Поручив своему новому солдату, третьему потомку Бальдозвино Четвертого, ночную вахту на южной стене, капитан откланялся. Спустившись с Галереи королей, он пересек внутренний двор, в старину служивший плацем, где сейчас расположились впущенные в город беженцы.
Двор был заполнен жалобами несчастных, бежавших от орков из южных и восточных земель от Расколотой горы до самого Далигара.
У них больше не было слез.
Слезы кончились вместе с последними сушеными каштанами. Отчаяние вылилось в мутную грусть, позволявшую им беречь последние силы, необходимые для того, чтобы дышать, не тратя их на плач.
Беженцы, мужчины и женщины, едва слышно, будто молясь, называли имена покойных родных — тех, кого убили орки в ходе своих жестоких налетов на границы, и тех, кто умер от лишений на пути в Далигар.
Они говорили то, что обычно говорят о мертвых: какими те были хорошими людьми, как их теперь не хватает. Затем следовали чуть более тихие, но такие же жалобные причитания об овцах, кроликах, гусях и курах, уничтоженных топорами и мечами захватчиков. Эти жалобы ненамного отличались от слов, которыми беженцы поминали своих родных. Горечь и тоска накрывали двор, словно крылья эриний: люди отчаянно оплакивали то, что потеряли навсегда. Виноградники, грядки с помидорами, огороды — вспоминалось все. Каждая овца, каждый кролик, каждый гусь и каждая курица, даже сами огороды имели имена, которые называли теперь их бывшие хозяева. Смерть скота ввергала беженцев в горькое отчаяние, так как означала смерть их родных, особенно детей, от холода, тифа и проказы, даже если чудо спасет их от орков.
Ранкстрайл долго слушал их стенания, потом не выдержал и направился к лестнице, ведущей в покои королевы. Проходя мимо внушительных зарослей цветущих глициний, он подумал, что если бы вместо них посадили фасоль, то сейчас было бы чем прокормить голодающих.
Уже наступила ночь. Королева-ведьма находилась в примыкавшем к тронному залу помещении, где при подобных обстоятельствах собрался бы Большой совет благородной знати, если бы «благородная знать» не ушла совещаться в Северные горы. Королева сидела за огромным круглым столом, столешница которого была сделана из толстых, в две ладони, дубовых досок, скрепленных вместе тяжелыми металлическими заклепками.
По бокам от Розальбы стояли церемониймейстер и комендант королевского дворца. Взгляды всех троих были отсутствующими и устремленными в никуда, как у людей, которым ничего не остается, кроме как ждать, когда будут сочтены их дни и наступит смерть.
— Госпожа, — проговорил Ранкстрайл, — беженцы с окрестных равнин в отчаянии и страдают от голода.
Королева не ответила и даже не шелохнулась. Ее взгляд остался пустым.
— Прошу прощения, госпожа, — продолжил Ранкстрайл, — у вас есть золото?
Королева подняла голову и с удивлением посмотрела на него.
— Судья-администратор позаботился о том, чтобы увезти в Алил всю городскую казну из сокровищницы графства, — ответил вместо нее церемониймейстер. — Но он оставил три сундука с серебром, которым не хватило места на телегах.
— Мы можем раздать деньги беженцам, — предложил Ранкстрайл. — И всем остальным. Мастерам и ремесленникам. Слугам, прачкам. Дровосекам. Всем.
— Серебро не годится в пищу, капитан, и в осажденном городе мало что можно купить. Никто больше ничего не продает.
— Можно купить надежду.
Взгляд королевы изменился — она пристально посмотрела на капитана. Роби начинала понимать.
— Если сегодня мы раздаем серебро, значит, завтра мы прорвем осаду. Значит, скоро будет что покупать, и у людей будут на это деньги, — объяснил Ранкстрайл. Он взвешивал каждое слово, опираясь на свой многолетний опыт бедняка. — Лишь надежда может обмануть голод. Надежда может наполнить животы почти так же, как фасоль.
