Хорошо. Я выросла, потом пошла в гувернантки… (Пауза.) Так хочется поговорить, а не с кем. Никого у меня нет.
А.П. Чехов. Вишневый сад
– До свидания! – кричат Хорнеры из машины, отъезжающей со стоянки нантакетского аэропорта.
Я остаюсь одна на обочине, у края бетона.
Сажусь на свой рюкзак, подавляя рвотные спазмы: вполне естественное состояние для того, кто сейчас провел двадцать пять минут в шестиместном самолетике, преодолевшем проливные дожди, неумолимый туман и страшную болтанку в компании четырех взрослых, троих детей, золотой рыбки, морской свинки и золотистого ретривера. Только тревога за девочек Хорнеров мешала мне дико орать при очередном провале в воздушную яму.
Я кутаюсь в свитер, морщась от соленого ветра, и жду.
И жду.
И жду.
– О нет, все в порядке, все преееекрасно. Нет, я не гуляла допоздна на вечеринке в честь окончания университета! Нет, не спешите, я спокойно посижу здесь, под ледяной моросью. Нет, самое главное, что я здесь, в Нантакете, и что вы и ваша семья могут вздохнуть спокойно, зная, что я где‑то здесь, в пределах десяти миль. А важнее всего то, что я не живу своей жизнью и не занимаюсь тем, чем должна бы заниматься, а перманентно виляю хвостиком, прислуживая тебе и твоей гребаной семейке…
Подкатывает «ровер» и, едва сбрасывая скорость, делает поворот. Миссис N. приглашающе машет рукой.
– Нэнни! – вопит Грейер. – У меня кокичу!
Едва я открываю дверь, он сует мне под нос желтую японскую игрушку. Из полуоткрытого багажника выглядывает длинное каноэ, нависающее над пассажирским сиденьем.
– Нэнни, поосторожнее с лодкой. Она антикварная, – гордо объявляет миссис N.
Я пролезаю под каноэ, ставлю рюкзак между ногами и подаюсь вперед, чтобы в знак приветствия похлопать Грейера по ноге.
– Эй, Гров, я по тебе скучала.
– Здесь изумительный антиквариат. Я надеюсь найти круглый столик для гостевой комнаты.
– Мечтать не вредно, крошка, – ворчит мистер N. Она, не обращая внимания, смотрит на меня в панорамное зеркало.
– Расскажите скорее, что там было в самолете?
– Э… коричневые кожаные сиденья, – бормочу я, опустив голову на грудь.
– Вам подавали что‑то?
– Спросили, хочу ли я арахиса.
– Вам так повезло! Джек Хорнер – знаменитый дизайнер обуви. И я просто обожаю Кэролайн! В прошлом году помогала проводить избирательную кампанию ее брата. Какая жалость, что они живут в Уэстчестере, иначе мы могли бы стать лучшими подругами.
Она проверяет свои зубы в зеркале.
– А теперь насчет плана на сегодняшний день. Оказалось, что барбекю у Пирсонов, в сущности, официальный прием, так что, думаю, вам, ребята, неплохо бы провести время дома. Расслабьтесь и наслаждайтесь.
– Здорово. Можно спокойно повеселиться.
Я пытаюсь заглянуть в лицо Гровера, представляя, как мы лежим на газоне в одинаковых шезлонгах.
– Кстати, Кэролайн хотела позвонить насчет ужина, так что просто дайте ей номер моего сотового. Я оставила его рядом с телефоном на кухне.
Огромное спасибо, потому что у меня обычно уходит около десяти с половиной месяцев, чтобы запомнить десять цифр номера.
Мы сворачиваем с шоссе на дорогу, вьющуюся между густых деревьев, и я, к своему удивлению, вижу, что на многих еще нет листьев.
– Здесь выдалась холодная зима, – поясняет миссис N., словно читая мои мысли.
Дорога делает поворот, и перед нами вырастает странноватое сооружение, которое нельзя назвать иначе, как длинным ветхим бунгало неопределенного стиля начала пятидесятых. Белая краска отслаивается, в сетчатой двери зияет дыра, а с водосточного желоба опасно свисает кусок покрытия.
– Ну вот мы и прибыли. Добро пожаловать. Каса‑Крэп[68], – объявляет мистер N., выходя из машины.
– Дорогой, по‑моему, мы договорились…
Она выскакивает и бежит за ним, оставляя меня вытаскивать Грейера и мои вещи. Я придерживаю для Грейера то, что осталось от сетчатой двери, хотя он, возможно, вполне сумеет пролезть в дыру.
– Милый, не моя вина, что фотографии риелтора устарели!
– Я просто хочу сказать, что за пять тысяч долларов в неделю ты могла бы постараться побольше узнать о том месте, где собиралась провести лето!
Миссис N. с сияющей улыбкой поворачивается к нам:
– Грейер, почему бы тебе не показать Нэнни ее комнату?
– Пойдем, Нэнни, это правда‑правда здорово!
Я следую за ним на второй этаж, к маленькой комнатке в конце коридора. Две двуспальные кровати стоят рядом под скошенным низким потолком, и на одной лежат вещички Грейера.
