Глава двадцать четвертая 13 глава. Когда впереди показался Город-Дикобраз, наемники чуть не падали от изнеможения после




Объясняя все это на ходу, Ранкстрайл прочел ужас в глазах своих слушателей и возненавидел всей душой и Судью-администратора, и Проклятого Эльфа, по вине которых Малавенто оставалось без наемников, один на один с землей, которая в любой момент могла исторгнуть из себя бесчисленные банды орков.

 

Когда впереди показался Город-Дикобраз, наемники чуть не падали от изнеможения после двадцатичасового перехода, во время которого они накормили своей кровью всех речных и озерных пиявок. На них не было живого места после колючек Золотых лесов и укусов болотных комаров. Солдаты с ног валились от усталости.

Опустилась ночь. У городских ворот их ждали нескончаемые препирательства со стражниками, которые не получили никаких указаний на их счет и не собирались беспокоить вопросами кого-либо из начальства. Тот факт, что присутствие наемников, даже ценой оставленной на произвол судьбы незащищенной земли и истребления ее жителей, являлось настолько необходимым, срочным, безотлагательным, настоятельным и неотъемлемым, тем не менее не напомнил никому о необходимости их размещения. Лучники на сторожевых башнях оказались единственными, кто хоть чем-то занялся: они заметили Волка и попытались пристрелить его, но Ранкстрайл моментально отбил у них эту охоту, коротко и ясно высказав им громоподобным голосом свое мнение о них самих, об их луках и о более подходящем применении последних.

Наконец глубокой ночью стражники решились позвать сержанта, который холодно и высокомерно просветил наемников насчет последних произошедших в Далигаре событий исключительной важности, описав ужаснейшую трагедию, от которой его мужественные воины едва смогли спасти город. Эльф, Проклятый, снова появился в окрестностях. Ценой огромных усилий они не дали ему осуществить хитроумный план похищения принцессы Авроры; при этих словах капитан впервые обрадовался, что его вызвали обратно, и, опять же, впервые возненавидел кого-то еще больше, чем ненавидел орков или Судью-администратора. Но и на этом Проклятый Эльф не успокоился, продолжал сержант: он вернулся в тот же день и освободил самых опасных преступников графства, заключенных в подземелье. Капитана удивили его слова, он недоумевал, что за злодеи могли находиться за решеткой у правителя, который традиционно предпочитал тюрьме смертную казнь.

Следующим утром Ранкстрайл разбил военный лагерь прямо перед городскими воротами, заняв весь берег Догона до самых зарослей камыша, и получил, точнее говоря, вырвал у властей по краюхе хлеба на каждых шестерых солдат и разрешение на охоту и рыбную ловлю.

 

Поручив Волка заботам Лизентрайля, Ранкстрайл явился во дворец Судьи-администратора. Массивное, мрачное и голое сооружение раздражало его: оно казалось одновременно и уродливым, и непрактичным. Еще в прошлый раз, во время долгой прогулки с Авророй по саду, он оторопел при его виде, но тогда ему было чем заняться, помимо любования архитектурой. Сейчас он мог спокойно осмотреть здание вблизи, так как срочность прибытия не избавила его, однако, от необходимости целое утро ожидать приема. От пажа, который провел его во внутренний двор, не укрылись весьма недвусмысленные недоуменные взгляды, которые бросал Ранкстрайл на неприветливые стены и редкие окна, кое-как разбросанные по лишенному каких-либо украшений фасаду, и паж с гордостью высокопарно объяснил капитану, что это и был так называемый новый стиль.

