41 Раев М. Указ. соч. С. 102–103.
42 Гессен И.В. Годы изгнания: Жизненный отчет. Париж, 1979; Русский Берлин: 1921–1923. Париж, 1983; Гуль Р. Я унес Россию: Апология эмиграции. Т. I: Россия в Германии. Нью-Йорк, 1984; Емельянов Ю.Н. «Русский Берлин»: (Издательские центры в 20–30-х годах) // Культурное наследие... Кн. 1. С. 50–56; Beyer Т., Kratz G., Werner X. Russische Autoren und Verlag nach dem ersten Weldkruege. Berlin, 1987.
43 См.: Beyer Т., Kratz G., Werner X. Op. cit.
44 См.: Емельянов Ю.Н. Указ. соч. С. 51.
45 См.: Издательское и библиографическое дело русского зарубежья: Учеб. пособие. СПб., 1999.
46 Книгоиздательство «Слово» (проспект) // Русские в Германии: Юридический справочник / Сост. И.М. Рабинович. Берлин, 1921. С. 62, 63 (вклейка в книге – Российская Гос. Библ.).
47 Кудрявцева В.Ю. Деятельность Дома искусств в Берлине (1921–1923) // Культурное наследие... Кн. 2. С. 448.
48 Струве Г.П. Указ. соч. С. 117.
49 Дружич О. Русская литературная Сербия: 1920–1940: (Писатели, кружки и издания). Белград, 1990. С. 116–164.
50 См.: Раев М. Указ. соч. С. 99.
51 Глэд Д. Беседы в изгнании: русское литературное зарубежье. М., 1991. С. 13, 217 (Беседа с Виктором Некрасовым, 1981 г.).
52 Солженицын А. Бодался теленок с дубом // Новый мир. 1991. №7. С. 71.
53 Глэд Д. Указ. соч. С. 55 (Беседа с А. Седых в 1982 г.), 299.
54 Трифонов И. Очерки истории классовой борьбы в СССР в годы нэпа. М., 1960; Очерки истории русской советской журналистики: В 2 т. Т. 1. М., 1966; Мухачев Ю. Борьба компартии против идеологии буржуазного реставраторства. М., 1983; Квакин А. В. Эмигрантская интеллигенция в поисках третьего пути: «смена вех» // Культурное наследие... Кн. 1. С. 25–34; Кулагина Г.М., Бочарова 3.С. Идейно-политические аспекты возвращенчества (20-е годы) // Там же. С. 42–49.
55 Квакин А.В. Указ. соч. С. 29.
56 В поисках пути: Русская интеллигенция и судьбы России. М., 1992. С. 350.
57 См.: Квакин А.В. Указ. соч. С. 28–29.
58 Пархоменко Т.А. Культурная жизнь русской эмиграции в первые послереволюционные годы (1917–1925) // Культура российского зарубежья. М., 1995. С. 33.
59 Подробнее см.: Харина Н.А. Общественная позиция газеты «Руль» // Русская и зарубежная журналистика. СПб., 1996. С. 20–22.
60 Подробнее см.: Кулагина Г.М., Бочарова 3.С. Указ. соч. С. 44–47.
61 Последние новости. 1925. 25 окт.; Милюков П.Н. Эмиграция на перепутье. Париж, 1926. С. 88.
62 Цит. по: Кулагина Г.М., Бочарова 3.С. Указ. соч. С. 45.
63 Новый Восток. Кн. 1. М., 1922. С. 56–57.
64 Возрождение (Париж). 1925. 23 июня, 21 июля; 1927. 16 февр.
65 Марков В. Легенда об Есенине // Час пик. 1995. 26 июля. (Впервые – Грани. 1955. №25).
66 Гессен И.В. Указ. соч. С. 125.
67 The Red Pencil: Artists, Scholars and Cenrsore in the USSR. Boston, 1989. P.202.
68 Глэд Д. Указ. соч. С. 183–184.
69 См.: Очирова Т. Запрещенный Куприн // Куприн А. Эмигрантские произведения: Купол святого Исаакия Далматского. Извощик Петр. М., 1992. С. 4.
70 Струве Г. Указ. соч. С. 164.
71 Глэд Д. Указ. соч. С. 265–266.
