— Какие люди? Где? В поезде?!
Серб набрал в грудь воздуха, приблизил лицо к моему уху и начал было объяснять, но тут двери тамбура снова открылись, и через порог шагнул Дэн. Заспанный и сердитый, он хмуро оглядел нас, замерших в позе заговорщиков, и вопросительно поднял брови.
Бранко опомнился первым, поспешно отступил от меня и, сделав неестественно радостное лицо, возвестил:
— А мы подышать вышли, не спится что-то!
Учитывая сизый от табачного дыма воздух, слова про «подышать» прозвучали особенно нелепо, и я махнула на Бранко рукой.
— Да хорош, не надо! Говори правду, Дэн в курсе, я ему всё рассказала.
Бранко было поник, но потом пожал плечами и, перекрикивая грохот колёс, пересказал нам свой последний разговор с Ральфом.
Около трёх ночи наш поезд прибыл в Иркутск, где должен был простоять двадцать пять минут и где нам была назначена встреча с некими людьми, присланными Ральфом. Присланными, чтобы забрать меня и Бранко. К счастью, Яринка, Ян и Белесый к тому моменту крепко спали, и никто не спросил, зачем мы втроём покинули состав, едва он только замер у платформы.
Иркутск встретил нас тишиной и темнотой. Только у входа в здание вокзала, совершенно заброшенного на вид, горела одинокая лампа. Немногочисленные пассажиры, сошедшие здесь, быстро исчезли, и мы остались на перроне в компании сонного начальника поезда. Даже сопровождавшие его полицейские на этот раз не показались.
— Идёмте к последнему вагону, — шепнул Бранко и настороженно оглянулся. После вагонного шума ночная тишина казалась неестественной и угрожающей.
— Ральф позвонил только сегодня? — спросила я, когда мы отошли подальше от начальника поезда.
— Нет, он звонил и вчера ночью, в гостинице. Тогда я и рассказал ему, куда и когда мы едем.
Сказав это, Бранко виновато покосился на Дэна, но тот никак не отреагировал, и серб продолжил:
— Ты хорошо подумала? Другого шанса может не быть.
— Бран, я еду к маме и папе, — устало ответила я, и на том вопрос был исчерпан.
Мы остановились у конца состава, где царила почти непроглядная тьма, разбавленная лишь слабым жёлтым светом, льющимся из окон последнего вагона. Я вдруг подумала, что ни у кого из нас нет с собой оружия, а это вообще-то странно, учитывая конечную цель нашего путешествия. И что мы будем делать, если сейчас вон из-за тех непонятных нагромождений выступят молчаливые фигуры и бесшумно двинутся в нашу сторону? Услышит ли наши крики начальник поезда, оставшийся в двадцати вагонах впереди? И, если услышит, не будет ли ему всё равно?
Из-за непонятных нагромождений, на которые я смотрела, действительно выступили молчаливые фигуры, словно мои собственные воплотившиеся в реальность мысли. И мне удалось сдержать испуганный вопль только потому, что фигур было всего две, и одна из них, несомненно, женская.
— Это они, — взволнованно шепнул Бранко, одной рукой поудобнее перехватывая свою объёмную сумку с парикмахерскими принадлежностями, а другую, в которой засветился крохотный, но яркий фонарик, поднимая над головой. В луче света лица приближающихся людей стали различимы ещё до того, как они подошли к нам.
Дэн наверняка удивился, когда его маленькая, но отважная Дайка вдруг по-мышиному пискнула и попятилась назад. Но ведь он никогда не видел ни Ирэн, ни Карла, хоть и был наслышан про них.
— Это вы?! — в голосе Бранко слышалась скорее радость, чем удивление. — Вот уж кого не ожидал здесь…
— Мы сами себя здесь никак не ожидали, — сухо ответил ему Карл и перевёл взгляд на меня. — Ну, привет, дикарочка! Что, довольна, небось? Добилась своего, соплячка ушлая?
— За языком следи! — негромко, но жёстко осадил его Дэн, и я почувствовала, как его рука нащупала и сжала мою. — Кто это, Дайка?
