— С влиятельными и сильными людьми мира сего любое сотрудничество выгодно, если вы не знали. Хотя пора бы уже знать.
Яринка уставилась на неё во все глаза, а я, наконец, начала что-то понимать.
— А как же… вы же… наша цель?
— Цель никто не отменял, — торопливо и почти заискивающе заверил меня Михаил Юрьевич. — Мы долго говорили с… отцом Яна. Он видит ситуацию в государстве и чует, куда дует ветер. Народ на грани, к нам каждый день примыкают новые люди, нас поддерживают уже в открытую, не боясь огласки и арестов. Огонь революции вот-вот вспыхнет. В этой ситуации любой бизнесмен, да и вообще любой разумный человек, хочет как минимум обезопасить себя, а как максимум — ещё и выиграть с этого. А Бурхаев — разумный человек. Сволочной на редкость, не спорю, но ума ему не занимать.
— Так он что, — я чуть не сорвалась на визг, — теперь один из нас?!
— Он погиб, — мягко напомнил Михаил Юрьевич, но ему не удалось заговорить мне зубы.
— А если бы не погиб?!
— Ты немного неправильно поняла, Даша…
— Я Дайника!
— Хорошо. Ты немного неправильно поняла, Дайника. Он не стал бы одним из нас, он просто человек, с которым мы в будущем смогли бы взаимовыгодно сотрудничать.
Яринка оправилась от шока, переварила новую информацию и, в отличие от меня, сразу уловила суть.
— Но ведь Бурхаев не просто решил обезопасить себя нужными связями на случай смены власти: он… он, можно сказать, сам её готовит, эту смену, раз помог вам освободиться!
Я вспомнила наши разговоры в поезде — и, позже, слова, что поимка Михаила Юрьевича равно крах всему, ведь, стоит ухватить одну ниточку, распустится весь клубок — и мысленно согласилась с Яринкой.
— Ну, я же сказал, что сударь Бурхаев был далеко не глуп, — туманно ответил наш чудом оставшийся на свободе лидер и снова отвёл глаза. — И он не напал на наш дом той же ночью, когда оказался на свободе, только потому что наверняка уже тогда предполагал возможный выгодный союз. Но какой смысл говорить о нём теперь?
Я смотрела сквозь него и видела темноту пустого торгового центра в Благовещенске, едва угадывающееся в этой темноте лицо Дэна, его руки, обнимающие меня на узком диванчике, и слова… слова о том, что любая война, как и любая революция — кому-то выгодна.
— Смысл очень даже есть, — спокойным, но до озноба ледяным тоном ответила Яринка. — Ваш… новый союзник, после того как убил дедушку Веню и заставил Яна сесть в вертолёт, собирался нас всех здесь просто расстрелять. Странное у вас было сотрудничество.
Михаил Юрьевич нахмурился.
— Расстрелять? Это вряд ли. Договор был, что, если ему удаётся найти вас раньше, чем мне, он просто заберёт своего сына в безопасное место и по возможности сообщит о вашем местонахождении.
— Клал он на ваш договор, — мстительно сообщила Яринка. — И, если бы мост не провалился под вертолётом, вы бы тут нашли только кучку трупов. Да и сейчас не лучше…
— Он ничего не сказал мне о том, что завербовал Сергея и поддерживает с ним связь, — Михаил Юрьевич не оправдывался, просто рассуждал вслух, — значит, с самого начала держал что-то на уме. Мстительный старый козёл… Мне очень жаль. Ситуация вышла из-под контроля и…
— В жопу себе засунь свои сожаления! — с отчаянной грубостью выкрикнула моя подруга, и слёзы брызнули из её глаз. — Это ты виноват! Во всём, что здесь произошло — ты виноват! Ты доверял педофильскому уроду, который нас предал, ты навязал его нам! Ты выдал нас Бурхаеву, и это из-за тебя погиб Ян! Все погибли из-за тебя!
