой задачей – в субъективной реальности отыскивать объективную истину.

Но совершенно иначе обстоит дело с теми типами философского мировоззрения, которые принято называть объективно-идеалистическим. Этот тип мировоззрения исходит из того, что мир, Вселенная существуют объективно от человека, и потому также имеется возможность их познания. Естественно, что христианское мировоззрение наиболее логично обосновывает такую возможность. Это прекрасно выразил М.В. Ломоносов, как бы предвосхищая будущие споры о совместимости науки и религии: "Природа и вера – суть две сестры родные, и никогда не могут прийти в распрю между собою. Создатель дал роду человеческому две книги: в одной он показал свое величество, а в другой – свою волю. Первая книга – видимый сей мир. В этой книге сложения видимого мира физики, математики, астрономы и прочие изъяснители божественных в натуру влиянных действий – суть

тоже, что в книге священного писания пророки, апостолы и церковные учители. Не здраво рассудителен математик, ежели он хочет божественную волю вымерить циркулем. Так же не здраво рассудителен и учитель богословия, если он думает, что по псалтырю можно научиться астрономии или химии"[49].

Разумеется, материалистический взгляд на мир также дает простор науке, но она становится в таком мировоззренческом поле голообъективной, бесчеловечной, и, даже, "БЕС-во-человеченной". Мир предстает здесь случайным сцеплением случайных частиц, в том числе и человек. При этом личность человека "распинается на дыбе материалистического понимания бытия" (Юрий Кублановский). Логика материализма идеально соответствует науке как части цивилизационного пространства и логике самой цивилизации. В итоге человек получает философию, которая лишена абсолютных ориентиров, а это прямая дорога к релятивизму.

В цивилизации воистину Бога нет, и поэтому все можно. Нравственный релятивизм очень нужен цивилизации, поскольку она изо всех своих пор источает зло и ненависть. Цивилизационное поле – поле постоянных битв. Конечно, внутри цивилизации возникают все новые и новые механизмы, которые направлены на то, чтобы обуздать агрессивность, имманентно присущую цивилизации. Не тут-то было! Эти механизмы рано или поздно, по правилам обращения результатов, превращаются в свою противоположность. Закон, призванный защищать, рано или поздно оказывается на стороне убийцы. Под воздействием этих элементов рыночные отношения, например, не укладываются полностью в формулу "человек человеку волк", потому что в основе рыночных отношений лежит интерес получения выгоды. На рынке зачастую оказывается выгодно быть честным. С.Соловейчик справедливо писал: «В мировой истории нравственности вместе с Октябрьской революцией произошел поразительный переворот. Само дело заставляет хозяина-собственника быть порядочным, а страх потерять место заставляет неимущего

старательно, на совесть работать. Конкуренция делает человека совестным, она же делает его и бессовестным. Порядочность – конкурентоспособный товар, и, торгуя на рынке, человек не обманет; но за место на рынке он перегрызет горло»[50]. Здесь замечательной является мысль о том, что порядочность может быть конкурентоспособной, только она небескорыстна. Все человеческие качества в цивилизации произрастают на фоне корысти – абсолютно все, включая и религию. Именно с этой стороны понимал и видел религию Белинский, когда выговаривал Гоголю за его религиозность, и доказывал, что религиозность русского мужика мнимая, мол, годится – молиться, а не годится – так горшки покрывать. Гоголь и Белинский не могли понять друг друга в принципе, потому что они пользовались разной логикой: один – логикой цивилизации, другой – логикой культуры. В цивилизации и культура становится корыстной, а потому перестает быть культурой. В одном был не совсем прав С.Соловейчик. Ему надо было в тех политических условиях 1987 года реабилитировать собственника. Поэтому говорить, что он, собственник, на рынке не обманет – это неверно: может не обмануть, а может обмануть. Мотив здесь один – выгода. И вовсе не факт, что если в одном лице соединится хозяин и собственник, то такой "воссоединенный" человек будет жить по совести! - Будет только в одном случае: когда ему это выгодно. Напомним здесь хрестоматийные слова Маркса, которые сегодня, по понятным причинам, не принято вспоминать: "…но раз имеется в наличии достаточная прибыль, капитал становится смелым (читай бессовестным). Обеспечьте 10% – и капитал согласен на всякое применение, при 20% он становится оживленным, при пятидесяти процентах положительно готов сломать себе голову, при 100% он попирает все человеческие законы, при 300% нет такого преступления, на которые он не рискнул, хотя бы под страхом виселицы. Если шум и брань приносит прибыль, капитал станет способствовать тому и другому"[51].

