Если для Джоан зима пролетела быстро и даже кое в чем интересно, то для несчастных Непоседы и Везуньи это были месяцы ужасных страданий. Если бы это было возможно, я бы воздержалась от описания страшной участи этих несчастных детей. «Кто видел страдания мужчины, не видел ничего: посмотрите на страдания женщины; кто видел страдания женщины, не видел ничего: посмотрите на страдания ребенка». И это — сущая правда. Вечно голодные, снедаемые непрестанной жаждой от джина, иссушающего их изможденное тельце, терпящие ледяной колючий холод и боли от многочисленных недугов, гнездящихся в них, эти беспомощные крохотные создания сносили все молча. Их безмолвные мучения должны были растрогать равнодушные сердца жителей богатейшего из всех христианских городов, какие только существуют под солнцем, — растрогать до такой степени, чтобы их обладатели раскошелились на милостыню для гнусных, жестоких негодяев, наживающихся на страданиях маленьких детей.
Малышку Везунью часто брали Тряпичница и другие попрошайки, когда лондонские мостовые, заваленные подтаявшим снегом, снова подмерзали под порывами хлесткого ветра, носившегося в узких улицах. К счастью, девочка была слишком мала и слаба, чтобы ходить чуть ли не босиком по мерзлой снежной каше, как ходили сотни, если не тысячи детей постарше. Но студеный, не знающий жалости ветер не щадил и тех, кого носили на руках, и порой миссис Мосс вынуждена была прилагать всю свою сноровку, чтобы не дать угаснуть искорке жизни, едва теплившейся после дневных трудов в истощенном детском теле.
Непоседе приходилось еще хуже, чем Везунье: его рабочее время начиналось ближе к вечеру, когда трудящееся население Ист-Энда возвращалось после работы домой и имело случай воздать за созерцание его скелето- подобных конечностей и личика, больше походившего на череп. Это было уже не столько дитя человеческое, сколько живой комок страданий. Где взять мужество, где найти слова, чтобы описать это?
Для Везуньи он был единственным собратом по несчастью, но она никогда не услыхала от него ни единого слова. Одни лишь стоны срывались с его запекшихся, пересохших губ, да еще изредка он издавал сердитое утробное рычание, набрасываясь, как изголодавшийся пес, на свою скудную порцию пищи. В чулане, где они обретались, когда бывали дома, стояла такая непроглядная темень, что Везунья едва различала лицо Непоседы, и ее безудержная детская фантазия рисовала его каким-то невероятным страшилищем, - что, впрочем, было не так уж далеко от истины. Вдобавок Тряпичница всегда говорила о Непоседе так, что Везунья и подумать о нем не могла без омерзения, и когда они оставались вдвоем в своем душном логове, всегда старалась отползти от него как можно дальше.
А Джоан исчезла из ее маленького мирка, и это горе было больнее всех ее горестей! Ни один лучик надежды не пронизывал больше эту беспросветную тьму. Вчера, сегодня и завтра сливались для Везуньи в одно сплошное мучение, которому не было видно конца. Напрасно гадала она, что могло приключиться с ее милой подружкой, ибо весточка, оставленная Джоан, так до нее и не дошла. Должно быть, Джоан умерла, думала она, а раз так, то всему конец. Теперь никто не сбежит вместе с ней, когда миссис Мосс умрет, - маленькая Везунья не представляла себе, что избавление может прийти раньше, чем уйдет из жизни ее хозяйка.
Миссис Мосс была ее владелицей, великим и ужасным существом, которому она принадлежала и для которого зарабатывала деньги. Никто не в силах был спасти ее от миссис Мосс. Тряпичница и все, кто нанимал Везу- нью, неизменно отзывались об этой женщине как о персоне, которую они не смели ослушаться, которой всячески старались угодить и чьего гнева боялись больше всего на свете. Только когда Джоан уверила Везунью, что миссис Мосс в один прекрасный день умрет, малышка начала надеяться на грядущее освобождение. Смерть все-таки была сильнее миссис Мосс.
Зима тянулась долго, но и она подошла к концу. Наступила весна. И хотя восточные ветры по-прежнему свирепствовали на улицах, малышке Везунье стало немного легче. Тонкие голубые ниточки вен на ее мертвенно-бледном лбу и висках и темные полукружья под запавшими глазами теперь были не так заметны. Случалось, даже слабый румянец окрашивал ее щеки, словно бы в жилах у нее текла настоящая кровь, а не джин. Зима всегда была для нее темной и безнадежной порой умирания, но при первом же весеннем луче, который пробивался сквозь дырочки в цинковом щитке, загораживавшем оконце, она оживала и веселела - хотя тогда в чулане становилось светлее, и она могла яснее различать лицо Непоседы.
