ЛИК ТВОЙ – КАК СОЛНЦЕ, КАК БЛЕСК СЕРЕБРА

Лик твой – как солнце, как блеск серебра, Взгляд твой – дороже сапфира, Брови – как месяц, как росчерк пера, Кожа – нежней кашемира! Мой ароматный, изящный цветок С грацией тонкого стана! Буду рабом у прекраснейших ног, Буду любить беспрестанно! Яблочных слов не беру волшебство – С уст твоих жадно срываю!

Длинная шея твоя – колдовство! Я без тебя пропадаю! Золото губ – и соблазн, и запрет, К ним прикоснуться не смею. Ты – самородок, каких больше нет! Солнышко, будешь моею? Слышишь ты сердца отчаянный стук? Видишь ты признаки жара? Вылечи взглядом печальный недуг, Лаской спаси от пожара!

©Перевод с казахского на русский Елены Игнатовской (Павлодар)

 

Игорь ЕГОРОВ

(Омск)

 

Плыл я в лодке… Плыл я в лодке. На вòлнах качались Две звезды, будто звали спасти! Мне и раньше, и раньше случалось Натыкаться на звёзды в пути!.. Две звезды и мерцали, и пели. К ним я тихо весло протянул, И лучом они лодку задели, Точно свет их в реке утонул!..

Плувам в лодка… Плу́вам в ло́дка. Тре́пкат на вълни́те две́ звезди́, спасе́ние зова́т! И в преди́шни ра́дости откри́то сре́штал съм звезди́ на мо́я пъ́т... Две́ звезди́ – блешту́кат те́ и пе́ят. Пла́хо га́ля ги с гребло́ така́, лъ́ч към ло́дката звезди́те ре́ят и потъ́ват в све́тлата река́...

 

Было тихо Было тихо. Внезапно – Ветер ворвался в костёр!.. Непостижимая схватка стихий, Непостижимое наше слиянье!..	Беше тихо Бе́ше ти́хо. Внеза́пно вя́тър в о́гъня ско́чи! Непостижи́ма схва́тка на стихи́и, непостижи́мо е на́шето сли́ване!
Скажи мне, что-то есть… Скажи мне, что-то есть За этим поворотом? Какая ветра спесь, Каким ведом расчётом? Скажи мне, мой двойник, Что жест судьбы вдруг значит? Откуда он возник, Чтоб всё переиначить?!	Какво, кажи ми… Какво́, кажи́ ми ти́, там зад заво́я бро́ди? Как вя́тър ни реди́, кой сме́тката ни во́ди? Кажи́ ми, дво́йник мо́й, съдба́та же́ст ли ври́ча? Отгде́ възни́кна то́й, за да объ́рне вси́чко?

 

Фотография Мне показалось, что слеза Сквозь смех Блеснула на её щеке. Далёкая моя, Скажи мне, что с тобой?!

Фотография И сто́ри ми се, че сълза́ в усми́вката на бу́зата блести́. Дале́чна мо́я ти́, какво́ ти е, кажи́?

Ты – мой близкий, долгожданный…

Ты – мой близкий, долгожданный
и ласковый берег...
Не хочу больше открывать
никаких Америк!
Ты – моё великое открытие,
сокровенное чудо!
Даже сам не знаю, за что и откуда?!

 

Ти – мой близък дълго чакан…

Ти – мой бли́зък дъ́лго ча́кан ла́скав бря́г, наме́рих те...
Не жела́я да откри́вам ни́какви Аме́рики!
Ти – откри́тие вели́ко, мо́е чу́до съкрове́но!
Са́м не зна́я откъде́, защо́ дойде́ при ме́не!

© Перевод с русского на болгарский язык

Красимира Георгиева (София, Болгария)

Артур КОНАН ДОЙЛЬ

(1859-1930)

ЗАГАДКА ТОРСКОГО МОСТА

Рассказ

 