— Это Карл, — горло у меня пересохло, но я не позволила себе закашляться, — и Ирэн. Из Оазиса.
Дэн замолчал, усваивая эту информацию, зато заговорил Бранко:
— Вас прислал Доннел? Почему именно вас?
— А кого ещё можно было загнать в жопу мира? — голос Карла дрожал не то от обиды, не то от ярости. — Мы теперь уже ни на что не годимся, только выполнять самую опасную и чёрную работу. Надеюсь, тебя это обрадовало.
— Вполне, — не смутился Бранко. — Даже мечтать не смел, что судьба подарит мне возможность увидеть ваши холёные рожи в суровой сибирской глуши.
Я тем временем смотрела на Ирэн — и назвать её холёной не смогла бы при всём желании. Куда только делась былая самоуверенность и лоск, дорогие украшения и эксклюзивные наряды? Нынче управляющая островом-борделем была одета в такое же тёмное и мешковатое платье, что «красовалось» на мне или на Яринке. Шикарные золотые локоны заменил низко повязанный на лбу платок, а лицо без грамма косметики выглядело резко постаревшим и обрюзгшим. Но больше всего бросалось в глаза его выражение — бесконечно усталое и обречённое.
— Смешно тебе? — спросила она Бранко сухим, надтреснутым голосом. — Ну, смейся, пока можешь, есть над чем посмеяться. И давно ты задумал меня подсидеть? Долго ждал случая?
— Что? — я увидела, как Бранко брезгливо отшатнулся, словно слова Ирэн могли его испачкать. — На твоё место? Девчонками торговать?
— А то ты в этом не принимал участия! — фыркнула Ирэн, и на миг я увидела её прежней — властной и уверенной, словно она снова сидела в своём роскошном кабинете с панорамными окнами, а не стояла на тёмном перроне в богом забытом полузаброшенном Иркутске. — И денежки не брал?
Я каким-то образом почувствовала, что Бранко не сможет ответить на этот выпад, что вопрос Ирэн попал в цель, и, чтобы не дать ей почувствовать эту мимолётную победу, выступила вперёд.
— Он, по крайней мере, крысой не был!
Мой удар тоже нашёл свою цель: Ирэн оскалилась, как волчица.
— Это ты про деньги Доннела? А я и не крысятничала. Я хотела всего лишь вернуть своё! Он должен мне гораздо больше, чем я получила от Ховрина!
— Чего? — на этот раз Бранко пришёл мне на выручку. — Когда это Доннел успел тебе задолжать? До сих пор не можешь простить, что оказалась ему не нужна? Но ведь он сделал тебя управляющей Оазисом, а это стоит куда больше, чем твоё тело! Так что ты не в убытке.
Ирэн задохнулась от ярости, подобралась, словно для прыжка, но я опередила её, повернувшись к Бранко.
— Что значит — сделал управляющей Оазисом? Ральф?!
Бранко отвёл глаза, а Ирэн зло рассмеялась.
— Ты же ничего не знаешь, тупая дикарка! А я тебе расскажу! Твой благородный защитник — один из тех, кто основал наш милый остров. Потом он, правда, продал свою долю, но, как ты знаешь, продолжал навещать нас на правах ВИП-гостя — бесплатно. Он и за тебя не дал ни копейки на самом деле. Этого ты тоже не знала? Просто заставил меня обмануть остальных участников аукциона! Я тогда потеряла уйму денег: получилось, что твои приобретение, лечение и содержание вообще не окупились! Да что там не окупились: ты мне в минус вышла! В большой такой, жирный минус. Вот хотя бы часть этой суммы я и хотела вернуть!
— Не гони! — взорвался Бранко, делая шаг вперёд, словно пытаясь заслонить меня от злобы Ирэн. — Ты бы срубила куда больше, если бы Ховрин вволю поизмывался над Дайкой, как хотел! Если бы она в ту ночь не выбила ему глаз.
Ирэн ядовито усмехнулась.
— А это была бы компенсация морального ущерба!