— Ярина, успокойся! — прикрикнула Дульсинея Тарасовна, явно собираясь купировать истерику, но я-то знала свою подругу и понимала, что никакая это не истерика. О нет. Яринка прекрасно себя контролирует, а кричит потому, что пытается хоть как-то причинить боль человеку, виновному в её утрате.
И да, Михаил Юрьевич был виновен! Но… я вспомнила, где слышала слова про компромисс, на который иногда приходится идти. Так сказал Дэн в нашу последнюю с ним совместную ночь в темноте заброшенного фудкорта. И ещё он сказал, что те, кому выгодны войны и революции, нужны нам так же, как мы нужны им. Даже если это подонки. И что скорее всего это подонки. Потому что хорошие люди не поднимутся наверх при нынешних обстоятельствах.
Словно подтверждая мои мысли, Михаил Юрьевич посуровел и довольно жёстко сказал:
— Девочки, начинайте взрослеть! Нельзя пытаться выбраться из дерьма и не измазаться в нём! Бурхаева больше нет, я свободен от договорённости с ним, и обсуждать тут больше нечего. Да, наши друзья тоже мертвы, но мы должны продолжать борьбу, чтобы их жертва не стала напрасной.
Я промолчала, потому что, несмотря на обиду, разочарование и горе, где-то на самом краешке сознания — наверное, в той его части, которая никогда не поддаётся эмоциям, откуда и звучит голос-без-слов — понимала: Михаил Юрьевич прав. И, пусть моя душа восставала против такой правоты, которая здесь, на месте гибели моего любимого и моих друзей, казалась кощунственной, отрицать её я не могла.
Яринка молчала тоже, но, как стало ясно позже, совсем по иной причине.
Не дождавшись наших возражений, Михаил Юрьевич чуть расслабился, и его голос снова смягчился.
— Потом мы это ещё обязательно обсудим, а если хотите, то и не раз. Обещаю ответить на все вопросы. А сейчас нужно уходить: боюсь, этот мост крайне нестабилен. Отдайте вещи ребятам, а сами спускайтесь в лодку налегке.
Двое молчавших до сих пор (и этим ещё больше напомнивших мне бурхаевских камуфляжных бойцов) спутников нашего лидера зашевелились и двинулись было в нашу сторону, но их остановил, буквально заставил замереть на месте, резкий Яринкин приказ:
— Назад!
Последовала короткая немая сцена. Потом Михаил Юрьевич закатил глаза и спросил тоном бесконечного терпения:
— Что ещё?
Но Яринка не смотрела на него: она повернулась к Дульсинее Тарасовне.
— Баба Дуся! Что дедушка Венедикт хотел сказать Дайке, перед тем как Дэн упал? Что-то про её родителей!
Меня подбросило на месте, как если бы по покрытию моста пустили разряд тока. Вот оно! Вот что грызло меня все часы, последовавшие после гибели Дэна, пробиваясь даже сквозь боль утраты! Я забыла о коротком разговоре между дедом Венедиктом и матерью Михаила Юрьевича, а Яринка, Яринка, которая на тот момент казалась совершенно дезориентированной и оглушённой горем — запомнила!
— Да! Он говорил, что я должна знать что-то про маму и папу! Что?!
Глаза Дульсинеи Тарасовна забегали. Она посмотрела на Михаила Юрьевича, словно ища поддержки или совета, но тот выглядел не менее растерянным.
— Дайника, — наконец проблеяла старуха, глядя в сторону, — это очень непростой разговор, и тебе не стоит сейчас…
— Что с ними?! Я не сдвинусь с этого места, пока вы мне не скажете, даже если мост опять начнёт рушиться!
— Я тоже, — тихо, но твёрдо подтвердила Яринка, вплотную придвигаясь ко мне, прижимаясь плечом, в который уже раз за кошмарный сегодняшний день подхватывая мою ношу.
Дульсинея Тарасовна посмотрела на неё, на меня, на своего сына — и… отступила. Понурила голову, побрела в сторону — сутулая и древняя, словно все прожитые годы вдруг разом опустились на её плечи.
И это сказало мне обо всём лучше любых слов.
А когда стремительно намокающими глазами я поймала взгляд Михаила Юрьевича, он тоже понял, что я уже знаю, и не стал врать.