Где-то в подвалах банка Кокс и Кº на Черинг-Кросс хранится видавшая виды побитая жестяная коробка, на крышке которой написано моё имя: Джон X. Ватсон, доктор медицины, бывшая Индийская армия. Коробка до отказа набита бумагами. Это, по преимуществу, описания дел, показывающих, ка­кие любопытные загадки приходилось разгадывать мистеру Шерлоку Хол­мсу в те или иные времена. Некоторые – причем весьма занимательные – дела закончились полным провалом, и потому вряд ли о них можно будет рассказать: прочитав такую историю, всякий захочет, чтобы ему объяснили, в чём тут был секрет, но вот объяснения-то как раз и не последует. Загадка без отгадки рассчитана на любителя, рядовой же читатель отвергнет её с раздра­жением. Среди таких загадок – история мистера Джеймса Филлимора, кото­рый вернулся однажды в собственный дом, чтобы прихватить зонтик, и с той поры его уже не видела на этом свете ни одна живая душа. Не менее удиви­тельна история тендера1 «Алисия»: как-то весенним утром он попал в неболь­шую полосу тумана и бесследно исчез – и судно, и команда пропали без вести. Третья история, достойная упоминания, – об Исадоре Пенсано, известном журналисте и дуэлянте, коего нашли в совершенно невменяемом состоянии: бедняга спятил, обнаружив в своём спичечном коробке червя, не­известного науке. Среди этих таинственных дел есть несколько, связанных с секретами некоторых уважаемых семей, и потому даже мысль о том, что они могут попасть в печать, повергнет в ужас высшие круги нашего общества. Нет нужды говорить о том, что такое злоупотребление чужим доверием не­мыслимо и что эти записи будут выделены особо и уничтожены теперь, когда у моего друга появилось время и он сможет посвятить себя этому занятию. Остается ещё целый ряд более или менее интересных дел, и я не преминул бы их опубликовать, если бы не побоялся пресытить ими публику и тем са­мым пагубно повлиять на репутацию человека, которого я бесконечно ува­жаю. В одних делах участвовал я сам и потому могу рассказать о них как очевидец, в других же либо не участвовал, либо сыграл столь незначитель­ную роль, что рассказывать о них уместнее было бы от третьего лица. Эта ис­тория написана на основании собственного моего опыта.

Было ненастное октябрьское утро. Одеваясь, я наблюдал в окно, как во дворе, позади нашего дома, ветер срывает последние листья с одинокого пла­тана. Я вышел к завтраку, готовый найти своего друга в подавленном состоя­нии, ибо, подобно всем великим артистическим натурам, он легко поддавался влиянию окружающей обстановки. Случилось же всё как раз наоборот. Я увидел, что он уже почти закончил завтракать и настроение у него как-то по-особенному приподнятое, а его бодрость явно сулит кому-то крупные непри­ятности.

– Заняты новым делом, Холмс? – осведомился я.

– Дедукция заразительна, Ватсон, – ответил он, – и она помогла вам выведать мой секрет. Да, у меня новое дело. После месяца рутины и застоя колёса снова сдвинулись с места.

– Для меня работа найдётся?

– Тут работы немного. Впрочем, мы ещё обсудим это, когда вы разде­лаетесь с парой крутых яиц, коими новый повар облагодетельствовал нас. Их состояние наверняка имеет отношение к номеру «Фэмили Геральд», который я видел вчера на столе в холле. Даже столь банальное занятие, как приготов­ление яиц, требует внимания и чувства потраченного времени и несовмес­тимо с любовным романсом, помещённым в этой замечательной газете.

Через четверть часа трапеза была закончена, и мы сели друг против друга. Он достал из кармана письмо.

– Вы слышали что-нибудь о Ниле Гибсоне, Золотом Короле?

– Американском сенаторе?

– Да, он был одно время сенатором от одного из западных штатов, но он больше известен как магнат, самый крупный в мире владелец золотодобы­вающих шахт.

– Ну как же, я его знаю. Помню точно, он жил в Англии, так что имя его мне знакомо.

– Лет пять тому назад он купил в Хемпшире крупное поместье. Воз­можно, вы уже слышали, какой трагический конец постиг его жену?

– Конечно, слышал. А, теперь я понял, почему мне знакомо это имя. Но, признаться, подробности трагедии мне неизвестны.

Холмс указал на кипу бумаг, лежавших на кресле.

– У меня и в мыслях не было, что когда-нибудь я займусь этим делом и нужные выписки окажутся у меня под рукой, – сказал он. – Дело в том, что как бы ни была сенсационна эта загадка, в настоящее время она не пред­ставляет ничего сложного. Интересная личность обвиняемого не затемняет ясности показаний свидетеля. Именно этой точки зрения придерживалась коллегия присяжных при коронере2, а также в ходе разбирательства в город­ском полицейском суде. Сейчас дело передано на рассмотрение выездной сессии суда присяжных в Винчестере. Боюсь, это неблагодарная работа. Я могу обнаруживать факты, Ватсон, но я не в силах их изменять. Вот если бы всплыло что-то совершенно новое и неожиданное... А пока я не знаю, на что может надеяться мой клиент.

– Ваш клиент?

– Ах да, забыл вам рассказать! Кажется, Ватсон, я перенимаю вашу привычку – рассказывать сзаду наперёд. Прочтите-ка вначале вот это.

Он протянул мне письмо. Твёрдым уверенным почерком в нём было написано следующее:

 

Отель Клариджа. 3-е октября.

Дорогой мистер Шерлок Холмс!

