1. Общая характеристика
Текст является объектом как литературоведения, так и языкознания. Лингвистика текста, или текстовой анализ, как часть семиотики текста простирается от простого межфразового синтаксиса (трансфрастики) до сложного анализа текстовых миров и межличностного общения. Главной проблемой, стоящей перед семиотикой текста, является определение и функционирование вымысла как человеческой семиотической,— в частности, и интерпретативной, — деятельности [Braunmttller 1987,11].
Этой проблеме — "заоблачной" языковой области [Звегин-цев 1976, 169]— посвящена огромная литература самых разных теоретических ориентации: от герменевтической до формальнологической [Kalvеrkampеr 1981]. Центральной задачей этой дисциплины являлась эксплицитная и по возможности четкая реконструкция того, как интерпретатор "заставляет текст соотноситься с миром, т. е. того, как происходит понимание одного из объек-, тов мира как знака" [Heydrich, Petоfi 1981, 314].
По мнению многих [Bernardez 1982, 16], лингвистика текста— явление скорее европейское в том, что касается преобладающих форм проявления интереса к тексту. В континентальной Европе лингвистика текста считается не просто поворотом в сторону употребления языка, но истинной альтернативой для всего предшествовавшего теоретизирования.
К дисциплинам-донорам, сделавшим решающий вклад в лингвистику текста, относятся: литературоведение, антропология культуры, тагмемика, исследование функциональной перспективы предложения в американизированно-японском варианте, особенно С. Куно, формальные модели лингвистики текста, анализ дискурса, социолого-культурные исследования.
Сложилась эта дисциплина в атмосфере триумфа формальных грамматик в середине 1960-х— начале 1970-х гг.: возникла
гипотеза, что можно составить "грамматику текста", ориентированную на текст (textbezogene Grammatik), генерирующую тексты, но организованную не так, как грамматика предложения [Isenberg 1974, 8]. Лингвистическая теория текста, как представлялось тогда [Isenberg 1976, 53], — множество подтеорий, определяющих различные виды принципов текстообразования, а именно, как минимум: а) теория линейного строения текста, б) теория композиции текста, в) теория грамматики.
К созданию лингвистики текста подтолкнуло и предположение, что понятие грамматичности не абсолютно, а относительно: адекватная грамматика должна формулировать правила и ограничения (фильтры), определяющие, как структура предложений зависит от структуры предшествующего и последующего текста. А так как дискурс многие считают частью контекста, грамматика текста, возможно, была эквивалентна — по крайней мере, частично,— "грамматике контекста" и могла бы быть к ней сведена [Dijk 1981,60].
Влившись в общее языкознание, "лингвистика текста" стала напоминать скорее новый облик текстологии — дисциплины столь же древней, сколь и респектабельной, заслуженно почитаемой, см. [Лихачев 1983], [Лихачев 1989]. По [Malmberg l983, 334], текстология — наука о текста, в рамках которой различаются два направления: 1) описание внутренних свойств текста, текста как такового, 2) выяснение места текста в социальном контексте т. е. выявление внешних функций текста. Описание текста как такового обладает, как минимум, тремя аспектами: просодией, риторикой (или стилистикой) и нарратологией. Последняя связана с выявлением отношений внутри содержания текста [Malmberg 1983,334-335].
"Текстоведение" — область исследования, в центре внимания которого вопрос об отношении между формой и функцией текстов. Анализируя текст, человек имеет дело со смыслами высказываний (под углом зрения их создания) и с самими языковыми формами. Исследуя же функцию текста, затрагивают не одну языковую форму, а еще и вопрос о том, каким эффектом эта форма обладает. Продуцирование текста тогда рассматривается как форма действия [Renkema 1987, 2].
В то же время, привлечение категории текста в грамматическое описание оказалось весьма плодотворным для решения чисто грамматических задач. Например, "текстовая теория падежа" позволяет рассмотреть явления, не поддающиеся объяснению в рамках отдельно взятого предложения [Степанов 1988].