— Твои родители мертвы, — тихо сказал он, как будто понижение голоса могло как-то смягчить удар. — Прости.
Почувствовав, что мост опять закачался, я медленно опустилась на асфальт. Не потому, что испугалась или не хотела упасть: просто ноги стали ватными и перестали меня держать. Пространство вокруг колебалось и вращалось, но никто не закричал, не побежал, и я сделала отстранённый вывод: остатки моста по-прежнему неподвижны — это мой личный мир сейчас сотрясается в конвульсиях.
Яринка встала на колени, обняла меня, но смотрела на Михаила Юрьевича. Потребовала:
— Расскажите ей! Расскажите, когда!
— Ярина…
— Расскажите! Или я сама скажу, о чём догадалась!
Михаил Юрьевич опустился на корточки, чтобы наши лица оказались на одном уровне, заглянул мне в глаза.
— Дайника? Я понимаю, после того, что ты сейчас услышишь, ты будешь очень зла на меня… на нас. Возможно, возненавидишь. Но я призываю тебя оставить эмоции на потом, чтобы позаботиться о своём будущем. От решения, которое ты примешь, может зависеть очень многое — вплоть до судьбы государства.
Эти высокопарные слова меня ничуть не впечатлили, и я только смотрела на этого ставшего вдруг совершенно чужим пожилого мужчину с усталыми глазами.
— Твои родители, — сказал он, подождав, но не дождавшись от меня ответа, — были казнены четыре года назад по совокупности статей. Как и все взрослые из вашей деревни, кого удалось задержать. Церковь очень строга к тем, кто пытается так или иначе вырваться из-под её крыла.
Мир перестал качаться и замер, изменившийся до неузнаваемости. Ставший пустым и плоским, как небрежно раскрашенная декорация. Теперь, когда в нём не стало ни Дэна, ни моих родителей, надежда на скорую встречу с которыми двигала мною последние дни и часы, он перестал иметь какое-либо значение. И от этого стало неожиданно легко. Легко не на душе, нет: на душу легла гигантская глыба грязного льда, которая, если и растает когда-нибудь, то ещё очень-очень нескоро. Зато я получила абсолютную свободу. Больше ничего не имело значения, любые действия лишились последствий, а причинно-следственные связи исчезли. Можно всё!
Можно, например, встать, вырвавшись из кольца Яринкиных рук, подойти к горке сложенных ранее вещей, потянуть оттуда замшевую сумку Ральфа, дёрнуть молнию, запустить руку внутрь. И прижать приклад арбалета к плечу, направляя его прицел в грудь ничего ещё не понявшему Михаилу Юрьевичу.
— Дайка! — предостерегающий голос Яринки прозвучал одновременно с испуганным возгласом Дульсинеи Тарасовны. Молчаливые «ребята» встрепенулись, оживились, а один из них, тот, что стоял ближе ко мне, змеиным движением запустив руку за пазуху, вынул маленький, словно игрушечный пистолет, еле видневшийся в его широкой ладони.
Не двинулся только Михаил Юрьевич. Не двинулся и не отвёл глаз, спокойно глядя мне в лицо — словно был согласен, что я имею полное право убить его за то, как жестоко он обманул меня, преследуя свои цели.
— А ну положи лук! — рявкнул мужик с пистолетом, и я криво усмехнулась. Лук! Да уж, лучше бы этим дурилам и дальше молчать.
Но Михаил Юрьевич, не оборачиваясь, что-то коротко сказал, и дуло пистолета растерянно опустилось.
— Дайника, — наш лидер был серьёзен и почти торжествен, — Дайника, я знаю, что виноват перед тобой. Очень. Но я пошёл на этот обман осознанно. Есть цели, которые оправдывают средства. Прости.
Я открыла рот, но заговорить смогла только со второго раза.
