Все невольно повернулись к окну, за которым действительно не было ничего, кроме непроглядной темноты. Казалось, будто весь мир исчез, и наш поезд — единственный островок света в царстве небытия.
Но ведь это неправда, думала я, невольно прижимаясь к Дэну. Там тайга, моя тайга. Живая, говорящая, обильная тайга, которая способна и накормить, и укрыть от опасностей. Где-то в её дебрях — друзья, поселение беглецов, а с ними — мои родители. Нужно только найти их.
— Вот что! — сказала я неожиданно командным тоном, и все изумлённо обернулись. — Едем до Благовещенска и делаем то, за чем нас сюда отправили! Не спрашивайте, как. Просто едем и делаем.
Лидер из меня, конечно, получался неубедительный, а инструкция к действию ещё хуже, но друзья почему-то не стали ни задавать вопросов, ни возражать. Даже как будто вздохнули с облегчением, словно я и правда вдруг решила все проблемы.
А впереди, разгоняя ощущение полного одиночества, певуче и ободряюще прогудел тепловоз.
Глава 13
Плюс два
Остаток ночи мы провели, почти не разговаривая друг с другом. Белесый вернулся на свою боковую полку и, отвернувшись от нас, застыл: не то уснул, не то просто лежал без движения. Яринка и Ян тоже легли, прижавшись друг к другу. Яринка что-то шептала любимому на ухо — наверное, утешала, но, судя по его похоронному лицу, не очень успешно. Мы с Дэном какое-то время сидели рядышком, глядя в темноту за окном, смутно надеясь увидеть хоть один промелькнувший в ней живой огонёк, говорящий о том, что и здесь живут люди. Но огней не было.
Я почти задремала под стук колёс, когда почувствовала рядом движение и, открыв глаза, увидела, как Дэн осторожно поднимается. Сначала не обеспокоилась, подумав, что ему просто нужно в туалет, но потом вспомнила выражение его лица, каким оно стало после звонка Бурхаева, и поспешила следом. У меня не было мыслей, что Дэн может натворить каких-нибудь глупостей или причинить себе вред: просто не хотелось оставлять любимого человека одного в таком состоянии.
Дэн обнаружился в полутёмном тамбуре, уже очистившемся от оставленного вахтовиками дыма — стоял, прижавшись лбом к трясущемуся стеклу наружных дверей. Не обернулся на мои шаги. Я подумала было, что парень плачет, но потом увидела его глаза, сухие и неподвижные, уставившиеся в какую-то одну, только ему видимую точку.
— Денис? Ну ты чего так… Мы же не знаем, что там на самом деле случилось. Может, всё не так страшно. Может, Бурхаев вообще врёт! Вдруг он так заманивает нас в ловушку или хочет заставить вернуться назад! Приедем в Благовещенск, будем думать, как выйти на связь: там же люди работают, значит, есть возможность звонить по телефону…
Я говорила ещё какие-то глупости, строила предположения, одно радужнее другого, лишь бы не дать безнадёжности снова повиснуть в воздухе вязкой тишиной. Но Дэн оборвал мой словесный поток одной еле слышной фразой:
— Всё было зря…
И такая тоска прозвучала в его голосе, что я, задохнувшись от жалости, шагнула к нему, обняла со спины, прижалась лицом к рубашке, к выпирающим под ней острым лопаткам. Молча, уже понимая, что утешения здесь не помогут. Вагон потряхивало, тусклая лампа под потолком чуть заметно мигала, пустой поезд летел сквозь ночь, и я вдруг подумала, что мы с Дэном наконец-то остались одни, обрели уединение, которого нам так не хватало вчера. А сегодня оно оказалось уже не нужным.
Но, как выяснилось мигом позже, Дэн так не думал. Неожиданно он развернулся, стряхивая с себя мои руки, но тут же обнимая за плечи, с силой прижался губами к губам. Шею прострелила боль — так резко голова запрокинулась назад — но Дэн шагнул ещё ближе, вжимая меня спиной в холодную стену тамбура. Я попыталась отодвинуться, потому что больно теперь стало и пояснице, в которую впился дверной поручень, но была перехвачена за талию и приподнята над полом. Дыхание сбилось, зубы Дэна прикусили мою губу...