Королева-ведьма долго смотрела на него.
— Точно! — воскликнула она. — Надежда насыщает почти так же, как червивая каша! Меньше, чем яйца, но больше, чем ежевика. Я совсем позабыла об этом…
Она согласно кивнула, и на ее лице показалась едва заметная улыбка. После долгого молчаливого раздумья она объявила:
— Мы раздадим серебро, капитан. И раздадим землю: она больше не будет считаться собственностью графства, а будет принадлежать тому, кто работает на ней, орошая ее своей кровью и потом. У каждого земледельца будут свои собственные поля, как в Арстриде и в Эрброу, и он сможет оставить их в наследство своим детям. Если завтра мы будем сражаться, если прорвем осаду, крестьяне перестанут быть рабами, которых можно продавать и покупать, как мулов и быков. Если мы потерпим поражение, то погибнут все, до последнего нищего ребенка, до последней блохастой курицы на этой земле. Но никто из нас не умрет рабом — мы погибнем свободными людьми. Пошлите глашатая объявить, что все лавки, бойни, мастерские и прачечные также принадлежат отныне не графству, а тем, кто в них работает.
— Значит, мы все-таки атакуем? Мы не будем есть лошадей?
— Пока не знаю. Я сказала «если».
С помощью коменданта королевского дворца Ранкстрайл пересчитал все серебряные монеты в трех сундуках и разделил их поровну на каждую семью.
Он лично раздал деньги, а вместе с ними вручил каждой семье по куску пергамента, подготовленному церемониймейстером и заверенному королевской подписью и печатью: в документе говорилось, что каждая семья теперь становилась полноправным владельцем земли, на которой прежде работала.
Вскоре Ранкстрайл вернулся в зал Большого совета.
— У нас есть воины для атаки, госпожа! — радостно объявил он.
— Неужели? И где же вы их нашли? — побледнев, спросила королева.
— Во внутреннем дворе.
— Но разве там не располагались беженцы?
— Теперь они воины — каждый из них может держать оружие в руках. Прежде они были не более чем простолюдинами — теперь они свободные люди, землевладельцы. Орки заняли землю, которая принадлежит им. Орки жрут их капусту и рубят на дрова их яблони. Люди хотят сражаться с врагами, и они будут сражаться. Если мы не поведем их в бой этой ночью, то завтра они сами выйдут за ворота.
Королева глубоко задумалась, перед тем как ответить.
— Мы поведем их на рассвете, — решила она. — Может, еще не все потеряно. Если лучники прикроют нас, мы сможем продвинуться до зарослей тростника и попытаться снова прорвать осаду. Главное, добраться до их обозов с продовольствием. Новый мост орков наверняка спрятан где-то в тростнике — это единственное место, которое не видно отсюда. У нас еще есть несколько воспламеняющихся склянок. Мы должны освободить от орков северный берег. Дух врага будет сломлен, а у нас будет что поесть. Мы сможем выиграть время. Рано или поздно придет подкрепление. Кавалеристы, которых вы вызволили из плена, шли нам на помощь. За ними придут и другие.
Церемониймейстер быстро охладил ее пыл:
— И чем же вы собираетесь вооружать ваших так называемых воинов? Оружейные склады Далигара пусты. Или вы пошлете людей на орков с крестьянскими вилами и пращами?
Королева-ведьма и капитан обменялись взглядами и ответили в один голос:
— Королевские мечи!
— Королевские мечи? — возмутился церемониймейстер. — Вы хотите дать оборванцам мечи наших королей?