— Почему?! Почему вы просто не попросили меня отправиться искать беглецов?! Я бы пошла! Если бы вы объяснили всё! Если бы объяснил Дэн…
Я осеклась. В голову пришла ужасная мысль — а если Дэн знал?! Что, если Дэн знал об этом чудовищном обмане и ничего мне…
— Никто больше не знал! — отрезал Михаил Юрьевич, прочитав мои мысли благодаря той необъяснимой телепатии, что иногда возникает между людьми в пронзительные до бритвенной остроты моменты их конфликта. — А тем более Денис! Я же видел, как вы смотрите друг на друга. Он бы не смог ничего скрывать от тебя.
Облегчение, испытанное мной, было таким сильным, что слегка подтопило краешек ледяной глыбы, лежавшей на душе. Я даже чуть-чуть опустила арбалет и смогла повторить свой последний вопрос уже спокойнее.
— Почему просто не попросили меня?
— Потому что это не давало стопроцентной гарантии твоего согласия, — без каких-либо эмоций ответил Михаил Юрьевич. — Ты могла сказать «да», но могла сказать и «нет». Кроме того, не будь у тебя личной заинтересованности, ты бы не рвалась вперёд отчаянно и без оглядки, так, как это было нужно. И ты бы не захотела расставаться с друзьями по пути.
— Значит, это правда, что по вашим планам до конца должна была дойти только я?
— Нет, конечно. Ты ещё слишком юна для этого. Я планировал оставить с тобой Сергея, как самого взрослого и трезвомыслящего из вас.
Мои руки непроизвольно дрогнули, спусковой крючок чуть поддался под напрягшимся пальцем.
Дульсинея Тарасовна заковыляла вперёд и закрыла собой сына. Можно подумать, у меня не хватит стрел на обоих! Или что я не смогу выстрелить в старуху, которая оказалась одной из тех, кто использовал меня, выбрав для этого самый подлый, самый циничный способ!
— Не надо, мама, — Михаил Юрьевич осторожно взял её за плечи, отодвинул в сторону. — Дайника не будет стрелять.
— Я не была бы так уверена, — буркнула себе под нос Яринка, но её услышали. Придурки растерянно переглянулись, Дульсинея Тарасовна снова сделала движение в сторону Михаила Юрьевича, но осталась на месте. А он приподнял руки над плечами, словно сдаваясь на мою милость.
— Дайника, помнишь, я тебе говорил, что, когда делаешь общее дело, нужно уметь ради него жертвовать своими интересами? Так вот - самое тяжёлое не это. Самое тяжёлое — жертвовать не своими интересами, а чужими. Мне приходилось это делать много раз, и ты далеко не первая, кого я обманул для получения наилучшего результата.
Я еле сдержала неуместный смех: не хотела сбивать прицел. Наилучший результат? Да уж, какого-то результата он, несомненно, добился, вот только назвать его наилучшим можно разве что с точки зрения наших врагов. Впрочем, каких врагов? Враги тоже мертвы.
— Я не пытаюсь оправдаться, я озвучиваю факт — на войне как на войне. И обманывать приходится не только противника. Ты поймёшь это, когда станешь старше, когда больше времени проведёшь с нами и, возможно, сама начнёшь принимать такие трудные решения.
— Что? — я всё-таки рассмеялась, хоть это больше походило на звериное фырканье. — С вами? Вы думаете, что я останусь с вами? Теперь?!
— Надо, Дайника, — серьёзно кивнул Михаил Юрьевич, будто не замечая моего смеха. — Сейчас решающий момент: колесо завертелось. Власти упустили меня, но им уже многое известно, и скоро они возьмутся за нас всерьёз, нанесут решающий удар. Поэтому мы должны ударить первыми! Помощь беглецов теперь нужна нам как никогда.
Нам… Мы… Кому — нам? Кто — мы? Да пошли вы со своей грёбаной конспирацией!
— Кто?! — я потрясла взведённым арбалетом, подчёркивая важность вопроса. — Кто стоит за всем этим? Кто на самом верху?
Михаил Юрьевич удивлённо помолчал. Качнул головой.
— Мне это неизвестно…
— Врёте! — перебила я. — Если Бурхаев договаривался о сотрудничестве с вами лично, а не с кем-то через вас, значит, вы не последний… не рядовой…
Я, далёкая от политики, запуталась, не зная, как правильно выразить свою мысль, но Михаил Юрьевич догадался сам.
