— Значит, наш ров нам совсем не подмога?
— В чем-то он нам поможет: они не смогут установить лестницы, — утешил ее Джастрин.
Роби увидела лодки с высоты городских стен. Каждая из них могла вместить двух человек, и их было видимо-невидимо. Было очевидно, что один только ров не мог остановить орков. Нужны были еще какие-то оборонительные меры.
Недалеко от лодок орки установили высокий шест, обмазанный жиром и блестевший в тусклом свете костров.
— А это еще что? — спросила Розальба.
Джастрин на мгновение задумался, не сразу найдя правильный ответ.
— Это для тренировки воинов-акробатов.
Группа орков карабкалась по шесту, словно по столбу с призами на верхушке, который Роби видела однажды на ярмарке.
— Видишь? — спросил Джастрин. — Это и есть воины-акробаты.
— То есть лодки подплывают к городу, и потом орки лезут на стены?
— Ага, пока кто-то из них не сможет опустить подъемный мост. Тогда мы, считай, пропали.
Розальба смотрела на орков, которые взбирались по столбу и спускались с завидной ловкостью, будто в некоем вертикальном танце, бросая вызов скользкой поверхности и весу собственного тела, казалось, вовсе отсутствовавшему. Роби продолжала завороженно смотреть на орков-акробатов, не в силах оторвать от них взгляд, пока Джастрин не обратил ее внимание на катапульты.
За кавалерией и рядами пехотинцев Роби различила бесчисленные катапульты, огромные, черные, наводившие ужас. В них были впряжены ослы, приволокшие их сюда незадолго до захода солнца.
— Это для подъемных мостов. Орки закидают их связками пропитанных смолой и подожженных дров. Не думаю, что они смогут перелететь через городские стены и достать до крыш домов, но подъемные мосты точно сгорят дотла, и между орками и городом останутся лишь решетки. А решетки, если взяться всем вместе, можно и поднять.
|
|
Роби почувствовала, как ее захлестывает волна ужаса и отчаяния. Кроме нее, командовать городом было некому, а она совершенно не представляла, какая стратегия могла бы помочь ей отразить атаку орков. Роби стояла на городской стене и смотрела вниз. Смущенный ее молчанием, Джастрин отошел — видимо, чтобы поискать себе более благодарного и внимательного слушателя.
Единственным разумным планом казалось сдаться без боя. Но, как уже довольно пространно объяснил ей Джастрин, слово «разумный» было не слишком уместным по отношению к осадившим их бандам.
— Тех, кто сдается, они убивают еще более зверскими способами. Те, кто пытался сдаться, жестоко за это поплатились.
— Жестоко поплатились? Но за что? Ведь они всего лишь решили сдаться!
— Поплатились за то, что отняли у орков наслаждение битвой. Думаю, они оскорбляются, когда им не дают драться. Они ведь воины, понимаешь? Они чувствуют себя обманутыми, если никто не сражается с ними. Их это раздражает.
— Раздражает? — переспросила Розальба. Она не была уверена, что правильно все поняла. Джастрин старался использовать понятные слова, как это делал Йорш, но результат оставался сомнительным.
— Да, раздражает, — подтвердил Джастрин.
— Но мне кажется, они раздражаются и тогда, когда с ними воюешь или пытаешься от них убежать!
— Это так, — безутешно согласился с ней Джастрин. — Они вообще ужасно раздражительны.
— А ты не знаешь, существует ли какой-нибудь способ избежать гибели от лап орков?
|
|
— Да, если мы сами друг друга поубиваем. Была такая крепость, где все перебили друг друга, давно, еще до правления эльфийских королей. Когда пришли орки, то нашли всех мертвыми и ничего никому не смогли сделать.
— Они небось дико рассердились, — заметила Розальба, — они ведь такие раздражительные!
— Да уж, — ответил Джастрин без малейшего намека на сарказм, — но делать было нечего.
Наверняка даже самый великий из королей, самый могучий из воинов не нашел бы другого выхода, кроме как перерезать себе горло, после того как перерезал бы горло всем детям, избежав тем самым намного более длительной и мучительной процедуры умерщвления, которой подвергли бы их орки после взятия города.
Мысль о коллективном самоубийстве казалась ей единственно возможной, и Роби долго утешалась ею, пока солнце окончательно не скрылось за горизонтом и на почти свободном от туч небе не засверкали первые звезды.