6.2. Анализ дискурса (discourse analysis
Это направление зародилось раньше идеи "лингвистики текста", но именно ему было суждено реализовать исходные замыслы такой лингвистики.
Само название направления заимствовано у 3. Харриса, создателя позднеструктуралистской концепции. Сегодняшние работы в области анализа дискурса, разумеется, гораздо менее формалистичны, чем сорок лет назад, больше обращены к человеку. И тем не менее, некоторые общие черты сохранились.
По 3. Харрису, анализ дискурса— метод анализа связан-ной речи или письма. Метод этот формальный, ориентируется только на встречаемость морфем, взятых как различительные элементы. Он не зависит от знаний аналитика о том, каково конкретно значение каждой морфемы. Этот метод не дает также никакой новой информации о значениях отдельных морфем, входящих в текст. Но это не значит, что в результате анализа дискурса мы ничего не узнаем о дискурсе и о том, как грамматика языка в нем проявлена. Ведь "хотя мы и пользуемся формальными процедурами, сходными с дескриптивно-лингвистическими, мы можем получить новую информацию о конкретном изучаемом тексте, информацию, выходящую за рамки дескриптивной лингвистики" [Harris 1952, 354].
Этот подход нацелен на решение двух взаимосвязанных проблем: а) распространение методов дескриптивной лингвистики за пределы отдельно взятого предложения, б) соотнесение, культуры и языка— т.е., неязыкового и языкового поведения. Дистрибутивный анализ, по мнению Харриса, полезен в обеих областях. А именно, с одной стороны, он выводит нас за пределы предложения, позволяет установить корреляции между элемента-
ми, далеко отнесенными друг от друга в тексте. С другой же стороны, учитывается, что любой дискурс возникает в рамках конкретной ситуации — той, о которой говорит человек, или той, в которой находится некто, записывая время от времени свои мысли. Этот же метод состоит в установлении встречаемости элементов дискурса, а особенно, в закономерностях встречаемости — зависимости появления одних элементов от других — в рамках одного и того же дискурса.
В конце 1980-х гг. [Schiffrin 1987, 19] эти две проблемы рассматривают как попытки объяснить:
1) почему конкретный элемент находится в одном, а не в
другом дискурсном окружении,— "дистрибуционная объясни-
тельность",
2) почему текст нам кажется связным (логически несамо-
противоречивым, когерентным),— "секвенциальная" объясни-
тельность (sequential accountability).
В 1950-е же годы 3. Харрис [Harris 1957, 210] приходит к необходимости дополнить такой анализ понятием трансформации. Это обогащение инструментария даст более высокий уровень абстракции. Если посмотреть на каждое реальное предложение текста не по номиналу, а как на результат преобразования "ядерного" предложения в реальную форму (под воздействием всевозможных контекстных факторов), то обнаружатся более глубокие закономерности в структуре целого текста.
К концу 1970-х гг., когда идеи и методы трансформационных грамматик получили достаточно подробную и глубокую проработку, вновь актуальной стала идея анализа дискурса как такового. Например, в теории речевых актов каждое предложение представляют как суперпозицию: тип иллокуции накладывается на "объектную пропозицию". Это— обобщение той идеи, что реальное предложение есть реализация "ядерной" структуры, причем под влиянием не только соседних предложений, но и в более широком объеме — всей духовности человека— его намерений, моментального среза внутреннего мира и т. п. Конечно, правы критики, говоря, что анализу подвергается письменная речь или транскрипция устной [Merritt 1979, 120], и что сведение речи к письменной форме само есть одна из множества возмож-
ных интерпретаций речи. Тем не менее, в этом подходе исследователей привлекает мысль о закономерностях текстообразова-ния, которые следует искать в человеческом духе, но опираясь, прежде всего, на материал речи. Исследование опирается не только на абстрактные, пусть и очень глубокие, построения, но и на материал. При этом язык, действие, ситуация и знание человека рассматриваются в своей совокупности [Stubbs 1983,1].