– Ну ведь классно, Нэнни, верно? Мы здесь будем ночевать! Все время!
Он плюхается на кровать и весело подпрыгивает. Я сгибаюсь в три погибели, боясь удариться головой. И выуживаю свитер и джинсы: в Нью‑Йорке настоящее лето, и я оптимистически напялила шорты.
– О'кей, Грейер. Я только хотела переодеться.
– И я увижу тебя голую?
– Нет, я пойду в ванную. Подожди здесь. Где тут ванная?
– Там.
Он показывает на дверь напротив. Я толкаю ее.
– ААААААаааааааааааааа!
И оказываюсь перед сидящей на унитазе маленькой рыжеволосой девочкой.
– Как ты смеешь?! Это моя частная жизнь! – визжит она, а я так теряюсь, что бормочу:
– Прости…
Захлопываю дверь и перевожу дух.
– Грейер, кто это?
– Карсон Спендер. Она останется у нас на уик‑энд.
– О'кей.
Внизу слышен шум колес. Я подхожу к окну и вижу, как мистер N. отводит машину за дом. Иду в коридор, к пыльному маленькому оконцу, выходящему на океан, и вижу, как «рейндж‑ровер» встает рядом с еще четырьмя автомобилями, запаркованными у разросшейся живой изгороди. На заднем газоне бегают с десяток ребятишек.
– Гровер! – зову я.
Громко топая, он бежит ко мне. Я поднимаю его повыше, чтобы он мог взглянуть в окно.
– Кто эти дети?
– Не знаю. Просто дети.
Я целую его в макушку и ставлю на пол. Дверь ванной открывается, и Карсон, окинув меня злобным взглядом, марширует вниз.
– Грейер, подожди меня, я в два счета переоденусь.
– Хочу с тобой, – упрямится он и тоже идет в комнату.
– Ладно, постой за дверью. Я пытаюсь закрыть дверь.
– Нэнни, ты знаешь, я этого не люблю.
Я осторожно прикрываю дверь и снимаю шорты.
– Нэнни! Ты меня слышишь?
– Да, Гров.
Он просовывает пальчики под дверь.
– Поймай пальцы! Поймай, Нэнни!
Несколько мгновений я смотрю на них, прежде чем встать на колени и осторожно пощекотать. Он восторженно хихикает.
– Знаешь, Гров, – говорю я, вспоминая первую неделю, когда он закрыл меня в вестибюле, – я тоже высунула палец, а ты его не видишь.
– И вовсе нет, глупышка.
– Откуда ты знаешь, что я не высунула?
– Ты так не умеешь, Нэнни! Скорее, я покажу тебе бассейн. Вода там ужасно‑ужасно холодная.
На заднем газоне собрались мужчины в летних костюмах и женщины, дрожащие в легких платьях. Все изображают из себя дорожные конусы. Вокруг хаотично вьются дети.
– Мамочка! Она лезла в мой туалет, – жалуется Карсон, показывая на меня.
– О, Нэнни, вот и вы! – восклицает миссис N. – К шести мы должны вернуться. В холодильнике полно еды, так что ленч вам обеспечен. Веселитесь!
Ей вторит нестройный хор восклицаний:
– Не скучайте, ребята! Развлекайтесь!
Взрослые направляются к машинам. Один за другим автомобили срываются с места.
Я смотрю на дюжину выжидающих лиц. Прекрасные видения спокойного дня в шезлонгах быстро исчезают.
– Ладно, приятели. Я Нэнни. И хочу сразу сообщить вам свои основные правила. Первое: НИКТО не подходит к бассейну. Это ясно? Попробуйте зайти вон за то дерево, и до конца дня просидите в темном чулане. Ясно?
Двенадцать голов торжественно кивают.
– А если случится война и единственное безопасное место будет у бассейна, и…
– Как тебя зовут? – спрашиваю я веснушчатого брюнета в очках.
– Роналд.
– Роналд, больше никаких глупых вопросов. Если начнется война, мы спрячемся в убежище. О'кей, ВСЕМ ИГРАТЬ!
Я бегу в дом, поглядывая в окна, дабы убедиться, что никто не крадется к бассейну, и ищу набор для рисования.
Кладу на садовый столик фломастеры, скотч и плотную цветную бумагу.
– А теперь слушайте! Я хочу, чтобы вы по одному подходили ко мне и называли имена.
– Арден, – пищит маленькая девочка, одетая в «Ошкош би гош»[69].
Я пишу «Арден» и большую цифру «1» на импровизированном бейдже и прикрепляю скотчем к ее юбке.
– Итак, Арден, ты номер один. Каждый раз, когда я закричу «Счет по головам!», отвечаешь: «Один!» Поняла? Запомни только, что ты – номер первый.
Малышка взбирается мне на колени и становится моим ассистентом, передавая по очереди скотч и фломастеры.
Следующий час все носятся по траве. Одни занимаются игрушками Грейера, другие просто бегают друг за другом, пока я любуюсь окутанным туманной дымкой океаном. И каждые пятнадцать минут я ору:
– Счет по головам!