Маркс сочувственно приводит эту цитату далеко не случайно. И наше время уже на каждом шагу подтверждает правоту этих слов, так что дело не в статусе торговца на рынке, а в прибыли и ее величине. Если 30% принесет

честность, то не найдется более совестного человека в мире, чем торговец. Вот только совесть очень редко приносит прибыль, если вообще приносит. Ф. Кривин в одной из своих "Полусказок" писал о том, как Иван-дурак нашел большую правду и принес ее к себе в дом. И стало очень неудобно жить Ивану, она заполонила весь дом. И решил Иван ее продать. Вынес ее на рынок – покупателей много, а никто не покупает. Никому не нужна большая правда. Тогда мужичонка (наверное, торгаш!) посоветовал Ивану разрезать правду на части. Сделал так Иван, и бойко пошла торговля, быстро распродался товар. С тех пор люди и "режут" правду друг другу. Где надо сказать "дурак", говорят: оригинально мыслящий человек.

Так цивилизация, по своим законам, формирует эгос.

Из сказанного вовсе не следует, что цивилизация представляет собой обстоятельства, которые по ценностным меркам должны отвергаться человеком. Цивилизация – это реальность, это данность, которая сама по себе не плохая и не хорошая. Человек должен принимать ее такой, какая она есть. Он не может ее отменить. Он может лишь поступать или не поступать в соответствии с законами этой реальности. Иисус, как известно, сказал: отдавайте кесарево – кесарю, а Божие – Богу (Мк; 12,17). Это означает, что кесарь не отрицается, бытие его признается законным. Так и цивилизация, как бы она ни деформировала человека, ни соблазняла его, остается на этой земле единственным пространством, в котором человек может удовлетворять свои первейшие потребности. Человек, который осознает весь ужас своего цивилизационого бытия, оказывается в положении человека, оседлавшего тигра: и сидеть неудобно и страшно, и слезть невозможно. В чем же выход? Человеку остается лишь принимать или отвергать весь аморализм цивилизации. Человек, будучи существом, наделенным свободой, может либо ограничить свой мир миром цивилизации и находить в ней и соблазны, и удовлетворение, либо сознательно формировать в себе негативное отношение к цивилизации и искать счастья за пределами этого пространства, как это делал, например, Ф.М. Достоевский. Борис Тарасов, выступая на заседании в Московском музее писателя на Божедомке, обозначил основные мотивы, формировавшие негативное отношение Достоевского к цивилизации как "юридически" урегулированному, узаконенному правовому греху. Б. Тарасов привел в своем выступлении очень интересный и

показательный факт: в Евангелии, подаренном писателю на каторге женами декабристов, напротив девятого стиха семнадцатой главы Апокалипсиса, где говорится о сидящей на звере блуднице, Достоевским была сделана пометка "ЦИВИЛИЗАЦИЯ"[52].

Так что при всей невозможности уйти от цивилизации человек может, по крайней мере, противостоять ее соблазну на основе своей личности. Пришвин писал, что для поэта и художника очень опасно переходить от личных мотивов к гражданским. Нам думается, что это опасно не только для поэтов и художников. У человека есть дар быть личностью, обладать свободой. На основе этого дара человек, не покидая пространства цивилизации, может выйти в пространство культуры.

Подтверждением этого могут служить процессы, происходящие в сегодняшнем образовании. По своей сути, образование принадлежит цивилизации. С момента возникновения своей классической формы (со времен схоластики) оно развивалось, все более и более отдаляясь от культуры. За несколько веков наука образования выработала собственные положительные ценности: рационализм, знание, прогресс, разум. Эти ценности долгое время служат ориентиром в становлении и совершенствовании образования. На этом пути образовалось и много побочных, негативных результатов: полная изоляция от культуры, дегуманизация науки и научного творчества и т. д. В конце ХХ века эти побочные и не главные результаты прогрессивного развития науки и образования превратились в главные и стали вызовом человеку и человечеству ХХ века.