В 1980-е гг. на анализ дискурса смотрят как на описание закономерностей в языковых реализациях, используемых людьми для сообщения значений и интенций, связанное с разнообразными операциями и научными дисциплинами [Brown, Yule 1983, с. VIII]:
1. Социолингвистика, занимающаяся структурой социального взаимодействия, проявленного в разговоре, дает "заземленное" обобщение, поскольку основана на реально зафиксированных образчиках языка в его употреблении — работая обычно с транскрибированными данными устной речи.
2 Психолингвистика, в связи с реальным пониманием речи.
3. Философия языка, а также формальные модели, где рас
сматриваются семантические отношения между парами предло
жений и их синтаксических реализаций. Там же рассматриваются
отношения между значениями и возможными мирами: насколько
используемые предложения дают суждения, которым могут быть
приписаны значения "истина" или "ложь'1. Огрубление здесь со
стоит в том, что при этом рассматриваются архетипные говоря
щие, обращающиеся к архетипным же слушающим в рамках (ми
нимально конкретизированного) архетипного контекста.
4. Вычислительная лингвистика, занимающаяся конструи
рованием моделей обработки дискурса. Она, впрочем, ограниче
на текстами конечной длины, часто очень короткими и взятыми
в рамках укороченных же контекстов.
В этом многообразии выделяются два типа моделей анализа [Vogt 1987, 17]:
1. Формальные модели — в них семантические качества
языковых форм не учитываются, отвлекаются в них и от истори
ческих аспектов языка. Сюда относятся следующие направления:
теория речевых актов, анализ разговора (этнометодология) и эт
нография речи. Эти модели направлены на описание коммуника
тивной компетенции. Формальные теории дискурса рассматрива
ют формы существования разговорного языка под углом зрения
взаимодействия людей в социологическом аспекте. Предметом
анализа являются транскрипции последовательности речевых
взаимодействий. Исследуемые же единицы лежат выше уровня
предложения; например, к этим единицам относятся речевые ак
ты, ходы в общении и обмен репликами.
2. Содержательный анализ дискурса — полностью сосре
доточен именно на семантической и исторической плоскостях,
как в теоретическом, так и в практическом планах. Примером яв
ляется подход М. Фуко (М. Foucault). Такой анализ направлен
на объяснение явлений речевой деятельности, точнее— "испол
нения" (performance). Материал исследования черпается из исто
рии, из письменных памятников [Vogt 1987, 39].
В последнее время характерными чертами его стали [Le-comte, Marandin 1986, 61]: 1) большой вес, придаваемый интра-текстуальному описанию ("морфология дискурса"), 2) критика каузальной концепции отношений между внутридискурсным и внедискурсным (в начале развития анализа дискурса на европейской почве чаще предполагалось, что внутренняя структура дискурса связана с внешними функциями его и ими обусловлена), 3) подход к высказыванию под углом зрения интерпретации последовательностей (причем интерпретацией, структурируемой знанием— чтением, lecture), а не продуцирования этих последовательностей. Именно последняя тенденция и представляет, на наш взгляд, интерпретативность в дисциплинах, исследующих человеческую духовность.
По сравнению с анализом дискурса 3. Харриса, европейский анализ дискурса значительно больше ориентирован на философию, на хитросплетения текста. Дискурс при этом не столько точка зрения, сколько источник ограничений, или фильтров, управляющих конкретной деятельностью: "Высказывание — не
обманчивая сцена, где лишь сходятся содержания, заготовленные порознь. Высказывание — непосредственный участник конструирования смысла и сюжетов, распознаваемых в дискурсе. Анализ дискурса не только должен объяснять, почему те, а не иные высказывания были использованы, но и почему выбран именно данный путь мобилизации сил, использования именно данных социальных источников" [Maingueneau 1987, 35].
В свете новых тенденций перед анализом дискурса стоят дополнительные задачи [Maingueneau 1987, 137]:
1. Проблема идентичности дискурсной формации. Отно
шение к другому человеку не является производным, а составляет
суть дискурса. Этот "другой" не бесформенен: ведь смысл цирку
лирует между определенными жизненными позициями. Вот поче
му сегодня отказываются и от концепции дискурса как "видения
мира", и от концепции, согласно которой дискурс — проявление
воли к выражению у коллективного субъекта.