— Ну-ну! — Бранко вернул ей такую же усмешку. — Зато теперь-то, я гляжу, Доннел тебе всё компенсировал. Выглядишь чудно! А поездка в экзотические сибирские ебеня, наверное, бонус к компенсации? Ты в Оазисе-то хоть останешься? В качестве кого, если не секрет? Уборщицы?
— А Оазиса, наверное, больше не будет, — подал голос молчавший до этого Карл, избавив побелевшую от ярости Ирэн от необходимости отвечать. — Времена настали тревожные… Очень кстати совесть у некоторых проснулась. Что у тебя, что у Доннела.
— А Доннел-то здесь при чём? — Бранко покосился на меня. — Он к Оазису давно не имеет отношения.
— Теперь снова имеет. Он и на Русь вернулся, только чтобы половину острова обратно выкупить. Не знаю, зачем это ему понадобилось, но не для содержания борделя точно.
— Вот как? — Бранко выглядел озадаченным. — Так вы, получается, теперь совсем не у дел? Как жить думаете?
— Не твоё собачье дело! — зашипела Ирэн. — И хватит болтать, пора ехать. Самолёт ждёт.
— Подождёт, — не дрогнул Бранко и отвернулся от неё. Посмотрел на меня, на Дэна. Перевёл взгляд на замерший у перрона поезд. Вздохнул.
— Ребята, извинитесь перед Яном и Яриной, что я не попрощался с ними. Спасибо вам всем, вы хорошие ребята. Наивные, но хорошие.
Я всё ещё не могла уложить в голове новую информацию о Ральфе, заставить себя поверить в слова Ирэн, но сейчас это отодвинулось на задний план. И, глядя, как Бранко и Дэн жмут друг другу руки, спросила только:
— Может, останешься?
Сама понимала, что говорю чушь, но и промолчать не смогла. За последние недели серб стал мне очень близким другом, не говоря уже о том, что я была обязана ему своим спасением в Новоруссийске. Я, конечно, знала, что рано или поздно он нас покинет, я даже обещала помочь ему в этом, но всё равно ставшая вдруг очень близкой разлука застала меня врасплох.
Бранко ничего не ответил: вместо этого запустил руку в один из бесчисленных карманов своей туго набитой сумки и извлёк из него небольшой пузырёк. Прошептал, наклонившись:
— Это смывка. Убрать пятно с лица. Я надеюсь, что скоро ты сможешь это сделать. Нужно налить на ватный тампон и тереть кожу, пока она не станет чистой. Будет жечь, но ты терпи. Потом умойся холодной водой и смажь лицо жирным кремом.
Я благодарно сжала пузырёк в руке. Совсем забыла, что с уходом Бранко теряю возможность избавиться от надоевшей маскировки в виде огромного родимого пятна на лице! Как хорошо, что он этого не забыл.
— А она что, не летит с нами?! — пронзительный голос Ирэн заставил меня поморщиться. — Доннел сказал, обоих привезти!
Я молча продемонстрировала бывшей управляющей средний палец, а Карл, почему-то хихикнув, возразил:
— Не совсем, Ира. На самом деле он предусмотрел и такое развитие событий. И потому — вот.
С этими словами мужчина шагнул в нашу сторону, и я невольно попятилась, но он всего лишь протягивал мне какой-то тёмный продолговатый предмет.
— Велено передать, если ты вдруг решишь остаться.
— Что это? — впрочем, я уже опознала в загадочной вещи чёрную прямоугольную сумку, выглядевшую довольно увесисто.
— Не могу знать, — Карл пожал плечами. — Наверное, то, что, по мнению Доннела, может тебе пригодиться.
Вместо меня сумку взял Дэн, молча повесил на плечо. А потом Карл, Ирэн и Бранко, неловко приобнявший меня на прощание, стали уходить в темноту. Я смотрела им вслед, пока впереди не загудел тепловоз, извещающий о скором отправлении. К первому вагону мы успели в последний момент, запрыгнули на подножку под неодобрительное ворчание начальника поезда и прямо там, в неярком тамбурном свете, расстегнули молнию переданной мне сумки.