— Я не последний, конечно, — медленно, словно разговаривая с истеричным ребёнком, сказал он. — Я один из лидеров по Москве и области, но даже мне…
— Кто они?! — я снова перебила его, стараясь не дать увести меня в сторону от главного вопроса. — Не вы, а они!
— Я не знаю! — Михаил Юрьевич тоже повысил голос. — Я никогда их не видел! Сомневаюсь, что они вообще бывают на Руси.
— В смысле? — изумилась Яринка. — Как они могут здесь не бывать, если они у нас типа главные?
Она сказала «у нас» а не «у вас», как будто ничего не изменилось, и это разозлило меня ещё больше.
— Опять врёте! Если они сумели сбежать за границу, то зачем им нужно устраивать тут какие-то революции?
— Они не сбежали. Они здесь никогда и не жили. Девочки, ну вы же вроде не глупые! И книжек много читали, запрещённых в том числе. Должны знать, что ни одна революция не происходит без влияния извне. Русь, а в прошлом и Россия, — слишком большое и богатое государство, чтобы им не интересовалась вся планета. Сейчас — тем более. Или вы думаете, что железный занавес и правда железный?
— Летних спонсируют с Запада? — деловито и даже строго, словно это имело какое-то значение для неё лично, спросила Яринка, и Михаил Юрьевич одобрительно кивнул.
— Садись, пять. Поэтому, Дайника, я при всём желании не могу ответить на твой вопрос — не знаю ответа. Мне известны только имена тех, кто стоит выше и через кого осуществляется связь с нашими покровителями из-за занавеса. Но эти имена тебе вряд ли что-то скажут.
Я ему поверила. Даже не потому, что убедили аргументы — просто потеряла интерес к этой теме. Как бы Летние ни вели свои дела, кто бы ни управлял ими, меня это больше не касались. Никакой правоты за Михаилом Юрьевичем не было, и даже преданность Дэна их общим идеям теперь не могла убедить меня в обратном. Дэн погиб из-за веры в эти идеи, из-за того, что нас использовали, обманом отправив на поиски людей, которых уже четыре года не было в живых. Использовали в своих интересах, а потом заключили договор с нашим злейшим врагом.
Теперь любимый одобрил бы моё решение.
— Убирайтесь!
— Дайника…
— Убирайтесь! — подхватила Яринка. — Мы больше не с вами. Не ваши!
Дульсинея Тарасовна сделала шаг вперёд, умоляющим жестом простёрла к нам сухие руки.
— Девочки, не глупите! Вы погибнете здесь одни! Куда вы пойдёте?
— Не ваше дело! — я поудобнее перехватила арбалет, отступила назад. — Уходите, или я выстрелю!
Михаил Юрьевич беспомощно развёл руками, улыбнулся.
— Стреляй. Я всё равно не брошу вас здесь.
Ах ты… Пчёлка, в который уже раз за сегодняшний день, потяжелела в моих руках, завибрировала, словно вдруг обрела свою собственную хищную волю, и я невольно поддалась её тёмной и древней силе, силе смертельного оружия, готового исполнить своё предназначение. Сделать наконец решающий выстрел… Я закусила нижнюю губу и напрягла палец на спусковом крючке.
— Нет… — прошелестела еле слышно Дульсинея Тарасовна, безошибочным материнским чутьём поняв, что её сын находится на волосок от смерти.
Но не это остановило меня. Не это заставило обуздать холодную и чужеродную волю оружия в моих руках. Просто я до сих пор помнила, как два года назад Михаил Юрьевич пришёл за мной в приют. Пришёл, когда мы с Яринкой уже ни на что не надеялись.
Нет, я не опустила Пчёлку, ничем не выдала своей капитуляции. Да и не было никакой капитуляции: я по-прежнему собиралась избавиться от ставших ненавистными мне людей, но уже знала, как сделать это, не причинив никому вреда.