Потом она отбросила эту идею, ибо та была не чем иным, как трусостью.
Далигар погибнет, но погибнет, сражаясь, удерживая орков и давая возможность остальному, пока еще свободному, миру собраться с силами и отразить нападение. Они подохнут, все, до последнего ребенка, до последней вшивой собаки, последней больной курицы, но подохнут, сражаясь, сражаясь так долго, насколько это возможно.
Ее обожаемая дочка и ребенок, которого Роби носит под сердцем, умрут вместе с ней, и племя эльфов прекратит свое существование, так же как род Ардуина, Владыки света. Они умрут этой ночью, но умрут не трусами. У них нет выбора, жить или умереть, но они могут выбрать, умереть ли им людьми или жалкими мошками, которых кто-то просто прихлопнул рукой жарким летним вечером. Каждая пущенная стрела, каждый убитый, раненый или задержанный сражением орк — это еще один день для Мира Людей, чтобы собраться и контратаковать. И они не просто дадут остальным дополнительное время, они подарят им мужество и веру. Вокруг костров во время привалов, в сражении и просто безлунными ночами, когда вера теряется и быстрая смерть без мучений становится единственным желанием, люди будут рассказывать о Далигаре, который погиб, сражаясь, сопротивляясь врагу, отстаивая улицу за улицей, дом за домом, воина за воином, и тогда мужество вернется к людям и вновь возродится надежда.
|
|
Роби отвела взгляд от орков и направилась вниз по лестнице в Малый тронный зал. Под сердцем шевельнулось дитя, и она на мгновение замерла. Со дня гибели Йорша и до этого момента ребенок ни разу не шевелился. Глаза ее наполнились слезами.
Может, еще не все было потеряно. Может, судьбе было угодно, чтобы этот ребенок все-таки родился.
Джастрин мужественно старался придать смелости, которой не обладал и сам, группе мальчишек и девчонок, сгрудившихся вокруг него: он рассказывал им историю Ардуина и его солдат, которые победили орков, хотя тех было десять на одного, даже нет, двадцать на одного, тридцать, сто пятьдесят… И разгромил их Ардуин в одном-единственном сражении, подобно тому как порыв ветра сдувает сухую шелуху.
Роби перебила Джастрина и спокойным, уверенным голосом приказала детям немедленно подняться и созвать к городскому арсеналу всех, кто только мог стоять на ногах и держать в руках оружие. Королева Далигара, наследница Ардуина, она приказывала раздать все оружие, какое только имелось в городе. Собрать всех. Даже женщин. Даже детей. Худшим, что могло с ними случиться, была участь попасть в лапы к оркам после взятия города. И раз уж они все равно должны были погибнуть, то лучше погибнуть, сражаясь, с оружием в руках. Она приказала также бежать к колодцу и наполнять все имеющиеся бурдюки, кастрюли, кувшины и бочки чистой водой и раздать каждому по фляжке, чтобы хотя бы в первые дни осады жажда не представляла для них серьезной опасности.
— В первые дни, — еще раз спокойно повторила она, подтверждая: Далигар не погибнет завтра на рассвете.
Подростки мгновенно разбежались по всему городу. Пока Роби шла к своим покоям, чтобы попрощаться с Эрброу, и размышляла, что делать дальше, она слышала, как ее приказы передавались из уст в уста, видела, как зажигались факелы, как в городе возрождалось мужество.
Она повторила приказы и четверым воинам, которые, обняв свои копья и положив головы на скрещенные руки, все еще стояли на страже у Малого тронного зала — очевидно, по привычке, учитывая, что охранять там было некого. Воины подняли головы и уставились на нее. Проходя через огромные, обитые железом деревянные двери, Роби краем глаза видела, как они пожимали плечами и медленно направлялись к выходу. По крайней мере, появился кто-то, кто снова давал им приказы. У кого-то был план в голове, кто-то знал, что делать, и брал на себя ответственность что-то решать.
— У нас снова есть командир…
— Но это баба…
— Подумаешь, все же лучше, чем ничего…
— В придачу беременная…
— Лучше, чем ничего…
— Причем беременная от Эльфа. Это она, беженка. Жена Эльфа. А мы взяли ее в командиры…
— Когда на пороге орки, то можно и закрыть один глаз. И потом, если она беременна от Эльфа, в этом даже есть своя польза.
— Польза? Какая это польза? Разве все эльфы не подонки?