Неожиданно всё: и непроглядная чернота за окнами, и случившаяся в далёкой Москве беда, и полная неизвестность впереди — отошло на задний план. Больше не ощущался дискомфорт от неудобного положения тела, даже боль стала чужой и далёкой, а ей на смену пришло будоражащее своей новизной чувство, похожее на жажду. Только вместо воды мне был нужен Дэн. Его губы, продолжавшие впиваться в мои, его руки, обнимавшие меня так крепко, что было трудно дышать, но хотелось ещё крепче, его худое, удивительно сильное тело, напрягшееся под одеждой до состояния натянутой тетивы…
Я подняла руки, обхватила голову парня, резко притягивая к себе, и наши зубы ударились друг о друга с отчётливым лязгом, который в другой ситуации мог бы показаться смешным. Дэн отпустил мою талию и подхватил руками под ягодицы, так, чтобы я могла обнять его ногами. Затрещало, задираясь, нелепое мешковатое платье, и я нетерпеливо заёрзала, чувствуя, как пальцы Дэна впиваются в тело волнующе близко от оголившейся кожи. Он, правильно расценив мои движения, одной рукой резко дёрнул подол вверх, отчего я коротко застонала и непроизвольно выгнула спину…
А в следующий момент всё кончилось.
Дэн осторожно разжал руки, несколько секунд ещё обнимал меня, убеждаясь, что я твёрдо встала на ноги, потом заботливо поправил сбившееся платье, пригладил мой растрепавшийся «ёжик» и шепнул:
— Извини.
Я моргала глазами, не в силах выровнять дыхание и унять возбуждённую дрожь в ногах. Извини? Он сказал — извини?!
— Денис… что ты… почему?!
Он неправильно понял меня и начал оправдываться:
— Я не знаю, что на меня нашло! Ты была так близко, и всё, что случилось сегодня… я, наверное, хотел забыться… потерял голову…
Я еле сдержалась, чтобы не толкнуть его ладонями в грудь. Мне тоже нужно забыться! Так нужно, как не было ещё никогда в жизни!
— И хорошо, Дэн! И давай…
Я снова прильнула к нему, потянулась за поцелуем, но неожиданная магия уже покинула это место, и мои губы встретили только пустоту.
— Дайка, я очень люблю и хочу тебя, — сказал Дэн, отодвигаясь, — но не здесь и не так.
— А где?!
Я чувствовала досаду, почти злость, порождённую глубоким разочарованием, сосущей пустотой внутри, которую так хотелось, но не удалось заполнить. И то, что мне никогда не доводилось испытывать что-то хоть отдалённо похожее с Ральфом, делало ощущение потери ещё острее.
— В другом месте, — голос Дэна звучал виновато. — В правильном. Когда всё будет хорошо.
— А если не будет? — возбуждение, наконец, начало отпускать меня, а с ним уходили и эмоции. — Что, если у нас осталось совсем мало времени?
— Тем более, — твёрдо ответил Дэн. — Я не хочу, чтобы это случилось так. Не хочу потом вспоминать, как мы... вот здесь!
Он повёл рукой вокруг, и, невольно повинуясь его жесту, я огляделась. А оглядевшись, поняла, что любимый имел в виду. Грязный, заплёванный пол, железные стены, покрытые вульгарными надписями, со следами потушенных об них окурков, мутные стёкла в сетке трещин, тусклый желтоватый свет, источаемый запылившимся плафоном. И мы. Уставшие, немытые, в мятой одежде, опустошённые последними событиями, на пределе сил. Стало очень стыдно за свой недавний порыв, за то, что глупая физиология внезапно оказалась сильнее всего остального.
— И ты извини, — только и смогла сказать я Дэну.
Он шагнул ко мне, снова обнял, но на этот раз очень нежно, почти невесомо. Я уткнулась носом ему в грудь, и так мы стояли долгие минуты, а наши сердца бились в такт колёсам поезда, равнодушно уносящего нас на восток, навстречу рассвету.
