С течением времени невероятность того, что город все еще был жив, притуплялась, к этому привыкли, стала сильнее ощущаться нехватка еды, и самое главное — хотя блокада и была прорвана, осада продолжалась. Расположившись перед южными воротами города, орки ели, спали, охотились, строили лодки и чинили катапульты, украшая их балки и столбы своими сложными геометрическими узорами. Они устраивали парады и турниры, и жители города не раз ловили себя на том, что как зачарованные подглядывали через щели и бойницы за их безукоризненными маневрами, похожими на какой-то странный танец, в котором тела солдат сливались воедино с их оружием и телами их лошадей. Лошадей же у орков постепенно становилось все больше: разбежавшиеся по окрестным лесам после ночной вылазки Роби, они возвращались обратно, и вражеская кавалерия становилась все сплоченнее.
Провизии у врага хватило бы еще надолго, учитывая разграбленные орками фермы и угнанные ими стада. Мычание коров, блеяние овец, громкое гоготание гусей и кудахтанье кур доносились из их биваков, заставляя горожан с тоской вспоминать те времена, когда город был окружен не орками, а лишь нищетой и на его улицах можно было встретить хоть какую-нибудь тощую курицу.
Не оставляя у осажденных никаких сомнений, вражеская армия всем своим видом показывала, что медленное и ленивое течение времени нисколько ей не мешает. Сколько времени понадобится для взятия города, столько орки и будут торчать под его стенами.
Ранкстрайл встретил Росу. Он и его солдаты расположились в старых конюшнях, где держали их лошадей, пока наемники находились в заключении. Роса занималась здесь уборкой. Не только Ранкстрайл обрадовался, увидев ее: Волк ознаменовал встречу радостными прыжками и счастливым поскуливанием. Роса рассказала капитану, что за время их заключения в темницах Судьи-администратора Волк стал отцом: она посадила его тогда в одну клетку с далигарской волчицей. За мощным дубом, куда Роса провела Ранкстрайла, обнаружилась старая железная решетка, закрывавшая что-то вроде норы. Внутри капитан разглядел волчицу и хорошенького светло-коричневого волчонка.
Ранкстрайл расхохотался при виде того, как радостно скулил его Волк. Это показалось ему хорошим предзнаменованием. Дама Народа Гномов посоветовала ему быть осторожным с матерью: дикая волчица никогда не была приручена или выдрессирована и проявляла к людям открытое недружелюбие, если не откровенную злобу. Капитан ответил, что не забудет ее совет. А веселый и игривый щенок подбежал к решетке и принялся лизать ему руки.
Каждое утро капитан и его солдаты выходили из северных ворот, и орки осыпали их с противоположного берега тучами стрел. Для защиты наемникам были выданы тяжелые щиты далигарской армии, обнаруженные на оружейном складе города. Всадники рассредотачивались в каштановых лесах и зарослях тростника, возвращаясь оттуда когда с зайцем, когда с перепелкой, а когда и с целым кабаном. Эти прогулки были далеко не безопасными: с первых дней они то и дело натыкались на небольшие банды орков, переправлявшиеся через реку на своих заново отстроенных лодках. Из-за этих банд не стоило даже мечтать о побеге, хоть горожане и шептались о нем постоянно, готовились к нему, но потом вновь отказывались от этой мысли. Ни небольшими группами, ни все вместе они не могли покинуть Далигар, ставший для них одновременно убежищем и ловушкой, и скрыться в Алиле или в Северных горах. Они были вынуждены оставаться в городе: их было слишком много, чтобы бежать, и слишком мало, чтобы сражаться.
