Я рассмеялся:
‑ Надеюсь, Невитта, мне ты веришь, хоть я и азиат.
‑ Ты, государь, фракиец, а это почти то же самое, что франк или галл. Кроме того, ты не христианин; так, по крайней мере, поговаривают.
Все рассмеялись, и напряжение спало. Затем Виктор выразил надежду, что мы поскорее заключим как можно более выгодный мир с Шапуром. При этих словах мы с Хормиздом переглянулись. Я убежден, что Виктор ничего не знает о персидском посольстве. Как хорошо, что мы сохранили это в тайне, особенно теперь, когда я уверен, что Невитта и Дагалаиф жаждут вернуться домой! Никто, кроме меня, не верит, что Прокопий к нам подойдет, но я уверен, что так и будет. Если же нет…
Наконец, Салютий предложил компромисс:
‑ Предположим все‑таки, что Прокопий не замыслил измены. Я сам не так давно казнил человека по ложному обвинению в халатности и поэтому считаю, что Прокопию нужно дать возможность оправдаться. В конце концов, откуда нам известно, какие трудности встретились на его пути? Может быть, он заболел или умер. Поэтому вот мое предложение: пусть перед тем как начать осаду или принять любое другое решение, Август подождет хотя бы неделю.
На предложении Салютия все и сошлись. Как и любой другой компромисс, оно ничего не решает, а только продлевает время колебаний, что таит в себе большую опасность. Однако я лишь согласился отложить осаду, и ничего более. Я хотел продемонстрировать свое благоразумие, прежде чем сообщить о решении, которое вряд ли кому‑нибудь понравится.
‑ Экипажи и охрана нашего флота составляют двадцать тысяч человек. Пока мы движемся вдоль реки, это допустимо. Однако если мы пойдем в глубь страны ‑ все равно, домой или преследуя армию Шапура, ‑ эти двадцать тысяч должны будут присоединиться к нам. В таком случае персы захватят наш флот. Во избежание этого корабли следует сжечь.
От этих слов все опешили. Первым опомнился Невитта. Он спросил, как же я собираюсь возвращаться домой без кораблей? Я ответил: независимо от того, будем ли мы возвращаться по Евфрату или по Тигру, нам придется с огромным трудом тащить корабли против течения. Это затруднит наше продвижение, и флот будет нам просто мешать. Против этого нечего было возразить, и тем не менее мое предложение никто не поддержал, исключая Хормизда. Он понимал: предать корабли огню ‑ единственный способ заставить легионы углубиться в пустыню.
Да‑да! Я решил захватить все персидские провинции до самой индийской границы, за тысячу миль отсюда на восток. Александру это удалось, и я уверен, что мне тоже удастся. Армии Шапура с нашей не сравниться. Скоро созреет урожай, и это избавит нас от тревоги за провиант. Лишь одно меня настораживает ‑ Прокопий! Будь он здесь, я бы мог оставить его здесь с Хормиздом под Ктезифоном и выступить в поход, не опасаясь удара в спину. Но я не могу выступить, не зная, где Прокопий, а пока нужно сжечь корабли.
Я терпеливо ответил на все возражения военачальников. Мне не удалось никого убедить, но все нехотя дали свое согласие. Когда они уходили, Салютий отвел меня в сторону и прошептал на ухо одно‑единственное слово:
‑ Мятеж. ‑ Кто?
Хотя палатка была уже пуста, Салютий по‑прежнему говорил шепотом; его горячее дыхание неприятно обжигало кожу.
‑ Христиане.
‑ Виктор?
‑ Не знаю. Возможно. Мне не удалось узнать подробностей. Солдаты поют песню, что скоро вернутся домой, но без тебя.
‑ Это же измена!
‑ На первый взгляд слова песни совершенно невинны. Кто бы ее ни сочинил, он явно не дурак.
‑ И кто же ее поет? Галилеяне? Салютий кивнул:
‑ Да, Зианны и Геркуланы. Пока что их немного. Но если ты сожжешь корабли…
‑ Поверь мне, Салютий, ‑ я взял его за руку, ‑ я знаю то, что другим недоступно.
‑ Как прикажешь, государь. ‑ Салютий поклонился и вышел.
Эту ночь я провел в обществе немого и Каллиста. Я молюсь. Я изучаю исторические труды о персидской кампании Александра и рассматриваю карты. Если будет на то воля Гелиоса, я встречу зиму на границах Индии. Ни одному римскому императору не удавалось присоединить к нашему государству такую огромную территорию.