— Подонки-то они подонки, это точно, зато могут делать уйму всякой всячины. Может, и она что-то умеет.
— Да какие там подонки! Вы что, не помните ту надпись на стене, которую Судья приказал соскоблить?
— Говорят, это было предсказание. Предсказание самого сира Ардуина, собственной персоной!
— Там говорилось о жене Эльфа. Моя невестка — кузина одного из писцов. Она рассказывала, что наследница Ардуина должна была выйти замуж за последнего эльфа.
— А сам Эльф-то куда подевался?
— Его Судья прикончил — паренек рассказывал.
— Тот, полукалека?
— Ага, тот. Он еще говорил, что этот эльф и был последним: это было у него в самом имени. Знаешь, у них, у эльфов, потому-то и имена такие длинные — они по ним заранее узнают, что им надо делать в жизни.
— Если сир Ардуин, Победитель, взялся писать что-то на стенах, то уж точно не для того, чтобы убить время или дать работу каменотесам.
— Все беременные женщины сами по себе немного волшебницы. Эльфы тоже обладали волшебством. А женщины, беременные от эльфов, — ведьмы, и уж им-то точно волшебства не занимать. Может, ведьма сделает так, что у орков улучшится характер. Или что мы станем сильнее и победим их.
Розальба все еще прислушивалась. Слова «эльф» и «ведьма» ясно слышались в разговоре, но в них не было ни ненависти, ни злости, лишь слабый лучик надежды, может, даже немного веры. Постепенно само по себе слово «ведьма» исчезло, замененное на «королева-ведьма». Голоса понизились до шепота. Надежда возродилась.
В Малом тронном зале никого не было. Роби взяла в руки меч Йорша и медленно, с усилием, вытащила клинок из ножен. Вне всякого сомнения, он предназначался воину более высокого роста, чем она, и уж во всяком случае не беременному: вытаскивая меч обеими руками, она выглядела нелепо и неуклюже.
Наконец она справилась и крепко сжала в ладонях холодный эфес.
Клинок сверкал, отражая пламя факелов. В нем, словно в зеркале, отражалось и лицо Роби, ее горящие черные глаза. Меч был довольно легким, и она без труда могла орудовать им: широкий дол, проходивший по середине клинка, делал его еще легче. Долгие часы, проведенные в морской воде, придали плечам Роби мощь, как у настоящего воина. Даже сейчас, когда ребенок, которого она носила под сердцем, отнимал у нее почти все силы, она была в состоянии держать в руках меч и сражаться.
Вдруг все мысли куда-то исчезли.
Она увидела Короля.
Видение предстало перед ней так ярко, что она вздрогнула. Роби пошатнулась, но удержала меч в руках.
Король занял весь ее разум. Он пристально смотрел на нее с поверхности клинка. Король проник в ее душу. На голове у него была корона с переплетенным плющом, в руках он держал тот же меч, что и Роби, спокойно и уверенно восседая на каменном троне. Плечи его покрывал темный бархатный плащ, расшитый золотом и жемчугом, в тяжелых складках которого свет и тень чередовались друг с другом, словно мерцание лунных лучей в морских волнах.
Это был не скелет, а живой человек, сильный и уверенный в себе, твердым взглядом смотревший на нее из ее же видения. Роби так же прямо взглянула ему в глаза. Она плохо видела в полутьме, окружавшей Короля, но ей показалось, что уши его имели слегка заостренную форму. Полуэльф? Это слово поразило ее пренебрежением, которое в него обычно вкладывали. Роби мысленно попыталась найти другое подходящее название, но не смогла. К черту: пусть будет полуэльф. Это было точное слово, отражавшее сущность таких, как он. Нужно было лишь произносить его с гордостью, а не со стыдом. Полуэльф. Роби смаковала это слово, как каплю меда. Разум эльфа и мужество человека. Полуэльф. Быть непобедимым, как полуэльф, сильным, как полуэльф. Звучало неплохо. Стоило лишь привыкнуть. Ребенок у нее в животе брыкнулся. Король, сидевший на троне с ее мечом в руке, с ее короной на голове, был полуэльфом. Он долго смотрел на нее, и Роби чувствовала, как к ней приливает сила.