И они откликаются:
– Один!
– Два!
– Три!
Молчание. Я уже готовлюсь бежать к бассейну.
– Джесси, дурочка, ты четвертая!
– Четыре! – щебечет звонкий голосок.
– Пять!
– Шесть!
– Семь!
– Грейер!
– Девять!
– Десять!
– Одиннадцать!
– Двенадцать!
– О'кей, пора обедать!
Я обозреваю свое войско. Очень не хочется оставлять их во дворе, пока я проверяю запасы.
– Все в дом.
– Ойййй!
– Ничего страшного, поиграем после ленча. Я закрываю непрочную стеклянную дверь за номером двенадцать.
– Нэнни, а что на ленч? Я правда‑правда голоден! – спрашивает Грейер.
– Не знаю. Давай посмотрим.
Грейер идет за мной на кухню, оставляя седьмого, девятого и тринадцатого превращать диван в форт.
Открываю холодильник. М‑м‑м… три обезжиренных йогурта, коробка «Чириоз», буханка обезжиренного хлеба, горчица, сыр бри, местный джем и цуккини.
– О'кей, солдаты! Слушайте!
Двенадцать пар голодных глаз смотрят на меня из разных углов гостиной, которую, похоже, их обладатели твердо вознамерились разгромить.
– Предлагаю на выбор: можно сделать сандвичи с джемом, но вам вряд ли понравится хлеб. Или сандвичи с сыром, но вам вряд ли понравится бри. Или «Чириоз», но без сахара. Итак, подходите в кухню по одному, чтобы попробовать хлеб и сыр, и решить, что будете есть.
– Я хочу арахисовое масло и желе! – кричит Роналд. Я поворачиваюсь и пригвождаю его к месту своим Убийственным Взглядом.
– Это война, Роналд. А на войне ты ешь то, что приказывает старший офицер.
Я салютую ему.
– Поэтому будьте хорошими солдатами и съешьте весь сыр.
Я делаю последний сандвич, когда по стеклам ползут первые капли дождя.
– Бай, Карсон! – кричим мы с Грейером, провожая Спендеров в воскресенье вечером.
– Бай, Грейер, – откликается она из окна, а мне показывает нос. Несмотря на мои усилия, за весь уик‑энд я так и не смогла вернуть ее расположение, после того как случайно вторглась в ее личную жизнь.
– Грейер, ты готов?
Миссис N. выходит во двор в зеленом с кремовым шелковом пальто, жемчужине весенней коллекции Прады, вдевая в правое ухо сережку.
– Мамми, можно взять мою кокичу?
Мы приглашены к Хорнерам на «семейный ужин в узком кругу», и Грейер считает, что должен внести свою долю в развлечения, тем более что у Элли, его ровесницы, есть морская свинка.
– Почему бы и нет? Оставишь свою кокичу в машине, когда мы туда приедем, а потом я скажу тебе, стоит ли нести ее в дом. Нэнни, почему бы вам не пойти наверх и переодеться?
– Я переоделась, – протестую я, оглядывая себя, чтобы удостовериться в чистоте брюк из хлопчатобумажного твида и белой водолазки.
– О… да, думаю, сойдет. Так или иначе, вы все равно почти все время будете с детьми во дворе.
– О'кей, все в машину! – восклицает мистер N., подхватывая Грейера и перекидывая его через плечо, как мешок с картошкой.
Как только мы садимся в машину, мистер N. вставляет штекер сотового в приборный щиток и начинает надиктовывать инструкции голосовой почте Джастин.
Остальные сидят тихо. Грейер сжимает свою кокичу, я свернулась под каноэ, взирая на свой пупок.
Мистер N. отключает сотовый и вздыхает:
– Мне не стоило сейчас уезжать и оставлять офис без присмотра. Столько дел!
– Но ты же говорил, что начало июня будет спокойным… – замечает жена.
– Предупреждаю, что в четверг мне, вероятно, придется лететь на совещание.
Она громко сглатывает слюну.
– Так, а когда же ты вернешься?
– Трудно сказать. Похоже, придется остаться на весь уик‑энд, развлекать руководство из Чикаго.
– Мне казалось, что твои дела с чикагским офисом завершены, – сухо цедит она.
– Все не так просто. Идет реорганизация, создаются и ликвидируются отделы. Нужно, чтобы колесики вертелись.
Она не отвечает.
– Кроме того, я пробуду здесь целую неделю, – продолжает он, сворачивая влево.
Мы никак не можем найти дом, поскольку, согласно указаниям, он находится на внутренней стороне шоссе.
– Просто поверить невозможно, что у них нет вида на океан, – твердит миссис N., вынуждая мужа в третий раз проезжать одну и ту же кольцевую транспортную развязку. – Дай мне схему!
Он сминает бумагу в комок и швыряет в нее, не отрывая взгляда от дороги. Она тщательно разглаживает бумагу на коленях.
– По‑моему, ты двигался в обратном направлении.