Сначала я не поняла, что вижу: тусклое матовое поблёскивание, хищные изгибы металла, ровные полосы… жёлтые на чёрном.
Долгие секунды мы с Дэном просто стояли, склонившись над раскрытой сумкой и зачарованно смотрели на лежащий внутри прощальный подарок Ральфа Доннела. Потом Дэн негромко произнёс:
— Арбалет.
А я, глядя на сменяющее друг друга жёлтое и чёрное, добавила:
— Пчёлка.
Вернувшись в вагон, мы увидели, что большая часть весёлых вахтовиков, таки поддавшись усталости и хмелю, отправилась на боковую и теперь оглашает пространство разнотональным храпом. Тише от этого не стало: зато почти прекратились шастанье по проходу и громкие переклички. Яринка и Ян спали на нижней полке, тесно прижавшись друг к другу и укрывшись куртками. Белесый занял боковое место. Он не пошевелился при нашем появлении, чему можно было только порадоваться. Дэн помог мне забраться на верхнюю полку, поцеловал на ночь — поцеловал несколько отстранённо, и, боюсь, не последней причиной тому была чёрная замшевая сумка на молнии, стоящая сейчас под выдвижным столиком: вновь догнавшее меня прошлое.
Я хотела сказать любимому, что это ничего не меняет, что моё желание остаться с ним не поколебалось ни на миг, но решила повременить. Сейчас мне было слишком грустно, и хотелось побыть наедине с собой. Мысли постоянно возвращались к Бранко, который в этот момент, наверное, мчался сквозь ночь туда, где его, Ирэн и Карла ждал самолёт. Совсем скоро этот самолёт унесёт их на юг, к синему морю, посреди которого затерялся не отмеченный ни на одной карте искусственный остров. Там сейчас жарко и чайки носятся над волнами, там нет угрюмой тайги и разорённых полупустых городов... Я вдруг поймала себя на том, что не море привлекает меня в этой идиллической картине, не чайки и даже не Бранко: такой, каким он был в Оазисе — яркий, весёлый, не похожий ни на кого другого... Нет, подобие ностальгии было порождено мыслями о Ральфе, пониманием, что он исчез из моей жизни, что между нами больше нет связующей ниточки, которой служил серб. А значит, нет у меня больше и той спокойной ненавязчивой поддержки, которую я ощущала с момента нашего знакомства и к которой привыкла так, что заметила только сейчас, когда её не стало.
Неожиданно мне до зуда в ладонях захотелось подержать в руках подаренный арбалет, почувствовать хотя бы призрачное эхо той силы, которая стояла за моей спиной, пока рядом был Ральф. С трудом, минуту за минутой, я заставляла себя лежать неподвижно, пока обострённой от напряжения интуицией не поняла — Дэн уснул. Тогда бесшумно спустилась вниз и, присев на корточки, потянула на себя молнию сумки. Сумки качественной, прочной и наверняка очень дорогой — ведь только такими вещами и пользовался Ральф Доннел.
Арбалет оказался на удивление лёгким и компактным, хоть и выполненным, несомненно, из металла. Я даже подумала, уж не заказал ли Ральф его специально для меня, но торопливо отмела эту мысль, породившую в душе опасную бурю смятения. Но, скорее всего, такие вещи изготавливались на Западе в том числе и для женских рук: ведь это только здесь, на Руси, оружие было принято считать исключительно мужской прерогативой. А вот полосатая «пчелиная» окраска предназначалась несомненно для меня. Я разглядела: кое-где краска легла неровно, слоями, что выдавало ручную и наверняка спешную работу.
Вместе с арбалетом в сумке обнаружились книжица-инструкция и толстый колчан, полный тонких серебристых стрел. Я вынула одну, осмотрела, ощупала — наконечники оказались очень острыми и зазубренными, окончательно подтвердив то, что неожиданно для себя я стала обладательницей полноценного боевого оружия. Спасибо, Ральф. Всё равно спасибо, пусть даже ты и оказался одним из тех самых неизвестных подонков, создавших остров-ловушку, остров-тюрьму для сотен пленниц, побывавших там за годы его существования.