2. Противопоставление глубинного и поверхностного в
анализе текста, разграничение "глубинных" содержаний и "по
верхностной" организации высказываний (когда последние счи-
таются зависящими от обстоятельств коммуникации). Высказы
вания не предназначены только для презентации содержания, для
театрализации уже существующего смысла.
3. Представление о взаимоотношениях дискурса и общест
ва. Смысл и языковая деятельность составляют отдельное неза-
висимое измерение в общественной жизни и не являются над
стройкой над экономическим базисом. Есть "дискурсивный поря
док", и задача состоит в том, чтобы выяснить связи между дис
курсом и группами, являющимися движущими силами этого дис
курса.
Итак, анализ дискурса должен дать характеристику того, как, в контексте взаимодействия людей, направленного на достижение каких-либо целей, коммуниканты интерпретируют речь и действия: является ли такое обращение к интерпретации взаимным — как в случае разговора — или невзаимным, когда мы читаем Или пишем. Но в любом случае процесс этот интерактивен, предполагает взаимодействие людей. Такая задача заставляет
анализ дискурса расширять за счет детализации коммуникативных функций текущих сообщений. Интерпретация опирается на общие и специальные знания, используемые по ходу этого процесса. Связана интерпретация эта и с логическим выводом. Важным является установление иллокуционной силы, с опорой на общие прагматические принципы, на понимание контекстообус-ловленных ожиданий в описываемой деятельности, плюс знание того, как информация вообще структурируется, а также на процедуры естественной аналогии. Все это является, в конечном итоге, попыткой выявить связность текста.
7. Теории речевого действия, или: Языковое выражение — не предмет, а действие
К 1970-80-м годам [Halliday 1984] "формализаторская редукция" языка, игнорирование человеческого фактора, стали восприниматься как слишком очевидные огрубления. К "восстановлению прав человека" в гуманитарном исследовании вели два пути: 1) "теория речевых актов" (далее ТРА) и 2) теория "коммуникативной компетенции" в рамках социолингвистических теорий (применение концептуального аппарата трансформационной порождающей грамматики к области человеческого общения)— в частности, конверсационный анализ и "анализ дискурса", "нар-ратология" (исследование повествования), "грамматика рассказа" и "общая теория речевого действия". Различия между этими двумя направлениями в последнее время все больше стираются. ТРА в большей степени ориентирована на дедукцию, конкурирующие течения — на наблюдения над обыденным общением и на использование социологических методов сбора и обработки материала.
7.1. Теория речевых актов
ТРА — линия исследования, начатая Дж.Остином, попытка взглянуть на речь и на язык через призму действий носителя языка и определить значение как употребление предложения в конкретных обстоятельствах. Основной единицей считается "речевой акт" (РА) — квант речи, соединяющий единичное намерение ("иллокуцию"), завершенный минимальный отрезок речи и достигаемый результат.
Это методическое направление исходит из того, что минимальной единицей человеческой коммуникации является не предложение или другое выражение, а действие — совершение определенных актов, таких как констатация, вопрос, приказ, описание, объяснение, извинение, благодарность, поздравление и т. д. [Searle et al. ed. 1980, VII]. В отличие от теорий бихевиористского толка, с которыми у ТРА много общего, важно различать иллокутивный акт (собственно РА с его целевой функцией) и достижение "перлокутивного эффекта", вообще говоря, внеположенного собственно речи. Отличен РА и от "пропозиционального акта": один и тот же пропозициональный акт (акт референции плюс акт предикации) может совершаться в рамках различных иллокутивных актов [Searle et al. ed. 1980, VIII]. Разграничиваются прямые и непрямые речевые акты, прямая и переносная значимости действия, а не прямой и переносный смыслы предложения. Так, поздоровавшись с кем-то, мы кроме прочего еще и информируем свидетелей о своем знакомстве с адресатом.