– Давай будем психами и просто последуем гребаным указаниям: посмотрим, куда это нас приведет, – цедит он.
– Есть хочу! Сейчас умру, если не поем, – стонет Грейер.
Сумерки уже сгущаются, когда мы наконец подъезжаем к крытому черепицей трехэтажному дому Хорнеров. Ферди, золотистый ретривер, мирно спит на длинной террасе под гамаком, громко, приветственно трещат кузнечики. Джек Хорнер открывает сетчатую дверь, одетый в выцветшие джинсы и клетчатую рубашку.
– Снимай галстук! Быстро! – шипит миссис N.
– Ставьте машину где хотите! – кричит он, широко улыбаясь.
Мистера N. поспешно лишают блейзера, галстука и запонок, после чего позволяют выйти из машины.
Я разминаю затекшую спину и выуживаю из холодильника пирог с ревенем, купленный миссис N. сегодня утром в супермаркете.
– Подождите, сейчас возьму у вас пирог, – говорит она, шествуя позади мистера N., несущего бутылку вина. За ними плетется Грейер, выставив вперед кокичу. Ну прямо‑таки три волхва с дарами!
– Джек!
Мужчины обмениваются рукопожатиями и хлопают друг друга по плечу.
Из‑за двери выглядывает Элли.
– Мамочка! Они уже здесь!
Джек провожает нас в уютную гостиную, где одна стена полностью завешана детскими рисунками, а на журнальном столике красуется скульптура из пластилина.
Из кухни, вытирая руки о передник, выходит Кэролайн в джинсах и белой блузке.
– Привет! Простите, руки не протягиваю: только что мариновала стейки.
Элли немедленно цепляется за ногу матери.
– Ну как, ребята, легко нашли дом?
– Разумеется, вы нам все прекрасно разъяснили, – торопливо заверяет миссис N. – Это вам.
Она вручает коробку с пирогом.
– О, спасибо. Элли, покажи Грейеру свою комнату, – просит Кэролайн, мягко подталкивая девочку бедром.
– Хочешь посмотреть моего кокичу?
Грейер выступает вперед, протягивая пушистый шарик. Элли смотрит на комок желтого меха и убегает. Грейер мчится следом, и оба исчезают наверху.
– Нэнни, почему вы не смотрите за детьми? – недовольно спрашивает миссис N.
– Да ничего с ними не случится. Я отобрала у Элли все кинжалы, так что Грейер в полной безопасности, – смеется Кэролайн. – Нэнни, не хотите вина?
– Кстати, что будете пить? – вторит Джек.
– У вас есть скотч‑виски? – оживляется мистер N.
– А я с удовольствием выпью вина, – улыбается миссис N.
– Красное? Белое?
– Мне все равно. Что будете вы, – кивает миссис N. – А где остальные девочки?
– Накрывают на стол. Прошу простить меня, нужно закончить приготовление ужина.
– Помощь не нужна? – интересуюсь я.
– Я буду рада.
Джек и мистер N. выходят на улицу, чтобы заняться мужским делом: разжечь жаровню. Дамы отправляются на кухню, где Пулу и Кэти, восьми и шести лет, сидят за столом, свертывая салфетки и продевая их в кольца.
– Нэнни!
Завидев меня, они вскакивают и бегут обниматься, к крайней досаде миссис N. Я подхватываю Кэти и, покружив, принимаюсь за Лулу.
– Займетесь салатом? – просит Кэролайн, протягивая мне миску и банку с заправкой.
– С удовольствием.
Начинаю резать латук и, потянув носом, ощущаю приятный аромат пекущегося теста.
– А мне что делать? – спрашивает миссис N.
– Ничего. Жаль будет, если испортите свое чудесное пальто.
– Солнышко! – зовет Джек с заднего двора.
– Лу, беги и узнай, что нужно папе.
Девочка мигом срывается с места и быстро возвращается.
– Он говорит, гриль готов.
– Ладно, выноси стейки, но поосторожнее, иначе на ужин придется есть сыр на гриле.
Лулу поднимает металлический поднос и медленно шагает к двери, не спуская глаз с горы мяса.
– А где будут есть дети? – мимоходом спрашивает миссис N.
– С нами.
– О, разумеется, – бормочет она, сникая.
– Хотела попросить вас об одолжении, – говорит Кэролайн, просительно дотрагиваясь до руки миссис N. – На следующей неделе приезжает моя подруга по колледжу. Она развелась и перебирается из Лос‑Анджелеса в Нью‑Йорк. Не могли бы вы на время взять ее под свое крылышко?
– О, с удовольствием…
– Дело в том, что, живя в Уэстчестере, я немногим могу ей помочь. Кроме того, если вы знаете хорошего риелтора… она ищет квартиру.
– В нашем доме есть одна, с тремя спальнями.
– Спасибо, но ей нужна однокомнатная. Ситуация просто ужасная. Хотя ей изменил именно муж, на его счетах ничего не значится. Он юридическое лицо, являющееся корпорацией или чем‑то в этом роде, словом, она не получит ничего.