Эта мысль, которую я старательно гнала от себя с момента возвращения в поезд, погасила мою радость, заставила убрать арбалет обратно в сумку вместе со стрелами и книжкой-инструкцией, в которую я так и не заглянула.
Где были мои глаза и мозги? Почему я не догадалась обо всём раньше: ведь авторитет Ральфа в Оазисе, его влияние на Ирэн, обрывки их разговоров, а позже — и нечаянные обмолвки Бранко говорили сами за себя. Всё, что от меня требовалось — собрать воедино элементы пазла и увидеть цельную картину. Но я и этого не смогла.
Неожиданно сильно захотелось спать. Время близилось к утру, и сказывалось напряжение последних дней. Немного поколебавшись, я не стала возвращаться на верхнюю полку: вместо этого осторожно втиснулась между Дэном и вагонной перегородкой. Прижалась лицом к его груди, не удержавшись, тихонько всхлипнула, прекрасно понимая, насколько лицемерно плакать об одном мужчине, утешаясь близостью другого. Попробовать оправдать себя можно было, пожалуй, лишь тем, что горевала я не о разлуке с Ральфом и не о своём выборе, а о том человеке, которого сама себе нафантазировала и которого на самом деле никогда не существовало. Доннел не был благородным рыцарем, выложившим баснословные деньги, чтобы спасти незнакомую девочку от садиста. Он поступил так просто потому, что ему это ничего не стоило. И потому что, кроме моей бесконечной благодарности и моего тела, получил возможность позлить давнего недруга, вырвав у него из-под носа приглянувшуюся игрушку.
Кожа моих ладоней до сих пор помнила холодный и удивительно лёгкий металл арбалета, и я невольно задалась вопросом: но тогда зачем? Зачем Ральф до сих пор помнил обо мне, зачем звал к телефону, зачем извинялся и обещал помочь? Зачем, в конце концов, позаботился, чтобы у меня, если уж я решу остаться и продолжить свою борьбу здесь, было оружие? И не просто оружие, а «Пчёлка», мой талисман?
Дэн шевельнулся во сне, прижался щекой к моей макушке, и я пообещала то ли ему, то ли себе, что отныне с мыслями о Доннеле покончено. Кем бы тот ни был на самом деле, какие бы мотивы ни двигали им — эта часть моей жизни осталась позади.
И, успокоенная таким решением, словно только его и ждала, я сразу крепко уснула. А проснулась уже днём, в Улан-Удэ, пропустив величественный вид Байкала, который несколько часов тянулся по левую сторону железнодорожных путей.
В этом небольшом и совсем уже далёком от Москвы городе, судя по первому впечатлению, дела обстояли ещё хуже, чем в Красноярске или Иркутске. Вокзала как такового не было вовсе. Был каменный остов когда-то выгоревшего двухэтажного здания, окружённый постройками поменьше, уцелевшими, но нежилыми, с заколоченными окнами. Чего-то, похожего на кассу продажи билетов или место обитания вокзальной администрации, не наблюдалось. По пустому перрону ветер гонял обрывки старых газет и прошлогодние листья.
Мы вышли из поезда впятером, потерянно встали, глядя на эту разруху, не смея отойти от дверей головного вагона.
— Да вы не бойтесь, — усмехнулся в усы начальник поезда, только что проверивший билеты нескольких севших здесь пассажиров в военной форме. — Тут днём не опасно.
— А ночью? — хмуро спросил Белесый, который становился тем мрачнее, чем дальше мы двигались на Восток и, наверное, уже не радовался, что вообще ввязался в эту авантюру.
— А ночью знать не могу! — хохотнул начальник поезда. — Ночью мы здесь никогда не останавливаемся.
— Но ведь другие поезда останавливаются, — зачем-то сказала Яринка, и мужчина посмотрел на неё излишне пристально.
— Другие поезда здесь не ходят, красавица, — медленно ответил он. — Кого им возить? Или не знаешь, куда едешь?