Постоянно балансируя на грани голода, Ранкстрайл все же умудрялся прокормить охотой свою свору солдат, чтобы их присутствие не уменьшало и без того скудные запасы горожан. Кроме того, патрулируя берега реки, наемники могли одновременно пасти своих лошадей, учитывая, что в городе совсем не осталось сена. Волк при этом бегал на свободе, не пугая жителей Далигара. Наконец, во время подобных вылазок рожи его солдат, вызывавшие у горожан некоторую тревогу, оказывались вдалеке от площадей, где женщины выращивали свои чахлые баклажаны, а ребятишки играли в пятнашки, выложив разноцветными камешками на булыжной мостовой «дом орка», из которого нужно было спастись.
Наемники были родом из разных земель, но обладали одинаково горячим нравом. После встречи с Последним Эльфом Ранкстрайл изменил свое обращение с ними.
Эльф не соврал.
Не соврал и не преувеличил.
Ранкстрайл начал обращаться к своим солдатам по-другому, и они изменились. В этом мире громких голосов, крепких слов, оскорблений и ругательств, ставших привычными от постоянного повторения, богатство речи капитана и его проявление уважения к солдатам, словно те были принцами или королями, стало приятным новшеством, окутывавшим их, будто волшебная музыка. Ссор стало меньше. Замечания, которые каждый солдат любил отпускать в адрес матерей остальных, обливая грязью их появление на свет (причем той же грязью, которой кто-то облил до того его собственное рождение), смягчились, стали не такими мрачными, не такими яростными. Между наемниками все еще сохранилась привычка непрерывно обзывать друг друга самыми невероятными и замысловатыми выражениями, но теперь в них слышались почти веселые нотки.
Чтобы наемники понимали написанные им приказы, хотя и не только для этого, капитан заполнял остававшееся от патрулей время тем, что учил своих солдат читать. Он уже занимался этим в годы своей службы на Высокой скале, но те солдаты, что были тогда с ним, за исключением Лизентрайля, Тракрайла и Нирдли, остались сейчас в Вариле.
Заодно он научил солдат писать свои имена. Огромные руки брались за отточенные кинжалы, способные одним ударом распороть живот буйвола, и вырезали кособокие буквы на камнях или стволах деревьев. Капитан заметил, что день за днем солдаты возвращались туда, где написали свое имя, чтобы прочесть его, словно это был некий след их пребывания в этом мире. По вечерам, собираясь вокруг костров, на которых жарилась их охотничья добыча, солдаты начали рассказывать о своей жизни. Такое случилось впервые. Капитан не совсем понимал, произошло ли это из-за близости неминуемой смерти или из-за того, что, оставив свой след в мире, им было легче оставить и собственное прошлое. Это были жестокие истории, и рассказчики казались не слишком тронутыми собственной судьбой, разве что в самом начале рассказа, когда речь шла о матери, оставшейся одной, без мужа, где-то на границах Изведанных земель.
Столкновения между солдатами Ранкстрайла и орками увеличивали количество голов как на кольях Далигара, так и во вражеском лагере. Всякий раз, когда кто-то из наемников погибал и голова его оказывалась на пиках орков прямо перед южными воротами Далигара, капитан взял за привычку находить место, где погибший вырезал свое имя, и проводить по буквам рукой, так, для памяти. Остальные солдаты тоже стали следовать этой традиции. Кто-то из них добавлял какой-нибудь орнамент и несколько слов, что-то вроде: «Хороший был мужик» или «Жаль, что тебя убили», и эти надписи оставались на дереве или камне рядом с именем.
К счастью, орки не могли перевозить на своих ореховых скорлупках лошадей, что давало людям значительное преимущество.
Но и в самом городе не обошлось без потерь. Орки построили полдюжины огромных арбалетов. Передвигать их нужно было как минимум вдвоем, прицелиться было невозможно, зато можно было усыпать стрелами и дротиками городские стены, где стояли часовые с приказом почаще выглядывать из укрытий, дабы защитить город от нового возможного нападения воинов-акробатов. Караульная служба перестала быть безопасным и безболезненным занятием, как это было раньше. Тучи стрел даже перелетали через стены города и неожиданно падали с неба куда попало. Горожане старались как можно реже выходить на улицу и передвигаться под прикрытием портиков или под защитой самодельных щитов, но жертвы все равно были.