– Какой ужас! – ахает миссис N.
– Так что я была бы вам очень благодарна, если сумеете что‑то сделать для нее. Позвоню, когда она приедет.
Когда все собираются за столом, я восхищенно смотрю на сделанные детьми карточки из листьев, имена на которых написаны серебряной пастой и тремя различными почерками. Кэти и Лулу просили меня сесть между ними.
Миссис N. устроили между Грейером и Элли, и большую часть времени она проводит, разрезая мясо и отвечая на вопросы Элли насчет пальто.
Прибегает Ферди и трется у ног Джека, выпрашивая остатки.
– В детстве у меня был ретривер, – замечает мистер N., намазывая горчицей второй стейк.
– Ферди из местных, – объясняет Кэролайн. – Один из лучших заводчиков живет недалеко от нас, так что, если подумываете завести щенка…
– Какой чудесный дом! – восклицает миссис N., меняя тему разговора и лениво ковыряясь в салате.
– Его построил дед Кэролайн, – кивает Джек.
– Собственными руками, без единого гвоздя, под проливным дождем, если, конечно, можно ему верить, – смеется Кэролайн.
– Вам бы следовало увидеть безумно дорогую лачугу, которую выбрала моя жена. Повезет, если потолок не рухнет нам на головы, – бурчит мистер N., грызя початок кукурузы.
– Нэнни, а вы где учитесь? – поворачивается ко мне Джек.
– Нью‑Йоркский… собственно говоря, в прошлую пятницу я получила диплом.
– Поздравляю! – восклицает он, намазывая маслом початок для Лулу. – У вас уже есть какие‑то планы на следующий год?
– Настоящий заботливый папаша, – шутит Кэролайн. – Нэн, вам необязательно отвечать на этот вопрос.
Она встает.
– Кто хочет пирога?
– Я! Я! – хором кричат маленькие Хорнеры и Грейер.
Едва за ней закрывается дверь, я поднимаюсь, чтобы собрать посуду, но Джек меня останавливает.
– Ну же, – театрально шепчет он, – она ушла! Так какие планы?
– Собираюсь работать над совместной программой детской организации в Бруклине, – отвечаю я в том же тоне.
– Солнышко! – орет он. – Все о'кей! У нее есть план! Появляется улыбающаяся Кэролайн с коробкой мороженого и девятью мисками.
– Джек, ты безнадежен, – притворно вздыхает она, ставя на стол коробку и миски.
– Лулу, принимай заказы на кофе.
Как любезная хозяйка, она подает оба пирога, но никто не притрагивается к давно остывшему, в алюминиевой фольге.
– Мамочка, хочу морскую свинку, – сонно требует Грейер. Он отключается почти немедленно, пока N. перебирают события вечера, а я пытаюсь устроиться под каноэ.
– Пока мы готовили гриль, он говорил, что в этом году сумел пробиться на двенадцать новых рынков, – восхищается мистер N., пораженный деловой хваткой Джека.
– Знаешь… – Она слегка поворачивается к нему и кладет руку на плечо. – Я подумываю полететь с тобой в четверг: мы могли бы провести романтический уик‑энд.
Мистер N. дергается и сворачивает влево.
– Я же сказал тебе: придется развлекать кучу клиентов. Тебе все это надоест до смерти.
Он подключает сотовый и принимается набирать номер свободной рукой. Она вынимает записную книжку и листает пустые страницы.
– Нэнни, я хотела бы упомянуть… – укоризненно начинает она.
– Да? – бормочу я, клюя носом.
– За обедом вы слова никому не дали сказать. Не считаете ли, что это не совсем прилично? Вам стоило бы над этим призадуматься.
Дорогой, я уехала к Стернам на чай. Вернусь к пяти. Кстати, не мог бы ты вернуться на остров в воскресенье утром? Хорнеры пригласили нас на обед. Желаю победы в матче! Люблю, целую.
Надеюсь, партия в гольф закончилась удачно. На случай, если забеспокоишься, что мне будет одиноко, Кэролайн обещала в твое отсутствие составить мне компанию, так что не волнуйся за меня. Хотя они люди занятые, но все же найдут время подумать обо мне. Встретимся в клубе в шесть. Люблю, целую.
Дорогой, не хотела тебя будить. Я еду в город. Позвонила риелтору, и она сказала, что дом достаточно безопасен и что она очень удивится, если что‑то произойдет со мной и с Грейером, пока мы здесь совсем одни, так что, пожалуйста, занимайся своими делами в городе и не тревожься об оставшихся здесь и любящих тебя…
В среду вечером, в канун отъезда мистера N., мы трое сидим в «ровере» в ожидании миссис N. Первоначально планировалось оставить нас с Грейером одних, «расслабиться и отдохнуть», пока они ужинают в «Иль‑Конильо» с Лонгейк‑рами. Но когда они стали переодеваться, Грейер принялся истерически вопить, пока мистер N. не настоял взять сына с собой, чтобы тот, как он выразился, «наконец заткнулся».