— Да дура она малолетняя, — махнул рукой Белесый, игнорируя злой взгляд Яна. — Куда везут, туда и едет: им, бабам, ни до чего дела нет.
Но начальник поезда на нас уже не глядел. Он оживился, даже приподнялся на цыпочках, высматривая что-то в конце перрона, радостно забормотал:
— Вот она, родимая, вот она, кормилица…
Из-за угла бывшего вокзала к нам шла древняя старуха, с удивительной для своего возраста и сложения резвостью толкавшая перед собой детскую коляску. В коляске не оказалось никакого младенца — зато была куча горячих, завёрнутых в промасленную бумагу пирожков, которые она и принялась продавать начальнику поезда, приглашающе поглядывая на нас. Но пирожков мы так и не отведали: деньги, полученные от Дульсинеи Тарасовны, остались у Белесого, а он нас с недавних пор не жаловал и баловать не собирался. Пришлось, проглотив слюну, уйти в сторону от дразнящего запаха. Зато появление старушки странным образом успокоило меня, смягчило удручающее впечатление от Улан-Удэ. Ведь если в городе есть такие старушки с пирожками, то наверняка для него ещё не всё потеряно и жизнь здесь продолжается, несмотря ни на что.
Чтобы размять ноги, мы неторопливо прошлись вдоль состава туда-обратно. Мы — это я, Дэн, Яринка и Ян. Белесый, хоть и брёл метрах в пяти позади, делал это нарочито отстранённо. Он единственный воспринял уход Бранко как предательство. Говорил, что это наверняка какая-то подстава, что серб задумал её с самого начала, чуть ли не со дня, когда примчался за мной в унылую больницу Новоруссийска, что я обязана была рассказать о его планах, а вместо этого подставила нас всех под угрозу. Слушать его бред было и смешно, и досадно: он не выдерживал никакой критики. Ну с какой стати иностранцу Бранко, по злополучному стечению обстоятельств застрявшему на Руси и желавшему только одного — поскорее вырваться отсюда, задумывать что-то против людей, чьи интересы нигде и ни в чём не пересекались с его интересами?
Яринка и Ян опечалились разлуке с сербом, к которому успели привыкнуть, но были рады за него и прекрасно понимали: трудно найти более несовместимые вещи, чем Бранко и дальневосточная Сибирь. Зато арбалет, моя новая «Пчёлка», произвёл на друзей неизгладимое впечатление. Даже Белесый на минуту прекратил изображать единственного взрослого среди оравы заигравшихся детишек — и вертел оружие в руках с мальчишеским восхищением на лице. Правда, тут же не преминул сказать, мол, мне такая вещь, как корове седло, и лучше бы доверить её опытным мужским рукам. На что Дэн и Яринка, видевшие мою стрельбу из рогатки и знающие судьбу Ховрина, лишь снисходительно усмехнулись. А Ян, имевший дело с дорогими вещами, посоветовал не оставлять без присмотра ни сам арбалет, ни сумку, в которой тот был мне передан. Его совету я вняла: когда мы вышли прогуляться на стоянке в Улан-Удэ, взяла подарок Ральфа с собой и не выпускала из рук до возвращения в вагон.
Дальнейший отрезок пути мы провели в относительном покое и тишине. Утомившиеся после вчерашнего веселья вахтовики притихли и мрачно поглядывали в окна, угнетённые неизбежно приближающимися вместе с Читой трудовыми буднями. Нас же беспокоили совсем другие мысли.
Михаил Юрьевич не позвонил вчера, и поэтому мы до сих пор не ведали своей следующей промежуточной цели. А когда Белесый сам попробовал дозвониться в далёкую теперь Москву, номер оказался недоступен. Пока нас это не сильно беспокоило — мы знали, что время до Благовещенска ещё есть… или до Читы, если потом связь действительно пропадёт. Ян предложил подойти к начальнику поезда, уточнить этот вопрос, но Дэн рассудил, что не стоит привлекать внимание своей полной неосведомлённостью о здешних краях. Его и так уже достаточно привлекла Яринка, ляпнув про другие поезда. И мы решили просто ждать.