В Благовещенске лил дождь. Точнее, дождь пошёл часа за два до нашего прибытия на конечную станцию, но, начавшись с мелкой мороси, он по мере приближения к городу всё усиливался, пока не превратился в настоящий ливень. Может, получилось и к лучшему: любопытный начальник поезда, который последнюю часть пути поглядывал на нас излишне пристально, даже не стал выходить на платформу, а просто захлопнул за нами дверь первого вагона, едва только Белесый, шедший последним, покинул его. Других пассажиров не было, как не было и встречающих. Не было вообще никого.
Здание вокзала с высокими арочными окнами и остроконечной башенкой сохранилось на удивление хорошо по сравнению с вокзалами Улан-Удэ или Читы: даже стёкла почти везде были целы, хоть и загрязнены до состояния полной непрозрачности. Но, как ни странно, это не успокоило меня, а, напротив, насторожило. Если уже оставленные позади города выглядели полуразрушенными, и именно этим вполне логично объяснялась их безлюдность, то здесь она смотрелась зловеще, неестественно. Косой ливень лупил по перрону, по рельсам, струился по вагонам поезда, застывшего на первом пути, и стук миллионов падавших капель звучал гулко, подчёркивая царившую вокруг пустоту.
Друзья машинально подняли ладони над головой, безуспешно пытаясь прикрыться ими от дождя, но я не могла сделать и этого: в руках была дорогая сумка Ральфа с переродившейся «Пчёлкой» внутри, которую я хотела непременно нести сама и потому не отдала Дэну.
— Ох, бля-а! — взвыл Белесый, пританцовывая на месте. — Вот это называется — приехали!
Он завертел головой в поисках укрытия и, не придумав ничего лучше, порысил в сторону вокзала.
— Вернись! — гаркнул ему в спину Дэн, но бывший охранник и ухом не повёл. Мы смотрели, как он резво пересекает перрон, хватается за ручку двери, исчезает в густой темноте внутри… и ничего не случилось. Оттуда не раздались ни предсмертные вопли, ни выстрелы, ни рычание диких зверей — зато через миг показался сам Белесый, призывно машущий рукой.
— Что за придурок! — беспомощно сказал Дэн, а Ян и Яринка. переглянувшись, тоже побежали в укрытие, что, на мой взгляд, уже не имело ни малейшего смысла — мы все промокли до нитки в первые же секунды.
Внутри вокзал сохранился не менее хорошо, чем снаружи. Если бы не покрывающий всё вокруг толстый слой пыли и не занесённые снаружи сухие листья, можно было подумать, что он вполне обитаем. В просторном зале стояли ряды кресел для ожидающих пассажиров, пустые билетные кассы блестели целёхонькими стёклами, потолок ослеплял белизной. И только стены пестрели забористой матершиной — увековеченными эмоциями последних жителей, покидавших умирающий город.
Белесый как ни в чём не бывало расположился в одном из кресел, по-хозяйски поставив рюкзак на соседнее, словно собирался ехать на дачу в Подмосковье, а не находился в заднице мира, на границе радиоактивных ничьих земель. Яринка медленно шла вдоль стены, вглядываясь в информационные стенды с выцветшими объявлениями, а Ян плёлся за ней, по-прежнему виноватый и молчаливый.
— Почему здесь так… чисто? — шёпотом спросила я Дэна, но даже шёпот в гулкой пустоте вокзала прозвучал так громко, что долетел до Белесого.
— А потому, доча, — отозвался он, не подумав понизить голос, — что тут вояки заправляют, а они всяких мародёров да бродяг, видать, с самого начала из округи вычистили. Вот и некому гадить.
Не сказать, чтобы такой ответ меня успокоил, но он, по крайней мере, объяснил странную сохранность заброшенного места.
— Здесь нельзя долго оставаться, — Дэн сказал это вроде бы для всех, но больше всего — для Белесого, который уже пристраивал рюкзак под голову, явно намереваясь прилечь, как будто до этого не належался в поезде.