Я не могу допустить, чтобы лучшая из женщин, созданных Богом, рас­сталась с жизнью, а я не сделал бы всё возможное, чтобы спасти её. Я не могу объяснить, как это произошло, я даже не пытаюсь этого сделать, но я, наперекор всему, знаю, что мисс Данбар невиновна. Вам известны факты – и что из того? Всё это – деревенские пересуды. И хоть бы кто-нибудь возвысил голос в её защиту! Я схожу с ума из-за проклятой несправедливости. У этой женщины такой характер, что она и мухи зря не обидит. Завтра я приду к Вам в 11 часов. Кто знает, может, у меня уже есть ключ к разгадке, а я об этом даже не подозреваю. Располагайте мною и моими возможностями так, как сочтёте нужным, только спасите её! Заклинаю Вас, отдайте этому делу всю силу Вашего ума!

Искренне Ваш

Дж. Нил Гибсон.

 

– Так-то вот, – промолвил Холмс. Он выбил пепел из трубки, кото­рую имел обыкновение выкуривать после завтрака, и затем начал медленно набивать её вновь. – Этого джентльмена я как раз поджидаю. Что до самой истории, то у вас навряд ли будет время изучить все эти бумаги, так что я пе­рескажу вам дело вкратце, раз уж вы проявили к нему интерес. Этот человек – самая крупная фигура в финансовом мире, человек, насколько я понимаю, обладающий на редкость необузданным и трудным характером. О его жене, жертве трагедии, я не знаю ничего, кроме того, что к тому времени, когда всё это случилось, она уже пережила пору своего расцвета, и её несчастье усугу­било то, что воспитанием двух её детишек занялась молодая гувернантка – особа весьма и весьма привлекательная. Сцена, где встретились эти трое, – старинный обширный помещичий дом, центр имения, где каждый уголок – сама английская история. Теперь о трагедии. Когда жена мистера Гибсона была обнаружена поздно ночью в полумиле от дома, она лежала на земле, одетая в вечернее платье, плечи покрыты шалью, голова пробита револьвер­ной пулей. Оружие около неё не нашли, никого из соседей в убийстве не за­подозрили. Рядом – никакого оружия, – возьмите себе это на заметку, Ват­сон! Преступление, похоже, было совершено поздно вечером, а тело лесник обнаружил около семи часов утра. Доктор и сотрудники полиции выяснили это на месте, прежде чем унести тело домой. Вам всё понятно, или я излагаю чересчур сжато?

– Всё совершенно понятно, но почему подозрение пало на гувернантку?

– Во-первых, потому, что против неё имеется прямая улика. Револьвер с одним отстрелянным патроном – причём калибры ствола и пули, которой была убита леди, совпадают – нашли в комнате гувернантки на дне её пла­тяного шкафа. – Холмс прищурил глаза и раздельно повторил:

– На – дне – её – платяного – шкафа.

Затем он глубоко задумался, и я не стал донимать его вопросами, чтобы не сбить его с мысли. Внезапно лицо его вновь оживилось:

– Да, Ватсон, револьвер нашли именно там. Убийственная улика, ни­чего не скажешь! Так, во всяком случае, решили оба состава присяжных. Кроме того, у покойной леди была записка с просьбой о встрече как раз на том месте, где её убили, и записка была написана гувернанткой. Каково! И, наконец, мотив преступления. Сенатор Гибсон – притягательная персона. Если его жена умрёт, кто же с большим успехом займет её место, как не эта молодая леди, которая, по словам всех, уже удостоилась пристального вни­мания со стороны своего хозяина. Любовь, богатство, власть, – но всему помеха – жизнь, одна-единственная жизнь увядающей леди. Мерзко, Ват­сон, в высшей степени мерзко!

– Да, уж тут ни прибавить, ни убавить, Холмс.

– И алиби своего она не докажет. Наоборот, ей придется признать, что она находилась невдалеке от Торского моста – на этом месте и разыгралась трагедия – примерно в это же время. Она не сможет отрицать этого, потому что её видел один из местных жителей, проходивший мимо.

– Что ж, дальше, как говорится, некуда.

– И всё же, Ватсон – и всё же!... Этот мост – широкий каменный про­лёт с перилами по бокам – перекинут через самую узкую часть длинной и глубокой полоски воды, заросшей камышом. Это место называется Торская Межа. У дорожки, ведущий на мост, лежит мёртвая женщина. Таковы основ­ные факты. А вот, если не ошибаюсь, и наш клиент пожаловал, причём зна­чительно раньше назначенного времени.

Билли открыл дверь, но имя, которое он сообщил, было совсем не то, что мы ожидали. Мистер Марлоу Бейтс был незнаком нам обоим. Это был тощий хилый человечек с испуганными глазками, он судорожно дергался, его трясло, – словом, на мой профессиональный взгляд, он находился на грани полного нервного истощения.

– Вы чем-то взволнованы, мистер Бейтс, – сказал Холмс. – Прошу вас, присаживайтесь. Боюсь, не смогу уделить вам много времени, потому что на одиннадцать у меня назначена встреча.

– Я знаю, – тяжело дыша, промолвил гость и заговорил короткими фразами, как человек, которому не хватает воздуха. – Сюда идёт мистер Гибсон. Мистер Гибсон – мой хозяин. Я – управляющий его имением. Мистер Холмс, он злодей, чудовищный злодей.