Кто он? Ардуин? Кто же, если не он — Владыка света, великий воин, разбивший армию орков и освободивший Далигар вопреки всем предположениям, вопреки любой логике, вопреки здравому смыслу, тому самому здравому смыслу, который советовал каждому опустить руки и заняться другими делами. Значит, Ардуин тоже был полуэльфом.
— Ардуин? — едва слышно прошептала Роби.
Тот кивнул, и сразу же его образ растаял, но не исчез бесследно — он остался где-то в глубине ее сознания как некое смутное воспоминание.
Он не испугался бы орков. Он знал бы, что делать. Он ясно дал ей это понять. Две фразы, больше подходившие предводителю уличных хулиганов, должны были иметь какой-то смысл и сейчас.
Он был Владыкой света. Свет. Свет огня. Огонь дает свет.
Огонь. Их спасением был огонь.
Роби перестала бояться орков. Теперь она знала, что делать.
Она подобрала с трона Судьи бархатный плащ, расшитый золотом и жемчугом, и набросила его себе на плечи. Защелкнула на шее тяжелую золотую застежку. Плащ оказался теплым и легким, словно лебединый пух. Он не помешал бы ей ни скакать верхом, ни сражаться. Когда-то он принадлежал Королю, а ей как раз было нужно что-то, что прикрыло бы ее обноски и придало бы королевского достоинства ее особе.
Она была единственным имевшимся в наличии королем.
От величия ее особы мог зависеть исход какого бы то ни было сражения.
Королевское достоинство. Роби прониклась этим словом: ей предстояло быть королем. Она была королем. Пришлось повторить это несколько раз, чтобы убедить саму себя. Королем может быть только тот, за кого ты согласен умереть.
В трагедиях, которые писал Йорш и которые они ставили на берегу, заполняя долгие летние вечера, всегда была роль воина или короля. Теперь ей предстояло то же самое — сыграть роль короля-воина и в некотором смысле попытаться стать им или хотя бы убедить в том несчастную горсть солдат, которых она сумела собрать. Может, благодаря этому они смогли бы победить. Во всяком случае, погибли бы хоть с каким-то утешением. Роби всего лишь должна была отыскать образ короля в своей памяти и сыграть эту роль. Как на сцене.
На ее неровно обритой голове, все еще испачканной кровью и грязью, сияла королевская корона. Роби посмотрела на свое отражение на поверхности клинка: не слишком достойный короля образ — чересчур отдает оборванкой или беглой преступницей. Тогда она сорвала одну из белых вуалей, окружавших трон, покрыла ею голову и надела поверх корону. Теперь ее лицо казалось загадочным, словно парившим в белом облаке. Снова взгляд Короля слился с ее собственным взглядом, потом Король вновь исчез: пришло время действовать.
Глава третья
Розальба вышла из Малого тронного зала.
В дверях ее покоев стоял на страже комендант королевского дворца; увидев Роби, он поклонился. Эрброу все еще спала и не проснулась, даже когда мать наклонилась над ней, чтобы поцеловать.
Королева-ведьма вернулась на городскую стену, но сначала прошла через подземелье и быстро подсчитала, сколько флаконов с духами, с этой волшебной водой, рождающей огонь, было аккуратно расставлено на полках. Почти две сотни. Где-то в уголках памяти ее Король все еще был рядом с ней. О том, чтобы вложить меч в ножны, не стоило и думать — это было слишком трудно, к тому же очень непросто было потом вытаскивать его. Роби решила держать меч в руках обнаженным. Взгляд ее заскользил по бескрайним полчищам орков. За ее спиной неподвижно стояли каменные короли.
Постепенно собирались солдаты и добровольцы, испуганные, сомневавшиеся, но, несмотря ни на что, с оружием в руках. Все взгляды устремились на нее — высокую, полную достоинства, закутанную в великолепный плащ, напоминавший море в лунном свете. Над ее спокойным строгим лицом сверкала корона, древняя, как сам город.
Далигар находился в смертельной опасности, но у него был король. Корона сверкала в неровном свете одинокого факела, вуаль развевалась на ветру, словно знамя, единственное, которое было у них в эту ночь, и сама ночь могла стать для них последней. Золотая вышивка и жемчуг на плаще переливались и мягко мерцали. Меч излучал свой собственный свет в этой безлунной ночи.
Король был женщиной, и это казалось почти немыслимым, но в древнейшие времена тоже существовали короли-женщины — их называли королевами. Некоторые из них были королевами-ведьмами.
У Далигара была королева-ведьма.