Юлиан Август
1 июня
Флот сожжен. Мы оставили от него двенадцать судов, из которых можно наводить наплавные мосты. Их повезем на телегах. Я только что послал легкую пехоту во главе с Аринфеем уничтожить остатки персидской армии, скрывающиеся в округе. Кроме того, я приказал ему поджечь поля вокруг Ктезифона и забить весь скот; после нашего ухода жителям персидской столицы понадобится не один месяц, чтобы добыть пропитание. Это даст нам выигрыш во времени. От Прокопия по‑прежнему никаких известий.
Приск: Флот подожгли жарким ветреным утром. Пламя быстро перекидывалось с корабля на корабль, пока не стало казаться, что даже бурые воды Тигра охвачены огнем. Палящие лучи солнца усиливали жар от пламени, и колеблющееся марево искажало очертания всего вокруг. Конец света наступал в полном соответствии с учением стоиков ‑ гигантский, очищающий, всепоглощающий пожар.
Я наблюдал за сожжением кораблей вместе с Анатолием, и это зрелище впервые заставило меня поверить в существование Немезиды. Люди, кажется, тоже чувствовали, что на этот раз император зашел слишком далеко и вверг всех в огнедышащую пасть солнца. Обычно любому приказу Юлиана охотно повиновались. Чем непонятнее был приказ, тем больше верили солдаты в его разумность, но в тот день императору пришлось поджечь первый корабль собственноручно ‑ никто не соглашался сделать это за него. Я видел лица людей, наблюдавших за этим жертвоприношением Гелиосу. Они выражали страх.
‑ Конечно же, мы не полководцы, ‑ задумчиво произнес Анатолий; он, казалось, читал мои мысли. ‑ Император ‑ гениальный стратег и знает что делает.
‑ Но и он может ошибаться. ‑ Ни он, ни я не могли отвести глаз от разгоравшегося пламени. Почему именно пожары нас так завораживают? Это похоже на нарисованный Гомером образ двух рек Аида: одна ‑ созидания, другая ‑ разрушения, и они всегда находятся в зыбком равновесии. Разрушать людям всегда нравилось не меньше, чем созидать, ‑ вот почему война так популярна.
Мы все еще не могли оторвать глаз от огня, когда мимо проехало несколько офицеров. Один из них был Валентиниан, от жара и гнева его лицо побагровело. "Глупец! Глупец! Глупец!" ‑ рычал он. Мы с Анатолием испуганно переглянулись. Неужели офицеры готовят бунт? Но, несмотря на ропот трибунов, мятежа не намечалось. Кстати, мне никогда не забыть искаженного бешенством лица Валентиниана ‑ точно такое оно было у него много лет спустя, когда он в припадке гнева яростно вопил на германских послов. Это стоило ему жизни: он скончался на месте от удара.
К сумеркам с нашим флотом было покончено. Вдалеке на стенах Ктезифона толпились персы, наблюдавшие за поразительным зрелищем ‑ римский император собственноручно уничтожает римский флот. Не знаю, что они об этом подумали; наверное, такой шаг показался им совершенно непонятным. Я и сам с трудом верил собственным глазам.
Юлиан Август
3 июня
Мы свернули лагерь и движемся на юго‑восток, в глубь страны. Местность кругом плодоносная, сколько угодно воды. У солдат поубавилось страха. Они видят: чтобы не умереть от жажды, совершенно не обязательно держаться реки.
4 июня
Все идет хорошо. Невитта: бдительность. Виктор. X. Рядом? Как? Жара усиливается. Возможно, придется делать переходы по ночам.
Приск: Невитта вновь предупреждал Юлиана о готовящемся заговоре христиан и на сей раз прямо указал на Виктора. Я знаю об этом. В тот день я ехал рядом с Юлианом и мы открыто говорили о предостережении Невитты.
‑ Но если меня убьют, кто меня заменит? Кроме Салютия, другой кандидатуры нет, а он вряд ли их устраивает.
‑ А Виктор?