Разговаривать особо не хотелось, в основном — из-за присутствия Белесого, который всем своим видом выражал недовольство. Мы отвечали ему тем же, а я уже не в первый раз подумывала, что от бывшего охранника пора избавляться. Тем более что с пропажей телефонной связи он больше не сможет быть посредником между нами и Михаилом Юрьевичем, а значит, станет не нужен. Может, стоит договориться с друзьями и бросить его в Благовещенске? В том, что Белесый не пропадёт, я не сомневалась, да и, честно говоря, его дальнейшая судьба мало меня беспокоила.
Вечером мы в молчании поужинали остатками припасов и стали укладываться спать. Хотя это громко сказано: постели в поезде не предусматривались, и всё отхождение ко сну заключалось в том, чтобы просто лечь на полку, желательно подложив что-нибудь под голову. Я подложила сумку с арбалетом, и, хотя сделала это только для того, чтобы обеспечить ей сохранность на ночь, в глазах Дэна промелькнула боль.
Посреди ночи нас разбудило шарканье множества ног. Приподняв голову, я увидела, как наши попутчики-вахтовики, теперь трезвые и угрюмые, в накинутых куртках, с баулами на плечах, друг за другом двигаются по проходу вагона на выход. Поезд стоял, но, повернувшись к окну, я не увидела там ничего, кроме темноты.
— Чита, — шепнул внизу Дэн. — Кажется, дальше мы едем одни.
Торопливо свесив ноги, я спустилась к нему, села рядом, прижалась плечом. Напротив нас, тоже разбуженные, сонно щурились Яринка и Ян, а вереница вахтовиков из последних пяти вагонов всё тянулась и тянулась мимо.
Когда последний, почему-то голый по пояс, скрылся в дверях тамбура, мы отмерли.
— Будем выходить? — спросил Ян, нашаривая на полу обувь. — Сколько стоим в Чите?
Ответить ему никто не успел: ватную, такую непривычную тишину пустого вагона нарушила громкая мелодия звонка. Мы подскочили от неожиданности, но выше всех подлетел, чуть не свалившись с боковой полки, спавший до того Белесый, в чьём кармане и надрывался телефон. Ошарашенно моргая, он торопливо достал его, чуть не уронив на пол, уставился на экран, и по бледному лицу разлилось такое облегчение, что мы все тоже невольно выдохнули.
— Да, Михаил Юрьевич! — радостно заговорил в трубку бывший охранник. — А мы вас уже потеря…
Фраза оборвалась на полуслове, а сам Белесый замер. Водянистые глаза расширились и стали пустыми.
— Да, — сказал он через несколько секунд совсем другим голосом. — Да, сейчас.
Поднялся на ноги, деревянно шагнул к нам, протянул телефон Яну.
— На... это твой отец.
Чита осталась позади, и поезд мчался сквозь ночь, в чьей непроглядной тьме уже давно не мелькало ни одного огонька — мы словно летели в чёрном космосе. И на душе у нас было также черно и непроглядно. Подсознательно ища утешения в близости друг друга, мы все сели на одну полку: даже Белесый пристроился на краешке, безучастно сложив руки на коленях. В пустом вагоне стояла мёртвая тишина: лишь перестукивали под полом колёса. Ян, одной рукой обнимая Яринку, другой вертел телефон, каждые несколько минут включая его и глядя на бледный значок антенны.
— Нет связи, — каждый раз зачем-то сообщал он нам, будто это имело теперь какое-то значение.
— Сколько денег у нас осталось? — спросил Дэн Белесого, и тот пожал плечами.
— Ещё на пару раз пожрать хватит. Если найдём, где купить пожрать.
— Этого не может быть, — уже не впервые глухо повторил Дэн, и я теснее прижалась к нему, пытаясь утешить. — Ян, ты точно всё правильно понял? Может, вспомнишь ещё…
— Я и так помню, слово в слово, — перебил его Ян и монотонно заговорил. — Михаила Юрьевича арестовали. Мой отец, пользуясь связями, сумел добиться встречи с ним, чтобы узнать, где я. Сказал, чтобы мы ни в коем случае не возвращались ни в Москву, ни вообще в центральную часть Руси, что на Летних сейчас начнутся облавы. Всё.