--------------------------------------------------------------------------------
Дальше
СодержаниеСодержание
Назад • Дальше
--------------------------------------------------------------------------------
Глава I. Громова Л. П. Становление системы русской политической прессы XIX века в эмиграции
• 1. «Я бесцензурная речь ваша» (издательская деятельность А.И. Герцена)
• 2. Расширение сети вольной русской прессы в 1860-е годы
• 3. Новая волна эмиграции и журналистика 1870-х годов
• 4. Эмигрантская печать 1880–1890-х годов
Общая характеристика периода. Русская эмигрантская журналистика XIX в., впитавшая в себя весь предшествующий опыт вольной русской речи, прошла в своем развитии три основных периода:
1. Зарождение и становление системы вольной русской прессы в 1850-1860-е годы (А.И. Герцен, Н.П. Огарев, П.В. Долгоруков, Л.П. Блюммер, И.Г. Головин и др.).
2. Новая волна эмиграции и журналистика 1870–1880-х годов (С.Г. Нечаев, М.А. Бакунин, П.Л. Лавров, П.Н. Ткачев и др.).
3. Традиции и новый опыт 1880–1890-х годов (С.М. Степняк-Кравчинский, Ф.В. Волховский, В.Г. Чертков, Г.В. Плеханов и др.).
Наши представления о русской прессе за рубежом, как правило, укладываются в упрощенную схему: революционные издания Герцена, народников и социал-демократов. В действительности же спектр изданий был значительно разнообразнее и сложнее и отражал все направления и оттенки оппозиционной мысли России.
Связи изданий между собой, как, впрочем, и с Россией, во многих случаях были многосторонними и часто носили постоянный характер. Это подтверждается регулярной публикацией в них писем из России, распространенными ссылками на другие эмигрантские издания, полемикой между ними и с российской прессой. Несмотря на непродолжительность существования многих зарубежных изданий (в среднем, как правило, два года), они влияли на формирование общественного мнения в эмигрантской среде, их выступления получали отклики в российской прессе.
По сведениям «Сводного каталога русской нелегальной и запрещенной печати XIX века» только периодических изданий во второй половине XIX в. выходило за границей более 60, причем перечень этот далеко не полный1.
Существует мнение, что в профессиональном отношении русская эмигрантская журналистика малоинтересна: небольшие тиражи, ограниченность тематики, малочисленность аудитории, слабые связи с Россией и т.д.
Однако русская пресса за рубежом интересна не только как лаборатория либеральной и революционной мысли. Она уникальна по своему характеру, так как вобрала не только традиции российской журналистики, но и опыт современной ей европейской периодической печати. Это отразилось как на содержании, так и на самом типе изданий. Рассчитывая на русского и европейского читателя, издания выходили часто на двух языках, печатались с приложениями на разных языках.
Более чем за 40 лет существования в эмиграции русская журналистика XIX в. накопила богатейший опыт и превратилась в сложную и многообразную систему печати, которая включала в себя разные по направлениям, содержанию и типологии издания с разветвленными географическими издательскими центрами, развитой системой распространения, налаженными контактами с российским и зарубежным читателем. Издания отличались друг от друга степенью влияния, периодичностью, тиражами. Но все они были объединены стремлением служить делу освобождения человека от рабства, а слова – от цензуры.
--------------------------------------------------------------------------------
1 См.: Сводный каталог русской нелегальной и запрещенной печати XIX века. Ч. 1–3. М., 1981–1982. Ч. 2: Периодические издания. М., 1982. – Утверждение А.А. Роота, что «до конца XIX в. функционировало четыре десятка эмигрантских изданий» [см.: Роот А.А. «Колокол» (1868–1869) и традиции вольной русской прессы: отражение общественно-политической жизни России. Казань, 1996. С. 64], является неточным. Только по сведениям «Сводного каталога» их насчитывается более 60. В действительности же, если иметь в виду, что далеко не все из них доходили до России или сохранились в библиотеках страны до нашего времени, можно предположить, что их число значительно больше. Об этом говорят и воспоминания эмигрантов, и упоминания в российской прессе об эмигрантских изданиях, которые не дошли до нас (см., напр.: Новости. 1881. 4 февр. С. 1; Новое время. 1888. 1 февр. С. 2. и др.).