Весь Далигар — с его отвратительными дворами, окруженными портиками, с его банальными каменными лесенками, поднимавшимися спиралью вокруг домов, с его предсказуемыми балконами, подвешенными среди вьющейся зелени, с коваными железными решетками и облицованными мрамором воротами, с двойными винтообразными колоннами небольших храмов, с нишами и двухстворчатыми, трехстворчатыми и даже четырехстворчатыми окнами — весь этот Далигар вскоре должен был быть снесен и заново отстроен, чтобы ни у кого не оставалось сомнений, что при Судье-администраторе рождался новый мир, новая эра. Новый стиль. Разрабатывался даже новый язык. Как только заговору эльфов будет положен конец и экономика страны снова взлетит вверх, настанет черед нового стиля. Ранкстрайл в первый и в последний раз в своей жизни подумал, что нищета и голодная смерть имеют иногда свои преимущества.

Пока капитан торчал во дворе с наивной надеждой, что кто-то пошевелится и скажет ему, что от него требуется, он вдруг услышал чей-то голос:

— Господин!

Чтобы понять, что звали именно его, Ранкстрайлу потребовалось некоторое время. Перед ним, по ту сторону железной решетки, закрывавшей узкое окно-бойницу, стоял единственный, не считая Заимодавца, человек, называвший его этим словом. Аврора, принцесса Далигара, была, как и раньше, прекрасна, но уже не так хрупка, как когда он впервые увидел ее. Она выросла примерно на две ладони, шея ее не казалась больше державшейся на тоненьких птичьих косточках, а гордо поднималась над окрепшими плечами, в руках ее не осталось никакой слабости. Очевидно, обгладывая ящериц и лягушек, она набралась сил, выросла и расцвела; из рукавов парчового платья виднелись теперь руки, красота которых равнялась их силе. Капитан подумал, что перед ним уже не девочка, а молодая женщина. Совсем юная, только что оставившая детство за плечами, но, несомненно, настоящая женщина.

— Господин! — шепотом повторила Аврора.

Ее глаза сияли, словно летнее солнце сквозь листья шелковицы, словно весенний свет на клевере, глубокие, как колодцы Кастаньяры, зеленые, как верхушки сосен, выглядывающие из-под снега. Цвет ее глаз напоминал Ранкстрайлу цвет ветра, гулявшего на холмах. Они встретились взглядом, и Аврора улыбнулась.

«Ни стыда, ни вины, ни страха», — подумал Ранкстрайл.

— Он что-то сделал вам, госпожа? — с тревогой спросил он, хоть и несколько успокоенный уже ее улыбкой. — Проклятый Эльф?

— Он не проклятый, господин, а самый последний и самый могущественный из эльфов. Он не причинил мне никакого зла, и это не входило в его намерения. Он просто прошел через мой сад в тот момент, когда вершилась его судьба. Послушайте, господин, существует древнее предсказание самого сира Ардуина, то есть существовало, потому что мой отец приказал уничтожить его. Единственное зло, которое мог бы совершить последний из Народа Эльфов, — это влюбиться в меня, и я должна была воспрепятствовать этому. Я совершила низкий поступок и причинила боль невинному ребенку, о чем я очень сожалею. Но это было необходимо: я должна была показать себя настолько глупой и невыносимой, чтобы при виде меня самый последний и самый могущественный из эльфийских воинов ни за что не пожелал соединить свою жизнь с моей. Теперь он вернулся, но лишь для того, чтобы освободить и увести в безопасное место девочку, которая станет его королевой, наследницу Ардуина, предвидевшего все, кроме ее имени. Знаете, господин, туман времени порой обманывает и самого мудрого из мудрецов.

— Простите, госпожа, с вашего позволения, — в отчаянии перебил Ранкстрайл, — но я ничего не понял.

Но у них не было больше времени. Бросив его сначала в этом дворе на все утро, как никому не нужную безделушку, паж наконец-то за ним вернулся.

— Господин, умоляю вас, не забудьте вашей клятвы!

Аврора исчезла, и паж ее не заметил. Капитан остался в недоумении. Он вспомнил о клятве — не убивать, если только не ради спасения чьей-то жизни. Попытался найти какой-нибудь другой смысл в том, что осталось у него в памяти из слов Авроры. Что она еще сказала? Не проклятый, а последний… Не могла она сказать что-нибудь понятное, что-нибудь, что могло хоть на что-то сгодиться?