Вызовы эти все более дают о себе знать и в политике, и в экономике, и в образовании, в формах тотальной репродуктивности, дефицита творчества, господства количественных методов и всеобщей стандартизации. Суммарно эти признаки, в сущности, есть кризис разума, как составляющие кризиса цивилизации, в основе которой как раз и находится очищенный от совести технологизированный разум. На путях количественного преодоления этого кризиса, в рамках цивилизации, выход возможен на другой основе. В Западной Европе такой основы почти не осталось. Зато она

есть в Украине и России. По нашему мнению, такой основой является менталитет украинцев и россиян, где в качестве базовых ценностей все еще продолжает оставаться образование, вера, душа, молитва. На такой почве и возможен поворот в пространстве через личность учителя, если еще цивилизация не вытравила из него качество личности. Маркс как-то заметил, что над духом с самого начала лежит проклятие быть отягченным материей. Лучше сказать, сама материя цивилизации есть проклятие, а цивилизация есть его прибежище, и освободиться от него можно лишь за ее пределами, потому что все в цивилизации устремлено к производству, которое воспроизводит основное противоречие: ресурсов меньше, чем потребностей.

Человек своим существованием обязан двум видам отношений: отношениям с природой (физическое бытие) и отношениям с другими людьми (социальное бытие). Человек и человечество лежат в гамаке природного и социального. Природный способ бытия человека посредством труда, производства рождает яд, кислоту, которая разъедает сетку социальности. У человека есть всегда опасность провалиться сквозь поржавевшую сетку социальности в пропасть небытия. В пропасть, в пучину войны. Как же укрепить сетку социальности, откуда взять энергию и строительный материал? Цивилизация не дает ответа в этом смысле. Вдобавок ко всему, что она делает с человеком, она еще делает его пессимистом. Есть ли однако основания для оптимизма, и где они?

Картина цивилизации, нарисованная нами, оказалась чересчур мрачной и безысходной. Вспоминается замечательный образ Флобера, когда он писал, что будущее мадам Бовари представлялось ей темным коридором, в конце которого наглухо заперта дверь. К счастью, человечество не мадам Бовари. В истории действуют люди, являющиеся образом Божьим, носящие в себе Бога. Поэтому они в цивилизацию привносят много такого, что ей противно по ее основаниям. Как говорил поэт: "Все то, чего коснется человек, приобретает нечто человечье". Темный коридор цивилизации освещается мириадами светлых поступков и мыслей, перед которыми любая запертая дверь не устоит. Энергию и образ таких мыслей и действий человек черпает в культуре.

[Вернуться к содержанию]

IV. КУЛЬТУРА КАК ПРОСТРАНСТВО СОЦИАЛЬНОГО ОПТИМИЗМА

4.1. Человек в культуре

Человеческая история явила, а философы, социологи и политологи описали множество самых разных социальных конфликтов: больших и малых, глобальных и локальных, национальных и наднациональных. Цивилизация изобретательна на продуцирование всяких конфликтов. Социальные науки, в рамках создаваемых теорий, пытаются определить главный конфликт. Маркс, например, считал таковым – классовую борьбу, а Хантингтон – столкновение цивилизаций, –перечислять такие теории можно до бесконечности. Когда марксистские обществоведы писали о том, что для успешной практической политики надо правильно определить "главное противоречие нашей эпохи", они были абсолютно правы. Сегодня также необходимо и в стратегии, и в тактике, и во всех сферах цивилизации – от производства и экономики до политики, идеологии и науки – исходить из главного противоречия. Мы бы не стали даже возражать против формулировки «главное противоречие эпохи». Надо только учитывать, что современная эпоха – эпоха глобальных процессов. Не в том смысле, что какая-то страна, например США, хочет навязать всему миру свой порядок, а в том смысле, что цивилизация приобретает все большее и большее, внутреннее единообразие. Стандарт как основа цивилизации все глубже проникает в тело человечества, можно сказать, что оно претерпевает процесс глобализации. Но тогда и главное противоречие эпохи должно быть глобальным.

Впрочем, такое глобальное противоречие всех времен и народов уже давно определено с тех времен, когда "Иисус возведен был духом в пустыню для искушения от дьявола" (Мф.;4,1). Земным, понятным для человека отблеском этой борьбы, является противоречие между цивилизацией и культурой. Подчеркнем, что понятие "противоречие" мы, в данном случае, употребляем в полном диалектическом гегелевском значении этого слова. То есть под противоречием мы понимаем такое отношение между противоположностями (в данном случае цивилизации и культуры), при котором противоположности не могут ни сосуществовать друг с другом, ни существовать друг без друга. Своеобразная "дружба-вражда". Б.П. Вышеславцев настаивал на конфликте цивилизации и культуры, когда писал: "Не конфликт пролетариата и буржуазии выражает трагическое

противоречие индустриальной эпохи, а конфликт цивилизации и культуры, производства и творчества, хозяйства и духа»[53].