Медленно, боком, начала продвигаться к краю моста. Яринка, хоть и явно пока не понявшая моего замысла, посторонилась. Михаил Юрьевич и его мать смотрели, не шевелясь, дурни за их спинами тоже замерли. А я, добравшись, до перил, перегнулась через них, навалившись грудью на чугунную кромку, и прицелилась из арбалета вниз. Прицелилась в оранжевую надувную лодку, привязанную к нижней ступеньке-скобе и качавшуюся на пологих волнах Амура.
— Убирайтесь! — повторила, не поворачивая головы. — Убирайтесь, или я продырявлю вашу посудину!
Дульсинея Тарасовна выдохнула с явным облегчением, что можно было понять: наверняка любой матери спокойнее, когда на мушке держат не её сына, а всего лишь неодушевлённую вещь, хоть и очень нужную сейчас. Жизненно необходимую.
Яринка коротко и зло рассмеялась: она уже поняла, что мы выиграли этот раунд. Стрела из арбалета войдёт в тугой надувной бок лодки, как раскалённый нож в масло, в один миг превратив плавсредство в плоский резиновый блин, бесполезно болтающийся на поверхности воды. Даже, скорее всего, уходящий на дно под грузом возложенных на него вещей. И тогда останемся мы все, отнюдь не дружной компанией, куковать на разрушенном мосту, с которого если и можно податься вплавь, то лишь пожертвовав всеми вещами и верхней одеждой.
Понял это и Михаил Юрьевич.
— Не надо стрелять, — грустно сказал он. — Мы уйдём. Мы дадим вам достаточно времени, чтобы успокоиться, и тогда вернёмся за вами. Потому что сами вы отсюда не выберетесь.
— Девочки... — страдальчески начала Дульсинея Тарасовна, но, так ничего и не сказав, безнадёжно махнула рукой.
— Пойдём, мама, — Михаил Юрьевич ласково положил ладонь ей на плечо. — С ними всё будет хорошо.
— Не смейте возвращаться! — предупредила я, продолжая держать лодку на прицеле. — Иначе точно выстрелю! Когда вы будете ещё в воде, чтобы окунулись нахрен!
— На этой лодке мы уже не приплывём, — спокойно заверил наш… уже не наш лидер, — но мы вернёмся, Дайника, и вам придётся отправиться с нами. Когда-нибудь потом скажете спасибо.
— Да пошёл ты! — беспечно отозвалась Яринка и подняла с асфальта вещмешок Дульсинеи Тарасовны. Небрежно швырнула в его сторону. — Забирайте! Нам чужого не надо.
А потом мы с ней, стоя рядом у перил, смотрели, как оранжевый поплавок лодки удаляется к руссийскому берегу, и, несмотря на всё случившееся, чувствовали себя победительницами. Я думала, что Дэн сейчас гордился бы мной, и, наверное, то же самое думала Яринка про Яна. В лодке, которую размашистыми движениями вёсел уводили прочь молчаливые и не очень расторопные «ребята», сидели и смотрели на нас Михаил Юрьевич и Дульсинея Тарасовна. Выражений их лиц мы уже не видели, но было весело думать, что они разочарованные и сердитые. Яринка вскинула руки над головой и замахала ими, не забыв сложить пальцы неприличным жестом, которому научилась в Оазисе. Я, не желая отставать от неё, пронзительно и насмешливо засвистела.
А когда провожать взглядом уменьшающуюся лодку надоело, мы отошли от перил, только сейчас заметив, что изнываем от жары. Тогда-то Яринка и предложила спуститься вниз и окунуться в воду. После этого мы с ней несколько раз порывались пуститься вплавь к китайскому берегу, но постоянно откладывали. И страшно было: всё-таки здесь не ласковое Чёрное море, чьи волны сами несут тебя к берегу, стоит лишь перестать грести против них, да и сам берег с его золотистым песком — вот он, рядом. В то время как оба берега Амура были одинаково далеки и одинаково неприветливы, если не сказать — враждебны. Мне нравилось смотреть только на белоснежное, вопреки времени и когда-то бушевавшему вокруг него пожару, колесо обозрения. Колесо обозрения, гордо высящееся среди останков города, ранее принадлежавшего ушедшему в прошлое государству Китай…
Но кроме естественного страха утонуть и страха оказаться беззащитными в неведомом месте перед неведомыми пока опасностями, нас держало на мосту наше горе. Пока мы не ушли, мы ещё не перевернули эту страницу, не отодвинули в прошлое произошедшие здесь события, а с ними — и наших мальчиков: ведь, в отличие от нас, Дэну и Яну суждено было остаться тут навсегда. Их праху — покоиться под холодными водами Амура, а нашим последним воспоминаниям о них — витать над разрушенным мостом.