Аврора, в отличие от Расколотой горы, не была в опасности, и единственное, что ему оставалось делать, — это вернуться обратно. Капитану было чем заняться в другом месте, и, кроме того, он не совсем понял — убить Эльфа было честью или последней глупостью? Неясность была еще одним поводом убраться отсюда и вернуться в Малавенто.

 

Паж мчался бегом, и Ранкстрайлу пришлось поспешить за ним. В этом месте, очевидно, действовало правило: «Сначала жди, как последний дурак, потом мчись сломя голову». Запыхавшись, они прибежали в большой зал, где тот, кто был, как он сразу понял, Судьей-администратором, держал речь перед военачальниками.

Судья походил на Аврору: очень красивый, с белокурыми волосами, прекрасной белой бородой и светлыми глазами. То же овальное лицо, те же изящные руки.

— …И я, Судья-администратор, я, принесший справедливость в этот город… — повторял он перед каждой фразой.

К счастью, он был так поглощен своей речью, что не заметил появления Ранкстрайла. Огромный зал был пустым и ничем не украшенным, редкие окна-бойницы, непонятно в каком порядке разбросанные по стенам, скупо пропускали свет.

Присутствовали четыре командира тяжелой кавалерии, в том числе Арньоло, и три командира пехоты: сидя на задрапированных красными и белыми тканями деревянных скамьях, они недовольно повернули головы при виде Ранкстрайла, вошедшего вслед за пажом. Для капитана не предусматривалось никакой скамьи, поэтому он довольствовался тем, что прислонился к стене. Закончив полагавшуюся ему речь, Судья-администратор резко замолчал, вздохнул и, ни с кем не прощаясь даже кивком головы, развернулся и вышел.

В зале повисло молчание. Через некоторое время все, кроме одного, поднялись со своих мест.

— Отлично, — проговорил один из командующих пехотой, — как мне кажется, приказ ясен.

— Кто-нибудь из ваших превосходительств мог бы разъяснить его мне? — спросил капитан.

— Ты что, не слышал? Или не понял? — поинтересовался Арньоло.

Ранкстрайл решил не приводить в свое оправдание аргумент задержки, которая, очевидно, была специально подстроена для того, чтобы заставить его даром просить прощения.

— И то и другое, ваше превосходительство, — безмятежно ответил он. — Это ж редкость, чтобы кто-то из легкой пехоты был умен. Если вы повторите мне всё медленно и громко, то, может, я и пойму.

— Что, пошутить захотелось?

— Я хочу всего лишь убраться отсюда, ваше превосходительство. Вернуться на Расколотую гору. Если, конечно, я вам не нужен. А если нужен, то скажите, что от меня требуется.

— Нужно сразиться с Эльфом и с его драконом. Как ты думаешь, у тебя и у твоих солдат хватит на это крови?

— Конечно же, нет, ваше превосходительство. Всю кровь, какая у нас была, мы поделили с пиявками да с комарами, так что осталось ее совсем немного. На эльфов и драконов наверняка не хватит, а вот на орков — может быть. Давайте разделим с вами обязанности. Вы, герои, спасете Далигар, а мы, наемники, отправимся себе драться с орками, которые любят раздирать людей на части, — мы к этому больше привыкли.

— Да что за глупости ты говоришь? — выходя из себя, воскликнул Арньоло.

— Что вы, ваше превосходительство, я же с вами во всем соглашаюсь! — терпеливо объяснил Ранкстрайл.

— Да тебе не стыдно быть таким трусом?

— Нет, ваше превосходительство, — весело ответил капитан, — и потом, с чего бы? Это же вы — благородный рыцарь! А я — всего лишь наемник, я не сражаюсь за славу. Мне за это платят. Дракон — он такой страшный, а вы — храбрецы. Сражайтесь себе с драконом, вы ж никого не боитесь, а я вернусь к оркам.