– Сильно сказано, мистер Бейтс.

– Нет у меня времени разводить дипломатию, мистер Холмс. Ни за что на свете не хотел бы, чтобы он обнаружил меня здесь. А он вот-вот на­грянет. Получилось так, что я не смог прийти сюда раньше. Его секретарь, мистер Фергюсон, только нынешним утром сообщил мне, что у мистера Гиб­сона назначена встреча с вами.

– Итак, вы его управляющий?

– Я ухожу от него, мистер Холмс. Я уже уведомил его. Через две не­дели кончится это проклятое рабство. Тяжёлый он человек, мистер Холмс, тяжёлый для всех, кто его окружает. Его благотворительность – это игра на публику, ширма для беззакония, творимого в отношении тех, кто живёт ря­дом с ним. И его бедная жена была его главной жертвой. Он обращался с ней по-скотски – да, сэр, по-скотски! Она родилась на юге, бразильянка, это вам, конечно же, известно?

– Нет, как раз это ускользнуло от моего внимания.

– Южанка по рождению и южанка по натуре. Дитя солнца и страсти. Она любила его так, как только может любить такая женщина, но когда её физические прелести увяли – а мне говорили, что когда-то она была потря­сающе хороша собой, – ничто уже не могло удержать его около неё. Мы все любили и жалели её, и ненавидели его за то, что он с ней так обращался. Но он человек ловкий и может внушить к себе доверие. Не принимайте за чис­тую монету то, что вы увидите. Помните: у этой монеты есть обратная сто­рона, и эта сторона – истинная. Ну, я пошёл. Нет, нет, не задерживайте меня. Он должен появиться с минуты на минуту.

Испуганно взглянув на стенные часы, наш странный гость буквально вылетел за дверь и тут же скрылся из виду.

– Ну, ну, – немного помолчав, задумчиво произнес Холмс, – предан­ные домочадцы у мистера Гибсона, ничего не скажешь. Предупреждение, однако, весьма кстати, и нам остаётся лишь дождаться, когда клиент явится к нам собственной персоной.

Ровно в назначенное время мы услышали на лестнице тяжёлые шаги, и знаменитый магнат появился на пороге нашей комнаты. С первого же взгляда на него мне стали понятны не только страхи и острая неприязнь его управ­ляющего, но также и ненависть многих его конкурентов в деловых кругах. Если бы я был скульптором и задумал изваять преуспевающего дельца, обла­дающего железными нервами и не знающего угрызений совести, в качестве модели я избрал бы мистера Нила Гибсона. Его высокая, худощавая фигура воплощала голод и ненасытность. Представьте себе Авраама Линкольна, чьи помыслы направлены не на благородные, а на низменные цели, и вы полу­чите некоторое представление о человеке, почтившем нас своим визитом. Лицо его, упрямое, безжалостное, было словно бы вырублено из гранита и покрыто глубокими морщинами – следами великого множества передряг, встреченных им на жизненном пути. Насупив густые брови, он оценивающе оглядел нас холодными серыми глазами. Когда Холмс представил меня, он небрежно кивнул, затем властным жестом пододвинул кресло моему ком­паньону и уселся сам, почти коснувшись его своими острыми коленями.

– Скажу прямо, мистер Холмс, – начал он, – деньги в этом деле для меня ничего не значат. Можете сжечь их, если они осветят вам путь к истине. Эта женщина невинна, её должно очистить от наветов, и этим займетесь именно вы. Назовите вашу цену!

– На свои профессиональные услуги я установил твердую таксу, – холодно ответил Холмс, – и не изменяю её за исключением тех случаев, ко­гда вовсе отказываюсь от вознаграждения.

– Что ж, если доллары для вас – пустой звук, подумайте о репутации. Если вы справитесь с делом, о вас будут шуметь все газеты Англии и Аме­рики. О вас заговорят на двух континентах!

– Благодарю вас, мистер Гибсон, но шумиха мне ни к чему. Может быть, вас это удивит, но я предпочитаю работать анонимно и единственное, что при этом привлекает, так это само дело. Однако мы теряем время. Да­вайте рассмотрим имеющиеся факты.

– Полагаю, все основные факты изложены в газетных репортажах. Ума не приложу, что бы я мог ещё добавить, чтобы помочь вам. Если вы счи­таете, что я всё же в состоянии помочь – задавайте вопросы, я – к вашим услугам.

– Меня интересует только один вопрос.

– Какой же?

– Каковы были истинные отношения между вами и мисс Данбар?

Золотой Король вздрогнул, приподнялся в кресле, однако тут же овла­дел собой.

– Будем считать, что, задавая этот вопрос, вы не выходите за границы своих прав, но лишь стремитесь исполнить свой долг.