В ТРА принципиально различать значение высказывания как продукт языка и как осуществление речевого высказывания. РА не обязательно реализуется грамматически безукоризненным выражением, и наоборот, не все грамматически правильные предложения в одинаковой степени легко интерпретировать как высказывания, реализующие ("конституирующие") какой-либо РА. ТРА в лингвистическом описании находится на стыке семантики и прагматики: значение высказывания в абстракции от факторов говорящего, слушающего и остальных параметров коммуникации относятся в ТРА к области семантики; значение же вы-
оказывания как "конституента" речевого акта лежит в плоскости прагматики [Searle et al. ed. 1980, XI].
В рамках ТРА в целом можно выделить две дисциплины:
1. Собственно ТРА— анализ, классификация и установле
ние взаимоотношений между речевыми актами как таковыми,
безотносительно речевых средств. При этом отвлекаются от во
проса о том, насколько цели и намерения реализуемы в конкрет
ном общении.
2. "Анализ речевых актов", или лингвистический анализ
речи— установление соответствия между речевыми актами и
единицами речи. Сюда входит интерпретация речи в терминах
ТРА, с одной стороны, и "синтез" речи по заданным "речеакто-
вым" параметрам, с другой. Языковой материал является альфой
и омегой, составляет собственно лингвистическую область иссле
дования.
ТРА реализует при этом следующие установки:
1. Используется достаточно надежный, хотя и не чисто
лингвистический инструментарий. В частности, в сферу прагма
тики включаются коммуникативные намерения, психологические
и поведенческие реакции, обычно присущие получателю по ходу
общения, а также социальные последствия актов коммуникации
(в терминах отношений социальной зависимости и эквивалент
ности). Грамматическое описание совмещается с прагматиче
ским. Столь, казалось бы, разрозненные явления, как оценка, со
бытие и факт, взятые под углом зрения прагматики, получают
единообразную схему объяснения [Арутюнова 1988 а].
2. В интерпретации высказываний используются общеком
муникативные аксиомы: "Не все, что слушатель извлекает для се
бя в том или ином высказывании в контексте речевого акта, вхо
дит в собственно смысл предложения, т. е. в смысл какого-то сло
ва или конструкции: некоторые компоненты содержания не зало
жены в смысле, а восстанавливаются слушателем, притом доста
точно однозначно, исходя из контекста и общих правил языково
го взаимодействия. Выявление иллокуционной силы предложе
ния расширяет интерпретативную грамматику языка — тогда-то
и учитывается то обстоятельство, что понимание предложения
далеко выходит за пределы буквального значения и самого выражения, и подаваемых с его помощью намерений.
3. "Принцип композиционности" Г. Фреге используется в
области речевого взаимодействия, когда, исходя из интерпрета
ции общей структуры и составных частей речевого общения,
можно "композиционным путем" получить интерпретацию цело
го [Harnish 1979, 316]. Это позволяет включить в компетенцию
истинностной семантики единицы более крупные, чем элементар
ное предложение. Для этого принимают, что денотатом сообще
ния является функция, выполняемая высказыванием, а значение
этой функции определяется через элементы ситуации и формы
высказывания.
4. Поскольку "поверхностные структуры" предложений
рассматриваются не как производные от "скрытых" структур, а
как непосредственная реальность речи с текстовыми связями и
правилами употребления, задаваемыми в рамках специальной
"грамматики" РА, — эксплицируются процедуры образования
связного дискурса из внешне не связанных высказываний.
5. Понятия ясности и убедительности речевого воздействия
рассматриваются как проявления "прозрачности" в воплощении
иллокуции и в достижении перлокутивного эффекта. Отсюда —
задача установления связей между репертуаром высказываний на
конкретном языке, с одной стороны, и иллокутивными актами
универсального характера, с другой, а также объяснение и описа-
ние стратегий речевого воздействия.
6. Описание терминов речи (например, глаголов коммуни
кации) опирается на теорию речевого действия, на таксономию
речевых средств как на метатеорию лексикологии. Такое описа
ние перформативов в грамматике и словаре было предпринято в
работе [Апресян 1986].
Более подробно об основах ТРА см. [Демьянков 1986].