Королева-ведьма даже не рассердилась на него. Она мягко сказала, что для древних королей было бы честью, если бы их драгоценные мечи принесли хоть какую-то пользу, вместо того чтобы просто поддерживать их каменные руки. Розальба любезно объяснила церемониймейстеру, что древние короли не имели бы ничего против, если бы узнали, что их народ спасал их мечами своих детей и кур, после того как благородные защитники города смылись, унося подальше от войны свои драгоценные задницы, а заодно и городскую казну. Почти с нежностью она добавила, что если церемониймейстер еще раз произнесет слово «оборванцы», его голова окажется на одном из кольев Далигара на самой высокой крепостной стене, заменив собой красные знамена, сожженные в их первой атаке. Причем она лично позаботится о приведении приговора в исполнение, так что досадное отсутствие палача ничем ему не поможет.
Чтобы снять мечи со статуй, нужны были молоток и зубило. Работа шла медленно. Многие из крестьян помогали им, но они не владели этим ремеслом и не имели нужных инструментов. Им удалось освободить менее полудюжины мечей, когда комендант королевского дворца объявил о прибытии некой делегации.
Ранкстрайл, королева-ведьма и церемониймейстер, белые от мраморной пыли, словно заснеженные деревья зимой, направились к тронному залу, по дороге отряхивая с себя пыль и стараясь спасти то, что осталось от их величественности.
Делегация состояла человек из двадцати взрослых мужчин, в том числе стариков с седыми волосами и глубокими морщинами. Все они были одеты в поношенные и полинялые туники, но благодаря сохранившейся местами золотой вышивке в этих нарядах все же угадывалась хоть и ветхая, но праздничная одежда. Некоторые из вошедших тащили за собой мешки разных размеров.
— Господа? — отбросив церемонии, налетела на них королева-ведьма.
Видно, в городе уже давно не строили иллюзий насчет кротости нрава их новой правительницы, поэтому среди мужчин царила некоторая боязливая робость. Наконец самый пожилой из них, одетый в темно-красную тунику невысокий мужчина с голубыми глазами и редкой бородкой, решился заговорить:
— Госпожа, мы старейшины ремесленных гильдий города. Мы пришли спросить вас… нам… мы прослышали… ходят слухи, что…
— Все горожане отныне сами хозяева своей судьбы, — подтвердила королева. — Ваши мастерские и лавки, так же как и дома, в которых вы живете, с сегодняшнего дня принадлежат вам.
Старик улыбнулся. Кивнул.
— Госпожа, мы пришли, чтобы сражаться вместе с вами. На этот раз вы не отправитесь в бой одна. Мы — ваш народ, и мы будем сражаться за вас, за нас, за нашу землю, за наших детей и наши дома, и мы готовы пойти на смерть, если нужно. Мы принесли оружие.
— Оружие? У вас есть оружие?
— Конечно, госпожа, — улыбнулся старик.
Один из пришедших, тоже одетый в темно-красную тунику, развязал свой мешок — ножи и топоры всех размеров посыпались на пол.
— Гильдия мясников, — пояснил старик.
Один за другим ремесленники открывали принесенные ими мешки.
— Гильдия мастеров-кузнецов — во всем городе не осталось больше ни одной сковороды. Мы не смогли бы даже пожарить яичницу, будь у нас яйца. Кузнецы залили сковороды расплавленным свинцом, укрепили их ручки и приделали к ним лезвия, какими пользуются коновалы: теперь это весьма опасные палицы. Гильдия мастеров-столяров — они сделали щиты из столешниц. Гильдия мастеров-каменщиков — они займутся королевскими мечами вместо вас, госпожа. Кроме того, они сняли с окон все решетки в городе, чтобы укрепить щиты из столешниц. А еще они приготовили негашеную известь: если враги приблизятся к нашим стенам, им придется крупно пожалеть об этом — уж лучше бы у нас была кипящая смола! Гильдия мастеров-кожевников — они отдали свои небольшие серпы и короткие топоры для выделки кожи, столяры удлинили им рукоятки, и теперь у нас есть алебарды. И напоследок, госпожа, — мастера-красильщики и мастера-портные, которым помогали все женщины города.