Во внутренних дворах Аврора учила стрелять из лука всех, кто был в состоянии натянуть тетиву. Иногда кто-то даже попадал в большие соломенные мишени. Когда Аврора не пропадала во дворах со своим луком, она собирала женщин и убеждала их устроить во дворце общую лечебницу, где помогали бы раненым, не имевшим семьи, в том числе и солдатам Ранкстрайла. Мысль о том, что женщины должны были не только приближаться к наемникам, но и дотрагиваться до них, вначале была признана совершенно неприличной, но постепенно с ней свыклись. Меньше всего лечебницей были довольны господа Народа Гномов, которые предпочли бы, чтобы их оставили в покое и лечили грязными бинтами и жеваными травами — как Тракрайл, который не собирался ни мыть их, ни разлучать с их лошадьми. Когда Аркри, господин Народа Гномов, самый старый из наемников, был легко ранен в живот, его доставили к принцессе Далигара, и та попыталась было уложить его в кровать и продержать хоть день без привычного ему черствого хлеба с луком. Но гном сбежал и спрятался в конюшне, где и скрывался ото всех несколько дней, пока Роса не нашла его и не решила сама заняться его раной.
По истечении первых двух лун ликование совсем исчезло и радость угасла.
Понемногу, день за днем, город становился все молчаливее. Тишина наступила с исчезновением голубиного воркования, доносившегося обычно из множества городских голубятен: птицы закончились, а с ними и последняя остававшаяся у горожан картошка. Свист дроздов и чириканье воробьев умолкли раньше, чем куриное кудахтанье: кур оставили напоследок ради яиц. Когда стихло мяуканье котов, взгляды людей затуманились потерей радости, когда умолк лай собак, их глаза омрачились утратой доверия. Из всех звуков в Далигаре осталось лишь ржание лошадей да крики чаек, круживших под облаками выше ветра и не доступных никаким стрелам, дротикам или снарядам пращи.
Страшный голод и беспросветное отчаяние поглотили Далигар, окутали его, словно туманом, от подвалов, где давно уже не было крыс, до чердаков и крыш, откуда исчезли гнезда ласточек.
Лето взорвалось невыносимой жарой, прогнавшей с небосклона даже самые маленькие облачка. Воды больше не хватало.
Последним исчезнувшим из Далигара звуком был детский смех. Когда город оказался на пороге смерти, исчез и плач детей. Умолкли цикады, зажаренные на углях, и остался лишь бой барабанов в ночи: орки били в них, не переставая, до самого утра, напоминая осажденным, что для них оно могло и не наступить.
От отчаяния и голода среди горожан стала распространяться глухая ненависть к солдатам капитана, которые обедали куропатками и фазанами, пойманными в зарослях тростника, пили воду из чистых ручьев и скакали верхом на лошадях, каждая из которых представляла собой сотни фунтов хорошего мяса, свежего и без червей.
Однажды утром, когда уже стояла невыносимая жара, хотя солнце только что взошло, Роса сообщила Ранкстрайлу, что, опасаясь царящего в городе упадка духа и сохраняя память об Ардуине, она увела далигарскую волчицу в надежное место, подальше от голодных взглядов горожан, но вот волчонку грозила горькая участь оказаться в одной кастрюле с последними остававшимися в городе луковицами.
Из уважения к новой роли — роли отца — своего старого боевого товарища, не раз спасавшего ему жизнь, Ранкстрайл пообещал, что позаботится о звере.
День выдался особенно знойным. Вода в тростниковых зарослях стояла неподвижно, над ней висели тучи комаров. Орки напали на отряд еще до полудня. Их было непривычно много — опытных воинов, причем, как ни странно, верхом на лошадях.