7.2. "Этнометодология"
Этнометодология — одна из реализаций феноменологической социологии (другая реализация — конверсационный анализ, или анализ устной речи), связанная с именем А. Шютца [Schutz 1962], ставившего задачу понять, как индивид постигает действительность, окружающую его, опираясь на интерпретацию оценки этой действительности другими индивидами. В результате получаются модели действия и интерпретации, с одной стороны, и образ действительности как бы глазами общества, с другой. Язык оказывается социальной структурой, вложенной в модели действия и в интерпретации. Сам же интерпретатор при этом рассматривает и себя как участника интерпретируемых событий, — но такого участника, роль которого предопределена получаемыми моделями [Dittmar, Wildgen 1980,638].
В 1960-х гг. группа социологов, называвшихся этнометодо-логами (возглавлял их Харольд Гарфинкель), попыталась выработать методы для выяснения того, какие правила используют люди при осмыслении поведения других людей и для того, чтобы сделать свое собственное поведение понятным другим. Понятие "правило" здесь использовалось иначе, чем в генеративной теории того времени. Речь шла не о том, что регулирует социальные действия, а о правилах, используемых для установления того, каково значение действий в конкретной ситуации. Такое правило составляет социальное действие как таковое.
Этнометодология явилась, среди прочего, развитием идеи "этнонауки" (ethnoscience). Это — попытка реализовать понятие "рефлексивности практических описаний и объяснений" [Berg-mann 1981, 9], направленности их на себя: контекст и описание события всегда опираются друг на друга. Вслед за А. Шютцем в этнометодологии Гарфинкель стремился построить основы для интерпретативной социологии деятельности. Эта дисциплина должна была установить, каковы мотивы в сознании и в опыте, приводящие к инвариантным, универсальным структурам жизненного мира. Социальная действительность воспринималась Гарфинкелем как то, что порождается по ходу взаимодействия участников (в частности, и главным образом,— участников об-
10 — 2853
щения) в привязке к конкретному месту действий, что эндогенно (т. е. находится в рамках одной и той же ситуации действия) и ау-диовизуально. Цель же этнометодологического описания— в выяснении того, как происходит это порождение: каковы механизмы в деталях. Например, что именно в поведении и в окружении данного человека заставляет нас воспринимать его как женщину или как мужчину, в рамках биологического статуса [Gar-finkel 1967, 116-185]; что именно в нашей манере держаться перед аудиторией позволяет интерпретировать это поведение как "чтение лекции"; каковы признаки рассказывания анекдотов как специфической деятельности [Sacks 1974] — каковы действия участников таких событий и результаты (тексты), получаемые в результате.
X. Гарфинкель тогда писал, что этнометодология — это "исследование рациональных свойств индексирующего выражения (в иной терминологии — дейктического выражения — В. Д.) и других практических действий как производных, воспроизводящихся практик обыденной жизни, обладающих тонкой организацией" [Garfinkel 1967, 11]. Факты социальной действительности не рассматривались как жестко заданные, а представлялись как результаты человеческого действия, включая речевые, и вовлеченные во взаимодействие людей. Включено в факты и достижение социально значимых целей.
Тем самым человеческое взаимодействие рассматривается как интерпретативный процесс, а точнее, как процесс "документальной интерпретации" [Houtkoop, Steenstra 1987, с. 16]:
1. Деятель воспринимает своих собеседников как значимое
действие. На основе презумпций о том, что имеет в виду собесед
ник, интерпретатор решает, как обращаться с его действиями —
в частности, как на них реагировать.
2. В центре внимания — интерпретации, даваемые собесед
ником. Интерпретации же не заготавливаются раз и навсегда. В
зависимости от последующих событий, действие может быть пе
реинтерпретировано. Так, сначала высказывание может быть
воспринято как шутка, а затем переинтерпретироваться как
угроза всерьез. Интерпретации-значения развиваются и меняют
ся по ходу взаимодействия людей.