– Разумеется, будем считать именно так, – ответил Холмс.

– Тогда я могу заверить вас, что это были те отношения, какие могут возникнуть между владельцем поместья и молодой леди, с которой он нико­гда не разговаривал – даже при встрече – за исключением тех случаев, ко­гда она была в окружении его детей.

Холмс встал из кресла.

– Я очень занятой человек, мистер Гибсон, – сказал он, – и у меня нет ни времени, ни желания предаваться пустым беседам. Желаю вам всего хорошего.

Наш гость тоже встал, и его большая нескладная фигура нависла над Холмсом. Глаза его гневно сверкнули, жёлтые щеки порозовели.

– Какого дьявола, мистер Холмс? Что всё это значит? Вы отказывае­тесь от моего дела?

– Я выразился достаточно ясно.

– Выразились-то вы ясно, но что за этим кроется? Хотите поднять цены за свои услуги? Боитесь браться за дело или что там ещё? В конце кон­цов, я имею право на откровенный ответ.

– Конечно, имеете, – согласился Холмс, – и вы его получите. Рассле­дование с самого начала существенно затрудняет недостоверная информация.

– То есть, хотите сказать, что я лгу.

– Воля ваша, я попытался высказать свои претензии со всею возмож­ной деликатностью, однако, если вы настаиваете на такой формулировке, я не стану с вами спорить.

Я живо вскочил на ноги: лицо магната исказила дьявольская гримаса, он поднял над головой здоровенный кулак. Холмс чуть усмехнулся и потя­нулся за трубкой.

– Не устраивайте скандала, мистер Гибсон. После плотного завтрака трудно переварить даже простейшие доводы. Прогуляйтесь на свежем ут­реннем воздухе, поостыньте и поразмыслите над тем, что я сказал. Увидите, вам это только пойдёт на пользу.

Золотой Король тут же подавил свой гнев. Глядя на него, я не мог не подивиться тому, с каким самообладанием и быстротой он сменил жаркий гнев на презрительное безразличие.

– Ну что ж, – сказал он, – вы сделали свой выбор. Вам лучше знать, как вести свои дела, а к своему делу я вас насильно привлечь не могу. Но это утро вам ещё выйдет боком, мистер Холмс: я ломал молодцов посильнее вас. Мое унижение даром ещё никому не сходило.

– Так много сказано, – снова усмехнулся Холмс, – а я по-прежнему цел и невредим. Итак, прощайте, мистер Гибсон. Надеюсь, этот визит по­служит вам хорошим уроком.

Гость с шумом удалился. Наступила полная тишина. Холмс закурил, задумчиво уставившись в потолок.

– Что скажете, Ватсон? – спросил он, наконец.

– Признаться, Холмс, когда я вижу, что передо мной – человек, гото­вый смести любое препятствие со своего пути, когда я вспоминаю, что его жена могла для него быть и препятствием, и предметом неприязни, на что откровенно указал нам Бейтс, мне начинает казаться...

– Правильно. Мне – тоже.

– Но каковы были его истинные отношения с гувернанткой, и почему вы ему не поверили?

– Потому, что это блеф, Ватсон, чистый блеф! Когда я сравнил страст­ный, чуждый условностей, совершенно неделовой тон его письма с его сдер­жанным, замкнутым видом, стало совершенно ясно, что он испытывает глу­бокое чувство – именно к обвиняемой, а не к жертве, и поэтому, – если мы хотим добиться правды, мы должны выяснить, какие отношения между этими тремя людьми на самом деле. Вы видели, как я предпринял против него лобовую атаку и как он невозмутимо отбил её. Затем я солгал, создав у него впечатление, будто я совершенно уверен в том, в чём, сказать по правде, я лишь сильно подозреваю его.

– Надо полагать, он вернётся?

– Непременно вернётся. Не может не вернуться. Он не может оставить это дело как есть. Ага, слышите звонок? А вот и его шаги... А, мистер Гиб­сон! А я только что заметил мистеру Ватсону, что вы несколько погорячи­лись.

Золотой Король снова вошёл в комнату, и вид у него был куда более смиренный, чем тогда, когда он уходил от нас. Он был явно обижен – ос­корбленная гордость по-прежнему не покидала его, – но здравый смысл подсказал ему, что, если он хочет довести дело до конца, он должен подчи­ниться Холмсу.

– Я обдумал положение, мистер Холмс, и пришёл к выводу, что пона­прасну пренебрёг вашими замечаниями. Вы предпочитаете опираться на факты – каковы бы они ни были, – и это справедливо. Но при всём том, уверяю вас, что мои отношения с мисс Данбар никоим образом не связаны с этим делом.

– А вот это уж позвольте мне решать.

– Да, да, конечно. Вы – тот же хирург: вам нужны все симптомы, чтобы поставить диагноз.

– Совершенно справедливо. А пациент между тем пытается скрыть от хирурга свои недомогания и не дать ему докопаться до истины.