Потому мы и тянули время, успев проститься с дедом Венедиктом, поспать, поплакать, обнимая друг друга, и несколько раз искупаться — если можно назвать купанием короткое погружение в воду прямо в одежде. Но, в конце концов, пришла тёмная сибирская ночь, в которой не светилось ни единого огонька, не считая звёздной пыли над головой, а вместе с ней — время уходить. Уходить всегда легче ночью: ведь, когда не видно в темноте предстоящего трудного пути, он не кажется таким страшным.
Глава 18
Звездопад
Я и Яринка всё ещё лежали на растрескавшемся асфальте бывшего моста, который с приходом ночи, наконец, остыл и теперь приятно холодил кожу сквозь одежду. Лежали и смотрели на звёзды. Смотреть на звёзды оказалось спокойнее всего: они были единственным, что выглядело привычно и почти по-домашнему здесь, в этом пустом, чужом и мрачном краю. Стоило опустить взгляд ниже линии горизонта, и он погружался в темноту. В темноту реки, ставшей густо-чёрной, словно вместо воды в ней текли чернила… или кровь. В темноту берегов Амура, на которых такими же чёрными силуэтами высились останки домов. В темноту неизвестности, ожидающей нас впереди.
Мы не строили планов. Какие могут быть планы в нашем положении? Добраться вплавь до берега — это уже очень хорошо. Найти там укрытие до утра — просто великолепно! А дальше… как повезёт. Если повезёт очень сильно, мы встретим людей, к которым нас вёл, но не сумел довести дед Венедикт. К беглецам. К дикарям. К людям, которые, возможно, знали моих родителей или других выживших из Маслят. Тогда я расскажу им, кто их сейчас ищет и зачем. Расскажу историю моего знакомства с Летними с самого начала, без утайки. И историю самих Летних, вместе со всеми её тёмными сторонами, расскажу тоже. А там пусть беглецы сами решают, нужно им ввязываться в грядущую смуту или нет.
Яринка вдруг нащупала мою руку, сжала в своей, шепнула:
— Помнишь, как мы лежали в лесу? Когда в первый раз вдвоём убежали из приюта? Тогда ещё падали звёзды…
— Помню... — та ночь и впрямь встала у меня перед глазами, словно была только вчера. Тонкие силуэты корабельных сосен, перестук колёс поезда вдали, пьянящий хвойный аромат и серебряные росчерки падающих звёзд в небе над нами. Мы тогда ещё загадали желание — остаться вместе до конца, что бы ни случилось. И остались.
— Как думаешь, сегодня мы увидим падучие звезды? — спросила подруга с такой надеждой, словно звездопад мог исправить случившееся и вернуть потерянное. — Хоть одну звезду?
— Думаю, да, — ответила я, хотя вовсе так не думала. Звездопады — дело случая.
— Я хочу загадать…— Яринка не договорила и сжала мою руку сильнее. — Дайка, пообещай, что звёзды будут падать, мне очень важно!
Разумеется, я не имела права обещать это, но Яринка просила с таким отчаянием, что отказать ей было выше моих сил.
— Обещаю.
— Тогда, может, подождём немного?
И мы немного подождали. Потом ещё немного. И ещё чуть-чуть. Созвездия уже заметно сместились на небосклоне, но не уронили ни одной звезды, и ждать дальше стало нельзя. Мы поняли это одновременно и поднялись с разочарованными вздохами.