Королева была замужем за эльфом — значит, она была королевой-ведьмой.
Может, еще не все было потеряно.
Роби не любила Далигар. Точнее, она ненавидела его всей душой. Это был город, который безразлично смотрел на казнь ее родителей, город, который при других обстоятельствах праздновал бы сейчас смерть Йорша. Сейчас народ смотрел на нее с таким благоговением, словно она была одним из богов, сошедшим с небес, чтобы купить себе пару фунтов фасоли на их нищенском рынке. Роби отдавала себе отчет, что те же самые люди с таким же благоговением приветствовали бы ее повешение, если бы бегство Судьи-администратора не оставило их город на растерзание оркам.
Из всех мест, за которые она хотела бы сражаться и погибнуть, Далигар был последним. Из всех людей, за которых она хотела бы сражаться и умереть, эти были последними.
«Я сражаюсь тем, что есть», — сказал когда-то Ардуин. Она должна была сражаться плечом к плечу с жителями Далигара, с этими глупыми и ничтожными людьми, которых она ненавидела так же, как и их город.
Роби смотрела с крепостной стены. Последняя горсть облаков исчезла с небосклона, усыпанного несмело мерцавшими звездами. Луны не было, но костры орков ярко освещали холмы и равнину, которые расстилались перед ней огромной картой, усеянной огнями.
Где-то сбоку от Роби стоял Джастрин и разъяснял ей различия между племенами орков, не скупясь на подробности при описании их привычек, традиций и истории.
Так, на северо-западе, футах в сорока от малого подъемного моста через северный рукав Догона, сразу же за рощей плакучих ив, расположилась группа огромных орков с южных равнин. В настоящий момент они были мертвецки пьяны от ячменного пива, смешанного с медом и козьими экскрементами, что считалось у них настоящим лакомством. Мед ускорял опьянение, а козий помет за счет содержавшейся в нем соли усиливал жажду — таким образом, они напивались все больше и больше. Закусывали они сильно размягченным козьим мясом, — откровенно говоря, просто гнилым: присутствие червей повышало для орков гастрономическую изысканность блюда, объяснил Джастрин. Чтобы не остаться без еды и питья, они брали с собой в походы стада небольших коз. Их держали в загонах и кормили сеном, которое оркам приходилось таскать за собой, навьючив на лошадей. Сейчас оно было сложено тюками рядом с изгородью загона.
Взгляд Роби надолго задержался на тюках. Сено, если его поджечь, отлично горит.
На полмили южнее расположились горные орки — поменьше ростом, победнее, погрязнее, если это вообще возможно. Их бивак находился между рекой, которую, увы, нельзя было поджечь, и отмелью, покрытой мелкой галькой, тоже не горевшей. Зато сразу после гальки начиналась высохшая желтая трава, которая загоралась замечательно. Горные орки также утопили разум в гадком пиве и утолили свою жажду крови вином, ее ближайшим заменителем. Пьяные плохо сражаются и плохо соображают во время внезапного пожара. Стоило лишь поджечь сено, а об остальном позаботился бы резкий северный ветер. Орки оказались бы зажатыми между огнем и рекой, и единственным их советчиком было бы пиво, булькавшее у них в животах.
Чем дольше Роби смотрела, тем больше возрождалась в ней надежда, мелькая и танцуя в ее мыслях, словно искра в пламени костра.
На том же берегу реки, немного севернее, засела в тростнике бесчисленная армия орков с южных болот. Их кожаные кирасы были полинявшими и зеленоватыми, а маски и шлемы увешаны мелкими острыми зубами каких-то водных хищников. Неподалеку от лагеря лежали небольшие легкие лодки, сделанные из кожи и прутьев. Именно на них болотные орки собирались переправиться через ров и с рассветом напасть на город. Без лодок нечего было и думать об атаке.
Низкорослые болотные орки были отличными пловцами, говорил Джастрин. Они пользовались легкими доспехами и в случае пожара могли запросто спастись в водах Догона. Но орков было не счесть, а река в этом месте была бурной и глубокой — далеко не всем из них удалось бы спастись. Большая часть оружия потерялась бы в суматохе. Но самое главное — уничтожить лодки: без них у Далигара было больше шансов выстоять.