Эти мастера были одеты в светло-голубые одежды, и их большие мешки казались на удивление легкими. Оттуда выпали на пол куски белой ткани всевозможных размеров. В центре каждого из них красовались два переплетенных между собой цветка — лилия и глициния, обе алого цвета.
— Наши знамена. Не можем же мы сражаться и умирать без знамени! Каждый народ нуждается в своем знамени, а у нас его до сих пор не было. Красные знамена Далигара сгорели, и мы нисколько о них не жалеем. Они были символом тех, кто покинул город, оставив нас заполнять наши сковороды свинцом ради спасения наших семей, наших детей. Мы сделали эти знамена по образцу вашего стяга — красные цветы на белом фоне. Вот ваша белая вуаль, пропитанная кровью: вы держали ее над головой, как знамя, в первую ночь сражения за Далигар. На ней кровь всех женщин и мужчин, безвинно пролитая за свободу. Кровавые пятна на вашей вуали образовали силуэт лилии и глицинии, видите? Ваша вуаль здесь, мы обшили ее золотом и принесли, чтобы вручить вам в качестве главного флага города Далигара. Вдобавок мы пошили триста шесть знамен, по одному на каждый кол крепостной стены. Во времена Ардуина на кольях висели фонари, теперь же мы украсим их знаменами. Город-Дикобраз станет Городом Знамен. Пусть все знают, что мы сражаемся. Пусть все знают, что мы не сдадимся. Мы умрем свободными людьми, защищая нашу землю и нашу честь!
Старик глубоко поклонился. Королева-ведьма улыбнулась.
— Когда же вы успели сделать все это?
— Работали каждый день понемногу, госпожа, каждый день понемногу. Мы начали, не дожидаясь утра, в ту самую ночь, когда вы сражались за нас.
— Могу я спросить, как ваше имя, господин?
Старик чуть не подскочил, когда королева произнесла слово «господин». Он удивленно взглянул на нее, потом поднял голову и расправил плечи.
— Эллаборо, госпожа.
— Отлично, — королева повернулась к церемониймейстеру: — Занесите лавку мессира Эллаборо, защитника города, в список его собственности. То же касается собственности всех остальных господ, как присутствующих здесь, так и оставшихся на улице. Выдайте каждому по мечу. Когда с формальностями будет покончено, у нас еще останется время на подготовку атаки. Мастера-столяры наверняка смогут превратить доски стола Большого совета Судьи-администратора в легкие щиты для лучников: хоть на что-то этот стол сгодится. Когда город вновь станет свободным, мы будем принимать важные решения там, где каждый житель сможет высказаться, — на центральной площади Далигара, а не за круглым столом в закрытой комнате.
Мастера согласно закивали и поклонились королеве. Попрощавшись, Розальба с Ранкстрайлом покинули тронный зал — оба белые, словно мешки с мукой.
— Капитан, у нас есть армия, — проговорила королева, вновь обретая мужество. — Еще не все потеряно.
— Да, похоже на то, — задумчиво подтвердил Ранкстрайл. — Нам не хватает лишь опытной, пусть и небольшой, кавалерии, чтобы поддержать фланги. Будь у нас еще пятьдесят всадников, мы, может, и одержали бы победу.
— У меня осталось полсундука серебра, капитан. Раздайте его вашим людям. Разделите деньги в соответствии со званиями и тяжестью полученных ран. Что касается вас, переселяйтесь в любой незанятый дом и официально примите на себя командование армией города. Ваши солдаты будут жить в казармах, пустующих после побега регулярной армии, и спать в чистых и удобных кроватях. Я не могу накормить их, но они хотя бы будут спать по-людски. А теперь, господин, раз у нас остается еще немного времени, чтобы поспать перед битвой, я желаю вам спокойной ночи.
Глава десятая
Ранкстрайл раздал серебро своим солдатам. Каждому досталось больше, чем составила бы плата за два года службы, и для наемников это стало незабываемым моментом.