— Да легко, — Белесый всё-таки лёг. — Как только скажешь, куда идти и что делать, так сразу двинем, командир.
Слово «командир» прозвучало откровенно издевательски, и Дэн беспомощно прикусил губу, потому что, куда идти и что делать, он не знал, как не знал этого никто из нас.
Снаружи раздался приглушённый ливнем вскрик тепловоза, а за ним — рокот двигателя. Сквозь годами покрывавшиеся пылью стёкла вокзала ничего не было видно, но этого и не понадобилось, чтобы понять: поезд, доставивший нас сюда, отбывает назад, в сторону Москвы. Мы молчали, замерев, пока всё убыстряющийся перестук колёс не растворился в шуме дождя. Потом Ян растерянно пробормотал:
— Ничего не понятно… кроме нас, здесь никто не сошёл, так зачем нужно было гнать состав в такую даль? Кто всем этим заправляет? Где люди, которые обслуживают пути? Тысячи километров железной дороги — и никого вокруг! Всё давно должно было заржаветь и выйти из строя.
— Значит, кто-то обслуживает, — пожал плечами Белесый. — Вы ещё не поняли, что простой народ у нас нихрена ни о чём не знает? Я не удивлюсь, если окажется, что и Китай на месте.
Все снова притихли, будто ожидая услышать неподалёку шум густонаселённого Китая, но вокруг по-прежнему не раздавалось ни звука, кроме шороха падающих снаружи капель. Я знала: надо что-то сказать, ведь это именно я там, в поезде, в минуту общего отчаяния, решила за всех, что мы следуем по прежнему маршруту и пытаемся, несмотря ни на что, выполнить свою задачу. Ну вот, мы здесь, и?
Чтобы хоть чем-то заполнить гнетущую тишину и отогнать растущее в ней напряжение, я скинула с плеч рюкзак и зашарила в нём, стараясь издавать как можно больше шума. Как и ожидалось, Дэн спросил:
— Что ты ищешь?
— Телефон, — преувеличенно бодрым тоном во всеуслышание отозвалась я. — Думаю, нужно включить его, походить по вокзалу и вокруг — вдруг где-нибудь здесь ловит сеть?
— Не ловит!
Этот голос, глухой и старческий, долетел со стороны, заставив нас вздрогнуть, а Белесого — рывком сесть, чуть не свалившись на пол. От неприметной двери в углу зала в нашу сторону двигалась чуть сгорбленная фигура. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы узнать её, и ещё несколько — чтобы поверить своим глазам. Потому что уж где-где, а здесь никак не могло оказаться Дульсинеи Тарасовны, старой матери Юрия Михайловича, ехидной бабки из Красноярска, оставшегося в трёх тысячах километрах к западу.
— Да ладно… — в полной растерянности протянула Яринка, а Белесый, почему-то с великой досадой в голосе, вопросил в пустоту:
— Твою налево… она что, за поездом бежала?!
Старуха услышала и, оценив не то неуклюжий юмор бывшего охранника, не то сам комизм ситуации, издала сухой смешок.
— Не ждали, голуби? А баба Дуся тут как тут! Плохие новости вам принесла. Небось, думаете: чего Мишка не позвонил?
Она остановилась посреди зала и подождала, пока мы все, даже послушно поднявшийся с кресла Белесый, приблизимся к ней, виновато потупив глаза, словно провинившиеся школьники. Дульсинея Тарасовна хотела услышать ответ на свой вопрос, но с ответом никто не спешил: мы уже знали, что её сына арестовали в Москве и, учитывая совокупность обвинений, скорее всего приговорят к высшей мере. Белесый и Дэн, два негласных претендента на лидерство в нашем маленьком отряде, неприязненно переглянулись, наверняка ожидая первого шага друг от друга, но я опередила их обоих.
— Нам уже сказали про Михаила Юрьевича. Так это правда?