— Ты трус, — прошипел Арньоло.

— Ну и ладно, — благодушно согласился Ранкстрайл. — Так как я с вами во всем согласен, можно теперь идти?

Арньоло эта мысль нисколько не понравилась. Он сообщил, что командует кавалеристами и что Ранкстрайл с его пятьюдесятью солдатами переводится в легкую кавалерию. Им дается время до вечера, чтобы раздобыть себе лошадей. Завтра утром все они должны будут отправиться в погоню за беглецами и перерезать им дорогу.

Стать кавалерией было неизменной мечтой всей легкой пехоты — повышение в статусе сулило почти что уважение. Но только не сейчас, не после разговора с Авророй: Ранкстрайл хотел сначала понять, что вообще происходит. Он попытался было протестовать, указывая на тот факт, что они даже не умеют ездить верхом, что было не совсем правдой, и что ни черта не понимают в лошадях, что было не совсем ложью, но Арньоло резко прервал его:

— Капитан, не о тебе ли говорят, что ты можешь сотворить чудо? Все, за что ты ни возьмешься, получается! Я уверен, ты без труда справишься и с этим.

— В том-то и дело — чудо, одно чудо, ваше превосходительство. Два, три и так далее — это уже не чудо, а чудеса, что существенно меняет дело. Мы должны сначала найти лошадей, потом понять, как на них забраться, затем найти дракона и в придачу ко всему убедить его в том, что его необходимо прикончить. А вы небось еще и хотите, чтобы прикончили его мы? И как это делается?

— Дракона убить нетрудно: живот его весьма уязвим. Чешуя там тонкая, как у змеи.

— Ага, и мы будет пускать в него наши тупые стрелы, всеми правдами и неправдами пытаясь удержаться в седле? И вообще, раз вы так хорошо осведомлены, почему бы вам самим его не прикончить? Если мы убьем дракона, как же ваша слава? Что вы будете рассказывать вашим внукам через пятьдесят лет, сидя у очага, пока на улице идет дождь? Ведь есть же вы, и вы — самые лучшие. Вы и убивайте дракона, вы же лучше нас, а мы вернемся себе на Расколотую гору сражаться с орками. Там никому не светит никакая слава, но ничего, у нас же все равно не может быть никаких внуков. А если и будут — мы расскажем им, что повстречались с вами. Это будет похлеще, чем рассказывать, что мы убили дракона. Ну что, теперь я могу идти?

Никто не ответил. Ранкстрайл повернулся к двери.

— Капитан, — позвал его один из командиров, тот, кто до этого мгновения сидел, не произнося ни слова. Это был пожилой кавалерист с золотым гербом, передавший Ранкстрайлу карту. — Вы назначены капитаном легкой кавалерии, оставаясь в то же время капитаном пехоты. Судья-администратор только что подписал указ, — он вздохнул, не поднимая глаз, и Ранкстрайл понял, что это не только не была его идея, но что он даже стыдился того, что не помешал ей воплотиться в жизнь.

Кавалерист бросил косой взгляд на Арньоло и продолжил:

— Я тоже считаю, что это было бы… что это будет… — еще один взгляд на Арньоло, — довольно… рискованно, простите меня за выражение, предложить Судье-администратору послать против врагов графства людей… — он в третий раз покосился на Арньоло, — мужественных людей, которые не обладают, однако, навыками верховой езды, особенно с учетом того, что среди этих врагов есть дракон. Кроме того, ваши солдаты удерживали орков на расстоянии от восточных земель, которые теперь остались без защиты. Больше никто не остановит орков, капитан, никто, если только вы не одержите победу уже завтра. Если же вы погибнете, нам больше некого будет туда послать. Если, да избавят нас от этого боги, вы дезертируете или откажетесь выполнять приказы… это я просто так говорю, капитан, я прекрасно знаю, что вы не настолько безумны и… преступны, чтобы приговорить самого себя, ваших солдат и, согласно последним распоряжениям, даже родственников ваших солдат, живущих в графстве, к тому… что предусмотрено в этом случае… естественно, согласно последним распоряжениям… — кавалерист говорил все медленнее. — Если этому суждено случиться, то не хватит и тринадцати палачей Далигара, придется нанимать еще. И после того как они закончат свою работу, восточные земли будут отданы на растерзание оркам. Завтра вы отправитесь вместе с кавалером Арньоло: вы прикроете друг друга. Вам предстоит либо победить, либо умереть, капитан: поражение будет приравнено к предательству, — на одном дыхании закончил он.