‑ Галлы изрубят его на куски, ‑ холодно улыбнулся Юлиан и тут же нахмурился. ‑ Невитта сказал, что они кого‑то ко мне подослали. Он должен… это исполнить. Это случайно не ты? ‑ Он повернулся ко мне лицом; оно нисколько не вязалось с его веселым, игривым голосом. Его глаза, обожженные солнцем, заглянули мне прямо в душу. Как и все мы, он загорел до черноты, глаза от яркого солнца и песка покраснели, и веки гноились. Он сильно исхудал, и, когда натягивал поводья, было видно, как на руках ходят мускулы. Только теперь он перестал быть мальчиком и даже юношей.
‑ Нет, не я, ‑ попытался было я отшутиться, но на этот раз ничего подходящего на ум не пришло.
‑ Из тебя вышел бы очень никудышный император. ‑ Он снова стал прежним Юлианом, и мы двинулись дальше. Впереди и позади нас извивались колонны солдат, идущих по дороге через цветущую страну, между полей, на которых поспевал богатый урожай.
К нам подъехал Салютий, его голова была повязана белым платком.
‑ Поглядите‑ка: классический римский консул! ‑ пошутил Юлиан. Салютию, несмотря на ум, всегда недоставало чувства юмора. Он пустился в пространные объяснения, что не может надеть шлем, так как от жары у него на лбу появилась сыпь. Растолковав нам это, Салютий вручил Юлиану письмо:
‑ Это из Константинополя, поздравляют с победой.
‑ Рановато, ‑ вздохнул Юлиан, возвращая ему письмо.
Я никогда не забуду тыльную сторону его руки, освещенную солнцем, ‑ выгоревшие светлые волосы резко выделялись на загорелой коже. Мне также бросилось в глаза, какие у него длинные ногти (он наконец избавился от привычки их грызть). Любопытно, с какой ясностью запечатлеваются в памяти малосущественные детали вроде руки человека, которую ты видел много лет назад, и сколько важного в то же время исчезает в памяти без следа.
Юлиан Август
5 июня
Полночь: пожар. Рвы.
Приск: Той ночью персы подожгли поля. На многие мили вокруг хлеба, виноградники, сады, деревни внезапно запылали, и ночь превратилась в день. Хотя Юлиан приказал для защиты от огня вырыть вокруг лагеря рвы, много палаток и несколько повозок сгорело.
Пожар бушевал три дня и три ночи. И сейчас всякий раз, когда я вспоминаю о тех днях в Персии, перед глазами встает стена огня, я ощущаю едкий запах дыма и страшный жар, усиленный палящими лучами солнца. К счастью, в лагере были родники, и от недостатка воды мы не страдали. Оставались у нас и запасы продовольствия примерно на неделю, после чего нас ожидал голод. Кругом, насколько хватало глаз, не было ни одной зеленой травинки ‑ все превратилось в черную выжженную пустыню.
От Максима я перебрался в палатку к Анатолию и поэтому стал более сведущ в придворных делах. Обычно я держался от них подальше ‑ политика всегда казалась мне скучным делом, но теперь все, что происходило при дворе, вызывало у меня жгучий интерес; впрочем, не только у меня одного, ведь речь шла о нашей жизни и смерти. Похоже, у каждого из нас был готов план спасения ‑ у каждого, за исключением императора.
Наша армия к тому времени разделилась на две почти равные части ‑ сторонников Юлиана, с одной стороны, и Виктора ‑ с другой, европейцев и азиатов, эллинов и христиан. Перевес, однако, был на стороне Юлиана, ведь с ним были лучшие солдаты. Но чем больше времени проводили мы в этой выжженной пустыне, тем крикливее и требовательнее становилась партия Виктора; она настаивала на том, чтобы император хоть что‑то предпринял. Однако Юлиан ни словом не давал нам понять, каковы его намерения. Не сохранись этот дневник, мы так и не узнали бы, что происходило в его душе.
Юлиан Август
6 июня
Незадолго до восхода солнца персидская конница совершила налет на наши обозы. Несколько персов убито, с нашей стороны потерь нет. Думаю, этот налет не последний.
В полдень я молился Гелиосу и принес ему в жертву белого быка. Гадание не дало ясных результатов. Что же делать?
Вечером на военном совете у меня был крупный разговор с Виктором. В моей палатке душно, и мы все сняли доспехи. Мои генералы расселись вокруг стола, а немой занял место у моих ног; он следит за каждым моим движением так же внимательно и с такой же любовью, как домашняя собака. Достаточно мне подумать, что хочется пить, а он уже понял это по моему лицу и несет воду.
Едва я поздоровался с присутствующими, как Виктор поспешил перехватить инициативу:
‑ Август, нам следует возвращаться тем же путем, которым мы пришли, ‑ через Ассирию.