--------------------------------------------------------------------------------
Назад • Дальше
СодержаниеСодержание
Назад • Дальше
--------------------------------------------------------------------------------
1. «Я бесцензурная речь ваша» (издательская деятельность А.И. Герцена)
Зарождение русской эмигрантской журналистики связано с основанием Александром Ивановичем Герценом в 1853 г. Вольной русской типографии в Лондоне. 21 февраля 1853 г. вышло литографированное обращение публициста «Вольное русское книгопечатание в Лондоне. Братьям на Руси», в котором он оповещал «всех свободолюбивых русских» о предстоящем открытии 1 мая русской типографии. Свою цель он видел в том, чтобы стать «свободной, бесцензурной речью» передовой России, чтобы «невысказанным мыслям (...) дать гласность, передать их братьям и друзьям, потерянным в немой дали русского царства»1.
Цензурный гнет, тяготевший над журналистикой России в период «мрачного семилетия» (1848–1855), действительно превратил ее в «немую даль». В этих условиях Герцен прекрасно осознавал важность своего начинания и настойчиво обращался к друзьям в России с призывом поддержать его: «Если мы будем сидеть сложа руки и довольствоваться бесплодным ропотом и благородным негодованием (...) тогда долго не придут еще для России светлые дни» (XII, 63). Приглашение печатать в лондонской типографии свои произведения Герцен адресует «всем свободомыслящим русским», независимо от их убеждений и взглядов, ибо «без вольного слова нет вольного человека».
В конце июня – начале июля 1853 г. вышла первая прокламация «Юрьев день! Юрьев день! Русскому дворянству», вслед за ней отдельной листовкой была напечатана статья Герцена «Поляки прощают нас», затем брошюра «Крещеная собственность». Деятельность Вольной русской типографии получила отклик не только в международном общественном мнении, но и в правительственных сферах России, чему способствовал сам Герцен, рассылая печатную продукцию высшим чиновникам в Петербург. Реакция последовала незамедлительно. Всем органам жандармерии и полиции были посланы распоряжения о принятии мер, чтобы не допустить в Россию лондонские издания. Герцен использует все доступные ему средства, чтобы проложить путь своим изданиям в Россию. Успеху дела способствовали и широкие связи Герцена с международным движением. С помощью итальянцев, поляков, венгров издания Вольной русской типографии начали пробивать себе путь в Россию: на юге – через Константинополь, Одессу и Украину, на севере – через Балтику. Однако первые издания расходились в очень незначительных количествах, напечатанные брошюры лежали в подвалах издателя, постоянной обратной связи с Россией не было.
1855 год стал рубежным в деятельности Вольной русской типографии. Узнав о смерти Николая I, Герцен писал: «Конец этого кошмара заставил меня помолодеть, я преисполнен надежд» (XXV, 244). Эти надежды, связанные с установлением постоянных контактов с Россией, он начал воплощать в жизнь. Прекрасно понимая необходимость в периодическом издании, в августе 1855 г. он выпускает журнал «Полярная звезда», в первой книжке которого увидели свет впервые напечатанное «Письмо Белинского к Гоголю» и два письма Гоголя к Белинскому, а также собственные публикации Герцена: статья «К нашим», в которой он призывал к сотрудничеству всех образованных русских, независимо от их взглядов, и его письмо к Александру II, явившееся его первым публичным обращением к царю. В этом письме наряду с необходимостью освобождения крестьян от крепостного состояния Герцен говорит о первостепенности освобождения слова от цензуры: «Государь, дайте свободу русскому слову. Дайте нам вольную речь» (XII, 274).
Последующие открытые обращения к царю и высказывания в личных письмах показывают, как часто надежды публициста на реформы сменялись отчаянием. Видя в царе реформатора и в то же время зная нерешительность его характера, Герцен прекрасно сознавал опасность, которую представляла для проведения реформ оппозиция в лице консервативного дворянства. Поэтому он считал необходимым вновь и вновь обращаться к царю с советами, по праву считая себя «единственным свободным оппонентом».
«Полярная звезда» выходила ежегодно до 1862 г. Последняя, восьмая книжка, появилась лишь в 1869 г. Уже во второй, вышедшей с опозданием на пять месяцев, Герцен вынужден был признать, что без периодичности выхода она может быть только сборником.