— Эй, капитан, — проорал ему Лизентрайль, когда они искали подходящее для контратаки место, — эти гады, кроме своих катапульт, небось выстроили и новый мост! Лошади на их лодочках не поместились бы.
— Ага, — добавил кто-то, — мост где-то к югу от города, в камыше, где не видно.
— Капитан, — предупредил его один из гномов, — у них пленные.
— Да, я видел их форму: это тяжелая кавалерия Далигара. Орки привязали их к своим лошадям.
— А чего они их еще не прикончили?
— Ждут ночи.
— Капитан, если мы не освободим пленных, то лучше уж нам самим их прикончить. Если мы не вытащим их оттуда до наступления ночи, им лучше умереть сейчас.
— Тогда попытаемся освободить их, Нирдли: мне не очень нравится убивать своих, хотя эти кавалеристы могут и обидеться, если мы назовем их своими. Лизентрайль, давай обходи орков сзади, через камыши. Бери с собой господ Народа Гномов, всех, кроме Нирдли. Тракрайл, ты — лучший стрелок, жди здесь с остальными. Нирдли, за мной, мы их отвлечем.
— Как же мы отвлечем их, капитан?
— Будем шумно смываться от них. Только не слишком громко — а то будет казаться, что мы специально стараемся. Они бросятся за нами и оставят пленных с несколькими охранниками, о которых позаботится Лизентрайль. Когда орки окажутся на поляне, на них посыпятся стрелы Тракрайла и остальных. Есть еще вопросы?
— Да, капитан! Если мы захватим лошадей орков, можно нам будет съесть их? — поинтересовался Нирдли. — Хотелось бы хоть разок набить живот перед тем, как подохнуть.
Впервые за последнее время Ранкстрайл понес значительные потери в сражении с орками. Но ему удалось освободить полдюжины воинов регулярной армии Далигара, которых орки взяли в плен и таскали за собой привязанными к лошадям. Как рассказали бедолаги, они входили в число солдат, пытавшихся вернуться из Алила, Города-Сокола, обратно в Далигар, где остались их семьи. Слух о том, что королева-ведьма, наследница Ардуина, сражается за Далигар и что город еще не взят, дошел и до Северных гор.
По возвращении, в тот же день, капитан решил просить об аудиенции у королевы. Он оставил Волка на Лизентрайля и отправился во дворец.
В одной из подворотен Ранкстрайл увидел мать, тащившую за собой сопротивлявшегося сына. Мальчишка и в самом деле был невыносим: он бросался на землю, плевал в мать и даже пытался дать ей пинка. Та крепко держала его за одежду и не заметила появления наемников.
— Знаешь, что бывает с непослушными детьми? Если не прекратишь, — прошипела она, — я тотчас же позову капитана наемников, и он съест тебя живьем.
— Эй, народ Далигара! — вмешался Лизентрайль с возмущением и сарказмом. — Перед вашими воротами — сотни отборных орков, а вы все еще рассказываете глупости своим детям, когда не можете сами с ними справиться…
Капитан просто пожал плечами. Мать с сыном умолкли и моментально убрались прочь с его дороги.
Недалеко от конюшен его остановила Роса. Ее седые волосы, выбившиеся из-под чепца, казалось, сверкали в последних лучах солнца. Старушка держала на руках волчонка, чуть не угодившего в чью-то кастрюлю, и была далеко не уверена, что успеет прийти к нему на помощь в следующий раз. Не зная, что с ним делать, капитан взял волчонка с собой. Подойдя ко дворцу Судьи, называвшемуся теперь королевским дворцом, он прошел мимо стражи, охранявшей главный вход, и свернул к неприметной двери, выходившей на боковую улочку. Капитан оказался в том же саду, где десять лет назад впервые встретил Аврору. Глицинии отцветали, и жара почти осушила небольшой пруд, в последней грязи которого еще бились в предсмертной агонии несколько лягушек, дожидаясь, когда кухарка положит конец их мучениям. Роскошные серебряные качели лениво болтались над разросшимися сорняками. Ранкстрайл привязал волчонка к стволу одной из глициний, и тот, совершенно обессиленный, мгновенно уснул.