Аринфей тут же согласился, а остальные ожидали моего ответа.
‑ Такая возможность всегда остается. Да, всегда. ‑ Я отвечал, как Мардоний: веско и чрезвычайно убедительно, но уклончиво. ‑ Но, комит, может быть, ты объяснишь нам, почему ты считаешь, что сейчас нужно возвращаться и почему именно этим путем.
Виктор более чем когда‑либо походил на деревенского забияку, который в присутствии учителя пытается сдержаться:
‑ Во‑первых, Августу отлично известно: скоро у нас будет не хватать провианта. Посланная мною разведка сообщила, что на юг и на восток в радиусе двадцати миль все выжжено дотла. Значит, нам остается идти на запад, откуда мы и пришли.
‑ А разве ты забыл, что мы сами выжгли поля вокруг Ктезифона?
‑ Да, мы совершили эту ошибку, но…
Невитта угрожающе взревел, как бык, готовый ринуться в бой. Императора не положено обвинять в совершении ошибок, но я знаком остановил его и как можно дружелюбнее спросил:
‑ Однако раз уж эта ошибка совершена, какой смысл переходить из одной разоренной местности в другую?
‑ Август, тебе хорошо известно, что по той дороге есть неразоренные места, где мы сможем пополнить запасы. Кроме того, у нас будет возможность отсидеться в крепостях, которые мы захватили…
‑ И сожгли? Нет, комит, ты хорошо знаешь: от этих крепостей не осталось камня на камне. Поэтому позволь еще раз спросить, почему ты хочешь возвращаться тем же путем?
‑ Потому что мы знаем эти места и там найдем какое ни на есть пропитание. Это поднимет дух солдат.
‑ Позволь мне сказать, государь… ‑ Хормизд вновь превратился из персидского царя в простого греческого придворного, дурной знак. ‑ Наша армия не может подняться по Евфрату, потому что у нас больше нет кораблей и не из чего наводить мосты.
‑ Но несколько кораблей мы оставили, ‑ возразил Виктор. На этот раз в спор вмешался Салютий.
‑ Двенадцати небольших кораблей не хватит, чтобы навести переправу через Тигр. Хотим мы этого или нет, мы теперь прикованы к этому берегу реки и можем возвратиться домой только через Кордуэн.
‑ А может быть, можно захватить корабли у персов? ‑ неожиданно вспомнил Дагалаиф ‑ В речных портах их должно быть несколько сотен.
‑ Не успеем, их сожгут, ‑ ответил Хормизд.
‑ Я навел справки, ‑ спокойно начал Салютий; можно было подумать, что он сидит в Константинополе, в своем кресле преторианского префекта, а писцы ловят каждое его слово. На самом же деле он обливался потом в душной палатке,.а вокруг его головы был повязан от солнца платок. ‑ Похоже, что персидские корабли вне пределов нашей досягаемости. Конечно, мы можем построить новые, вопрос только в одном ‑ из чего?
‑ Даже если мы переправимся через Тигр, на севере нас ждут не меньшие трудности, ‑ продолжил его мысль Хормизд. ‑ Шапур решил взять нас измором и, если понадобится, выжжет для этого всю Персию. Кроме того, в Месопотамии сейчас начались дожди, и ледники в горах растаяли. Дорога, по которой мы пришли к стенам Ктезифона, превратилась в малярийное болото, кишащее насекомыми, но мы с радостью пойдем куда угодно, если будет на то воля Августа.
‑ То же самое сделаем и мы, ‑ отозвался Виктор, ‑ но в чем заключается его план? ‑ Я глянул в ярко‑голубые глаза моего врага и понял: он намерен меня убить Я знал об этом с самого начала.
А‑ вгуст хочет рассмотреть все варианты и лишь затем принять решение, ‑ спокойно ответил я. ‑ Кроме того, он хочет напомнить консулу: у нас нет никаких сведений о Прокопий. Ходят слухи, что он все‑таки двинулся на соединение с нами. Если это правда, мы с ним сможем осадить Ктезифон.
‑ А что мы будем при этом есть? ‑ бросил Виктор.
‑ У Прокопия есть запасы провианта. Кроме того, чтобы соединиться с нами, ему придется установить коммуникации с Кордуэном, это отсюда всего лишь в трехстах милях. Прибытие Прокопия решит продовольственный вопрос.