Фактически, несмотря на журнальную структуру издания, «Полярная звезда» в силу редкой периодичности больше напоминала альманах. Не случайно современные исследователи, определяя тип этого издания, называют его и альманахом, и журналом.
События в России развивались так быстро, что Герцен вскоре почувствовал невозможность поспевать за ними в ежегодных выпусках «Полярной звезды». Ощущалась необходимость в оперативном органе. Это издание осуществилось с приездом в Лондон Н.П. Огарева. Новый орган мыслился его создателями чаще выходящим и более легким, чем литературно-публицистические сборники «Полярной звезды» с их «углубленной пропагандой» и детальным обсуждением теоретических вопросов.
13 апреля 1857 г. было объявлено о готовящемся выходе «Колокола». Сначала он намечался как «прибавочные листы» к «Полярной звезде», однако в процессе подготовки превратился в самостоятельное издание. Первый номер «Колокола» вышел 1 июля 1857 г.; газета просуществовала десять лет. Это был большой, сложный путь, на протяжении которого в связи с изменением условий жизни в России и с эволюцией взглядов издателей газеты менялись ее тактика, содержание, структура, круг авторов. В своем развитии «Колокол» прошел три этапа:
1857–1861 гг. – период подъема и наивысшей популярности и влияния издания (тираж достигает 3000 экз.).
1862–1864 гг. – время потери популярности и охлаждения русского читателя (тираж падает до 500 экз.).
1865–1867 гг. – перевод «Колокола» на континент, попытки наладить контакты с «молодой эмиграцией», отсутствие спроса, прекращение издания.
До 1858 г. «Колокол» выходит один раз в месяц, затем периодичность его возрастает до двух раз в месяц, а с 22 июня 1859 г. он иногда выпускается каждую неделю.
В первых двух номерах «Колокола» еще не было материалов, присланных из России. Но уже в пятом листе редакция сообщала об огромном количестве корреспонденции, пришедшей в газету с Родины. Ко времени издания «Колокола» были налажены контакты с Россией, которые постепенно стали устанавливаться после выхода «Полярной звезды»2. Весь материал доставлялся корреспондентами, выступавшими под псевдонимами или анонимно, а чаще всего лишь сообщавшими факты, которые затем использовались в заметках Герцена. Герцен тщательно сохранял тайну корреспонденции, сжигая полученные письма. Известно более ста корреспондентов Вольной русской печати из разных слоев русского общества, начиная от славянофилов и кончая революционными демократами3.
О том, что у Герцена не будет недостатка в авторах, писал ему еще до выхода «Колокола» неизвестный корреспондент из России: «Можете быть спокойны, у вас не будет недостатка в сотрудниках»4. Он сообщал также, что «Полярная звезда» читается с жадностью, ее статьи переписываются, пересказываются, что молодое поколение сочувствует издателям. В круг постоянных читателей входила и царская семья. 26 апреля 1857 г. Герцен пишет своей давней приятельнице М.К. Рейхель: «А вы знаете, что великие князья читают “Полярную звезду”? Вот, мол, тятеньку-то как пропекает...» (XXVI, 91). О популярности своих изданий Герцен постоянно пишет друзьям. 9 апреля 1857 г. К. Фогту: «Вы не можете себе вообразить, какие размеры принимает наша лондонская пропаганда... Мои книги продаются превосходно, издержки полностью покрываются» (XXVI, 88); 17 июля 1857 г. М.К. Рейхель: «...со всех концов весть одна – что успех “Полярной звезды” неимоверный» (XXVI, 105). Об этом же свидетельствовал в письмах Герцену находившийся в это время за границей Н.А. Мельгунов: «Лондонские издания распространяются так быстро, что недостаточно экземпляров»; через три месяца, в ноябре 1857 г.: «В нынешнем году требования на твои издания были страшные»5.
Эта потребность все более ощущается в России. «Влияние твое безмерно, – писал Герцену в начале 1858 г. К.Д. Кавелин. – Herzen est une puissance6, сказал недавно кн. Долгоруков за обедом у себя. Прежние враги твои по литературе исчезли. Все думающие, пишущие, желающие добра твои друзья и более менее твои почитатели... Словом, в твоих руках огромная власть»7.