Дульсинея Тарасовна неуловимо преобразилась. Только что перед нами стояла насмешливая, острая на язык, но вполне безобидная бабулька, и вдруг, в один момент, она превратилась в насторожившуюся хищницу: ноздри раздулись, глаза сузились, правая рука нырнула под свободно свисавшую с плеч бахрому платка.
— Кто мог вам это сказать?! — голос зазвучал резко, но удивительно чисто, как у молодой женщины.
На этот раз переглянулись все: никто не хотел рассказывать, что отец нашего друга, скорее всего, оказался причиной беды, случившейся в Москве. И тогда Ян взял это на себя, в несколько предложений сумев объяснить щекотливость ситуации и свою не самую почётную роль во всём этом.
Дульсинея Тарасовна снова превратилась в старуху. Устало сгорбив плечи, дошла до ряда кресел и тяжело опустилась в одно из них. Она не сказала Яну ни одного резкого слова, не стала ни в чём обвинять, но с этой секунды больше не замечала виноватого рыжеволосого парня, словно его среди нас не было.
— Мы не знаем, почему это случилось! — с вызовом сказала Яринка, когда молчание затянулось. — Может, отец Яна здесь не при чём! Михаил Юрьевич и все остальные уехали из того дома сразу после нас, и Бурхаев не мог знать, куда!
— Этого и не нужно было знать, — глухо ответила Дульсинея Тарасовна. — Достаточно знать Мишку. А найти его труда не составит, лицо известное.
Я постаралась вспомнить наше знакомство с Михаилом Юрьевичем, первый разговор через видеосвязь в кабинете Агафьи. Не помню точно, кем он тогда мне представился, но, кажется, заместителем директора одного из московских заводов и бизнесменом по совместительству? Так это была не «легенда», и мой экс-жених действительно тот, за кого себя выдавал? Как же ему удавалось совмещать всё это с подпольной деятельностью?
— Михаила Юрьевича отец видел, — зачем-то признался Ян и совсем повесил голову. Снова воцарилось похоронное молчание, которое на этот раз нарушил Белесый, за что я в кои-то веки была ему благодарна.
— Бабуль, — деловито сказал он и, подойдя к Дульсинее Тарасовне и присаживаясь на соседнее кресло, — мы вам, конечно, очень соболезнуем, всё такое... Но вы ведь здесь оказались не затем, чтобы наши соболезнования выслушать? И, кстати… а как вы здесь оказались? Да ещё раньше нас!
— Много будешь знать — скоро состаришься. Раньше меня, — огрызнулась мать Михаила Юрьевича, но, подумав, всё же снизошла до ответа. — Прилетела я. Есть у нас способность летать в экстренных случаях.
Белесый уважительно поднял бесцветные брови. Я посмотрела на Дэна и по его растерянному взгляду поняла: он тоже не был в курсе, как далеко, а точнее, высоко простираются возможности Летних. Свои пилоты — это по-настоящему круто. Хотя, скорее всего, тут кому-то просто хорошо дали на лапу.
Яринка решительно взяла Яна за руку и потянула за собой. Они прошли к ряду кресел и уселись напротив Дульсинеи Тарасовны. Чуть помедлив, мы с Дэном последовали их примеру. И моя подруга, чьей прямой натуре претила любая недосказанность, спросила без обиняков:
— Бабушка, что нам делать дальше?
Уголок рта Дульсинеи Тарасовны дрогнул, она подняла на нас потухшие глаза, и я вдруг поняла, сколько душевных сил тратит эта старая женщина на то, чтобы продолжать дело сына, зная, что, скорее всего, его самого скоро не станет.
— Что делать? — удивлённо переспросила она, словно ждала чего угодно, только не такого вопроса. — Что должны, то и делать. Вы зачем сюда ехали?
Все почему-то посмотрели на меня. Пришлось ответить:
— Чтобы найти беглецов и уговорить их присоединиться к нам. Но разве теперь… когда случилось такое… это всё ещё нужно?