— Подожди, — Белесый поднял голову. — Почему твой отец звонил с телефона Юрьича? Высветился его номер!
— Не знаю, — Ян голову, наоборот, опустил. — Ничего не понимаю…
— А я, кажется, понимаю! — Белесый повысил голос. — Твой батя сам охотился на наших, чтобы отомстить! Поймал, выпытал у Юрьича твой номер и позвонил с его телефона, чтобы мы точно взяли трубку!
Ян качал из стороны в сторону опущенной головой.
— Нет, он обещал, он не мог, папа не мог…
Его неожиданно вырвавшееся «папа» прозвучало так по-детски жалобно, что растопило бы и ледяные сердца. Но нас, наоборот, разозлило, словно, сказав это слово, Ян встал на сторону Бурхаева. Даже Яринка чуть отодвинулась от любимого, и тот, поняв свою ошибку, ещё сильнее понурился.
— Но подождите, — попыталась я быть справедливой, — зачем тогда Бурхаеву нужно было предупреждать нас не возвращаться в Москву? Он же мог просто заставить Михаила Юрьевича сказать что угодно и заманить нас в ловушку!
Белёсый закатил глаза:
— Затем, что с нами его единственный сын! Кровь не вода. Он же прекрасно понимает, что, если нас заметут, всем вышка!
— Но почему тогда не сказал ничего точнее? — вмешалась Яринка. — Раз беспокоится за Яна, мог бы посоветовать ему, что делать дальше… Или хотя бы — когда можно возвращаться.
— Да никогда! — Белесый схватился руками за голову. — Вы что, вчера родились?! Раз взяли Юрьича, то взяли уже и всех остальных — по крайней мере, тех, про кого он мог рассказать! А полицаи умеют развязывать языки, не сомневайтесь! И наши имена им теперь известны, и рожи, и куда мы едем! Я не удивлюсь, если нас в Благовещенске прямо у поезда примут!
Я посмотрела на Дэна, ожидая, что он осадит Белесого, скажет что-нибудь ободряющее, уверит нас, что всё вовсе не так плохо, как говорит бывший охранник, но увиденное меня напугало. Дэн посерел и осунулся лицом, его глаза потухли, у губ залегли горестные морщины. Он выглядел внезапно постаревшим, и на какой-то миг стал жутко похож на Ральфа, совсем как Ральф когда-то временами напоминал мне Дэна, словно это был один и тот же человек с разницей в двадцать лет.
Я вдруг запоздало поняла, что мой парень сейчас переживает крах всего, чем он жил с момента смерти родителей: надежд, планов, целей... Думает, что, возможно, уже потерял друзей и единомышленников, оставшихся в Москве, что его и их борьба оказалась напрасной. А я не знала, чем утешить любимого, и поэтому сама погрузилась в бездну отчаяния.
К счастью, кроме взбешённого Белесого, убитого горем Дэна и снедаемого чувством вины Яна, оставалась ещё Яринка. Моя трезвомыслящая, не по годам циничная подруга.
— Давайте сначала решим, что делать нам, — рассудила она спокойным, будто ничего не случилось, голосом, — а потом уже обсудим всё остальное. Едем до Благовещенска или выходим раньше?
Дэн попытался стряхнуть с себя оцепенение, ответил негромко:
— Раньше не получится. Остановок больше не будет до конечной.
— Тогда сваливать из поезда на ходу! — не сдалась Яринка и подмигнула мне. — Опыт есть. А то вдруг нас действительно схватят прямо на вокзале?
— Это вряд ли, — подал голос и Ян. — Если всё, что сказал отец — правда, если Михаила Юрьевича арестовали и раскололи, то гоняться за нами вообще нет нужды. Мы мелочь и сами по себе не несём никакой угрозы.
— Верно, — чуть расслабился Белесый. — У полицаев сейчас в Москве работы хватит, будут облавы мутить. Кому мы нужны на этом краю света, где ничего и нет?