Среди неотложных преобразований, за которые, наряду с требованием уничтожения крепостного права, боролась прогрессивная общественность России второй половины 1850-х годов, было требование независимого русского слова. Это требование было ключевым в программе преобразований, с которой Герцен выступил в «Полярной звезде». Издатели «Колокола» одной из главных задач считали консолидацию всех прогрессивных сил страны. Стремлением объединить широкие и разнообразные слои обусловлены и первоначальные программные требования «Колокола»: «освобождение слова от цензуры, освобождение крестьян от помещиков, освобождение податного состояния от побоев» (XIII, 8). В политических условиях России второй половины 1850-х годов такая программа отвечала задачам создания антикрепостнического фронта. Она привлекала либерально-оппозиционные круги, активность которых все возрастала.
С 1856 г. Герцен начал выпускать публицистические сборники «Голоса из России», которые были составлены из материалов, присланных русскими либералами. Всего с 1856 по 1860 г. появилось девять выпусков. В предисловии к первому Герцен сообщал, что публикуемые материалы «принадлежат к той письменной литературе, которая развилась с необыкновенной силой во время последней войны и после смерти Николая I». При этом Герцен подчеркивает, что он только «типограф, готовый печатать все полезное нашей общей цели», поэтому готов публиковать вещи, «прямо противоположные нашему убеждению, но сходные в цели»8.
Материалы, опубликованные в первом выпуске «Голосов из России», предваряло «Письмо к издателю», подписанное «Русский либерал». Первая его часть была написана К.Д. Кавелиным, вторая – Б.Н. Чичериным. Несмотря на различия в тоне и оценке деятельности Герцена, авторы сходились в том, что являются противниками революционных и социалистических теорий Герцена, но готовы публиковаться в его изданиях, так как в России обречены «на глубокое, безусловное молчание».
Связи Герцена с Россией быстро расширялись и становились постоянными. Первоначальная присылка отдельных запрещенных произведений и рукописной литературы переросла в нескончаемый поток корреспонденции, которые не могли быть опубликованы в российской периодике. И чем острее в России разгоралась борьба вокруг подготовки крестьянской реформы, тем больше становился спрос на свободное слово. Герценовские издания оказывали значительное влияние на действия правительственных сфер. До Герцена регулярно доходили сведения о том, что за «Колоколом» внимательно следит сам Александр II. Встревоженные распространением изданий Вольной русской типографии, правящие круги все настойчивее изыскивают средства для противодействия им; не ограничиваясь мерами чисто полицейского характера на территории России (установление строго таможенного надзора, преследование лиц, хранящих и распространяющих издания и пр.), они разрабатывают и другие средства борьбы с Герценом. К 1857–1858 гг. относится замысел ряда высокопоставленных лиц создать печатный орган, который смог бы противодействовать «Колоколу». Вопрос об издании анти-«Колокола» являлся предметом специального обсуждения на заседаниях Государственного совета9. Однако эта идея оказалась нереализованной. Одновременно правительство активизирует деятельность по борьбе с герценовскими изданиями за пределами России. Так, в течение только первой половины 1858 г. русскому правительству удалось добиться официального запрещения «Колокола» в Пруссии, Саксонии, в Риме, Неаполе, Франкфурте-на-Майне. Обращение к английскому правительству с просьбой запретить издательскую деятельность Герцена не увенчалось успехом, и тогда правительство предпринимает попытки воспрепятствовать распространению изданий в Париже. Но эти намерения оказались безуспешными. «Колокол» продолжал набирать силу, определяя свое место в расстановке общественно-политических сил и периодических изданий в России. К 1859–1860 гг. относится полемика «Колокола» с «Современником» об отношении к обличительной литературе и другим вопросам, по которым в программах изданий обозначались расхождения.
1 марта 1860 г. в «Колоколе» было помещено «Письмо из провинции» за подписью «Русский человек». Письмо было продолжением полемики, разгоревшейся между «Современником» и «Колоколом». Автор упрекал Герцена за недостаточный радикализм, за стремление к мирному решению крестьянского вопроса, за то, что
«Колокол» «переменил тон», что он должен «благовестить не к молебну, а звонить в набат», «звать Русь к топору».