— Ну что, поплыли? — спросила Яринка так небрежно, будто загорала на одном из пляжей Оазиса и собиралась слегка окунуться перед обедом.
— Сейчас...
Сложенные вещи виднелись неподалёку неряшливой кучкой. Я подошла, опустилась на колени, и погладила куртку Дэна, расправила на ней складки. Может быть, когда Михаил Юрьевич вернётся сюда, он заберёт её? Не хотелось думать, что вещь моего любимого, ставшая вдруг ненужной, будет размокать под дождями и покрываться пылью, пока не превратятся в выцветшее ничто.
— Может, мы сюда ещё вернёмся и всё заберём, — утешающе предположила Яринка, что было сродни моему недавнему обещанию звездопада.
— Конечно, — покорно кивнула я и, пристроив куртку, как мне показалось, поудобнее, в последний раз погладила прохладную ткань ещё хранившую запах Дэна.
Теперь Пчёлка. Что касается неё, то тут мне, напротив, совершенно не хотелось, чтобы чужие руки — неважно даже, будут это руки Михаила Юрьевича или кого-либо другого — брали моё оружие, натягивали звенящую тетиву, взводили спусковой механизм, нажимали на курок… Поэтому я решила оставить Пчёлку своему идеальному парню. Бросить в воду с того самого места, откуда он сорвался. Пусть она опустится на дно и навсегда останется рядом с ним, как частичка меня...
Арбалет мирно лежал в сумке, с той минуты, как оранжевая лодка удалилась на безопасное, с моей точки зрения, расстояние. И теперь я, оттягивая неизбежное (и какое уже сегодня по счёту?) прощание, принялась поглаживать сумку, как до этого — куртку Дэна. Руки скользили по бархатной замше, ощущая сквозь неё изгибы и углы моей Пчёлки, так и не сделавшей своего решающего выстрела. Скользили — и вдруг нащупали что-то чужеродное. Что-то маленькое и твёрдое в одном из боковых карманов. А, расстегнув его, я обнаружила стеклянный пузырёк. Пузырёк, который отдал мне Бранко, когда мы прощались на ночном перроне Иркутска, и который я закинула в сумку, спеша успеть на отправляющийся поезд. Пузырёк с жидкостью, способной удалить с моего лица уродливое пятно, маскировку, под которой последние недели прятались пушистые сосновые лапки, нарисованные моим сербским другом! И что-то там было ещё, под пузырьком. Что-то вроде плотной бумаги или картона. Но на это я не обратила внимания, обрадованная внезапной находкой.
— Яринка!..
В походной аптечке деда Венедикта нашлась вата. В вещмешке — фонарь. Под его жёлтым светом подруга с нешуточным энтузиазмом тёрла мою щёку, которая уже горела, как от пощёчины. Но эту боль я принимала с радостью. Не могу сказать, будто огромный нарисованный невус сильно напрягал меня (были проблемы поважнее), но сейчас в избавлении от него мне виделась некая символичность. Добрая примета. Совсем скоро я покину Русь, о чём мечтала долгих четыре года, почти треть своей жизни. Я переправлюсь на территорию бывшего Китая, и железный занавес, наконец, опустится за моей спиной.
А значит, мне больше не нужно прятать лицо и не от кого скрываться.
— Всё, — довольно сказала Яринка, светя на меня фонариком. — Как новенькая!
— Спасибо, — я осторожно прикоснулась к щеке — её нещадно жгло. Ну ничего: прохладная речная вода скоро остудит воспалённую кожу.
Подруга выпрямилась, размахнувшись, бросила опустевший пузырёк через перила моста, в темноту (он еле слышно булькнул далеко внизу), и снова спросила:
— Ну что, поплыли?
— Сейчас, — я вспомнила о неопознанном предмете, что нащупала в кармане сумки Ральфа. Что-то, похожее на бумагу. Может, деньги? Эта мысль была совершенно глупой - мы с Дэном перерыли сумку ещё в поезде, и я точно знала: никаких денег Доннел мне не передавал. Да и какой прок нам сейчас от них?