– Может быть, и так, но согласитесь, мистер Холмс, когда мужчине задают – без церемоний, напрямую – вопрос о его отношениях с женщи­ной, он постарается уйти от ответа, в том случае, конечно, если испытывает серьёзное чувство. Думаю, у большинства мужчин есть в душе заветный уго­лок, скрытый от незваных гостей. Вы же затронули святая святых так неожи­данно... Однако цель, которую вы преследуете, извиняет и оправдывает вас, и потому считайте, что запоры рухнули, и вас пустили в потаённое место. Итак, чего вы хотите?

– Правды.

С минуту Золотой Король молчал, собираясь с мыслями. Его мрачное лицо, изборождённое глубокими морщинами, стало еще серьёзнее и печаль­ней.

– Тут в нескольких словах не расскажешь, мистер Холмс, – промол­вил он, наконец, – а между тем есть вещи, говорить о которых и больно, и трудно, и потому вы услышите от меня ровно столько, сколько нужно для дела, а в подробности я вдаваться не буду. Я встретил свою будущую жену, когда был старателем на золотых приисках в Бразилии. Мария Пинто была дочерью правительственного чиновника в Манаосе. Как она была молода и прекрасна в былые дни! Сколько в ней было жизни и темперамента! Даже теперь, когда я трезво и критически вспоминаю своё прошлое, я вижу, сколь редкостной была её красота. Это была богатая и страстная натура, искренняя, беспокойная, совершенно не похожая на американок, которых я знал. Короче говоря, я полюбил её, и мы поженились. И только когда роман наш закон­чился – а затянулся он на годы, – я понял, что у нас нет ничего – абсо­лютно ничего – общего. Моя любовь увяла. Было бы легче, если бы с ней произошло то же, но кто поймёт этих женщин! Как я ни старался, ничто не могло отвратить её от меня. И если я был груб или, как считают некоторые, обходился с ней, как последнее животное, то это потому только, что я знал: если я убью её любовь и если даже любовь её переродится в ненависть, это будет на благо нам обоим. Но ничто не могло изменить её. Она обожала меня здесь, в Англии, так же, как обожала двадцать лет назад на берегах Ама­зонки. Что бы я ни делал, она была предана мне, как прежде. А потом в мою жизнь вошла мисс Грейс Данбар. Она ответила на наше объявление и стала гувернанткой двух наших детишек. Возможно, вы видели её портрет, помещённый в газетах. Весь мир протрубил, что она – чудо как хороша собой. Знаете, я не претендую на то, чтобы слыть более нравствен­ным, чем мои соседи, и потому скажу, что, живя под одной крышей с такой женщиной и общаясь с ней каждый день, я не мог не влюбиться в неё. Вы осуждаете меня, мистер Холмс?

– Я не осуждаю вас за ваше чувство к ней. Но я бы осудил вас, если бы вы объяснились с ней, потому что молодая леди была, в какой-то степени, под вашим покровительством.

– Что ж, может быть и так, – вздохнул магнат. На какой-то момент упрёк вызвал в его глазах прежний гневный блеск. – Я не пытаюсь выгля­деть лучше, чем я есть. Когда мне что-то было нужно, я протягивал руку и брал то, что хотел. Так было всегда, всю мою жизнь, но ничего в этой жизни я не хотел больше, чем любви и обладания этой женщиной. Так я ей прямо и сказал.

– А, так вы ей это всё-таки сказали?

Когда что-то не на шутку возмущало Холмса, он был внушителен и гро­зен.

– Я сказал ей, что женился бы на ней, если бы мог, но это – не в моей власти. И ещё я сказал ей, что деньги для меня не имеют никакого значения и что я мог бы сделать всё, чтобы она стала счастливой и обеспеченной.

– Весьма щедро, что и говорить, – усмехнулся Холмс.

– Послушайте, мистер Холмс, я здесь для того, чтобы рассказать, как было дело, а не для того, чтобы выслушивать проповеди. Мне не нужны ваши критические замечания.

– Если я вообще взялся за ваше дело, то это только ради молодой леди, – сурово промолвил Холмс. – То, что вы попытались соблазнить без­защитную девушку, нашедшую приют в вашем доме, так же мерзко, как и то, в чем ее обвиняют. Вам, богачам – по крайней мере, некоторым из вас – следует усвоить одно: обиды, что вы причиняете людям, не простятся вам ни за какие деньги.

К моему удивлению, Золотой Король покорно выслушал этот упрек.

– Теперь я и сам так думаю, мистер Холмс, – сказал он. – Слава Богу, из моих планов ничего не вышло. Как только это дело закончится, мисс Данбар немедленно покинет мой дом – так она решила.

– Почему же она не сделала этого раньше?