Наступившую тишину не осмелился нарушить даже разъяренный Арньоло.

— У меня есть еще один вопрос, — в конце концов обратился к старому кавалеристу капитан.

Тот поднял голову и посмотрел на него.

— Могу я узнать ваше имя? Когда мы встретимся снова, я желал бы поприветствовать вас.

Пожилому кавалеристу понадобилось несколько секунд, чтобы осмыслить вопрос. Он не улыбнулся, но поднялся и вежливо представился:

— Меня зовут Фоллио, граф Далигара, господин, но теперь это не более чем почетное звание: это значит, что я последний потомок основателей города.

Ранкстрайл ответил ему кивком головы.

Арньоло решил, что настал момент вновь напомнить о себе, и затянул своим монотонным голосом вслед выходившему капитану:

— Завтра на рассвете вы должны быть готовы. Мы скажем вам, что делать и как. Я уверен, что благодаря вашей знаменитой хитрости вы добудете лошадей и научитесь ездить на них, иначе — вы дезертиры! Я также уверен, что вам удастся их задержать. Всех, кого следует задержать. Иначе — вы предатели!

 

Про себя Ранкстрайл проклинал их. Он так и не понял, хотели ли они использовать его, чтобы уничтожить Эльфа и дракона, или использовать Эльфа и дракона, чтобы уничтожить его со всеми солдатами; как бы то ни было, либо одно, либо другое, а может, и то и другое получилось бы наверняка.

Вернувшись в лагерь, он собрал своих солдат и сообщил им, что теперь они стали легкой кавалерией. Ему не составило труда отобрать пятьдесят человек — всех тех, кто был с ним на Высокой скале, потому что у них еще остались деньги Заимодавца плюс заработок за последние два года, учитывая, что в Малавенто капитан договорился со старейшинами о содержании солдат. Все пятьдесят были преданы капитану душой и телом, и не случайно это оказались те солдаты, которые учились вместе с ним верховой езде на Расколотой горе: все они, кто-то больше, кто-то меньше, лелеяли мечту купить на скопленные деньги лошадей и стать кавалеристами.

Сиуил с привычной злобной завистью пробормотал, что капитан, как всегда, даже и не представляет, что такое страдание, и что тот стал командиром кавалерии, как всегда, без каких-либо мучений, после чего старшина высокомерно и мрачно заявил, что не желает быть кавалеристом, так что от его присутствия они были избавлены.

Лошади стояли в графских конюшнях, недалеко от ослиного стойла, которое служило наемникам спальней два года назад. Конюшня была переполнена лошадьми — хоть об этом Арньоло позаботился. Ранкстрайл торговался за всех сразу, чтобы избежать взаимной конкуренции и не дать продавцам набить цену. Ему удалось договориться на десять серебряных монет за лошадь вместе с седлом. У Лизентрайля было всего восемь сребреников — ему досталась Кривохвостая, старая, вспыльчивая и недоверчивая кобыла. Без коня остался лишь Ранкстрайл, который отправлял все деньги отцу. В мешке у него валялась всего пара медных грошей, которые он придержал в надежде полакомиться медовым печеньем вместе со своим братом, когда в следующий раз вернется домой.