Прямо перед Роби, на южном берегу, брезгливо держась подальше от отбросов орочьего общества, стояла лагерем кавалерия орков. Она одна наводила больше ужаса, чем все остальные части их армии, вместе взятые. Орки кавалерии не были пьяны и поедали добытое ими на охоте — вероятно, мясо диких кабанов — с заметной умеренностью. Недалеко от них возвышались катапульты — несомненные шедевры военной техники, которые уже завтра должны были поджечь Далигар. Кавалерия стояла на неподходящем, с точки зрения Роби, берегу: ветер дул с севера, и поджечь это место можно было лишь со стороны реки. Кому-то или чему-то пришлось бы спуститься с городских стен к оркам. «Взрыв — это пламя, которое разлетается во все стороны с грохотом, подобным грому», — сказал церемониймейстер. Не так уж и трудно быть полководцем. Нужно лишь иметь подходящее оружие и не забывать просчитывать положение врага относительно ветра. Под ней в темноте развевались знамена города. Только сейчас Роби заметила, какими они были легкими и длинными.
Командир стражников подошел к ней с докладом об имевшихся в их распоряжении силах. В городе осталось лишь несколько вооруженных солдат: человек пятьдесят пехотинцев и полдюжины всадников. Они принадлежали к новой, скороспелой аристократии, которую не пригласили сопровождать Судью в его последнем походе по одной простой причине: от них всего-навсего желали избавиться. Так что, считая Энстриила, в городе было семь лошадей.
Розальба отдала приказ сколотить небольшие плоты и нагрузить их склянками с духами, по дюжине на каждый, чтобы поджечь биваки орков на южном берегу Догона. Одновременно она раздала оставшиеся флаконы с духами всем шестерым всадникам; седьмой была она сама. У каждого из них должно было быть около десятка склянок, факел и длинное знамя, пропитанное воспламеняющейся жидкостью. План был прост: устроить вылазку через малый подъемный мост и с помощью духов, знамен, факелов и ветра поджечь все, до чего они могли добраться, но самое главное — лодки орков. Потом они должны были уничтожить деревянный мост, чтобы прекратить сообщение между двумя берегами Догона — вернее, между находившимися на них отрядами орков, отрезав их друг от друга. Тем временем нагруженные склянками с духами и подожженные плоты должны были достичь противоположного берега, подгоняемые ветром к зарослям тростника, и, если повезет, зажечь их. На плоты решили погрузить пропитанные духами вязанки дров и в центре поместить полные флаконы, сняв с них затычки из сургуча.
Роби объяснила, что у них нет другого выбора. Атаковать нужно этой ночью.
Завтра город падет. Они не смогут противостоять катапультам.
Они не смогут остановить десятки лодок. Не смогут задержать орков, когда те начнут взбираться на городские стены.
Завтра город падет, если они не атакуют этой ночью. Они могут выжить. Они выживут, если ее план удастся.
Они победят — ради Далигара. Ради детей, которые заснули этой ночью с мыслью, что завтра у них будет новый день.
Они победят, сражаясь вместо тех, кто бросил город, как старую тряпку. Они победят. Город выстоит и будет жить. И они будут жить вместе с ним.
Все лица были обращены в ее сторону: не только всадники, но и остальные горожане, стражники и даже церемониймейстер не отрывали от нее взгляда. Роби поняла, что нужно продолжать говорить. Сначала она повторила все, что говорили победоносные воины в их спектаклях на берегу моря. Что в грядущие времена всякий раз, как какая-нибудь земля будет окружена армией неслыханной силы и невиданного зверства, люди будут вспоминать о них, собравшись вокруг костров, и мужество будет вновь возрождаться от рассказов о защитниках Далигара, мчавшихся сквозь эту ветреную ночь.
Они победят.
Пусть каждый помнит, что вера с ними. Или в них? Нет, лучше, что вера с ними. Пусть не слишком ясно, зато хорошо звучит. Уж если на их стороне вообще никого нет, то пусть хоть вера примкнет к их рядам. Розальба задумалась, стоит ли пояснять, в кого или во что должна быть эта вера, но решила, что, о чем бы она ни говорила, лучше не вдаваться в подробности и не останавливаться на каких-то, быть может, спорных деталях.
Потом она перестала повторять заученные наизусть фразы и сама нашла нужные слова. Когда на них нахлынет страх, а он обязательно нахлынет, пусть каждый вспомнит лица дорогих ему людей, тех, за кого он сражается.
Сама Роби ни на мгновение не переставала думать о своей дочери.