Итак, этнометодологические исследования можно связать с анализом обыденных действий, оцениваемых как "методы, используемые членами общества для визуализации этих действий, для того чтобы сделать их воспринимаемыми и постигаемыми разумом и пересказываемыми с всевозможными практическими целями,— т.,е. регистрируемыми в качестве организации обычных видов повседневной деятельности" Garfinkel 1967, VII]. Важнейшем свойством этой деятельности является то, что мы можем ее понять изнутри в той степени, в какой она нам близка как членам этого же общества. Цель исследования — объяснение того, как наблюдаемые действия реализуют методы практического действия, в ориентации на практические обстоятельства, на интуитивное, неформальное знание социальных структур, на размышление в рамках "практической социологии". При этом выявляются формальные свойства обычных действий, без ухищрений анализатора, а как бы изнутри реальных обстоятельств в качестве реальных же постоянных преобразований этих обстоятельств [Garfinkel 1967, VIII].
Гарфинкель подчеркивал, что обычное понимание, предполагающее (как обычно бывает) внутреннее течение интерпрс-тативных операций во времени, само представляется как структура операций. Причем не один метод понимания, а бесконечно различные методы понимания должны стать объектом для социолога-профессионала [Garfinkel 1967,31].
Иначе говоря, этнометодологическое исследование — выяснение того, как собеседники строят смысл совместными усилиями: как они взаимодействуют и как реципиент реконструирует смысл, который автор речи стремился передать.
Этнометодология одновременно и теория, и практическое исследование процедур, входящих в социальную понимае-мость,то, что выходит далеко за рамки простой социологии, покрывая весь спектр человеческой деятельности [Widmer 1986, 138]. Она ставит задачу не только вычленить понятия, используемые в речи, но и выявить интерпретативные процедуры, в результате которых мы понимаем, кто таков говорящий, в чем состоит ситуация, каково положение дел, каковы наши намерения и намерения наших собеседников [Sandig 1986, 14].
10*
7.3. Этнография речи и этносемантика
Когда говорят об этнографии речи, прежде всего указывают исследование Д. Хаймза [Hymes 1962], где этот метод характеризовался как установление того, кто говорит, что говорит, в какой форме, обращаясь к кому и в каких ситуациях. Конечно, при этом не надеялись выявить правила точного ответа на эти вопросы: "Если бы сообщения были вполне предсказуемыми на основании знаний о культуре, не было бы никакого смысла говорить что-либо вообще. Но когда человек выбирает некоторое сообщение, то он выбирает его из множества альтернатив. Задача этнографа речи — в том, чтобы конкретизировать, каковы соответствующие альтернативы в данной ситуации и каковы последствия выбора одной из них" [Frake 1964, 260-261].
Как указывал сам Д. Хаймз, термин "этнография коммуникации", или "этнография речи" должен указывать на необходи- мую сферу исследования и стимулировать исследование этнографическое в основе своей, но коммуникативное по охвату материала и по типу "структурированной сложности" [Hymеs 1974, 3]. Это исследование языка, взятого не как абстрактная форма или как абстрактный коррелят общества, но как помещенное в динамику и в структуру коммуникативных событий. Задача состоит в том, чтобы исследовать коммуникативные форму и функцию в неразрывной взаимосвязи [Hymes 1974, 5]. Сюда относятся четы-ре аспекта: 1) компоненты коммуникативных событий, 2) отношения между компонентами, 3) возможности и состояние компо-нентов, 4) деятельность того целого, которое образовано в результате всего этого [Hymes 1974, 9]. Таким образом, этнография речи — одновременно лингвистика, открывающая основания этнографии, и этнография, открывающая языковое содержание в отношении к знанию и к способностям употреблять это знание (компетенцию) людей, общества которых мы исследуем [Hymes 1974,116].
Можно выделить три стадии развития "этнографии речи", из которых третья еще не завершена [Hymes 1983, 221]:
1. Установление структурирования вербальных средств, помимо грамматики, а также представление о том, что роль и
значение языка зависят от культуры; исследование "социального устройства" языка (развитие идей Э. Сепира и Р. Якобсона).
2. Полевые исследования, посвященные непосредственно
проблемам структуры и функций речевых средств.