Герцен в редакционном предисловии к письму подчеркнул: «Мы расходимся с вами не в идее, а в средствах; не в началах, а в образе действования. Вы представляете одно из крайних выражений нашего направления». Публицист категорически отверг призывы к «топору», «пока останется хоть одна разумная надежда на развязку без топора». В основе его убеждений лежал трагический опыт 1848 г. «Июньская кровь взошла у меня в мозг и нервы, – писал Герцен, – я с тех пор воспитал в себе отвращение к крови, если она льется без решительной крайности». Не видя этой крайности в политической обстановке начала 1860-х годов, публицист не принял предложения своего оппонента изменить направление «Колокола». Он считал необходимым вести работу по ознакомлению русского общества с ходом подготовки реформы.
В полемике с «Русским человеком» Герценом была поставлена принципиально важная для него проблема: реформа или революция – проблема, которая пройдет через его публицистику последующих лет как главная дилемма в выборе пути решения крестьянского вопроса. Еще в статье «Революция в России» (1857) публицист со всей определенностью заявил: «Мы (...) от души предпочитаем путь мирного, человеческого развития путю развития кровавого; но с тем вместе так же искренно предпочитаем самое бурное и необузданное развитие – застою николаевского status guo» (XIII, 22). Через год, в сентябре 1858 г., он развил эту мысль: «Мы не любители восстаний и революции ради революции, и мы думаем, – и мысль эта нас радовала, – что Россия могла бы сделать свои первые шаги к свободе и справедливости без насилия и ружейных выстрелов» (XIII, 340). Предпочтение Герцена мирной «самодержавной революции» связывалось в ту пору с надеждами на царя, на возможности верховной власти. Эти надежды основывались на историческом опыте России, развитие которой со времен Петра I в значительной мере определялось действиями правительства и образованного дворянства. Кроме того, публицист считает невозможным и безнравственным «звать к топорам» из Лондона.
Полемика с «Русским человеком» была лишь началом. Впереди были споры с «Молодой Россией», с Бакуниным, где вновь встали проблемы выбора между реформой и революцией, готовности к революции, революционной нравственности и гуманизма.
Полемика с «Современником» показала, что при общих конечных целях средства решения крестьянского вопроса они видели по-разному, и каждый из них вел свою линию. В то время как «Современник» перед реформой категорически размежевался с либералами, «Колокол» стремился к объединению различных оппозиционных сил, пытаясь использовать все возможности для освобождения крестьян мирным путем, путем реформ.
В 1860–1861 гг. издательская деятельность лондонских «агитаторов» приобрела огромный размах. Материалы, в большом количестве поступавшие с родины, помещались в «Колоколе», в приложении к «Колоколу» – «Под суд!», издававшемся в 1859–1862 гг. вместо прекративших свое существование «Голосов из России», в «Исторических сборниках», в «Полярной звезде».
По предложению Огарева в 1862 г. для читателей из народа, старообрядцев стало издаваться «Общее вече». Цель издания заключалась в том, чтобы соединить «всех даровитых, честно благу народа преданных людей всех сословий и всех толков на одно “Общее вече”»10. Издание это было первым нелегальным органом для крестьян и городского мещанства. Просуществовало оно, однако, недолго. Возникнув на волне подъема общественного движения, «Общее вече» не смогло удержаться во время его спада и в 1864 г. перестало существовать. Вышло всего 29 номеров.
Издательская деятельность Герцена начала 60-х годов была обусловлена как поисками собственной, соответствующей времени тактики, так и реальными процессами в самой России. В эти годы правительство обрушило репрессии не только на революционеров и восставших крестьян, но и на другие социальные слои. Особое возмущение в русском обществе вызвали действия правительства против студентов, недовольных введением нового университетского устава. Правительство пристально следило за информацией о студенческих волнениях летом и осенью 1861 г. в Петербурге, Москве и других университетских городах. 28 сентября Министерство народного просвещения разослало телеграммы, запрещавшие печатать что-либо о студенческих беспорядках.