Капитан вышел из тени и пересек сад, освещенный последними лучами заходящего солнца. Лишь тогда Ранкстрайл заметил, что был в саду не один. Недалеко от пруда на земле сидела дочка королевы-ведьмы, одетая в красное платье, испачканное грязью, и белый кружевной чепчик. Последний, похоже, мешал девочке: она все время пыталась отодвинуть ленты с шеи своей маленькой ручкой. Ранкстрайл подумал, что это стало похоже на правило: в этом саду постоянно должна была находиться какая-нибудь маленькая принцесса Далигара, одетая в красное и с чем-то очень неудобным на голове.
Капитан обрадовался, увидев, что девочку переодели, но не стал тешить себя иллюзиями. Орки по-прежнему знали, что у королевы Далигара есть слабое место, и были далеко не такими идиотами, какими описывали их старинные легенды. Над девочкой посапывал на ветке дуба орленок, что несколько успокоило капитана: одним телохранителем больше.
Малышка сидела на земле с куклой и деревянной лодочкой в руках. Когда их глаза встретились, капитан улыбнулся ей, и девочка покраснела до ушей. Ее голубые глаза сияли, как звезды.
Капитан пришел в волнение: он стоял перед дочкой Последнего Эльфа, в ее венах текла кровь единственного командира, приказам которого он был готов подчиняться, за которым последовал бы куда угодно, хоть на небо, хоть в преисподнюю.
— У тебя такие же глаза, как у твоего отца, — шепотом выпалил он и немедленно проклял сам себя.
Из всех слов, с которыми он мог обратиться к девочке, которую заставили смотреть, как умирал ее отец, Ранкстрайл выбрал самые идиотские. Из глаз девочки покатилась слеза, потом еще одна и еще. Слезы слились друг с другом и превратились в безутешный плач. Капитан проклял себя дважды: можно подумать, у него и без того было недостаточно грехов, самым тяжким из которых было то, что он не смог защитить Йорша, — так теперь он еще и довел до слез его дочку! В неуклюжей попытке успокоить ее капитан взял девочку на руки и крепко прижал к себе. Плач и не думал прекращаться, наоборот, перешел в рыдания.
Даже мысль о том, что королева-ведьма, застав его рядом с дочерью, прикажет живьем содрать с него шкуру, не ужасала капитана настолько, насколько отчаяние девочки и чувство вины за то, что он вызвал ее слезы. Проснулся орленок и спустился на нижнюю ветку каштана, чтобы быть поближе к малышке. Его клюв находился как раз на уровне глаз капитана, и тот понадеялся, что хищная птица не заставит его дорого поплатиться за эти отчаянные рыдания. Всхлипывания усиливались, и среди неразборчивых слогов в них слышались слова «мой папа».
— Мне тоже его не хватает, знаешь? — прошептал Ранкстрайл. — Я видел его один-единственный раз, но каждый миг чувствую, как мне его не хватает. Если бы он был здесь, война давно закончилась бы победой. Он оставил тебя, чтобы спасти мой город, знаешь? Без него все погибли бы, в том числе и дети. Все превратилось бы в прах и пепел. Он оставил тебя, чтобы спасти нас. И хоть я видел его всего один раз, он успел рассказать мне о тебе, о том, как он любил тебя… Он называл тебя «моя обожаемая девочка»…
Капитан надеялся, что его тихий голос успокоит девочку. Но он не рассчитал, насколько ему самому будет больно говорить о Йорше. Ранкстрайл поклялся, что его меч будет принадлежать лишь Эльфу, а потом оставил того умирать в одиночестве. Благодаря Йоршу мир был бы спасен, но по вине Ранкстрайла их единственное спасение было без помех уничтожено Судьей. Молодой капитан обнял девочку и, к своему великому стыду, сам не смог сдержать слез. Малышка заметила это и зарыдала еще сильнее. Ранкстрайл желал провалиться сквозь землю: он не только не смог успокоить девочку, но и усугубил ее мучения. Капитан не знал, что делать, и продолжал держать ее на руках, проклиная себя в душе.