‑ А если Прокопий не придет? ‑ Виктор весь подался вперед, как охотничья собака, делающая стойку.
‑ Тогда мы ничего не теряем. По‑моему, всем ясно: мы не сможем вернуться тем же путем, которым пришли.
‑ Потому что сожгли корабли. Это было уже слишком.
‑ Комит, я запрещаю тебе говорить до особого распоряжения, ‑ бросил я Виктору. Он закрыл глаза, как от удара, и сел на место. ‑ Мы всегда можем попытать счастья и двинуться через пустыню на север, но дойти до Кордуэна будет нелегко.
Увидев, что Хормизд хочет что‑то сказать, я кивнул, и он заговорил:
‑ Август должен знать, что у нас нет карт этой территории. Нам придется полагаться на проводников, а кто может поручиться за их надежность?
‑ А почему бы не идти по берегу Тигра? ‑ спросил Дагалаиф, обмахиваясь пальмовым листом.
‑ Это не так‑то просто, ‑ ответил Хормизд. ‑ Там много сильных крепостей…
И мы уже не армия победителей, мы отступаем и, следовательно, не сможем брать крепости, ‑ выдавил я из себя. До этой минуты мысль о нашем поражении никому не приходила в голову: как же так, ведь мы разбили персидскую армию и завоевали пол‑Персии! И все же мы отступаем, потому что фанатики‑персы выжгли все вокруг. Это трагедия, но мне следовало ее предвидеть, а я не сумел, и вина целиком на мне. Трудно поверить, что вот так, не проиграв ни одной битвы, можно превратиться из завоевателя в атамана шайки перепуганных разбойников, мечтающих лишь об одном ‑ поскорее убраться восвояси. Неужели это месть Ареса за мои слова во время жертвоприношения под Ктезифоном?
‑ Мы не отступаем, Август, ‑ возразил мне Аринфей. ‑ С чего бы? Да Шапур хоть завтра заключит с тобой мир и отдаст что хочешь, лишь бы мы ушли домой. ‑ Всю эту неделю по лагерю бродили слухи о персидских послах: в армии ничего не утаишь. Я подозреваю, что персы сами распространяют эти слухи, чтобы внести в наши ряды брожение. Мол, зачем ваш император гонит вас невесть куда, если мы готовы отдать вам и земли, и золото и отпустить домой с миром? Персы это умеют.
‑ Похоже, это Виктор решил, что нас разбили, ‑ произнес я. ‑ Лично я придерживаюсь другого мнения и считаю, что нам следует еще несколько дней подождать Прокопия. Если он не появится, будем думать, что нам делать дальше: идти на север к Кордуэну или на юг, к Персидскому заливу. ‑ Я нарочно, будто невзначай, бросил эту фразу, желая проверить реакцию военачальников. Они были поражены.
‑ К Персидскому заливу! ‑ пробормотал Виктор; от удивления он забыл, что я лишил его слова, и тут же пробормотал извинения.
Мнение большинства (увы, это так) выразил Салютий:
‑ До залива слишком далеко, Август. До римской границы осталось всего триста миль, но даже они кажутся нам тремя тысячами, а если мы отправимся в глубь персидской территории, от армии ничего не останется.
‑ Солдаты не пойдут, ‑ решительно заявил Невитта. ‑ Они и так напуганы, а стоит приказать им идти на юг ‑ и получишь в ответ первоклассный бунт.
‑ Но города на побережье залива богаты и остались без защиты.
‑ Они не пойдут, государь, теперь уже не пойдут. А если бы и пошли, что мешает персам выжечь все на нашем пути? Дурости у них на это хватит, и мы перемрем с голоду, не дойдя до залива.
‑ Итак, с этой мечтой пока пришлось проститься. Нужно подождать. Я закрыл совет.
Сейчас я сижу на кровати и пишу эти строки у себя на коленях. Каллист готовит для меня жреческое облачение. Немой играет на лютне. Через несколько минут ко мне придет Максим. Через час я вознесу молитву Зевсу и Великой Матери. Чем я прогневал их? Неужели это месть Ареса?
7 июня
Предзнаменования неблагоприятны. Гадания не дали результатов. Боги не желают, чтобы я вернулся домой через Ассирию, но также не желают, чтобы я пошел на север. Одно из гаданий указало путь на юг, к Персидскому заливу! Но солдаты не подчинятся этому приказу, они и так на грани бунта. Одно из двух: или я обуздаю Виктора, или меня ждет бунт.