— Теперь это ещё нужнее, — веско сказала мать Михаила Юрьевича. — Теперь это просто необходимо, девочка. Именно поэтому даже я подняла дряхлую задницу и притащила её сюда, а в моём возрасте это уже не так легко и весело, как в твоём, хе-хе…
— А если бы ничего не случилось в Москве, нас здесь встречали бы не вы? — спросил Дэн, и старуха ответила:
— Если бы ничего не случилось в Москве, вас бы здесь, скорее всего, никто не встречал. Вас бы проинструктировали заранее, по телефону, и шагали бы вы сами куда нужно, как миленькие. Но Мишка позвонить уже не мог, поэтому пришлось мне поторопиться, чтобы перехватить вас.
Яринка, так и не получившая ясного ответа на свой вопрос, повторила его уже раздражённо:
— Так что нам дальше-то делать?
— А дальше мы пойдём, милая, — и, подтверждая свои слова, Дульсинея Тарасовна тяжело поднялась на ноги. — Пойдём к человеку, который сможет отвести нас куда следует.
— Вы с нами пойдёте? — изумился Белесый, глядя на грузноватую медлительную фигуру.
— Боишься не угнаться, голубь? — старуха одарила его ехидной улыбкой. — А ты не боись, идти недалеко.
Не дожидаясь нас, она заковыляла к двери, но не к той, через которую мы попали сюда, а к противоположной, выходящей в город.
— Постойте! — забеспокоился Дэн. — Разве здесь можно вот так разгуливать?
— Зачем это нам разгуливать, ноги топтать? — старуха не оглянулась. — Мы поедем, как белые люди.
— Как это — поедем? — обеспокоился на этот раз Белесый, но послушно зашагал за ней. — На чём поедем? А если нас увидят?
— Некому видеть. И уже давно.
Что Дульсинея Тарасовна имела в виду, стало ясно позже, а пока, едва только мы ступили за дверь здания вокзала, всех отвлекло другое диво.
На маленькой и совершенно пустой привокзальной площади стояла телега, запряжённая низкорослой рыжей лошадкой. Настоящая деревянная телега и настоящая живая лошадка, словно ожившая иллюстрация из детской книжки про былые времена. Дождь, к этому моменту заметно ослабевший, барабанил по широкой лошадиной спине, на что животное не обращало ни малейшего внимания: лишь слегка прядало ушами, стряхивая с них воду. На телеге примостилась укутанная в чёрный дождевик сгорбленная фигура, также не подававшая признаков жизни.
— Ох ты ж ёб! — восхитился Белесый, а Яринка при виде лошадки радостно взвизгнула.
Человек на телеге встрепенулся и поднял голову нам навстречу, позволив увидеть своё лицо. Древний седобородый старик, на крючкообразном носу которого косо сидели явно женские очки в тонкой оправе, подслеповато прищурился нам навстречу.
— Заводи мотор, Веня! — распорядилась Дульсинея Тарасовна, приближаясь к телеге. — Вот и наша золотая молодёжь!
Но старик не обратил на неё внимания: он смотрел на меня. Смотрел — и его подбородок начинал дрожать тем сильнее, чем ближе я подходила.
— Даечка! — вдруг сказал он дребезжащим срывающимся голосом. — Ты же Дайника, дочка Али и Марка…
Я замерла, не дойдя до телеги, впилась глазами в лицо старика, словно медленно всплывающее из тумана прошлого. Лицо, безжалостно изменённое временем и горем, постаревшее, лишившееся налёта былой интеллигентности, но, несомненно, знакомое.
— Дедушка Венедикт!
— Это тот самый дед Венедикт, о котором ты рассказывала в приюте? Тот, который у вас в деревне учил детей? — шёпотом спросил Дэн, пока мы тряслись в телеге по растрескавшемуся асфальту пустого Благовещенска.