Купить было нечего, и никто из них не знал, доживет ли он до того времени, когда сможет потратить эти деньги. Но все равно солдаты чувствовали себя если не королями, то хотя бы уже не просто пушечным мясом, достойным разве что эшафота.
Перед тем как выделить долю Лизентрайля, Ранкстрайл посчитал все увечья, нанесенные ему палачами, как ранения, полученные в бою, что значительно смягчило отношение капрала к королеве-ведьме.
— Эй, капитан, — весело проговорил он, — жаль, что баб не берут в армию. Наша благороднейшая повелительница была бы отличным старшиной! Тебе-то повезло, ты перескочил через муштру! Я уже рассказывал тебе, как в первый день моей службы старшина заставил меня сидеть полдня в луже с пиявками только потому, что я опоздал на занятия?
— Да, раз шесть, не больше, — ответил Ранкстрайл. — Капрал Лизентрайль, а нет ли у вас чего-нибудь поесть?
— А то, еще полсвязки сушеного инжира. Если я отдам вам половину, о мой капитан, вы освободите меня от караула на крепостной стене сегодня ночью?
— Нет, — Ранкстрайл едва заметно улыбнулся. — Но я буду сидеть рядом с тобой и слушать твою историю о пиявках в седьмой раз: может, я чего и не дослушал.
Капрал отдал ему один инжир и сказал, что остальной ужин ему следует поискать у тех, кого он не назначил в караул этой ночью.
Кто-то из солдат поймал пару крыс.
Ранкстрайл умудрился подстрелить одну из последних птиц в городе, чудом избежавшую смерти в голодные осадные дни.
Пока они готовили вертела, до капитана вдруг донесся ни с чем не сравнимый запах свежего хлеба — один из самых прекрасных ароматов в мире. Вскоре показался Лизентрайль с корзиной небольших плоских лепешек. За ним шли еще несколько солдат со стопками покрывал в руках. Покрывала были чистыми, аккуратно сложенными, сшитыми из многочисленных лоскутков самых непредсказуемых цветов.
— Вы всё это купили, не так ли? — спросил Ранкстрайл, поднимаясь на ноги и всем сердцем надеясь услышать утвердительный ответ. Он не смог бы закрыть глаза на кражу в столь крупном размере.
— Нет, капитан, — ответил капрал, — нам это подарили. В знак благодарности.
Это казалось совершенно невероятным, но все солдаты с покрывалами подтвердили его слова. Группа горожанок специально пришла к ним, чтобы вручить свой дар. Они испекли лепешки из последних оставшихся в Далигаре бесценных горсток муки, а на покрывала каждая из них пожертвовала лоскут собственного платья. Во главе горожанок была невысокая женщина с толстой рыжей косой и в длинной зеленой юбке — по мнению Лизентрайля, она была влюблена в капитана: капрал не раз заставал ее за тем, что она смотрит на них издалека. Он указал Ранкстрайлу на лоскут темно-зеленого бархата, принадлежавший женщине, но и тогда капитан не понял, о ком шла речь.
— Теперь у нас есть что поесть и чем укрыться холодной ночью.
— На дворе лето, — угрюмо возразил Ранкстрайл, разглядывая попавшийся ему среди лоскутов ситца и шерсти треугольник черного бархата с серебряной вышивкой.
Солдаты тоже стали разглядывать лоскутки, набивая рот свежим хлебом и жареным мясом. Они узнали темно-розовый цвет платья одной из матерей, чьи дети были спасены от костра орков. Различили голубой ситец с цветочной вышивкой, принадлежавший симпатичной девушке, что всегда приходила к колодцу за водой. Узнали блеклый черный лоскут лохмотьев нищенки и короткий обрывок кожаного платья Росы.
Это был странный момент.
Они перестали быть пушечным мясом, достойным разве что эшафота, питавшимся гнильем, проводившим дни и ночи под ливнем и градом.