8 июня
Я не сплю уже неизвестно сколько суток: ночью зной почти такой же нестерпимый, как днем. Горишь, будто в лихорадке. Все мы стали похожи на высохшие мумии. Я набрасываюсь на всех подряд ‑ вчера ударил Каллиста за то, что он не успел застегнуть пряжку на хламиде, сегодня поссорился с Салютем из‑за сущих пустяков, причем прав был он. Сегодня ночью ко мне пришел Максим. Мы были одни: у Приска дизентерия, а Анатолий за ним ухаживает. За ужином Максим пытался меня приободрить, но достиг как раз противоположного:
‑ Но это же так просто. Прикажи выступать на юг. Они должны повиноваться, ведь ты император.
‑ Если я отдам такой приказ, то стану мертвым императором.
‑ Но ведь сама Кибела приказала тебе завершить твой труд. Ты ‑ Александр!
‑ Нет! ‑ взорвался я. ‑ Я не Александр. Он мертв, а я всего лишь Юлиан, которому суждено погибнуть в этом забытом богами месте.
‑ Нет‑нет! Боги…
‑ Боги нас обманули! Боги смеются над нами! Ради забавы они поднимают нас повыше и потом роняют вниз. На Олимпе не больше благодарности, чем на Земле!
‑ Юлиан!…
‑ Ты говорил, что я рожден для великих свершений, и я их свершил. Я победил персов. Я победил германцев. Я спас Галлию. Но к чему все это? Я оттянул конец нашего мира на год‑другой, не больше.
‑ Ты рожден восстановить веру в истинных богов.
‑ Так почему они меня оставили?
‑ Но ты еще император!
В ответ я схватил с пола горсть выжженной земли:
‑ Вот что я такое: прах и пепел. ‑ Ты должен жить…
‑ Скоро я умру, как Александр, и потяну с собой весь Рим: после моей смерти ничего хорошего его уже не ждет. Мой трон унаследуют галилеяне и готы ‑ они, подобно червям и стервятникам, пожрут и растащат остатки нашего государства, и на всей земле не останется и тени бога!
Услышав эти слова, Максим закрыл лицо руками, но я, побушевав еще немного, остановился. Мне стало стыдно, что я выставил себя на посмешище.
‑ Какая разница? ‑ устало проговорил я. ‑ Все равно я в руках Гелиоса. Мы оба в конце пути, и день для нас обоих клонится к закату. Доброй тебе ночи, Максим, и помолись, чтобы для меня это действительно была добрая ночь.
И все же я никак не могу поверить, что все кончено: мы не понесли никаких потерь, а персы разбиты. Путь на север свободен. Если Гелиос меня оставит, кто восстановит веру в него?
Но это же сущее безумие! Что за недостойные мысли? Почему я обречен? Моя слава в самом зените, и мне всего лишь… я не сразу вспомнил. Да, мне тридцать два.
10 июня
Полдень уже минул. Мы по‑прежнему стоим лагерем. Запасы провианта подходят к концу. От Прокопия никаких вестей. Вчера и этим утром на нас нападала персидская конница ‑ они налетают на лагерные палисады, а стоит нам протрубить тревогу ‑ исчезают. Такие рейды деморализуют солдат.
Скоро мне придется решать, что предпринять дальше, а пока я каждый день приношу богам обильные жертвы. Предзнаменования по‑прежнему неблагоприятны, а гадания противоречивы. Надо бы посадить Виктора под арест, но Салютий считает, что это преждевременно.
14 июня
Этим утром во время заседания военного совета я услышал у входа в палатку шум. Трибун, командовавший моей охраной, кричал: "Назад! Осади назад!"
Я вышел из палатки. Меня окружила тысяча солдат, главным образом азиатов. Они стали упрашивать меня идти домой через Ассирию. Их явно подучили: они то кричали, то скулили, то плакали, то угрожали. Мне понадобилось несколько минут, чтобы заставить их замолчать. Я ответил им:
‑ Мы вернемся домой, лишь завершив начатое. ‑ В ответ раздались насмешки, но я притворился, что не слышу. ‑ Мы не можем вернуться тем же путем, каким пришли сюда, а почему ‑ пусть вам объяснит ваш начальник Виктор. ‑ Это был очень приятный ход. По иронии судьбы Виктору пришлось самому успокаивать солдат, которых он подбил на беспорядки. Он с честью справился с порученным делом и доходчиво объяснил, почему нам невозможно вернуться по Евфрату. Солдаты почтительно притихли, и, воспользовавшись этим, я уверил их, что не меньше, чем они, хочу вернуться в безопасные места. Когда настанет час, мы уйдем отсюда, а пока я посоветовал им не поддаваться на пущенные персами слухи, которые, как мне известно, гуляют по лагерю. После этого солдаты разошлись.