3. Решение нескольких задач: 1) выход за пределы собира
ния отдельных фактов, на просторы сравнительно-типологичес
кой работы, когда возникает необходимость в уточнении терми
нологии и параметров описания, с целью уложить факты в обоб
щенную концепцию; 2) применение такой обобщенной кон
цепции к нашему собственному обществу— в рамках проекта
развития социальной теории, 3) приложение принципов критиче
ской, рефлексивной перспективы — т. е. обновление исследова
тельской практики.
Как "формулирование дескриптивных теорий говорения в качестве системы культуры или части культурных систем" понимают это же исследование Р. Бауман и Дж.Шерцер [Bauman, Sherzer 1974,6]. Для того, чтобы строить такие теории, необходимо сформулировать, по крайней мере, на правах эвристики, а позже— в качестве полноценных теорий,— каков арсенал средств, с помощью которых можно понять организацию говорения в общественной жизни, выяснить релевантные аспекты говорения, взятого как система культуры. Эти авторы считали исходным пунктом такого исследования понятие речевого коллектива, определяемого в терминах общего или взаимодополнительного знания и способности (компетенции) членов этого коллектива продуцировать и интерпретировать социально приемлемую речь. Такой коллектив представляется как организация из разнородных элементов: ведь знание и способность (т. е. доступ к ресурсам говорения и контроль над ними) неравномерно распределены между членами его. Продуцирование и интерпретация речи поэтому переменны и взаимодополнительны относительно этого коллектива, то есть не гомогенны и не постоянны [Bauman, Sherzer 1974,6].
Этнограф речи ищет поэтому средства, которыми располагают члены этого коллектива: а) разновидности языка и иных кодов и подкодов, использование которых считается речью в этом коллективе, а распределение которых составляет языковой ре-
пертуар членов коллектива, б) обычные (конвенциональные) речевые акты и жанры речи, которыми располагают члены коллектива, в) набор коммуникативных норм, принципов, стратегий и ценностей, организующих продуцирование и интерпретирование речи, — главные правила говорения, которыми располагает коллектив [Bauman, Sherzer 1974, 7]. Итак, задача этнографа речи — идентифицирование и анализ динамических взаимоотношений между элементами, составляющими "исполнение" (performance). Эта задача решается с целью построить "дескриптивную теорию говорения как системы культуры в конкретном обществе" [Bauman, Sherzer 1974,7].
Иными словами: этнография говорения— описание различных употреблений речи в рамках различных видов деятельности в различных же обществах [Levinson 1979, 369]. Это исследование дополняет традиционные методы — как в этнографии, так и в языкознании. Например, когда изучают нормы поведения, ценности и схемы восприятия у китайцев, то стремятся выявить различия в логических процессах между "азиатским" мышлением и "западным", выявить различия в социальных процессах между азиатскими и западными культурами. Это — более обычная, скорее этнологическая постановка задачи. Исследование ре-чи при этом бывает ограничено экскурсами в словарный состав и в грамматику, когда устанавливают пробелы или избыток средств в рамках грамматических или лексических свойств соответствующего языка. Этнология языка может посмотреть на многие вещи свежим взглядом, проинтерпретировав свои наблюдения над говорением, например, в терминах стратегий дискурса, различных у разных этносов,— а не в терминах различных "мышлений" [Young 1980, 219].
В свете когнитивного подхода интерес представляет такой поворот темы: что должен знать говорящий, чтобы уместным образом общаться, находясь в конкретном речевом коллективе? И как он приобретает это знание? Именно в этом, по [Saville-Troike 1982, 2-3], вопрос о коммуникативной компетенции, относимый к ведомству этнографии коммуникации. В фокусе внимания такой дисциплины находится речевой коллектив, пути, которыми структурирована и организована в этом коллективе коммуникация (как система коммуникативных событий), а также направле-
ния взаимодействия этих систем с другими системами культуры. Главная задача — методика сбора и анализа эмпирических данных о том, как передается общественно значимое значение. Главная задача этнография говорения, если ее сформулировать в ког-нитивистских терминах, —