Внутри лепешек были спрятаны небольшие сюрпризы: семечки кунжута или подсолнуха, изюм, орехи, семена пинии, оливки, листья мяты или розмарина, кусочки странного мягкого дерева со сладким запахом — один из солдат, чья мать была кухаркой, назвал это корицей.
— Да откуда они все это взяли после месяца осады?
— Они придержали все лучшее напоследок. На самый последний день, на самый последний ужин. Что-то в этом роде.
— И отдали это нам?
— И отдали это нам.
— Эй, капитан, — весело бросил Лизентрайль, — а знаешь, теперь, когда тяжелая кавалерия смылась вместе с Судьей, чтобы оборонять коз в Алиле, на защиту города остались только мы!
— Точно, — подхватил кто-то другой, — если завтра мы проиграем битву, то подохнем все до одного, и в городе тоже никто не уцелеет. Зато если мы победим…
— Если мы победим, мы больше не будем просто наемниками. Мы будем спасителями…
Эти слова повисли в воздухе. Кто-то опускал глаза на свои руки и ноги с отрубленными пальцами, на разномастные продранные наголенники: если завтра они победят, может, все это будет не так уж важно…
— Люди, не говорите глупостей: это всего лишь последний ужин, — прошептал Цеелайль, самый молодой из наемников, тоже родом из Внешнего кольца, красивый, несмотря на раны, парень с пока еще полным количеством пальцев. — Да ведь орков трое на одного. Мы завтра не вернемся. Завтра никто не вернется.
— В Вариле орков было четверо на одного, — сказал Рокстойл, высоченный, кривой на один глаз блондин с северных болот.
— Зато в Вариле с нами был Эльф. А здесь разве кто-нибудь сможет отводить от нас стрелы или делать наших лошадей быстрее? Здесь только мы да орки, и над нами светит то же солнце, что и над ними. Только их в три раза больше.
— Наш капитан не проиграл ни одного боя. Завтра мы победим и, когда вернемся, найдем тех, кто отдал нам куски своих юбок, — сказал Тракрайл.
Голоса понизились до шепота, чтобы капитан не услышал.
— Их в три раза больше. И это орки.
— На востоке тоже были орки, но мы всегда побеждали, — сказал Даверкайл, считавшийся среди наемников настоящим гигантом.
— Но в конце концов мы ушли из тех земель, то есть вроде как сбежали, — ответил на это Нирдли.
— Отступление, а вовсе не бегство… — стоял на своем Воркайл, еще один гигант, уступавший в росте лишь Даверкайлу.
— Там, где раньше стояли мы, теперь стоят орки — как ты это назовешь?
— Только не давайтесь живыми — вы видели, что они делают с пленниками…
— А как ты посоветуешь прикончить самого себя?
— Договорись с кем-то — ты убьешь его, а он убьет тебя.
— Да если я его убью, как же он сможет прикончить меня?
— А вы встаньте рядом, друг против друга, и держите мечи обеими руками острием вперед — тогда каждый из вас упадет на меч другого, и вы умрете одновременно.
— Ну и что, что у нас нет Эльфа, зато у нас есть его жена, а она небось тоже что-то может. У нас есть королева-ведьма. Притом она наследница Ардуина, так? Пусть она похожа на оборванку, но она королева.
— Точно, королева-ведьма, у нее вечно на плече сидит орел. А разве у кого-нибудь из орков спит на плече орел? Это верный знак.
— Завтра мы пойдем в бой, и никто из нас не вернется, и не болтайте ерунды. А если кто и вернется, то все равно ничего не изменится: мы были и останемся наемниками, легкой кавалерией. Этим вечером они прислали нам хлеб и куски своих юбок. Но это лишь для того, чтобы доставить нам удовольствие. Если мы будем довольны, то, может, подохнем завтра, одержав победу, и тогда они будут спасены, а если мы подохнем, потерпев поражение, то их ждет та же участь. Но они хоть попытались что-то сделать. Единственное, что их интересует, — победим мы завтра или нет, а подохнем мы или нет, интересует только нас.