– Во-первых, потому, что жалованье давало ей возможность помогать родным и близким, и ей нелегко было, отказавшись от места, бросить их на произвол судьбы. Когда я поклялся – и слово своё, кстати сказать, сдержал, – что более не стану досаждать ей своими ухаживаниями, она осталась. Но была и другая причина. Она знала, какое влияние она имеет на меня, знала, что ничто в мире не может повлиять на меня сильнее. И она решила обратить эту свою силу во благо.

– Каким образом?

– Видите ли, она кое-что знала о моих делах. Мои же деловые инте­ресы весьма обширны, мистер Холмс, обширны настолько, что у простого смертного воображения не хватит представить их истинный размах. Я могу и созидать, и разрушать, но разрушать мне приходится гораздо чаще. Я ломаю не только людей – отдельных, конкретных людей, – я сокрушаю сообще­ства, города и даже государства. Бизнес – игра жестокая, слабому в ней де­лать нечего. Я играл, подчиняясь всем её правилам; я не пищал, когда давили меня, и не обращал внимания, когда пищали другие, а я оказывался наверху. Но ей это виделось в ином свете, и теперь я вижу, что она была права. Она не раз говорила и верила в то, что состояние человека, превышающее его разумные потребности, не должно зиждиться на судьбах десятков тысяч несча­стных, оставленных без средств к существованию. Так она судила о жизни, и, как я теперь понимаю, она разглядела в ней нечто более существенное, чем доллары. Она видела, что я прислушиваюсь к ней, и верила, что, воздействуя на меня, она сможет послужить обществу. А потом случилось это...

– Как бы вы сами объяснили то, что произошло?

Золотой Король, обхватив голову руками, глубоко задумался на не­сколько минут.

– Увы, всё против неё, и от этого никуда не денешься. У женщин своя внутренняя жизнь, и зачастую их поступки – вне мужского разумения. Вна­чале я был так взволнован и захвачен врасплох, что готов был подумать, что её сбило с толку нечто чрезвычайное и противное её натуре. И вот что пришло мне в голову, мистер Холмс. Жена моя, вне всякого сомне­ния, была ужасно ревнивой. Ревность же можно испытывать не только к чу­жой внешности, но и к чужой душе, и эта ревность может быть такой же бе­шеной и неистовой. Что до внешности, тут у моей жены не было для зависти никаких причин – думаю, она это понимала, – но вот что касается души... Она чувствовала, что эта девушка-англи-чанка влияет на меня так, как она, жена моя, не влияла никогда. Девушка хотела приобщить меня к добру, но для моей покойной жены это ровным счётом ничего не меняло. Жар Ама­зонки всегда был в её крови, и она сошла с ума от ненависти. Она могла за­думать убийство мисс Данбар или, скажем, пригрозить ей оружием, вынудив, таким образом, покинуть наш дом. Затем между женщинами могла вспых­нуть ссора, дошло до рукоприкладства, оружие выскользнуло и выстрелило в ту, которая держала его в руках.

– Я тоже подумал об этом, – сказал Холмс. – В самом деле, это един­ственная и очевидная альтернатива преднамеренному убийству.

– Но мисс Данбар начисто отрицает это.

– Что ж, наша с вами версия не окончательная, ведь так? Представим себе и такую картину: девушка, попавшая в столь ужасное положение, спе­шит домой; она так потрясена трагедией, что возвращается, не выпустив ре­вольвера из рук. Она даже могла забросить его куда-нибудь между своих платьев, не соображая, что делает, а потом, когда револьвер обнаруживают, она пытается обманным путем выпутаться из беды и отрицает всё, потому что любые объяснения здесь бесполезны. Что можно противопоставить такой версии?

– Саму мисс Данбар.

– Ну что ж, посмотрим, – Холмс взглянул на часы. – Уверен, мы ещё нынче утром сумеем получить официальное разрешение на свидание с мисс Данбар и прибудем в Винчестер вечерним поездом. Когда я повидаюсь с молодой леди, весьма возможно, я смогу оказать вам бóльшую помощь в этом деле, хотя не могу обещать, что мои выводы будут отвечать вашим же­ланиям.

С формальностями в полицейском участке вышла некоторая заминка, и потому в тот же день вместо Винчестера мы отправились в Тор-Плейс, хемпширское поместье мистера Нила Гибсона. Сам он нас не сопровождал, но у нас был адрес сержанта Ковентри из местной полиции, который первым начал расследовать дело. Это был высокий, худощавый человек с изнурён­ным лицом, напускавший на себя таинственность и скрытность, внушая мысль о том, что он знает и подозревает куда больше, чем смеет поведать окружающим. Едва познакомившись с нами, он тут же перешел на шёпот, словно хотел поделиться с нами наисекретнейшей информацией, хотя то, что он сообщил нам, носило совершенно обыденный характер. И всё же по всему было видно, что перед нами – честный, порядочный парень, которого не слишком радовало то, что дело было ему не по силам, и потому он был рад любой помощи.