Время шло, день подходил к концу. Солнце постепенно садилось за Черные горы, и рыдания девочки постепенно затихали, но плакать она так и не переставала. Малышка продолжала всхлипывать, обняв капитана за шею и уткнувшись лицом в его воротник, насквозь пропитавшийся ее соплями и слезами. Ранкстрайл подумал, что ему, видно, на роду написано утешать маленьких принцесс Далигара, одетых в красное и сморкавшихся в его одежду. Его переполнила нежность к девочке. Капитан отдал бы все, что у него было, чтобы утешить ее, но он обладал лишь своей старой клячей, украденным у какого-то орка мечом и разваливавшейся на части кирасой, которую ему все чаще приходилось латать.
Он осмелился погладить ее по волосам: его сестру и брата это успокаивало. Но огромные грубые руки застряли в кружевах чепчика и сорвали его с головы малышки. Черные кудри рассыпались по ее плечикам. Капитан был готов на все, лишь бы все снова было, как раньше: кудри внутри чепчика, слезы внутри девочки. Но она вдруг сама с яростью сдернула с себя ненавистный чепчик и бросила его на землю. Потом схватила руками подол своего красного платья и попыталась разорвать его.
— Нет! Дуной! — крикнула она, потом снова обхватила руками его шею и ударилась в слезы.
— Да, дурной, мне тоже совсем не нравится этот цвет, — поддержал ее капитан. — Разве это цвет для девочки? Он напоминает кро…
К счастью, он успел вовремя прикусить язык.
Ранкстрайл вырастил Вспышку и Борстрила — он знал, насколько ужасными могут быть для ребенка мелочи, которым взрослые не придают никакого значения. Должно быть, маленькой принцессе Далигара, видевшей, как умер ее отец, было невыносимо ходить в платье, которое в ее представлении было окрашено кровью.
Во всхлипываниях девочки теперь можно было различить слова «папа» и «дома».
Капитан вновь заговорил с ней: он долго рассказывал, как Йорш спас Мир Людей, потом так же долго объяснял, почему она не могла вновь надеть свой голубой передник. У нее отобрали его потому, что носить его стало слишком опасно, а вовсе не потому, что не любили ее или хотели наказать, заставив носить платье такого плохого цвета. Но ведь оно все же не было выкрашено кро… Короче, это платье было красным от одной раковины — он точно знал это, ему рассказывала об этом его мать. И все ткани красного цвета были такими дорогими, потому что краску для них получали из одной редкой морской раковины… Она ведь тоже родилась на берегу моря, правда? Ее дом был на берегу моря, и ее не пускали домой не потому, что не любили или хотели сделать ей что-то плохое, нет… Просто на дороге сейчас были орки.
Постепенно плач утих. Наступил вечер. Наконец-то девочка подняла глаза на капитана, и тот вытер их своим рукавом. Он не знал, что делать дальше: она была слишком мала, чтобы и ее тоже учить стрелять из лука.
— Хочешь собачку? — спросил он наконец. — Хорошенькую собачку, чтобы играть вместе с ней, хочешь? Так ты больше не будешь одна. А если придет орк и захочет тебя обидеть, собачка его укусит.
Девочка внимательно посмотрела на него. Искра интереса мелькнула в ее глазах, словно одинокий светлячок, затерявшийся в отчаянии ночи.
— Ивой? — нахмурив лоб, спросила она вполголоса.
Капитан задумался, что, черт возьми, могло значить это «ивой», но ему ничего не пришло в голову.
Покачав головой, он объяснил девочке, что не понял ее. Тогда малышка указала сначала на себя, потом на деревянную куклу и опять на себя.