Ранкстрайл выбрал для себя прекрасного гнедого коня, попросил отсрочку и отправился вместе с Лизентрайлем, хорошо знавшим дорогу, в нижнюю часть города, в жутковатый темный переулок, не слишком любовно названный улицей Кровососов.

На узких улочках с высокими, тесно приткнувшимися друг к другу домами иногда приходилось протискиваться боком. Переулок оказался крутым и частенько прерывался кривыми лестницами.

— Эй, капитан, — предупредил Лизентрайль, — осторожно: кто приходит сюда, тот рано или поздно доходит до палача.

Капитан молча кивнул. Он будет предельно осторожен. Он прекрасно знал, что происходит в графстве Далигар с теми, кто не выплачивает своих долгов.

У первого же (и единственного) встречного — сидевшего на пороге дома мужчины в полинялом черном одеянии — он спросил, где можно найти какого-нибудь заимодавца.

Тот в замешательстве посмотрел на капитана.

— Человек, — ответил он, — здесь нас называют кровососами. Я тебе сразу объясню: каждый год твой долг удваивается, чтобы я был уверен, что ты постараешься отдать его. Если не платишь — попадаешь к палачу: лишь так я точно буду уверен, что ты заплатишь; но я добрый — я зову палача только тогда, когда вижу, что надо мной издеваются: когда кто-то вообще мне не платит или платит лишь гроши. Я и вправду добрый. Представь себе, я одолжил одному другу сребреник восемь лет назад, когда у него родилась дочь, и позволил ему выплачивать мне всего лишь по одному сребренику в год вместо того, чтобы вернуть два, но я и не думаю звать палача.

— Конечно, зачем тебе это, — рассудил Ранкстрайл, — на сегодняшний день ты получил от него восемь сребреников, и он все еще должен тебе один. Отправить его к палачу — то же самое, что зарезать курицу, несущую золотые яйца.

— Ну да, но еще и потому, что я добрый.

— Настоящий святой, — подтвердил капитан.

Чтобы его поступок больше походил на безумие, чем на самоубийство, Ранкстрайл взял в долг лишь пять серебряных монет, которые, чисто теоретически, мог бы вернуть, учитывая, что заработок его как капитана легкой кавалерии увеличивался. Шестой сребреник он получил, скрепя сердце продав кровососу свой тонкий стилет с рукояткой из оливкового дерева, подаренный ему в Скануруццу. Продав Волка, который повсюду следовал за капитаном, он мог бы заработать и седьмой, но отказался.

Продавец лошадей остался непреклонен: гнедой стоил десять серебряных монет и ни монетой меньше. Но, чтобы не расстраивать капитана, чтобы не оставлять его совсем без коня, он мог продать ему за шесть сребреников Клеща — весьма выгодная сделка для капитана, настоящее сокровище, при такой-то цене. Конечно, о коне не следует судить по внешности. Капитан хотел было спросить, почему его зовут Клещом, но тут увидел коня, и вопрос отпал сам собой.

— Тем не менее это конь, — сказал продавец, и Ранкстрайл не мог с ним поспорить.

Тем не менее это был конь.

— Вместе с седлом, — добавил продавец.

Капитан помедлил, перед тем как согласиться. Не то чтобы он не понимал, что ему придется купить Клеща. Просто ему хотелось хоть ненадолго оттянуть тот момент, когда хозяином этой клячи станет именно он.

 

Глава семнадцатая

 

На следующее утро их послали в Арстрид — в головокружительную расщелину, где Догон вонзался в камень Черных гор. Приказ был ждать непонятно кого, чтобы сделать с ним непонятно что.

Усвоив основные правила верховой езды во время прогулок на смирных лошадях Расколотой горы, Ранкстрайл и его солдаты смогли не ударить в грязь лицом перед кавалеристами Арньоло. Они скакали в легком тумане, который окутывал Догон и его тростниковые заросли каждое осеннее утро.