– Как бы там ни было, лучше иметь дело с вами, чем со Скотланд-Яр­дом, мистер Холмс, – признался он. – Ежели ребята из Скотланд-Ярда су­нутся в это дело, тогда при удаче все награды достанутся им, а при неудаче все шишки посыплются на местную полицию. Однако, вы, я слышал, ведёте честную игру.

– Я вообще не собираюсь высовываться, – в тон ему ответил Холмс, и было видно, что опечаленный сержант почувствовал явное облегчение. – Если я распутаю это дело, то в рапорте прошу обо мне не упоминать.

– Весьма благородно с вашей стороны, что и говорить. Да и на нашего друга, доктора Ватсона, я знаю, можно положиться. Но, мистер Холмс, пре­жде чем мы отправимся на место преступления, я хотел бы задать вам один вопрос. Верьте слову, никому про это не говорил, вам – первому. – Он ог­ляделся вокруг с таким видом, будто то, что вертелось у него на языке, он едва смеет произнести. – А вам не кажется, что это дело можно повернуть против самого мистера Нила Гибсона?

– Да, сержант, я тоже подумал об этом.

– Вы не видели мисс Данбар. Может, мистер Гибсон потому и заду­мал убрать с дороги законную супругу, что мисс Данбар, с какой стороны ни посмотреть, всем хороша. Эти американцы, чуть что, сразу за револьвер хва­таются, меж тем как наш народ, к слову сказать, ведёт себя не в пример смирнее. А ведь револьвер-то был его, мистера Гибсона, то есть.

– Это вы точно выяснили?

– Точнее не бывает, сэр. У мистера Гибсона есть пара револьверов, и этот – один из них.

– Один из пары? А где же другой?

– Пока не знаю, но у мистера Гибсона куча всевозможного стрелко­вого оружия. Пару этому револьверу мы не подбирали, но у нас имеется фут­ляр, и он-то сработан как раз для пары таких револьверов.

– Если это один из парных револьверов, думаю, вам нетрудно будет восстановить комплект.

– Хотите, мы вам весь домашний арсенал представим для осмотра?

– Пока не надо. Как-нибудь после. Пойдемте-ка, осмотрим место, где произошла трагедия.

Разговор происходил в маленькой передней скромного дома сержанта Ковентри. Дом одновременно служил местным полицейским участком. Пройдя с полмили по пустоши, продуваемой ветром и покрытой золотом и бронзой увядающих папоротников, мы пришли к боковой калитке обширного парка, окружавшего поместье Тор-Плейс. Мы прошли по тропинке через фа­заний заповедник, а когда вышли из зарослей, перед нами открылся вид на величественный особняк, стоявший на вершине холма. Он был наполовину выстроен из дерева, причём наполовину в тюдоровском и наполовину в геор­гианском стиле. Невдалеке от нас виднелся длинный водоём, поросший ка­мышом, сужавшийся как раз посередине, где и был перекинут каменный мост. По обоим концам водоёма образовались небольшие озёра. Сержант ос­тановился у входа на мост и указал на землю.

– Здесь лежало тело миссис Гибсон. Я отметил место камнем.

– Как я понимаю, вы прибыли сюда до того, как тело унесли отсюда?

– Да. За мной сразу же послали.

– Кто послал?

– Сам мистер Гибсон. Как только поднялась тревога, он выскочил из дома вместе с прислугой и приказал, чтобы до прихода полиции никто ни­чего не трогал.

– Весьма разумно с его стороны. В газетах писали, что выстрел прогре­мел близко от дома.

– Да, сэр, очень близко.

– У правого крыла здания?

– Прямо за ним, сэр.

– Как лежало тело?

– На спине, сэр. И – никаких следов борьбы. Ни единой царапины. Никакого оружия. В левой руке зажата коротенькая записка от мисс Данбар.

– Как вы сказали – зажата?

– Именно, сэр. Мы едва разогнули пальцы.

– А вот это чрезвычайно важно. Это исключает предположение о том, что кто-то мог подложить записку, чтобы направить расследование по лож­ному пути. Господи, Боже мой! Записка, насколько я помню, была совсем коротенькая: «Буду у Торского моста в девять часов. Г. Данбар». Так ведь?

– Точно так, сэр.

– Мисс Данбар призналась в том, что именно она писала эту записку?

– Да, сэр.

– И как же она всё это объяснила?

– Её будут защищать во время выездной сессии суда присяжных. То­гда она, может, что-нибудь и объяснит. А пока от неё – ни словечка.

– Загадка становится интересной, весьма интересной. Непонятна эта история с запиской, вы не находите?

– Да как вам сказать, сэр, – пожал плечами сержант, – не сочтите за дерзость, но, по-моему, это-то как раз самое ясное место в этом тёмном деле.

Холмс отрицательно покачал головой.

– Допустим, записка подлинная и действительно была написана рукой мисс Данбар. Допустим также, что записка, в самом деле, была получена до уби