‑ Так от нас ничего не добиться, ‑ спокойно промолвил я, обращаясь к Виктору.
‑ Но, Август…
‑ Можешь быть свободен. ‑ Он получил предупреждение. Позднее я поговорил с каждым генералом в отдельности.
Судя по всему, большинство сохраняет мне верность. Вот что, к примеру, сказал мне Иовиан. Он сидел у меня в палатке, его туника промокла от пота, а лицо побагровело не только от жары, но и от вина.
‑ Я готов выполнить любой приказ Августа. ‑ Голос у него низкий, с хрипотцой, оттого что он пьет крепкие германские напитки, обжигающие горло.
‑ Даже если я прикажу двигаться на юг, к Персидскому заливу?
Иовиан неловко заерзал:
‑ Это очень далеко, но если такова будет воля Августа…
‑ Нет, пока я не собираюсь этого делать. Он вздохнул с облегчением:
‑ Значит, скоро мы вернемся домой, правда? Я промолчал.
‑ Дело в том, что чем дольше мы здесь стоим, тем труднее нам становится. Жара, персы…
‑ Персы разбиты…
‑ Но у Шапура еще осталось множество солдат, а главное ‑ это его страна.
‑ Половина ее принадлежит нам по праву победителя.
‑ Да, государь, но сможем ли мы ее удержать? Что до меня, то я за то, чтобы поскорее отсюда выбраться. Говорят, вместе с персами на нас налетают демоны, особенно по ночам.
‑ Я чуть не рассмеялся этому дурню в лицо, а сам с невинным видом предложил:
‑ Помолись своему богочеловеку, чтобы он их отогнал.
‑ Если демоны против нас, значит, такова воля Христа, ‑ благочестиво ответил он.
‑ Я улыбнулся:
‑ Мне больше по нраву такие боги, которые покровительствуют тем, кто в них верует.
‑ Не знаю, Август. По‑моему, надо поскорее заключать с персами мир и убираться подобру‑поздорову. Впрочем, не мне это решать.
‑ Вот именно. Впрочем, я обдумаю твой совет. Иовиан ушел, а я еще больше впал в уныние.
Через несколько минут я совершу очередное жертвоприношение.
Юлиан Август
15 июня
По мнению Мастары, что бы я ни предпринял, мне угрожает большая опасность. Я приносил жертвы богам вчера и нынче утром, но никаких знамений нет, боги молчат. Я больше часа молился Гелиосу и смотрел ему в глаза, пока не ослеп, ‑ тщетно. Я оскорбил его, но чем? Не могу поверить, что, возроптав на бога войны, я восстановил против себя всех олимпийцев. Кто еще так ревностно служил им?
* * *
Невитта сообщил мне, что солдаты из Азии уже поговаривают о моем преемнике, который их "спасет", но, по‑видимому, популярной кандидатуры на мое место еще не найдено. Виктора они слушают, но не любят. Аринфея? В императоры? Нет, немыслимо, даже его мальчики и те восстанут против этого. Салютий? Он мне верен, и все же… Да что это? Я становлюсь ничуть не лучше Констанция: мне кажется, что со всех сторон меня окружает измена. Впервые я стал бояться удара кинжалом в ночи. Теперь Каллист спит на земле у моей кровати, а немой не смыкает глаз всю ночь и наблюдает, не появится ли на пороге моей палатки чья‑нибудь тень? Я не мог себе представить, что дойду до такого. Смерти в бою я не боялся, но никогда не думал, что буду бояться подосланного убийцы. И тем не менее это так. Я думаю об этом все время, с трудом засыпаю, а когда это удается, мне снится смерть ‑ внезапная, страшная, насильственная. Что со мной случилось?
На столике возле кровати лежат трагедии Эсхила. Только что я взял их, открыл наугад и прочитал: "Соберись же с духом. Страдания, достигнув высшей точки, не длятся долго". Итак, я достиг ее. Будет ли избавление от страданий быстрым или медленным?