— Да, — ответила я, всё ещё не в силах успокоиться после неожиданной встречи. Мы с дедом Венедиктом обнялись и не могли отойти друг от друга, наперебой задавая вопросы, плача и смеясь, пока Дульсинея Тарасовна вдруг страшно не заматерилась и не начала толкать нас к телеге, напоминая о впустую уходящем драгоценном времени. Тогда дед Венедикт поцеловал меня в лоб дрожащими губами и, подмигнув, пообещал: «Наговоримся ещё, внуча». Вряд ли я бы удовлетворилась этим обещанием, но почти стихший было дождь хлынул с новой силой, и за шумом воды разговаривать стало невозможно. Дэн подсадил меня на мокрую телегу к уже сидевшим там Яринке и Яну, запрыгнул следом. Белесый помог забраться Дульсинее Тарасовне, и лошадка, которой, наверное, уже надоело без дела стоять под дождём, рысью припустила прочь от вокзала.
Мать Михаила Юрьевича знала, что говорила, и в первые же минуты пути я убедилась: она не ошиблась и на этот раз. В Благовещенске никто не жил. Сам город и в лучшие времена вряд ли поражал воображение. Он не походил на Москву: с Москвой я вообще ничего не могла бы сравнить, но это был даже не полупустой Красноярск и уж точно не кипящий жизнью приморский Новоруссийск. Тут больше подошло бы выражение «город-призрак». Хотя, возможно, такое впечатление складывалось из-за серой пелены дождя, которая не позволяла видеть дальше, чем на несколько десятков метров. Поэтому казалось, будто здания выныривают нам навстречу прямо из воздуха, материализуясь на ходу, и тают без следа, едва оставшись позади. Кроме шума льющейся с неба воды, никаких звуков здесь не было: даже копыта нашей лошадки, казалось, ступали абсолютно бесшумно. В другое время мне бы наверняка стало жутко среди этой зыбкой дождливой пустоты, но сейчас я могла думать только о сидевшем впереди с вожжами в руках деде Венедикте. Его тоже можно было бы назвать призраком, восставшим из безвозвратно утерянного прошлого, не будь он таким живым и настоящим. Потому и радость нашей встречи была настоящей, живой, затмевающей и недавние мрачные события, и окружающую мокрую серость, и даже случившуюся в Москве беду. Переполняемая этой бурлящей радостью, я зачем-то начала говорить в ухо Дэну, безуспешно пытавшемуся прикрыть меня от дождя:
— Ты знаешь, я много думала: кто сумел убежать из Маслят той ночью, когда прилетели вертолёты? Мне казалось, это должны быть мужчины, наши охотники, те, кто сильнее и быстрее, но никак не дед Венедикт! Он уже тогда был старый, ходил медленно, больше всё сидел. Как он сумел убежать? А охотники, наверное, и не побежали, у них же были ружья! Может, они пытались сражаться с теми, из вертолётов, и их убили…
Дэн слушал, кивал, а улица, по которой увлекала телегу наша небольшая, но на удивление резвая лошадка, постепенно менялась. Дома по обочинам становились выше, на дороге начали появляться заржавевшие автомобили, кучи странного хлама — словно кто-то куда-то переносил вещи, но по какой-то причине бросил их. Мы как раз поравнялись с огромным и некогда, наверное, красивым зданием, почти полностью состоявшим из стеклянных панелей, теперь разбившихся и растрескавшихся, когда ливень начал стремительно стихать, словно наверху чья-то невидимая рука закручивала краны. И вот уже из серой мути показалась улица, убегающая вперёд и назад, насколько хватало взгляда, и в наступающей тишине стало слышно, как хлюпают по грязи копыта лошади
— Да неужели, бля? — прокомментировал погодные улучшения Белесый — и вдруг замер, смешно, как прислушивающаяся собака, наклонив голову набок. Я тоже прислушалась, невольно копируя его позу, и вначале не услышала ничего, кроме звуков капель, падающих с деревьев и крыш. Но потом где-то очень далеко уловила глухой вибрирующий звук. И, ещё до того, как я узнала его, тело отреагировало, вбросив в кровь дозу адреналина и заставив меня резко выпрямиться. А сознание, оттерев на задний план окружающую действительность, выхватило из памяти яркую картину: ночная тайга, разбуженные люди, в панике мечущиеся между домами Маслят, и рокочущий рёв, несущийся с неба, где зависли огромные чёрные тени.
— Вертолёты… — прошептала я еле слышно, а Белесый, наоборот, уже орал во всю силу лёгких:
— Вертушка! Эй, командир, сворачивай нахер!
И, никого не дожидаясь, он спрыгнул на дорогу, кинулся к лошади, норовя схватить её под уздцы.
Дульсинея Тарасовна и дед Венедикт, чей слух в силу возраста уже притупился, ошарашенно завертели головами, зато Дэн и Ян среагировали моментально — попрыгали с телеги, присоединившись к Белесому, и общими усилиями сумели остановить её.
— Надо во двор! Под деревья! — кричал Дэн и тянул заартачившуюся от неожиданности лошадку в сторону. Телега закачалась, мы с Яринкой схватились друг за друга, а наши пожилые ведущие наконец-то поняли, что происходит.
— Не туда! — тонко закричал дед Венедикт, замахав руками на парней. — В другую сторону! К торговому центру, на подземную парковку!
Мгновение спустя мы уже резво двигались к остову огромного стеклянного здания, которое, оказывается, в лучшие времена было торговым центром. Дэн и Белесый с двух сторон вели под уздцы лошадку, а Ян бежал впереди, направляемый дедом Венедиктом.
— Левее! Где грузовик! Бордюр видишь?! За ним спуск!
Рокот стал громче, приблизился, и я невольно втянула голову в плечи, помня: именно этот звук пять лет назад положил конец всему, что было моим миром. К счастью, телега уже наклонилась вперёд и ускорилась, катясь под уклон, ныряя под здание, в тёмное пространство, где между многочисленных колонн то здесь, то там виднелись брошенные когда-то автомобили. Ещё какое-то время Дэн и Белесый вели лошадку вперёд с той же скоростью, потом перешли на шаг и наконец остановились, обернувшись к нам. Светлый квадрат входа остался позади, но льющегося в него пасмурного света хватало, чтобы мы могли различить лица друг друга. Какое-то время стояла тишина, нарушаемая лишь нашим учащённым дыханием да звоном капель из темноты. Рокот вертолёта смолк, будто пригрезился.
— Это нормально? — спросил наконец Белесый, тыча пальцем вверх, на низкий потолок. — Здесь часто вертушки летают? И если да, то почему мы, как идиоты, ехали посреди дороги?
— Нет, — качнул головой дед Венедикт, который, казалось, за эти минуты постарел ещё сильнее. — Не должно быть вертушек, в том-то и дело. Город пустой, ничего ценного не осталось. А военные дальше по берегу Амура.
Он махнул рукой куда-то в сторону и сгорбился.
— Как — дальше по берегу? — спросил Дэн, выразительно глянув на Белесого, — А шахты? Мы слышали, что здесь есть золотоносные шахты, куда пригоняют осуждённых.
— Есть, а как же, — охотно подтвердил дед Венедикт. — Бывший Маломырский рудник. Только до него ещё километров пятьсот по тайге на север.
— Ну а разве, — Ян тоже приблизился, опёрся о край телеги, — военные не могли лететь на вертолёте оттуда сюда или наоборот?
Дед Венедикт было задумался, но почти сразу снова покачал головой.
— Не припомню, чтобы на Маломыр вертолёты летали, только грузовики обычно ходят. Однако всяко может быть, и…
Снаружи послышался знакомый рокот, все вскинули головы. Рокот приблизился, затем снова стал отдаляться.
— Кружат над городом, — заключила Дульсинея Тарасовна. — Выходит, и впрямь что-то ищут.
— Ясно, что! — фыркнул Белесый. — Небось из Москвы уже известили, что надо искать.
— Почему тогда сразу на вокзале нас не дождались? — резонно возразил Ян, но Белесого это не смутило.
— Не успели, наверное. Может, слишком поздно информация пришла, сейчас только.
— Да кому мы нужны, вертолёт ещё гонять? — Яринка, разумеется, приняла сторону Яна. — Кто мы такие без Михаила Юрьевича и остальных?
— Очень даже кто, — разбила её надежды Дульсинея Тарасовна. — Мы те, кто может вывести на беглецов. А они давно у церкви как кость в горле.