В вводной части мы уже говорили о том, что культура представляет собой такое пространство, в основе которого лежит коммунитас. Культура сохраняет социальность, противится импульсам цивилизации атомизировать общество на индивидов. Мы уже говорили также о том, что цивилизация изо всех пор своего тела источает конфликтность, и причины всех войн, великих и малых, кроются в цивилизации; более того: чем более цивилизуется общество, тем большее число войн и конфликтов оно переживает. И если бы человек жил только в одном пространстве – пространстве цивилизации, то история человечества уже давным-давно бы окончилась, полностью и абсолютно цивилизованное человечество уже давно бы взорвало себя. Но, к нашему счастью, благодаря Богу, каждый человек живет или, по крайней мере, может жить в двух пространствах: и цивилизации, и культуре одновременно. Это и продлевает жизнь человечеству, это и дает основания для оптимизма. Человек, находясь в культурном пространстве, действует в алгоритмах прямо противоположных по содержанию алгоритмам цивилизации. Основная, так сказать, формула поведения человека в пространстве культуры, основной императив культуры выглядит так:

Коммунитас, выстроенный вокруг этой формулы, как вокруг главной оси, образует пространство, в котором главные опорные узловые пункты этого пространства противоположны соответствующим цивилизационным. Если в цивилизации господствует прагматизм и утилитаризм, то в культуре господствует альтруизм, т.е. способность бескорыстно жертвовать собой во благо другого, жертвовать всем, вплоть, до своей собственной жизни. Данное утверждение не будет звучать так патетически, если вспомнить, что Господь так возлюбил человека, человечество, что Сына своего послал на смертную казнь. Следует сразу оговориться, что есть альтруизм ограниченный, расчетливый, альтруизм ради

выгоды и есть альтруизм, основанный на любви, именно такой альтруизм мы имеем в виду. Если в цивилизации господствует абсолютнейший эгоизм, то в культуре господствующим является мировоззрение гуманизма, которое представляет собой ориентацию в мире на жизнь и свободу человека как высшие ценности. Если в цивилизации господствует индивид, то в культуре господствует личность. Мы уже говорили о нашем понимании личности как существенных свойствах человека, обеспечивающих ему способность творчества в условиях свободы, опять-таки в цивилизациях, способных к творчеству. Но цивилизация личностные качества человека "расплющивает", делая человека одномерным, способным творить только в одной плоскости, причем, плоскости горизонтальной: в горизонтали "индивид-вещь-индивид". О различных решетках цивилизационного и культурного пространства, по сути, уже давно говорится в творениях учителей церкви. Вот как, например, составлено учение Нила Синайского о восьми пороках (Об осьми духах зла):

Не надо быть слишком проницательным, чтобы увидеть, где здесь опорные узлы цивилизационного, а где – культурного пространства.

Культура, понимаемая как коммунитас, противоположный эгосу, есть область ценностей, направленных на создание и сохранение общественного, социального в жизни человека и общества. В двадцатом веке в Советском союзе пели: раньше думай о Родине, а потом о себе. В цивилизационном пространстве такая мелодия и такие слова звучат диссонансом, режут слух, зато в культуре они гармонично дополняют симфонию коммунитас. Это прекрасно понимал Иван Котляревский, который писал:

Де общеє добро в упадку, –

Забудь отця, забудь і матку!

Лети повинность ісправлять...[54]

Повинность как обязательный долг, как могучий нравственный императив, энергия которого рождается в недрах культурного пространства.

Именно о таких ценностях говорил Георгий Федотов, когда писал: "культура – эти сгустки накопленных ценностей - замедляют процесс бестиализации обезбоженного человека, задерживая его в этических, эстетических планах человеческой душевности"[55].

Человек, оказываясь в пространстве культуры, начинает питаться ее соками, постигает его логику. Наградой за это становится ощущение себя человеком, личностью. Нам думается, что только в пространстве культуры могли родиться такие строки:

Частица целой я вселенной,

Поставлен, мнится мне, в почтенной

Средине естества я той,

Где кончил тварей Ты телесных,

Где начал Ты духов небесных

И цепь существ связал всех мной.[56]

Человек в цивилизации атомизирует ее пространство, в культуре же он связывает собой воедино весь мир – и дольний, и горний, и прошлый, и будущий. Чтобы быть способным к такой деятельности человек должен обрести, сохранить и развить такие способности. Ну, пусть они даются ему от рождения, но как он их из возможности превращает в действительность, где научается он умению жить в соответствии с такими способностями? Ответ здесь может быть только один: в СЕМЬЕ. Воистину родительский дом – начало всех начал.