После пяти дней руководства виртуальным детским центром, спешно созданным семейством N. для всех своих друзей, и соответственно пяти ночей, в продолжение которых мне удавалось спать чуть ли не по пять часов, я начинаю дремать, едва очутившись под каноэ.
Мистер N. на миг отрывается от телефона и раздраженно бросает:
– Мы потеряем столик. Узнайте, что она так долго копается?
Я открываю дверцу как раз в ту минуту, когда миссис N., оступаясь на сверхвысоких каблуках, выходит из дома в черном платье без бретелек, с красным кашемировым палантином на озябших плечах. Мистер N., едва взглянув на нее, включает зажигание.
– Милый, в какое время отвезти тебя в аэропорт завтра утром? – спрашивает она, надевая ремень безопасности.
– Не стоит… я лечу шестичасовым. Вызову такси.
– Я хочу лететь с папой! – капризничает голодный Грейер, ерзая на сиденье.
– Миссис N.! Э… э… вы, случайно, не привезли с собой ничего от комариных укусов? – доносится мой голос из‑под каноэ.
– Как, вас все еще кусают? Не понимаю, с чего бы это! Никого из нас не трогают.
– Как по‑вашему, я успею забежать в аптеку и быстренько купить какой‑нибудь «Афтербайт»[70]?
– Вряд ли у нас будет время, – роняет она, подкрашивая губы в желтом свете панорамного зеркала.
Я ожесточенно чешу ногу сквозь брюки. Кожа горит. Я вся в волдырях и не могу забыться даже в те счастливые минуты, когда Грейер или мистер N. не храпят. Я. Всего. Лишь. Хочу. Забежать. В аптеку.
После напряженной двадцатидвухминутной езды мы въезжаем на автостоянку (сувенирный магазинчик знаменитого ресторана), фирменный знак которого – силуэт кролика – стал изображаться на футболках как некий общенациональный символ определенного статуса. И я, разумеется, тоже хочу такую.
Миссис N. ведет нас в ресторан – прославленное заведение, модный магнит для богатеньких, где двадцатипятидолларовые тарелки с пастой ставят на неструганые выщербленные столы.
– Дорогая, как ты? – набрасывается на миссис N. женщина с длинными светлыми волосами, которые, похоже, могут легко выдержать самый свирепый нантакетский ветер – Ты такая нарядная, Господи, а я выгляжу просто фермершей!
Она поплотнее запахивает твидовый жакет от Аква Скату м.
Мужчины обмениваются рукопожатиями, и миссис N. представляет Грейера.
– Грейер, помнишь миссис Лонгейкр?
Миссис Лонгейкр рассеянно гладит мальчика по голове.
– Как же он вырос! Милочка, давайте сядем за стол!
Нас провожают к угловому столику на самом сквозняке и приносят зеленый детский стульчик, в который Грейер тщетно старается втиснуться.
– Миссис N., по‑моему, он слишком мал.
– Вздор!
Она смотрит на сына, сидящего боком. Бедняга честно старается впихнуть попку в узкое сиденье, но это плохо ему удается.
– Пойдите и спросите, нет ли у них телефонного справочника.
Мне удается добыть три грязных нантакетских справочника и сунуть Грейеру под зад, пока взрослые заказывают коктейли. Вынимаю из сумки фломастеры и начинаю рассказывать Грейеру сказку, сопровождая ее рисунками на бумажной скатерти.
– Да, мне, конечно, здесь нравится, но я не знаю, как бы обошлась без факса, – заявляет миссис Лонгейкр. – Просто не понимаю, как это люди могут отправляться куда‑то без факса и сотового… Сейчас я организую небольшой ужин на сотню человек на ту неделю, когда мы вернемся домой. Знаешь, я спланировала отсюда всю свадьбу Шелли прошлым летом!
– Слыхала! И жаль, что не подумала захватить наш из дома, – кивает миссис N., кутаясь в палантин. – Я запросила совет дома: может, разрешат купить одну из однокомнатных квартир на втором этаже?
– В вашем доме есть однокомнатные квартиры?
– Ну… первоначально они предназначались для прислуги и в основном принадлежат людям, имеющим в этом доме большие квартиры. Я хотела бы иметь местечко, где можно спокойно передохнуть. Когда Грейер дома, никому нет покоя. Я, конечно, хочу побольше бывать с ним, но нужно же когда‑нибудь заниматься работой в комитете.
– О, душечка, как ты права! Наша старшая дочь только что сделала то же самое: у нее двое ребятишек, и иногда необходимо иметь что‑то для себя. Уделять время своим делам и в то же время быть достаточно близко, чтобы за всем следить. Прекрасная мысль!
К нам приближается официантка с шестью стаканами на подносе, но она не успевает поставить его на стол, как какой‑то малыш подкатывается ей под ноги, едва не выбив поднос. Только чудом три хайбола не вылились на голову миссис N.
– Эээээндрююю… Иди к маааамочке, – зовет ноющий голос, но живой клубок уже катится под столы, лавируя между обедающими.
Метрдотель умоляюще взирает на равнодушных родителей, пытаясь взглядом заставить их утихомирить своих чад.
– О, душечка, смотрите, это не Клифтоны?
Миссис N. извиняется и встает, чтобы обменяться воздушными поцелуями и приветствиями.
– Нэнни, нарисуй цыпленка, – просит Грейер, пока мужчины сравнивают свои достижения в гольфе.
– Какая удача! – заявляет миссис N., возвращаясь. – Они здесь с сыном, поэтому я сказала Энн, что наша няня выведет детей на стоянку, пока не подадут еду.
Всех? Неужели придется просить миссис Клифтон продекламировать «Майкл, греби к берегу» в романтическом окружении мусорных баков?
Я с неохотой поднимаюсь, беру Грейера и вертящегося дервиша поиграть на холодной, темной, засыпанной песком стоянке. Они несколько раз карабкаются вверх и спускаются по старому бревну, и Эндрю предлагает лепить из песка человечков.
– Не стоит. Как насчет того, чтобы вымыть руки перед едой?
Я подталкиваю их к дамской комнате.
– Нет! – визжит Эндрю. – Я мальчик! Не хочу в девчачий туалет! Ни за что!
Из‑за угла выходит мистер Клифтон, явно направляющийся в заведение для мужчин.
– Я возьму их, – говорит он и уводит мальчиков, даря мне две минуты покоя в дамской комнате.
Я только что повернула задвижку, как за дверью слышатся голоса миссис N. и миссис Лонгейкр. Приятельницы согласно щебечут о чем‑то. Я невольно прислушиваюсь.
– Абсолютно! – восклицает миссис Лонгейкр. – В наше время любая осторожность не помешает! Знаешь Джину Цукерман? У нее тоже мальчик, ровесник Грейера. Кажется, Дарвин. Представляешь, та женщина, его няня, откуда‑то из Южной Америки, посмела схватить его за руку! Джина все видела своими глазами по «нэнникам»[71]! Она, конечно, немедленно отослала эту особу в ту деревню «третьего мира», из которой та выползла.
Я стараюсь не дышать, пока миссис Лонгейкр писает в соседней кабинке.
– Мы установили «нэнникам» всего несколько недель назад, – сообщает миссис N. – У меня не было времени просмотреть ленты, но отрадно сознавать, что виртуально я всегда рядом с сыном.
Заткнись! Да заткнись же ты!
– Еще не выходишь? – спрашивает миссис Лонгейкр из кабинки.
– Нет, я только хотела вымыть руки.
– Нэнни! – кричит Грейер, барабаня в дверь.
– Что… Грейер! Что ты здесь делаешь?
Слышу, как она удаляется: наверное, ждет, пока миссис Лонгейкр тоже вымоет руки. Подождав еще немного, я крадучись выбираюсь из кабинки.
«НЭННИКАМ»?! «НЭННИКАМ»???!!! Что дальше? Регулярные тесты на наркотики? Личные обыски? Детектор металла в холле? Да кто же они, эти люди?!
Я плещу в лицо холодной водой и в миллионный раз стараюсь выбросить из головы своих шестифутовых нанимателей, чтобы сосредоточиться на нуждах трехфутового.
Возвращаюсь к столу. Миссис N. старается устроить Грейера на телефонных справочниках. Случайно поднимает голову, видит меня и с откровенной злобой шипит:
– Няня, где вы были? Я нашла Грейера одного и считаю, что подобное поведение непо…
Неожиданно для меня самой мое лицо искажается такой яростью, что она мгновенно замолкает. Я усаживаю Грейера, разрезаю ему курицу и беру вилкой картофельное пюре.
– В таком случае, Нэнни, почему бы вам не вывести детей на улицу, пока мы не поедим? – мило спрашивает она.
И остаток обеда я провожу на сыром ветру, скармливая Грейеру пересыпанного песочком цыпленка из пластиковой коробочки. Скоро к нам присоединяется Эндрю, а потом и еще трое. Я играю в «Голова, плечи, колени и пальцы». Я играю в «Матушка Мэй». Я играю в «Красный свет, зеленый свет». Но на этом мое терпение иссякает. Что еще можно делать с детьми на темной парковке? Ужасно хочется распродать всех, оптом и в розницу.
Уложив Грейера в постель, я иду на кухню поискать нашатырный спирт. Пока я шарю под раковиной, в кухне слышатся шаги миссис N. Она начинает открывать шкафчики, неуклюже двигаясь в темноте.
– Что это вы тут делаете? – удивляется мистер N., появляясь на кухне с газетой в руках.
– Ищу нашатырный спирт, чтобы смазать укусы, – объясняю я, извлекая бутылку отбеливателя.
– А я – скотч‑виски. Может, захочешь выпить на ночь?
Нетвердо стоящие на линолеуме ноги поворачиваются,
и палантин медленно скользит на пол, ложась алой горкой у ее посиневших от холода щиколоток.
– Нашатырный спирт? – переспрашивает он. – Ха! Его тяжелые шаги постепенно удаляются. Каблуки стучат по дереву коридора.
– Милый! – шепчет она хрипловато. – Почему бы нам не почитать в постели?
Я слышу шелест газеты, которую он передает ей.
– Мне нужно подтвердить завтрашний рейс. Приду, когда закончу дела. Не жди. Спокойной ночи, няня.
Свободно свисающие руки миссис N. сжимаются в кулаки.
– Спокойной ночи и счастливого полета, – говорю я.
«Передайте привет мисс Чикаго».
Она уходит, оставляя меня рыться под всеми раковинами в доме. Но вся моя добыча – несколько бутылок «Мистер Мускул» и средство для мытья посуды.
Час спустя, выключая свет в ванной, я вижу, как мистер N. медленно открывает дверь спальни. Тонкий луч падает в коридор.
– Дорогой! – доносится до меня.
Дверь неохотно закрывается.
– Папа, ты здесь?
Позднее утро. Телевизор включен на полную громкость. Грейер подпрыгивает перед «Улицей Сезам», увидев входящего в гостиную отца.
– Привет, – растерянно произношу я. – А я думала, что вы…
– Привет, парень! – улыбается он, садясь на диван.
– Где мамочка? – спрашивает Грейер.
– Мама в душе, – сообщает он, улыбаясь во весь рот. – Ты уже завтракал?
– Хочу овсянку, – объявляет Грейер, выписывая круги вокруг дивана.
– Что же, неплохо бы чего‑нибудь посущественнее. Я бы не прочь пожевать яичницу с колбаской.
Сегодня точно четверг? Не среда? Потому что я уже вычеркнула среду из маленького календаря, собственноручно вырезанного ножом на стене у кровати.
Вплывает миссис N. в бикини, саронге и милях голой гусиной кожи. Щеки раскраснелись, вид самый победоносный.
– Доброе утро, Грейер. Доброе утро все!
Она вальяжно подходит к мужу со спины и принимается массировать ему плечи.
– Дорогой, не сходишь ли за газетой?
Он откидывает голову, чтобы взглянуть на нее, и она с улыбкой наклоняется и целует его.
– Сейчас.
Он обходит диван, на ходу касаясь губами ее плеча. Что до меня, то я нахожу, что неприятнее этой сцены только та, когда они скандалят.
– Не возражаете, если я поеду с мистером N. в магазин, за «Афтербайтом»? – спрашиваю я, решив извлечь выгоду из ее посткоитального довольства.
– Нет. Лучше последите за Грейером, пока я одеваюсь.
Мистер N. хватает ключи со стола и выходит. Едва раздается шум мотора, она спрашивает:
– Грейер, ты хотел бы сестричку или братика?
– Хочу братика! Хочу братика!
Он бежит к ней, но она быстро разворачивает его и направляет ко мне, как теннисный мячик.
Мистер N. не успевает выехать со двора, как раздается телефонный звонок. Прежде чем взять тяжелую оливково‑зеленую трубку, миссис N. натягивает свитер, висевший до этого на спинке дивана.
– Алло? – выжидающе спрашивает она. – Алло? Очевидно, не получив ответа, она вешает трубку и поправляет саронг.
– Надеюсь, вы никому не давали этот телефон?
– Нет, кроме моих родителей, на крайний случай.
Миссис N. уже почти у лестницы, когда телефон снова звонит. Она мгновенно оказывается в гостиной.
– Алло? – раздраженно бросает она в трубку. – А, это вы… здравствуйте. Нет, его сейчас нет дома. Нет, он решил не лететь сегодня, но я попрошу перезвонить вам, когда вернется… Ченович, верно? Вы в Чикаго или в Нью‑Йорке? О'кей, пока.
Никаких вам трюфелей «Тьючерс» с шампанским, мисс Чикаго!
Когда мистер N. возвращается, я иду на кухню, чтобы помочь ему вынуть и уложить в холодильник обычный ассортимент канцерогенных йогуртов без сахара, соевых сосисок и «Чириоз».
– Мне звонили? – спрашивает он, вытаскивая для себя единственное пирожное из маленького пакета.
– Нет, – отвечает за меня миссис N.. появляясь на кухне. – Ты ждал звонка?
– Нет.
Что же, по крайней мере это улажено.
Дзинь! Дзинь! Дзинь!
На следующий день я просыпаюсь под пронзительный звон телефона, надрывающегося где‑то в доме. Опять.
Шлепая комаров, пирующих на моей голой ноге, я отлепляюсь от ветхого шезлонга и встаю, чтобы побрести в дом. Опять.
Утром я стояла на крыльце, настороженно наблюдая, как какой‑то старик выгружает из грузовика три больших прокатных велосипеда. Меня не покидало тяжелое предчувствие: неужели придется ехать куда‑то с Грейером на плечах?! Я дошла до того, что, вероятно, и глазом не моргну, если мне предложат сунуть его себе в матку, чтобы освободить место в «ровере».
Грейеру пришлось объяснить отцу, что он может ездить только на десятискоростном велосипеде, с двумя дополнительными колесиками. Так я до сих пор не поняла, то ли его папаша настолько бесхит