— Заткнись ты. Капитан услышит.
— Да нет, он слишком далеко.
— Черта с два! Он слышит то, что не могут слышать другие, ты еще не заметил?
— Ага, это точно. И видит то, чего другие не видят.
— Он видит в темноте.
— Слышит то, чего не слышат другие.
— Капитан никогда не проигрывает.
Ранкстрайл поднялся на ноги. Болтуны прикусили языки. Он спокойно подождал, пока все дожуют и повернутся в его сторону. Потом, никого не пропуская, заглянул каждому в лицо.
— Завтра мы победим, — негромко произнес он, словно констатируя факт. — Мы победим. Мы разорвем их на куски. Мы прорвем осаду. Завтра мы заполним город мукой, соленым мясом и маслом, потому что завтра мы захватим их продовольственный обоз. Завтра вы станете в центре городской площади и каждой подошедшей женщине дадите столько продуктов, сколько она унесет в переднике, а еще поблагодарите за сегодняшний вечер. Завтра мы победим, потому что мы не наемники, не легкая кавалерия, а просто кавалерия, и все.
Капитан умолк и вновь посмотрел каждому в лицо.
— Вы победите завтра, потому что, откуда бы вы ни были родом, вы сражаетесь за вашу землю, на которой когда-нибудь будут играть ваши дети. Потому что среди тех, кого вы спасете, найдется женщина, которая с радостью станет вашей. Потому что те, за кого вы будете сражаться, — это ваш народ, и ваш народ будет сражаться за вас. Мы не пойдем в бой одни завтра утром. С нами пойдут все мужчины Далигара, а женщины поднимутся на городские стены с луками в руках и с котлами негашеной извести, которую они готовят этой ночью. Завтра мы будем сражаться вместе и вместе победим.
Ранкстрайл раздал покрывала. За то, что с голубым лоскутком платья девушки у колодца, пришлось бросить жребий: им желали обладать многие, а получил тот, кто вытащил самую короткую соломинку. То, что с куском темно-зеленого бархата, капитан отдал Лизентрайлю и потом остался с капралом в карауле. В какой-то момент вдалеке показалась женщина с толстой рыжей косой и в темно-зеленой юбке: она остановилась и посмотрела на солдат. Лизентрайль заметил женщину первым и указал на нее Ранкстрайлу, но тот по-прежнему был абсолютно этим не заинтересован.
Город еще спал, когда перед ними возник странный человек в длинном полинялом одеянии черного цвета. Ранкстрайл узнал в нем ростовщика, который когда-то одолжил ему пять монет на покупку Клеща. Капитану периодически удавалось посылать деньги, но он никак не мог выплатить всю сумму целиком, а учитывая, что каждые восемь месяцев проценты удваивали его долг, в конечном счете Ранкстрайл все еще был должен ростовщику пять монет. И впервые в жизни они у него были. Все пять, вся сумма долга.
Человек подошел, и капитан улыбнулся ему. Засунул руку в мешок и нащупал свои пять монет. Он наслаждался прикосновением к ним. Свобода. Свобода на всю жизнь. Ему никогда больше не придется бояться палача. Страх, пробегавший по спине при мысли об этих пяти монетах, исчезал навсегда. Навсегда. Капитан вытащил деньги и медленно, всей душой наслаждаясь этим мгновением и стараясь запечатлеть этот миг в памяти, переложил их в руку ростовщика. Когда ты вновь обретаешь свободу от долга — это праздник, и его следует запомнить надолго. Ростовщик посмотрел на деньги и долго не отводил от них нежного взгляда, поглаживая пальцами каждую монету, чтобы тоже надолго запомнить этот момент, но потом мужественно всунул деньги обратно в руку капитана. Он пришел не за этим — наоборот, он навсегда освобождал Ранкстрайла от долга. Конь, на котором капитан скакал в бой за свободу Далигара, стоил этих пяти монет, всех до последнего гроша. Он пришел затем, чтобы вернуть ему стилет: кто знает, может, завтра тот Ранкстрайлу пригодится… Ростовщик тоже собирался идти завтра в бой вместе с остальными горожанами. И он предпочитал, чтобы ими командовал капитан, вооруженный как можно лучше.