4.2. Семья как составляющая культуры

Мы настаиваем на том, что все способности человека жить в пространстве культуры и адекватно себя в ней чувствовать рождаются в семье. Здесь можно было бы сослаться на психоаналитика Рэне Спитса, который впервые сформулировал основные принципы теории привязанности во взаимоотношениях детей и взрослых. Но мы считаем, что дело обстоит гораздо глубже, именно в семье отношения между детьми и взрослыми строятся по принципу абсолютного альтруизма, в культурном смысле этого слова. Родители заботятся о своих детях и жертвуют, порой, всем ради них, вовсе не ради того, чтобы дети в последствии заботились о своих стариках и родителях. Конечно, такая забота тоже включается в систему семейных отношений, но она так же предполагает альтруизм. Отношение отца к сыну бескорыстно, альтруистично по своей сущности, и реально осуществляется оно в каждой нормальной семье. Надо было пережить множество устойчивых и устойчиво–агрессивных цивилизационных структур для того, чтобы вдруг ощутить тот известный еще с библейских времен факт, что семья – особый дар человеку. Дар, осуществляя который человек обретает себя в Другом[57], дар который рождает «праксис» «неутилитарного» отношения[58] к Другому. Может возникнуть вопрос о том, что если альтруисты – родители, то дети очень часто эгоисты? Да, но это эгоизм особого рода, эгоизм, без которого невозможен альтруизм; это, точнее, не эгоизм, а готовность принять, которая бесхитростно присутствует у ребенка. Без такой готовности подлинный альтруизм невозможен, это, во-первых.

Во-вторых, испытывая на себе альтруистические отношения, ребенок впечатывает в свою душу модель альтруистического, неутилитарного поведения. В психологии это называется импринтинг. В детских играх дети воспроизводят эти отношения. Посмотрите на игры девочки с куклой, на то, как она ее жалеет. Жалеет в исконно русском смысле этого слова, где жалеть и любить означает одно и то же. Подлинная модель альтруизма описана в притче Иисуса о блудном сыне. Вспомним, что младший сын, уйдя из

родительского дома, "расточил" имение свое, живя распутно, очутился в дальней стороне, забыв и об отце, и о Родине. И вот, когда он решил возвратиться и покаяться перед отцом, отец, увидев сына, еще до всяких слов, "пал ему на шею и целовал его". А когда сын сказал ему: "Я согрешил против неба и пред тобою, и уже недостоин называться сыном твоим". Что сделал отец? Наш цивилизационный опыт подсказывает: раз ты пошел против неба и против меня, ты действительно недостоин называться моим сыном. Цивилизационный опыт услужливо вынимает из памяти Тараса Бульбу, с его "я породил тебя – я тебя и убью". Евангельский отец поступает иначе, он дает сыну лучшую одежду и устраивает праздник. "И этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся". (Лк.15,12-24). Это и есть настоящий альтруизм. Альтруизм не только прощения, но и альтруизм такой позиции отца, которая всегда оставляет возможность сыну покаяться. И только в семье формируется умение хотеть это делать. Именно поэтому мы считаем, что семья лежит в основе культуры, лучше сказать, составляет фундамент культуры. Так что рушится институт семьи –шатается все здание культуры. Печальный опыт сексуальной революции на Западе это прекрасно проиллюстрировал. Семья как социальный институт, будучи частью культурного пространства, одновременно имеет и свою историю. Если вести эту историю от Адама и Евы, то чаще всего это история ослабления культуротворящего потенциала семьи, а то и вовсе ее распада. Семья прочно остается в лоне культуры там, где она ближе всего к вечным абсолютным идеалам. Мы имеем в виду соответствие института семьи идеалам христианства и, в первую очередь, православным идеалам. Поскольку именно православие ревностно охраняет традиции первохристианства. В христианской символике миротворение есть домостроительство, устроение семьи, есть устроение домоспасения. Как Господь дарит человеку возможность спастись, несмотря на его первородный грех, так семья дарит ребенку возможность преодоления всех соблазнов цивилизации, дарит ему возможность войти в пространство культуры и чувствовать себя в нем, как дома. Абсолютно прав М.М.Дунаев, когда пишет, что "пребывание вне дома равнозначно, на уровне символа, пребыванию вне Бога, вне спасения. У Пушкина "Пир во время чумы" начинается