Зато на страницах европейских газет в октябре – ноябре 1861 г. регулярно публиковались сообщения о студенческих волнениях в России. «Колокол» откликнулся на эти события рядом статей: «Петербургский университет закрыт!», «По поводу студенческих избиений», «Третья кровь!», «Исполин просыпается!». Герцен приветствовал студентов: «Хвала вам! Вы начинаете новую эпоху, вы поняли, что время шептанья, дальних намеков, запрещенных книг проходит. Вы тайно еще печатаете дома, но явно протестуете». Сейчас, в разгар общественной борьбы, публицист призывал студентов к действию: «В народ! к народу! – вот ваше место» (XV, 175).
В начале 60-х годов в обеих столицах и в провинции возникло множество революционных и оппозиционных кружков, разнообразных по составу и направленности. Одной из таких организаций стал кружок, созданный в Москве двумя студентами университета – П.Э. Аргиропуло и П.Г. Заичневским. Именно отсюда вышла прокламация «Молодая Россия», которая вызвала споры в России и большой интерес со стороны Герцена.
Эта прокламация распространялась в Москве, Петербурге и провинции большим тиражом. Ее содержание было крайне революционным. Она призывала к захвату государственной власти, которая должна была осуществиться революционным меньшинством. Будущее государственное устройство виделось ее автору, П.Г. Заичневскому, как республиканский союз общин. «Молодая Россия» вызывала резкую критику в адрес «Колокола», обвиняя его в либерализме, а его издателей – в потере революционности.
Выход прокламации совпал с петербургскими пожарами, эти два события были связаны правительственными кругами, в результате чего не заставили себя ждать репрессивные меры во всех сферах. В июне 1862 г. была запрещена газета «День», на восемь месяцев приостановлено издание «Современника» и «Русского слова», последовали другие «запретительные» меры. Герцен ответил на прокламацию и последовавшими за ней событиями статьей «Молодая и старая Россия», помещенной в «Колоколе» 15 июля 1862 г. Затем эта тема была развита публицистом в статье от 15 августа «Журналисты и террористы». Эти статьи знаменовали новый этап в понимании Герценом революционности. Он подчеркивает, что революция может быть только народной, и никакой заговор «меньшинства образованных» не может совершить ее, а потому, «пока деревня, село, степь, Волга, Урал покойны, возможны одни олигархические и гвардейские перевороты» (XVI, 224). Звать народ к революции можно лишь по готовности, «накануне битвы», считает Герцен. Всякий же преждевременный призыв – «намек, весть, данная врагу, и обличение перед ним своей слабости» (XVI, 225). Отвечая на упрек «Молодой России», что издатели «Колокола» потеряли всякую «веру в насильственные перевороты», Герцен писал: «Не веру в них мы потеряли, а любовь к ним. Насильственные перевороты бывают неизбежны; может, будут у нас; это отчаянное средство, ultima ratio народов, как и царей, на них надобно быть готовым» (XVI, 221).
Экстремизм «Молодой России» неприемлем для Герцена. Он считает «Молодую Россию» двойной ошибкой: «Во-первых, она вовсе не русская; это одна из вариаций на тему западного социализма, метафизика французской революции (...). Вторая ошибка – ее неуместность: случайность совпадения с пожарами – усугубила ее» (XVI, 203). У России, подчеркивает Герцен, свой путь развития, а потому «говорить чужими образами, звать чужим кличем – это непонимание ни дела, ни народа, это неуважение ни к нему, ни к народу» (XVI, 204).
Теория «русского социализма» Герцена приобретала определенность и в средствах достижения цели. Выбирая между революцией и реформой и чаще всего склоняясь к мирному решению проблем, публицист отвергает экстремизм во всех его проявлениях, предлагает многовариантность развития в зависимости от конкретных исторических условий. Эти размышления нашли отражение в цикле писем «Концы и начала» (1862), адресованных Тургеневу и явившихся продолжением споров об исторических судьбах Западной Европы и России и перспективах их развития. По мнению Герцена, революционность Запада умерла, буржуазная Европа дописала последнюю страницу своей истории. Европейским «концам» он противопоставляет русские «начала», которые видит в сельской общине и в освободительных традициях русского народа. Причем, говоря о путях развития движения, он уточняет, что «общий план развития допускает бесконечное число вариаций непредвиденных» (XVI, 196). Так от однозначного решения в пользу революции до событий 1848 г. Герцен, вырабатывая теорию «русского социализма» и корректируя ее в соответствии с изменяющимися историческими условиями, приходит к осознанию многовариантности развития.