— Ивой? — повторила она.
— Живой, конечно, настоящий живой щенок, не деревянная игрушка.
— Гав? — еще раз неуверенно переспросила девочка.
— Нет, он не лает, он воет. Но он все равно хороший, знаешь, даже лучше, чем собака. Щенки, которые воют, лучше щенков, которые гавкают: они не мешают тебе спать по ночам, ну, разве что иногда, в полнолуние. И если придет орк, щенки, которые воют, кусают больнее, чем те, которые гавкают. У меня тоже есть один, знаешь, мой — он папа этого. А этого я принес специально для тебя, — схитрил капитан.
С девочкой на руках он пересек сад и оказался в тени глициний. Волчонок проснулся и, наклонив голову, посмотрел на девочку. Та посмотрела на щенка. Капитан опустился на одно колено — малышка нагнулась, волчонок положил передние лапы на подол ее платья, и два маленьких носа встретились. Девочка прикрыла руками рот, когда на лице ее показалась первая неуверенная улыбка. Ранкстрайл понял, что это было началом ее утешения.
Глава девятая
Пристроившись на каменном троне, ибо Галерея королей была самым высоким местом в Далигаре, откуда можно было охватить взглядом всю южную часть равнины, королева-ведьма не отводила глаз от видневшихся на горизонте вершин холмов Новой Луны.
Капитан доложил ей, что орки восстановили мост и кольцо осады вновь сомкнулось. Город опять находился на грани гибели: они должны были принять какое-то решение и начать действовать этой же ночью. Первым вариантом было атаковать незамедлительно, до того, как северный берег окончательно перейдет в руки врага. День за днем орки собирали по одной своих разбежавшихся лошадей, и примерно треть их кавалерии уже была восстановлена. Если бы в Далигаре было человек на сто больше пехотинцев и хотя бы на тридцать — всадников, то можно было бы сделать вылазку и напасть на центральный лагерь орков, чтобы украсть у них овец, коров и запас чистой воды, которую те набирали выше по течению Догона. Вода хранилась в огромных бочках, привязанных к телегам как раз для того, чтобы их легче было перевозить их с места на место.
— Я думаю, они специально ставят бочки с водой там, где нам их лучше видно, и так же располагают загоны с овцами. Чтобы еще больше обострить наш голод и нашу жажду. Было бы здорово, если бы нам удалось украсть у них и воду, и скот. Это позволило бы городу протянуть еще одну или две луны.
— Но у нас нет ни всадников, ни пехоты, — возразила Розальба. — Другой вариант?
— Съесть лошадей и надеяться, что мы умрем от жажды раньше, чем придут орки. Или мы атакуем сейчас, госпожа, или мы не атакуем никогда. Если они захватят весь северный берег, мы не сможем больше сделать ни одной вылазки. У лошадей не будет травы и сена, у людей — охоты. Лошади подохнут с голоду, так что лучше съесть их до того, как они слишком отощают. Или же мы атакуем сейчас, моя госпожа, с теми силами, что у нас есть. Правда, с такими силами возможность победы практически сводится к нулю, нас просто перебьют, и тогда город останется без защиты.
— Да, тогда уж лучше съесть лошадей: хоть набьем себе животы перед тем, как подохнуть, ведь помирать лучше сытыми и довольными. Я никогда не ела конину, но думаю, что она наверняка вкуснее, чем засахаренные кузнечики, которыми мы сейчас питаемся.
— Мне это также неизвестно, — резкий голос церемониймейстера донесся с другого конца зала, где он стоял в тени, по обыкновению чванливо выпятив грудь. — Мы никогда прежде не ели при дворе ни лошадей, ни кузнечиков.
Раздражительная обычно королева на этот раз не удостоила его даже взглядом, что говорило о том, что она была совершенно без сил.
Капитан долго молчал, потом попрощался. Перед тем как покинуть зал, он обернулся к королеве-ведьме.