Кавалерия отправилась в путь до рассвета и прибыла на место, когда солнце стояло в зените. Ущелье темнело впереди огромной трещиной в скале. У Ранкстрайла все еще была при себе карта Заимодавца — согласно ей ущелье продолжалось длинным каньоном, прорытым рекой, которая, пройдя сквозь горы, головокружительным водопадом отвесно падала на морской берег, где вода скапливалась в солоноватых озерах, постепенно сливавшихся с морем.

Они выстроились в два ряда — легкая кавалерия впереди, кавалерия Арньоло сзади. Арньоло взял слово. Он объяснил, что их задача — закончить работу, начатую Судьей-администратором, который, дабы избавить Мир Людей от всяческих зол, насылаемых эльфами, принял единственно разумное, хоть и болезненное решение — избавить мир от эльфов. Но в Мире Людей нашлись предатели, которые, вместо того чтобы преклонить колени перед великой мудростью Благодетеля, осмелились ставить ему палки в колеса.

— Некая крестьянская пара, грязные оборванцы, подлые трусы и негодяи, не помня о прошлых злодеяниях, не беспокоясь о будущих бедах, продались Последнему Эльфу в обмен на бесчисленные сокровища и подарили ему свободу, честь всего мира и собственную дочь — девчонку-ведьму, как две капли воды похожую на них. Справедливость Судьи-администратора пару лет назад настигла двух презренных, раздавила их, как давят змей, но в порыве милосердия пощадила их дочь. Теперь эта маленькая ничтожная ведьма соединилась с Эльфом и с одним из самых могучих злых существ на земле — драконом, так что враги графства, осмеливавшиеся отрицать, что все зло на земле происходит из-за эльфов, теперь умолкли. Эльф попытался похитить принцессу Далигара и был остановлен лишь безграничным мужеством солдат охраны, которым удалось его ранить. Вот настоящие герои!

— Вся охрана против одного, и даже раненым его упустили — вот так герои! — перевел Лизентрайль вполголоса, так что его мог услышать только стоявший рядом капитан.

— Сейчас Проклятый Эльф, — продолжал Арньоло, — пытается бежать и тащит за собой всех предателей и врагов графства, прикрываясь драконом и девчонкой-ведьмой с ее гнусными волшебными силами. Приказ простой: мы должны уничтожить любого, кто осмелится уклониться от справедливости Судьи. Не забудьте, что Эльф ранен и что брюхо дракона уязвимо там, где чешуя светлее. Они придут с востока и будут пытаться пройти через ущелье, но мы нападем на них раньше — здесь, на равнине, где больше свободы для маневров.

— Здесь, на равнине, можно разбежаться в разные стороны, — снова перевел Лизентрайль. — В ущелье же, если он окажется лицом к лицу с драконом, все эти доспехи послужат ему так же, как форели сковорода.

— План таков: мы стоим двумя рядами, — говорил между тем Арньоло.

— Легкая кавалерия впереди, тяжелая сзади, — предсказал Лизентрайль, опять шепотом, чтобы лишь Ранкстрайл мог его слышать. — Они хотят помочь нам, какие добрые! То есть мы сможем двигаться лишь вперед, потому что они будут у нас за спиной.

— Легкая кавалерия впереди, тяжелая сзади, — продолжал Арньоло, — таким образом, мы сможем помочь вам.

— Эй, капитан, слышал? Я мог бы быть генералом. Сейчас я опять угадаю: дракон — нам, а Эльф — им.

— Когда враги приблизятся, разделим задания: мы займемся Эльфом, опаснейшим волшебным существом, а вы, уж будьте любезны, постарайтесь избавиться хоть от дракона.

Закончив речь, Арньоло замолчал, не утруждая себя даже замечаниями по поводу новой лошади капитана легкой кавалерии.

В его молчании Ранкстрайл снова увидел незаметный, глубоко спрятанный, неощутимый страх, который невозможно было спутать ни с чем другим. Арньоло вызвал наемников не просто из-за личной неприязни, он всунул их между собой и драконом не просто из ненависти.