— Эй, капитан, — протянул Лизентрайль, когда ростовщик удалился, — знаешь, что говорила золовка моей сестры? Что когда у тебя наконец-то появляются деньги, то они уже никому не нужны.
На рассвете с северной стены, выходившей на не занятый орками берег Догона, донеслась невероятная новость: шло подкрепление.
Глава одиннадцатая
Розальба тяжело поднялась. Первая заря освещала небо. Теперь у нее даже по утрам ныли опухшие ноги и болела спина. Она вспомнила, что должна вести в атаку армию, и с трудом села на большой кровати рядом с безмятежно спавшей Эрброу. Роби обхватила голову руками. Она никак не сможет участвовать в атаке. Но, с другой стороны, народ не пойдет за наемником — народ последует только за королевой.
Она должна идти.
До нее донесся счастливый голос Джастрина.
— Пришло подкрепление! — радостно орал он. — Они вошли через северные ворота! Они уже на площади!
Роби на мгновение закрыла глаза. Может, судьба все-таки существовала и была к ним благосклонна. Через закрытые веки она увидела лишь смутные тени. Может, никакой судьбы не существовало, и все зависело сейчас только от них. Она открыла глаза и улыбнулась. Они выбрали свою судьбу. Роби встала и закрепила за плечами перевязь с ножнами, в которых покоились два ее меча: короткий Ардуина и длинный Йорша. Надела на голову корону с плющом, набросила на плечи голубой с золотом плащ и, застегнув его на шее, направилась вместе с Джастрином во внутренний двор навстречу новому дню.
С высокой лестницы она с радостью смотрела на вновь прибывших. Человек сто воинов, большинство из них конные. Они подошли к северным воротам, освобожденным от орков, не встретив никаких помех. Роби недоумевала, почему это из лагеря орков не последовало ни криков, ни стрел.
Вновь прибывшие были в легких походных кирасах и без шлемов: в полном доспехе они бы не вынесли жары. После легкой кавалерии, прибывшей из Варила, они были первым подкреплением из Мира Людей, и их встречали первыми криками радости, которых уже давно не было слышно в городе.
Радость охватила всех настолько, что никто не позаботился о том, чтобы спросить у вновь прибывших, кто они и зачем приехали, перед тем как опустить подъемный мост. Теперь они уже расположились во внутреннем дворе крепости.
В атмосфере всеобщего удивления тот, кто казался командиром отряда, взял слово и, опустив всякие церемонии, произнес:
— Мы не подкрепление, о возлюбленный народ Далигара, мы здесь лишь для того, чтобы схватить ее, ведьму, женщину, которая спуталась с Эльфом, и передать ее оркам, закрепив тем самым новый мирный договор. Я, кавалер Арньоло, послан к вам Судьей, чтобы успокоить и защитить вас…
— Вот почему орки не напали на них! — догадался Тракрайл, всегда отличавшийся быстротой ума. — Они их союзники. Судья-администратор снова сторговался с орками.
— А разве он не смылся, унося от них ноги? — спросил его кто-то из толпы.
— И правда, он не стал сражаться, но мы сражаемся. Королева-ведьма сражается. Благодаря королеве и нам Судья снова смог торговаться. У него снова есть чем торговаться. Он предложил отдать им королеву в обмен на город. Или полгорода.
— Как это? Они что, разделят город пополам?
— Да нет, Судья будет править, как раньше, только уже не один. Над ним будут орки.