— Я взял на себя смелость подарить вашей дочери волчонка, — неуверенно проговорил он. — Это может пригодиться ей, если нас атакуют…
— Хорошая идея, — неожиданно прервала его правительница. — Не думаю, что в случае атаки орков он сможет защитить ее, но это хорошее средство от одиночества. Мы можем назвать его Фидо, — задумчиво, почти с улыбкой на устах, добавила она. — Так звали собаку, которая была у меня когда-то, в детстве.
— Да уж, подходящее имя для волка, — с сарказмом заметил церемониймейстер. — Что и говорить, все пособия по воспитанию благородных девиц рекомендуют волка и орла в качестве товарищей по играм… Были времена, — с тяжелым вздохом добавил он, — когда мы были уверены, что нам никогда не придется стыдиться того, как наши правители пользуются ножом и вилкой.
Розальба глубоко вздохнула, и на ее лице появилась едва заметная улыбка — явный признак того, что ее терпение скоро лопнет.
— А на чем именно, позвольте узнать, основывается ваша уверенность в том, что и сегодня я позволю вашей голове избежать одного из защитных кольев Далигара? — с ледяной вежливостью поинтересовалась она.
На церемониймейстера ее слова, казалось, не произвели никакого впечатления. Он ненадолго задумался, поглаживая рукой свой острый подбородок и длинную бороду.
— В основном на трех пунктах, госпожа, каждого из которых уже было бы достаточно, поэтому в совокупности они дают мне еще большую уверенность. Во-первых, Судья-администратор забрал с собой всех городских палачей — пятнадцать, если быть точным, без которых он, очевидно, не в состоянии ни жить, ни править; таким образом, Далигар остался без своего карательного отряда. Вам пришлось бы самостоятельно приводить ваш приговор в исполнение, что отняло бы у вас немало сил, а, если позволите напомнить, в вашем положении следует избегать каких бы то ни было нагрузок. Во-вторых, население города совсем пало бы духом, видя, как мы облегчаем задачу оркам, убивая друг друга. И в-третьих, и это особенно важно, лишь мне в полной мере известны все события из жизни города за последние несколько лет, а также расположение всех складов и ходов, а вам сейчас необходима эта информация.
— Благодарю вас, — сухо ответила Роби. — Мне стоит почаще вспоминать об этом, чтобы ненароком не забыть.
— Не бойтесь, госпожа, и не утруждайте себя излишне: я позабочусь о том, чтобы напоминать вам об этом по нескольку раз на день, если вы пожелаете.
В этот момент в зал ворвался один из кавалеристов, только что освобожденных из лап орков в схватке на северном берегу и принятых в ряды воссозданной армии Далигара. Он подошел к правительнице и раздраженно заявил, что является третьим по счету прямым потомком короля Бальдозвино Четвертого и что находит неприемлемым для себя подчиняться человеку более низкого происхождения. Это был молодой красивый парень, в самом расцвете сил, с пышной светлой шевелюрой.
— Госпожа, — начал он, очевидно приняв за расположение легкую улыбку, блуждавшую на лице королевы и говорившую о том, что тесным границам ее терпения уже не под силу удерживать ее ярость, — я требую звания, принадлежащего мне по праву моего рождения. Я категорически отказываюсь выслушивать приказы от наемника. Я требую, чтобы вы немедленно нашли моему мечу более достойное применение.
— Мне только что сообщили, что у нас свободно место палача, — не раздумывая ответила правительница. — Можете выбирать между местом палача, местом приговоренного к казни или местом того, кто беспрекословно выполняет приказы капитана Ранкстрайла, который, если я не ошибаюсь, только что спас вам жизнь. Как только вы примете решение, доведите его до нашего сведения, и мы незамедлительно удовлетворим вашу просьбу. А пока я была бы вам благодарна, если бы вы избавили меня от лицезрения вашего ничтожества.