Ему было страшно.

Ему было ужасно страшно.

 

Осеннее солнце стояло высоко в небе, и монументальная неподвижность тяжелой кавалерии ярко блестела под его лучами. Еще до полудня кавалеристы уже задыхались от жары, с них градом тек пот — многие спешились и искали укрытия позади, в тени липовых деревьев, заточённые, словно устрицы, в свои раскаленные доспехи.

Легкая кавалерия, увидев, что ничего так и не происходит, нарушила неподвижность и тишину. Наемники решили попробовать себя в галопе. Кто-то падал, кто-то едва удерживался, хватаясь за лошадь и пытаясь остановить ее на скаку, кто-то оставался гордо восседать на коне.

Но в целом, несмотря на некоторые неудачи и падения, всадники с каждым часом все увереннее держались в седле. Тренировки на сильных и смирных лошадях Малавенто и этот длинный день ожидания приносили свои плоды. В отличие от капитана, который казался еще мрачнее и задумчивее, чем обычно, весь отряд пребывал в состоянии эйфории.

Они — кавалерия.

Никто из них не верил, что это действительно случится, но невозможно отрицать, что каждый надеялся на это, втайне мечтал, иначе они не откладывали бы с гранитным упорством все заработанные деньги, грош за грошом.

Они всё еще оставались наемниками. Никто не согласился бы выдать за них своих дочерей. Они всё еще были пушечным мясом, но это было несравненно лучше, чем пехота.

Они должны были сразиться с драконом и с воином, на стороне которого были волшебные силы и все коварство мира. Шепот солдат рождал волны страха, которые расходились во все стороны, но почти сразу же успокаивались: с ними был Капитан. Он знал, что делать. Капитан выиграет и эту битву, и они останутся в живых.

Тракрайл, радостный, словно молодой зяблик, скакал взад и вперед вдоль рядов, ни на мгновение не умолкая и не переставая поглаживать клепки своего старого седла, перешедшего к нему из третьих рук, как человек, которому так неслыханно повезло, что он сам еще не верит в свою удачу.

Капитан и Лизентрайль сидели на земле, чтобы дать отдых лошадям. Их лошадей лучше было не переутомлять.

Чтобы не пугать лошадей, Волка привязали куском веревки. Выказав оскорбленным визгом свое возмущение по поводу непривычного положения пленника, зверь вскоре спокойно засопел, положив морду на ногу капитана, и тепло его тела хоть немного уменьшило тревогу Ранкстрайла. Он пытался обдумать все по порядку, но в голове постоянно крутились одни и те же три-четыре мысли, ворочаясь, словно черви в гнилой луковице, толкаясь, запутываясь и в конце концов исчезая так и не обдуманными и бесполезными.

Может, он бы и выиграл сражение против Эльфа и дракона, но только если бы смог определить, что победить их — это правильно.

«Не проклятый, а самый последний и самый могущественный», — сказала Аврора. Но одно не обязательно опровергает другое. Можно запросто быть последним и самым могущественным и одновременно быть проклятым, особенно если ты — самый последний и самый могущественный из проклятого Народа Эльфов. Если он не был бедой, насланной на них богами, то почему же этот эльфийский принц, или с кем там ему придется сразиться, почему тогда он завел себе не собаку, не кошку, не хорька, не попугайчика или, в качестве исключения, даже не волка, как делают все нормальные люди, а дракона? В любом случае, дракона следовало прикончить. Это было одной из немногих ясных мыслей. Так как Ранкстрайл не был уверен в том, что сможет освободить восточные границы от присутствия орков, невежливо было оставлять дракона в центральных землях. И вообще, не могла Аврора за то короткое время, когда они смогли перемолвиться словом, сказать ему что-нибудь понятное и нужное, вместо того чтобы говорить глупости?



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-06-26 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: