Жирков Г.В. Журналистика русского зарубежья XIX–XX веков.СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2003. - 318 с.
Аннотация: В учебном пособии на основе анализа периодики, документов и архивного материала впервые воссоздана история журналистики эмиграции из России. Наряду с известными изданиями А.И. Герцена в нем рассматривается ряд журналов и газет, малоизвестных или вообще неизвестных широкой аудитории, выходивших в Европе и Америке в XIX и начале XX в. В них сотрудничали видные представители русской мысли: Л.Н. Толстой, П.А. Кропоткин, Л.Д. Троцкий и др. Большое внимание уделяется системе журналистики, сформировавшейся за рубежом после Великой русской революции 1917 г., ведущим ее журналам и газетам: «Современные записки», «Путь», «Новый град», «Последние новости», «Руль» и др.
Для студентов, преподавателей истории, истории литературы, журналистики, культуры, а также для всех интересующихся проблемами русской культуры и политики.
С О Д Е Р Ж А Н И Е
Жирков Г. В. Журналистика эмиграции: истоки и проблемы (Предисловие)
Глава I. Громова Л. П. Становление системы русской политической прессы XIX века в эмиграции
1. «Я бесцензурная речь ваша» (издательская деятельность А.И. Герцена)
2. Расширение сети вольной русской прессы в 1860-е годы
3. Новая волна эмиграции и журналистика 1870-х годов
4. Эмигрантская печать 1880–1890-х годов
Глава II. Депонированная политическая мысль России (русская журналистика эмиграции начала XX века)
1. Историографическая справка (Г. В. Жирков)
2. Печать партии социалистов-революционеров (М. В. Федоров)
3. От имени рабочих (А. Ф. Бережной)
4. Партийное размежевание: печать социал-демократов (А. Ф. Бережной)
5. В борьбе за демократию (А. Ф. Бережной, Г. В. Жирков)
Глава III. Создание системы русской журналистики за рубежом (20–40-е годы XX века)
1. Типологические особенности журналистики русского зарубежья (Г. В. Жирков)
2. «Русский Берлин» (1921–1923 годы) (Н. А. Харина)
3. Основные журналы русского зарубежья (Г. В. Жирков)
4. Военная журналистика (И. Л. Волковский)
5. Духовная журналистика (Г. В. Жирков)
6. Ведущие газеты русского зарубежья (Г. В. Жирков)
Заключение
Жирков Г. В. Журналистика эмиграции: истоки и проблемы (Предисловие)
«Русская пресса за границей – не только газеты, журналы, но и радио, телевидение, исследовательские центры – это достаточно серьезная сила, это целая линия в мировой журналистике»1, – эти слова принадлежат одному из организаторов первого Всемирного конгресса русской прессы, генеральному директору ИТАР-ТАСС В.Н.Игнатенко. Конгресс состоялся в июне 1999 г. в Москве и собрал 300 представителей русской зарубежной журналистики из 47 стран. Мы обращаемся к истокам и истории этой «целой линии в мировой журналистике»: она насчитывает века.
Процессы миграции всегда сопровождали историю человечества. Современная эмигрантская карта Европы впечатляет: в Германии проживает 5,4 млн. иностранцев (турки, югославы и др.), во Франции – 3,6 млн. (португальцы, алжирцы, марокканцы), в Великобритании – 2,6 млн. (из Индии, Пакистана, с островов Карибского бассейна), Бельгии – 900 тыс. (итальянцы, марокканцы, турки), Нидерландах – 880 тыс. (турки, суринамцы, марокканцы), Италии – 780 тыс. (марокканцы, немцы, американцы), Австрии – 484 тыс. (югославы, турки), Швеции – 456 тыс. (югославы, иранцы, финны)2. В эти цифры не попала эмиграция из стран СНГ.
Сравнительно недавно миграция сыграла важную роль в образовании ряда государств – США, Канады, Австралии, Израиля. Новые страны послужили магнитом, притягивающим к себе наиболее подвижные людские массы других регионов, людей предприимчивых, с приключенческой, нередко авантюристической жилкой, а также изгоев других обществ, оппозиционеров. Естественно, что Россия, имевшая многочисленное и разноплеменное население и огромную территорию, которую наконец в XIX в. смог оседлать мощный бюрократический аппарат самодержавия, послужила исходу значительного числа эмигрантов. По переписи, проведенной в 1910 г., в США проживало 1.700.000 человек из России3. В начале XX в. в Канаде насчитывалось только 8 тыс. духоборов, уехавших из страны по религиозным мотивам4.
Причины миграции имели и имеют как объективный, так и субъективный характер. Процесс урбанизации в человеческом обществе протекает неравномерно в разных частях Земли. Он стал одной из объективных причин оттока из страны тех сил, которые тогда не могли найти себе применение в России. Последствием урбанизации было образование в обществе новой социальной силы – рабочего класса, послужившего опорой для наиболее радикально мыслящей части интеллектуальной оппозиции самодержавию.
Некоторые представители этого класса под воздействием пропаганды революционизировались и также вынуждены были эмигрировать. Внутренняя политика самодержавия, направленная на сохранение статус-кво и укрепление основ монархии, способствовала вытеснению из стран разных политических сил. За рубежом оказались Герцен, Бакунин, Кропоткин, Плеханов. Ленин и многие другие.
Интеллектуальный потенциал России никогда не вмещался даже в огромных ее пространствах. Писатели, художники, ученые не только подолгу гостили в других странах, но и жили там. Духовный поиск, свойственный русскому менталитету, никогда не мог соответствовать установившемуся в государстве определенному режиму. И он был причиной исхода из страны тех, кто оказался в оппозиции господствующим догмам официального православия. С 1828 по 1915 г. из России выехало в связи с этим более 4,5 млн. человек5.
Как видим, существовавшее представление о том, что наибольшие массы людей покинули страну после Великой русской революции 1917 г., не соответствует фактам и требует уточнения. Но, без сомнения, есть значительные отличия между последней эмиграцией и предшествующей. Война, революция, установление советской власти способствовали почти единовременному выезду многомиллионной массы людей, живших затем в определенной стране в той или иной степени обособленно от ее коренного населения. Русская эмиграция этих лет должна была создавать свое собственное культурное, социальное, бытовое пространство. Говоря о таком людском потоке, вероятно, надо учитывать и убыстрение темпов всех процессов, сопровождающих человеческое бытие в XX столетии. Достаточно точными данными о числе выехавших после революции историки не располагают. По одному источнику (1921 г.) их было почти 3 млн.; американский Красный Крест в 1920 г. называл цифру около 2 млн. и т.д.6 В первом издании Большой советской энциклопедии (1934 г.) также фигурирует цифра в пределах 2 млн. Численность беженцев уменьшилась в связи с возвращением части их на родину, особенно после декрета СНК от 22 августа 1921 г. о порядке получения гражданства и декрета ВЦИК от 3 ноября 1921 г. об амнистии для рядовых участников военных организаций. За 1921–1931 гг. в СССР вернулось 181.432 человек7. В таблице приводятся регионы поселения русской эмиграции, показана ее внутренняя миграция.
Аудитория журналистики русского зарубежья 1920–1940 гг.
(по данным Подкомитета частных организаций по делам беженцев (1930 г.) и Службы Нансена (1937 г.),
в тыс. чел.)
Таблица 1
Аудитория
ВСЕГО
в том числе:
Германия
Польша
Франция
Югославия
27,5
Болгария
Турция
1,5
Дальний Восток
Таким образом, потенциальная аудитория русской зарубежной журналистики послереволюционного периода, ставшая почвой для образования культурных центров, издания журналов и газет, была достаточно велика. Характер этой аудитории, процессы ее образования и взаимодействия с метрополией наложили свой отпечаток на журналистику эмиграции.
К сожалению, пока остаются не изученными ее истоки, ее начальный период. А ведь так называемые утеклецы XV–XVII вв. – выдающийся русский публицист XVI в. старец Артемий, Феодосий Косой, первопечатник Иван Федоров, бежавшие от преследований церкви в Литву, воевода Андрей Курбский и другие – имели дело со словом и за него подвергались гонениям. О вольной русской печати за границей как о явлении социальной и культурной жизни России заговорили только со времени деятельности А.И. Герцена. Одновременно появляются и другие издатели русской периодики за рубежом. В отчете Комитета цензуры иностранной, подписанном его председателем Ф.И. Тютчевым, говорится, что за границей с 1856 по 1863 г. вышло, не считая лондонских (т.е. А.И. Герцена), 82 сочинения, и делается вывод, что «русская заграничная пресса с каждым годом увеличивает свою деятельность»8. История закрепила за этим временем журналистику личностей (Герцена, Огарева, Долгорукова и др.).
Политический, философский талант в России середины XIX в. должен был или служить государству, или уйти во внутреннюю эмиграцию, как П.Я. Чаадаев, или выехать за границу и перейти к нелегальному общению с аудиторией в России, как А.И. Герцен, чтобы свободно выразить себя в творчестве.
Протекавший на рубеже веков процесс политизации социальной жизни общества вел к обострению борьбы самодержавия с инакомыслием. Вот почему эмиграцию конца XIX – начала XX в. можно с небольшой натяжкой назвать политической. Самодержавие сознательно вставало на путь вытеснения оппозиции за границу, особенно интеллигенции и представителей правящего сословия, редко прибегая к крайним репрессиям. Образовав, можно сказать, стеклянный колпак из паутины спецслужб и следя за тем, что делается под этим колпаком, государство вырабатывало меры противодействия оппозиции, правда, не всегда достаточно эффективные, несмотря на блестящую работу своих соглядатаев, знавших буквально все обо всех видных деятелях русского зарубежья. В конечном итоге самодержавие просчиталось, так как целый ряд обстоятельств привел к неожиданному результату: к революции.
Российские мыслители, оппозиционеры, оказавшиеся в начале XX в. за границей, получили возможность вариться в общеевропейском котле политики: они не только занимались издательской деятельностью, но и активно сотрудничали со многими иностранными журналами и газетами, обучались в университетах. Происходило взаимообогащение политической мысли, политической культуры, обмен опытом работы в массах и др. В.М. Чернов вспоминает, что целью его отъезда было связаться с ветеранами революционного движения и «погрузиться целиком в происходящую там борьбу идей и теорий, впитать в себя и переработать все последние слова мировой социалистической – да и общефилософской – мысли»9. Впоследствии историк Б.И. Николаевский с одобрением высказался о работе В.М. Чернова по «европеизации народничества»10. А вот как использовал представившиеся возможности пополнить багаж знаний А.В. Луначарский. Он занимался анатомией у Мартина, физиологией у Гауле, политической экономией у Платтена, физиологии ощущения у Влассака. Особенно его заинтересовал Авенариус, у которого он слушал курс психологии11.
П.Б. Струве считал, и не без оснований, что «марксовская теория Плеханова и Аксельрода, несмотря на всю одаренность ее авторов, была продуктом эмигрантской среды, она не была связана со свежими и непосредственными впечатлениями»12.
Известная формула В.И. Ленина, предложенная им в одной из программных статей «С чего начать?» (1901): «Газета – не только коллективный пропагандист и коллективный агитатор, но также и коллективный организатор»13 – является развитием идей немецких социал-демократов.
Наиболее активные революционеры успевали побывать и в эмиграции, и в российском подполье, особенно тогда, когда на родине начинались волнения масс. Характерна в этом плане фигура Л.Д. Троцкого, который, находясь в эмиграции, вовремя оказался в Петербурге в 1905 и в 1917 гг.
Проблема, насколько следствием этого всеевропейского общения политических сил стала Великая русская революция 1917 г., еще ждет своего исследования, но то, что данное обстоятельство способствовало развитию революционных событий в России, несомненно. Это же обстоятельство было использовано противником в ходе первой мировой войны: поддержка и подкуп определенных революционных или националистических сил с целью отторгнуть от России Польшу, Финляндию, Прибалтику, Украину, нарушить единство тыла и т.д. Б.И. Колоницкий, исследуя германскую политику «революционизирования» России, приходит к выводу, что до февраля 1915 г. «были установлены контакты различных германских и австро-венгерских ведомств с различными группами российской эмиграции». К 31 января 1918 г. Германия потратила на пропаганду, направленную на Россию, 40,58 млн. марок14. Все это сказывалось на характере журналистики русской эмиграции, ее материальной базе, возможностях доставки ее периодики в метрополию, свободе издания и др.
Костяк дореволюционной эмиграции составляли те, кто преследовался Русской православной церковью, и политическая оппозиция – незначительная часть интеллигенции, стремящейся превратить Россию в демократическую республику или свергнуть самодержавие революционным путем. Преследуемые беженцы, не имея надежд на возвращение в лоно церкви, прочно вливались в коренное население страны проживания, хотя и сохраняли, как правило, свои культурные обычаи. Представители политической оппозиции (кадеты, социалисты, социал-демократы, анархисты), наоборот, собирались не только вернуться в Россию, но и постоянно поддерживали связи с нею, издавали периодику, политическую литературу для распространения в метрополии, вели пропаганду и агитацию с целью изменения существующих порядков в России.
Стремление некоторых исследователей назвать эту часть журналистики не эмигрантской, а неподцензурной искусственно, потому что нет необходимости противопоставлять одно другому. Вероятно, естественным было то обстоятельство, что, издаваясь в другой стране, эмигрантская журналистика не подвергалась российской цензуре. Но это вовсе не означает, что она была неподцензурна. Так или иначе, местные власти страны проживания контролировали ее функционирование, нередко использовали в своих целях, а порой обращались к репрессиям в отношении русских изданий. Все это особенно ярко проявилось в период первой мировой войны. Так, Л.Д. Троцкий рассказывает, в каких условиях выходила газета «Наше слово» (Париж, 1915–1916): «...под ударами дефицита и цензуры, исчезая и немедленно появляясь под новым именем, газета просуществовала в течение 2 лет... Цензор вычеркивал. Вместо газеты выходил нередко лист белой бумаги. Мы никогда не были повинны в нарушении воли г. Шаля (Шаль – французский цензор. – Г.Ж.). Еще менее склонен был г. Шаль нарушать волю пославших его»15. Газета под давлением царской дипломатии была закрыта, Троцкий выслан из Франции.
К сожалению, в научной литературе вопрос о свободе слова и печати в условиях эмиграции XIX в. по-настоящему не анализировался. Мозаика фактов, показывающих интерес властей страны проживания к русской журналистике и причины этого интереса, позволяет говорить об определенном цензурном режиме, в котором существовала эта «вторая» журналистика. Более подробно остановимся на ее положении в связи с этим в период после революции 1917 г., когда европейская демократия делала в своем развитии под ее воздействием новые шаги вперед, когда для свободы слова складывалась более благоприятная атмосфера16.
«Одиночество и свобода» – так назвал литературный критик и публицист Георгий Адамович (1894–1972) сначала свою проблемную статью о судьбе русской литературы, разделенной на две ветви – эмигрантскую и советскую, а затем книгу литературно-критических эссе17. Это название, на наш взгляд, – точное определение ситуации, сопровождающей творчество писателя, поэта, публициста, оказавшегося вдали от Родины.
Одним из первых это состояние ощутил Леонид Андреев (1871–1919), хотя он жил совсем рядом с Петроградом, в Финляндии. Вот что он писал Н.К. Рериху 4 сентября 1919 г. из Мустамяк: «Вместо маленького дома – холодная, промерзлая, оборванная дача с выбитыми стеклами, а кругом – чужая и враждебная Финляндия. Нет России. Нет и творчества. Как кандалы всюду волочу за собою большевика и тоску... Изгнанник трижды: из дома, из России и из творчества, я страшнее всего ощущаю (потерю последнего испытываю) тоску по “беллетристике”, подобную тоске по родине»18.
В.В. Набоков (1899–1977), наиболее крупный писатель XX в., рожденный русской эмиграцией, выразил свои ощущения в прекрасных поэтических строчках:
Года идут. Язык, мне данный,
Скудеет, жара не храня,
вдали живительной стихии.
Слова, как берега России,
в туман уходят от меня19.
Но В.В. Набоков сумел найти живительную силу в общечеловеческом, интернациональном, перейдя в своем творчестве на неродной для себя английский язык. Молодой талантливый писатель высоко оценил свободу творчества, которую предоставила ему эмиграция. В статье «Юбилей», посвященной десятилетию Октября и появившейся в газете «Руль», он подчеркивал: «Прежде всего мы должны праздновать десять лет свободы. Свободы, которой мы пользуемся, не знает, пожалуй, ни одна страна в мире. В этой особенной России, которая невидимо окружает нас, оживляет и поддерживает наши души, украшает наши сны, нет ни одного закона, кроме закона любви к ней, и нет власти, кроме нашей собственной совести... Когда-нибудь мы будем благодарны слепой Клио за то, что она позволила нам вкусить эту свободу и в эмиграции понять и развить глубокое чувство к родной стране... не станем же пенять на изгнание»20.
Судьба В.В. Набокова была исключением. Проблема свободы слова в условиях эмиграции не была простой. Журналистский творческий процесс протекал здесь, без сомнения, в специфических условиях. Каждая русская газета и журнал, выходившие в определенной стране, должны были быть лояльными или положительно нейтральными по отношению к режиму этой страны, к чему обязывало элементарное чувство благодарности со стороны русской диаспоры, получившей приют в данном государстве. Отсюда известная стабильность отношения русской периодики к его властям. При назревании конфликта, неблагоприятной атмосфере русским беженцам приходилось мигрировать в другие регионы (о чем свидетельствуют данные табл. 1).
Вместе с миграцией беженцев происходило и движение русской журналистики. Так, в результате нарастания фашизма и изменения отношения к СССР, к иностранцам, особенно к евреям, исход из «Русского Берлина» тысяч россиян привел к сокращению самой большой сети русских издательств за границей и закрытию или переезду многих газет и журналов. К 1925 г. литературной столицей, по словам Г.П. Струве21, становится Париж, куда перебрались из Берлина журналы «Революционная Россия», «Социалистический вестник», «Двуглавый орел», «Жар-птица», газета «Дни» и др. По советским источникам, 70% эмигрантских издательств 1922–1923 гг. (их было 130) находились в Берлине22, позднее «русская издательская деятельность» в Германии, замечает Г.П. Струве, «сразу почти сошла на нет»23.
В то же время отношение властей страны, где проживали русские беженцы, к их печати отчасти определялось колебаниями ее внешнеполитического курса, характером дипломатических отношений, экономических и культурных связей с Советским Союзом. И в этом случае примером также может служить Германия, где после мировой войны из-за инфляции сложилась такая конъюнктура, которая позволила развить разносторонние связи с Советским государством, образовать необычайно большую русскую колонию, что привело к расцвету ее журналистики в 1920–1923 гг. Со сменой внешнеполитической ориентации Германии, экономических условий, ростом цен отношение к русской эмиграции и ее прессе изменилось; сложился такой цензурный режим, при котором свобода журналистики становилась фикцией. Известный исследователь культуры русского зарубежья Марк Раев пишет: «Издательское дело в эмиграции испытывало трудности в связи с ограничениями, которые вводились национальными и авторитарными режимами стран проживания»24.
По мнению И.В. Гессена, признание рядом стран СССР сказывалось на положение эмиграции. Так, эмигрантская газета вынуждена была эвакуироваться из Болгарии в Белград; в Праге стали запрещать собрания эмигрантов; «в Париже редактору русской газеты категорически было предложено умерить нападки на Москву»25. «Положение русских эмигрантов в Англии, – пишет О.А. Казнина, – зависело от взлетов и падений в политических взаимоотношениях Англии и России»26.
Однако наиболее существенным ограничением в свободе распространения печатного слова в эмиграции были те экономические условия, в которых находились русские беженцы, и те экономические возможности, которыми они располагали. Существует легенда о том, что эмиграция вывезла из России несметные богатства. Без сомнения, предусмотрительные промышленники, финансисты, купцы имели определенные капиталы за рубежом. И.В. Гессен вспоминал, что некоторые из таких предпринимателей в поисках, куда бы вложить эти средства, «сами возбуждали в качестве одного из предложений вопрос об основании за границей русских издательств»27. Партийная пресса выходила с помощью партийных денег и пожертвований меценатов – своих сторонников, нередко привлекался заинтересованный иностранный капитал.
Выходившая в Варшаве газета «Свобода» (1920–1921 гг., затем «За свободу») вообще субсидировалась местными властями. В секретной записке начальника II отдела Генерального штаба польской армии И. Матушевского (апрель 1921 г.) ставятся задачи «как можно более широкого распространения и защиты взглядов группы Савинкова», который был тесно связан с газетой «Свобода»28. Газета «Дни» выпускалась А. Керенским на деньги, переведенные им за границу, когда он возглавлял Временное правительство29. Документы и воспоминания свидетельствуют о финансовой поддержке печати, особенно издаваемой социалистами-революционерами, чехословацким правительством Томаша Г. Масарика и Э. Бенеша в течение 20–30-х годов. Так, через МИД ЧСР русской эмиграции было выплачено в 1922 г. 49,7 млрд. крон, в 1923 – 65,8, в 1924 – 99,7, в 1925 – 72,9 и т.д. Особое возмущение такая помощь «русским белым» вызывала у чехословацких коммунистов. Их депутаты в национальном собрании ЧСР 18 июня 1927 г. сделали запрос, в котором говорилось, что «Чехословакия по воле общенациональной коалиции стала прямо-таки золотым “Эльдорадо” для русской эмиграции как в экономическом, так и политическом отношениях», а «Прага стала вторым после Парижа центром русской эмиграции как по величине, так и по значению... чехословацкое правительство не только содержит всех эмигрантов путем щедрых пособий, но и предоставляет средства на эмигрантскую печать, оплачивает редакторов эмигрантских газет, как, например, газеты “Ст[арые] годы” и 8 других эмигрантских газет, выходящих в Праге»30. Дипломатические маневры советского руководства и давление оппозиции заставили правительство ЧСР с 1924 г. постепенно сократить помощь русским беженцам.
Зависимость русской зарубежной прессы от этих субсидий хорошо отражает письмо Сергея Гессена от 16 ноября 1928 г. Редактор журнала культурно-просветительского отдела Земгора «Русская школа за рубежом», выходившего в Праге в 1923–1929 и 1937–1939 гг.. сообщал адресату (Павлу Николаевичу, возможно, П.Н. Милюкову. – Г.Ж.) о том, что «расходный бюджет» журнала в 1928 г. составлял 65 тыс. крон, а «собственный доход» – 25 тыс. Редакция ежегодно получала субсидию в 30 тыс. крон, но этих средств на выпуск журнала не хватало. Она обратилась к президенту Э. Бенешу с просьбой «о небольшой субсидии “Русск[ой] школе” в 15.000 крон для издания специального юбилейного номера, посвященного юбилею Льва Толстого и десятилетию Чехословацкой школы». С. Гессен просит содействия у адресата, который будет встречаться с Э. Бенешем: «Если бы Вы замолвили два слова о нашем журнале, указав, что это единственный сейчас свободный педаг[огический] журнал на русском яз[ыке], к тому же демократический и специально посвященный школе славянских и прибалтийских государств, то это имело бы очень большое значение для самого нашего существования... Без этой субсидии мы не сможем выпустить нашего последнего номера и удовлетворить подписчиков»31.
Большая часть книгоиздания дотировалась, создать новое издательство или найти издателя было делом нелегким. Еще сложнее было «организовать распространение изданий среди разобщенных и небогатых потенциальных читателей, – отмечает Марк Раев. – Цены нужно было устанавливать как можно более низкими, что тоже было непросто, поскольку тиражи были небольшими, а сбыт – сложным и дорогостоящим. Реклама не была эффективной и играла даже в газетах второстепенную роль»32.
В сложившихся условиях периодические издания могли легко возникнуть, но и столь же легко кануть в Лету. Характерна в этом плане судьба первого толстого литературного журнала русского зарубежья «Грядущая Россия» (1920 г.), вполне обеспеченного интересными литературными силами. Он редактировался М.А. Алдановым, В.А. Анри, А.Н. Толстым и Н.В. Чайковским. Они смогли выпустить всего два номера. «Причиной ранней смерти “Грядущей России”, – сообщает Г.П. Струве, – было прекращение средств, которые шли из частного меценатского источника, – эта судьба подстерегала потом не одно эмигрантское литературное начинание»33.
Одним из первых в 1918 г. начал издавать в эмиграции политическую газету «Общее дело» В.Л. Бурцев, имевший опыт выпуска периодики как за границей, так и в России34. Его историко-революционные сборники «Былое» начали свой путь в 1900 г. в Лондоне. Перед Октябрем 1917 г. он выпускал в Петрограде газету «Общее дело» и журнал «Будущее». Будучи яростным оппонентом большевиков, он после революции выехал за границу и возобновил издание газеты «Общее дело» в Париже (1918–1922, 1928–1933). Первое время она финансировалась Правителем Юга России П.Н. Врангелем и служила генералу средством информирования заграницы об успехах белого движения35. Вот как обрисовал эволюцию этого издательского предприятия в своих воспоминаниях Д.И. Мейснер: «Бурцев издавал вначале ежедневную газету, ставшую потом еженедельной; позже перешел на журнал, еще позже на маленький журнальчик, выходивший от случая к случаю, когда заводились деньги»36.
Старейшее русское издательство в США, просуществовавшее 41 год, – издательство М.Н. Бурлюк, жены известного футуриста Давида Бурлюка. Оно выпускало лишь его произведения и журнал «Color and ruhme» («Цвет и рифма»). Но все это предприятие умещалось в «маленьком ящике, специально сколоченном для этих целей сыном Бурлюков»37.
Значительная часть русских издательских предприятий существовала на смешанном капитале с преобладанием иностранного. Одно из крупнейших издательств «Слово» (И.В. Гессен и Б.Н. Элькин), обосновавшееся в Берлине, имело финансовым партнером германскую фирму «Ф. Улльштейн и К°»; издательство «Знание» (С.Я. Шклявер, В.Б. Станкевич) поддерживалось фирмой Рудольфа Моссе. Союз шведских типографий создал издательство «Северные огни» (Е.А. Ляцкий). При участии немецких финансистов функционировали художественное издательство А.Э. Когана, «Мысль» (С.Л. Кучеров), «Литература» и др.38
Уже в то время были и иностранные издательства, специализирующиеся на выпуске литературы на русском языке. Среди них особое место принадлежит издательству «ИМКА-ПРЕСС», имеющему наиболее продолжительную и славную историю39. Оно было организовано в Праге в 1920 г., через два года переведено в Берлин, а затем в 1925 г. в Париж. Его создание связано с деятельностью Американского Христианского союза молодежи (ИМКА), занимавшегося благотворительной деятельностью и помогавшего военнопленным во время первой мировой войны. Деятельность ИМКА постепенно расширялась. Союз, насколько было в его силах и средствах, снабжал беженцев из России одеждой, питанием, а также попытался удовлетворять и некоторые их культурные запросы. ИМКА основал и субсидировал издательство «ИМКА-ПРЕСС», задачей которого был выпуск учебников и религиозной литературы для военнопленных. С образованием русской диаспоры «ИМКА-ПРЕСС» обратилось к изданию технической литературы, затем научно-популярной, но эти начинания успеха не имели.
В 1925 г. «ИМКА-ПРЕСС» становится основным издателем русской периодики и книг по философии и религии, отчасти и художественной литературы. И позднее издательство сохраняет это свое направление. Каталог «ИМКА-ПРЕСС» за 1921–1956 гг. включает следующую тематику издательской продукции: 1) теология, философия, социология, апологетика, агиография (наиболее крупный раздел); 2) литургика, катехизис, религиозное образование; 3) художественная литература, классика, литературоведение, мемуары, книги для детей; 4) журналы «Путь», «Православная мысль», «Новый град»; 5) учебники (включая технические брошюры). За первые 35 лет существования было выпущено около 250 книг общим тиражом 600 тыс. экземпляров40. Марк Раев считает, что «продолжительность существования этого издательства, благодаря финансовой поддержке ИМКА, позволила ему стать основным источником духовной, высоко интеллектуальной пищи для Русского Зарубежья»41. И это действительно так. Здесь вышла целая библиотека русской классики от И.А. Крылова до Ф.М. Достоевского и А.П. Чехова, книги основных литературных сил эмиграции (И. Бунина, 3. Гиппиус. Б. Зайцева, И. Шмелева и др.), русских философов Н.А. Бердяева, Л.П. Карсавина, Н.О. Лосского, Г.П. Федотова, С.Л. Франка и др. Важно то, что издательство имело возможность оплачивать труд авторов, писавших в журналы, чем, без сомнения, поддерживало их. Особо следует отметить огромное значение и заслуги издательства в развитии русской религиозной периодики. Оно финансировало основные религиозные журналы русского зарубежья. Традиции, заложенные ИМКА по изданию русской литературы, получат поддержку и развитие как в Америке, так и в Европе.