Один из известных американских социологов и социальных философов Дж. Александер выделил четыре этапа в развитии послевоенной социальной теории, смену которых он тесно связал с изменением социального контекста, в котором Россия занимает видное место.
1. Господство модернизационных теорий, 1950-1960-е гг. После победы над фашизмом влияние Запада и образа западной цивилизации повсеместно возросло, поверженные Германия и Япония встали на рельсы западного пути развития. Начался процесс деколонизации, пафос которого заключался в утверждении способности освобождающихся народов самостоятельно, в условиях независимости, осуществить модернизацию по западному образцу. Исключение составляли страны социалистической системы, но это было то исключение, которое подтверждало правило: никто более большевистских лидеров не утверждал необходимости для России догнать Европу (Л. Троцкий, В. Ленин, И. Сталин), «догнать и перегнать Америку» (Н. Хрущев). Социалистические общества осуществляли модернизации, но особым образом, и Россия не выпадала из социального контекста, породившего модернизационные теории. Коммунизм в России был модернизацией, осуществляемой в условиях изоляции и часто насильственным путем. Предполагалось, что есть общий путь для всего человечества, на который не все общества вступают одновременно.
2. Модернизации 1950-1960-х гг. не закончились успехом для стран третьего мира. Их традиционные культуры были разрушены в большей мере, чем приобретены основы современного общества. Бурное развитие не меняло ее национальной идентичности на западную и представлялось азиатским чудом (а не следствием успеха модернизационных теорий), которому не суждено повториться. В этот период повсеместно растет убеждение в возможности социалистической альтернативы модернизации, в особом пути социалистических стран. Модернизационные теории решительно отбрасываются в пользу социалистических.
|
|
Стремление к социализму было связано с открытием «второго», т.е. не-западного и способного конкурировать с Западом, пути. Этому способствовали либерализация политического режима СССР в годы застоя, его реальное противостояние Западу в сферах обороны, космоса, ядерной области, фундаментальных наук, притягательность социалистического выбора для стран третьего мира, не преуспевших в капиталистической модернизации после деколонизации, успехи социал-демократов Запада.
3. Неуспех третьего мира на социалистическом пути, также как и на пути модернизации, скоро развеивает эти иллюзии. Появляются постмодернизационные социальные теории. Частично они воспроизводят распад просветительской парадигмы, ее ослабление и комическое к ней отношение, присущее постмодернизму в целом.
Базируясь на идеях постмодернизма, многие социальные теоретики показали неединственность западного пути, неединственность социалистической альтернативы, возможность развития на основе традиции, например, Юго-Восточной Азии, преодоление противоположности между средневековым и локковским человеком, даже возможность не развиваться.
4. Привлеченные модной риторикой постмодернизма, а также декларируемым социальными теориями постмодернизации правом на собственное развитие, элита многих посткоммунистических государств, особенно тех, которым присущ этноцентризм, обратилась к строительству собственных постмодернизационных теорий, например развитию на этнооснове. Другие, оскорбленные местом, занятым ими в глобальном раскладе развитых и отсталых стран, отвергли статус-кво и плюрализм, поставив перед собой задачу неомодернизма - нового витка модернизации. Разочарования в Западе у этих последних не найти. Просвещение критикуется ради фразы без понимания того, что догоняющая модель модернизации - соответствующая этому выбору – является одновременно опаздывающей, никак не способной догнать Запад сегодняшнего дня. Такие теории называются неомодернизационными. Путь развития в этой интерпретации снова становился единственным - общечеловеческим. Это был выбор посткоммунистической России.
|
|
5. Евразийство. Это теория, которая сегодня больше, чем антимодернизационные (славянофильские, почвенные) теории, претендует быть альтернативой описанным выше и является чисто российским «продуктом».
Евразийская концепция возникла в послеоктябрьском эмигрантском зарубежье как реакция на появление Советской России. Эта новая реальность, по мнению евразийцев, была продуктом ошибочной ориентации верхнего класса России исключительно на Европу, что вызывало в ответ низовые антимодернистские, антизападные движения. Таким образом, европеизм аристократии отрывал ее от народа, что и явилось, по мнению евразийцев, в конечном счете причиной Октябрьской революции».
Исходя из этого объяснения, евразийцы фактически смирились с послереволюционной Россией, с оптимизмом расценивали ее будущие перспективы, ибо путь СССР (с некоторыми оговорками) соответствовал евразийским взглядам. Все евразийцы полагали, что «месторазвитие» (особый термин евразийцев) России - Евразия, а не только Европа; что этот географический, природный фактор наряду с другим естественным фактором - населением (включая и другие тюркские народы России) не позволяет говорить о России как исключительно европейской стране.
|
|
Евразийцы пересмотрели воззрения на историческую роль монгольского завоевания России и набегов тюркских народов на славянский юг. Азиатские народы, по их мнению, несли с собой жесткие формы государственного устройства и вместе с тем «духовную свободу». В отличие от Запада как возможного колонизатора восточных земель, азиатские завоеватели, подчеркивали евразийцы, были безразличны к духовной жизни покоряемых ими народов и не препятствовали этнической самоидентификации. С точки зрения классического евразийства Украину также можно рассматривать как типично евразийскую страну из-за ее соприкосновения с тюркскими народами, преобладанием в ней православного христианства и, конечно же, 300-летнего пребывания в составе Российской империи.
Как видим, в картине сменяющихся и взаимодействующих социальных теорий евразийство не является самостоятельной доктриной, а представляет собой некоторый фактор, получающий различные интерпретации. Последние порой теряют твердую почву факта, но свидетельствуют в целом о некоторой собирательной характеристике - исторической (взаимодействие с монголами и тюрками), географической (для России - нахождение в Европе и Азии), психологической (отличный от западной цивилизации психологический код), политической (не демократии, протодемократии), социальной (общества, не завершившие модернизации). Это своего рода мировоззренческое знание.
Таким образом, на всех приводимых Дж. Александером фазах развития социальной теории России принадлежит не последнее место в социальном контексте и тех социальных сдвигах, которые инициируют смену теорий.