Задолго до рассвета они уже были готовы. Перед тем как сесть на коня, Роби захотелось еще раз пойти поцеловать Эрброу. Это мог быть последний поцелуй. Она долго размышляла, но потом все же отказалась от этой идеи. Слишком велик был риск, что она потеряет мужество. Она вновь повторила себе, что ее дети будут жить. И она, и Эрброу переживут эту кошмарную ночь, и у них еще будет достаточно времени на объятия — вся жизнь.
Роби задалась вопросом, не повредит ли ей сейчас скачка галопом, и осознала, что у нее под сердцем был не кто иной, как ребенок Йорша. Словно последний из эльфов все еще был рядом с ней. Она — наследница Ардуина, во чреве которой был наследник эльфов, — она не могла не победить. «Я сражаюсь, чтобы побеждать» — так вот что значили эти слова! Кто уверен в победе, тот сражается без страха, а кто сражается без страха, непременно побеждает. Видение, четкое и ясное, снова возникло у нее перед глазами. Король улыбнулся ей.
Роби вскочила на коня, и из груди ее вырвался яростный крик:
— Я сражаюсь тем, что есть, и только для того, чтобы побеждать!
Омраченные лица ее убогой армии просветлели.
Никто не рассмеялся.
Роби попыталась вспомнить, что еще говорили древние королевы из придуманных Йоршем пьес и что могло бы звучать получше, чем: «Я сражаюсь тем, что есть, и только для того, чтобы побеждать».
— Я не более чем хрупкая женщина… — с трудом вспомнила она; никогда это не звучало так правдиво, как теперь. — Но у меня… но я… — Черт побери, что же там было Дальше? — Но у меня желудок короля…
Нет, все-таки не желудок. Что же они говорили? Она не слишком разбиралась в том, что касалось внутренностей, это Йорш был экспертом в анатомии, как, впрочем, и во всем остальном. Что же это был за орган, в котором, по мнению менестрелей, находилось мужество?
Ее слова понравились людям, хоть были и не совсем подходящими. Королева осмеливалась шутить. Это поразило всех, словно внезапный звук рога, и воодушевило даже лучше, чем девиз Ардуина.
— Я не более чем хрупкая женщина, но у меня легкие короля… — сделала она еще одну попытку.
— Да-а-а-а-а! — заорала толпа.
Это тоже было не то, но звучало отлично. Если для нее внутренности не слишком отличались друг от друга, то народ Далигара, видимо, совсем в них не разбирался.
— Я не более чем хрупкая женщина, но у меня печень короля.
Это было уже ближе. Толпа заревела с силой урагана. Вот оно, нужное слово. Хотя нет, ей пришло в голову еще кое-что.
— Я не более чем хрупкая женщина, но у меня сердце короля! — заорала Розальба, королева Далигара. — В моей груди бьется сердце Ардуина! Я одержу победу! Ради моих детей, ради вас! Мы победим!
И слова ее перестали быть просто словами. Они стали реальностью. Страх исчез. Вокруг бурлили возгласы толпы, наполняя Роби силой. В ней билось сердце Ардуина. Как и он, Розальба одержит победу.
В это мгновение, вероятно разбуженный голодом, Ангкеель вылетел из окна королевских покоев, где спала Эрброу. Он величественно опустился Роби на плечо; его появление было встречено всеобщими радостными криками. Королева-ведьма, наследница Ардуина, вооруженная эльфийским мечом, с орлом на плече и с короной, сиявшей в темноте собственным светом, — по крайней мере, все символы были на их стороне. Может, и вера тоже, что бы это ни значило. Они сражались, чтобы победить.
Горящие плоты были спущены на воду, и одновременно опустился малый подъемный мост. В отличие от южного моста, огромного, опускавшегося медленно и со скрипом, этот был небольшим, бесшумным и легким в управлении. В придачу он находился в тени и не был освещен ни факелами на городских стенах, ни огнями биваков.
Орки заметили всадников лишь тогда, когда те пересекали подъемный мост. У стражников было достаточно времени, чтобы поднять его обратно задолго до того, как первый из орков смог бы приблизиться и коснуться его ногой. Розальба услышала, как мост захлопнулся за ее спиной, и с ужасом осознала, что оказалась среди врагов, в ловушке. Перед ее глазами снова возник Король и улыбнулся. Она успокоилась. Все должно было получиться. Она сражалась, чтобы побеждать.