Наконец наступил счастливый день, когда малышка Везунья услыхала, как Тряпичница рассказывала миссис Мосс, что она видела на улице Айзека с внучкой и собирается опять свести дружбу со стариком. Этого оказалось достаточно, чтобы вселить в бедное сердечко Везу- ньи надежду, радость и новую жажду жизни. Так значит, Джоан, ее дорогая Джоан жива!
И она снова приехала в Лондон. Быть может, уже завтра она будет здесь и наймет ее на целый день и снова заключит ее в свои теплые объятия, и Везунья будет глядеть в ее милое, любимое лицо.
Счастливая малышка уселась на куче тряпья, как королева на троне, и обратила мечтательный взор к окну, где еще угадывался меркнущий свет вечерней зари. Шепотом, так чтобы не услыхала миссис Мосс, она запела дрожащим голоском песню радости:
Любит Иисус меня - Говорит так Библия.
Я Всевышним сотворен.
Пусть я слаб, но Он силен.
«А вот интересно, Он и Непоседу любит так же, как меня?» - прошептала себе под нос Везунья.
Он был совсем рядом - если бы она захотела, могла бы дотянуться до него своей маленькой ручкой, — но лежал, отвернувшись лицом к стене. Он не застонал и не заворчал, когда она забиралась в чуланчик, хватаясь за стену, чтобы не упасть.
И теперь, когда она повернулась к нему, ее глазам представилось невероятное зрелище. Рядом с его рукой лежала черствая хлебная корка — ужин, к которому он даже не притронулся! Она подползла ближе и, жадно схватив добычу, с громким хрустом откусила кусок. Непоседа и тут не пошевелился. В полутьме она видела его запавшую щеку, одинокий напряженный мускул выдавался под истонченной кожей.
Неужели Непоседа был застигнут сном так внезапно, что забыл съесть свой ужин? Голодная девочка старалась жевать как можно тише - а вдруг сосед проснется и накинется на нее? Потом нерешительно протянула ручку и опасливо коснулась его лица. Оно было холодным, как самый холодный зимний день.
Малышка Везунья знала достаточно, чтобы понять, что означает этот ледяной холод. Женщины, нанимавшие ее, часто говорили при ней о таких вещах, о которых с детьми говорить не принято. К тому же она была старше Непоседы и далеко не глупа. Она осторожно подергала его за плечо и, приблизив губы к его уху, тихонько позвала его по имени. Но в этом мире ему уже не суждено было пробудиться. Непоседа был мертв.
Она не осмелилась закричать и позвать миссис Мосс. Страх, который она испытывала перед этой женщиной, был сильнее страха перед мертвецом, рядом с которым ей предстояло провести всю ночь. Везунья отползла от него подальше, чтобы оказаться как можно ближе к двери, за которой ходили и разговаривали живые люди. Редкие слезинки скатились у нее по щекам. Как поступит миссис Мосс, когда узнает, что потеряла одного из «своих» детей? И что теперь ожидает малышку Везунью? Если хозяйка не найдет другого ребенка, который мог бы занять место Непоседы, она вынудит ее работать и страдать вдвое больше. Неодолимый ужас охватил девочку и так сильно стиснул ей сердце, что совсем вытеснил из него жалость к умершему собрату.
Петь ей больше не хотелось. С ее губ то и дело срывались приглушенные звуки, но это была уже не песня. Наконец, истомленная печалью и страхом, Везунья уснула, но и во сне она продолжала звать: «Доан! Доан!»
Глава 12. Бегство
Проснувшись утром, малышка Везунья сладко потянулась на своем жестком ложе, как потягивались, наверное, в этот час многие пухленькие малыши в своих мягких, теплых постельках, радостно встречая новый день. Но тут же она вспомнила о бедном Непоседе и со смешанным чувством ужаса и отвращения повернула голову, чтобы еще раз посмотреть на своего маленького товарища, правда, не по играм, а по несчастью.
Лучик света, ослепительно яркий в пыльной темноте чулана, освещал его исхудалое личико и тощие ручки и ножки. По этим впалым щечкам уже не катились слезы, и стоны уже не срывались с этих запавших губ. Было ли так на самом деле или это ей только почудилось, но на его лице застыло даже некое подобие улыбки, выражение какой-то пугливой радости.
Да, сейчас он выглядел совсем не таким, как всегда, и сердце девочки неожиданно преисполнилось нежности к своему умершему собрату.
Она подползла к нему и коснулась губами его лба, но, испугавшись каменного холода, тут же попятилась и, вернувшись в свой угол, улеглась лицом к стене. Со страхом, но одновременно и с нетерпением ожидала она минуты, когда миссис Мосс обнаружит, что госпожа Смерть среди ночи ограбила ее, беззастенчиво отняв принадлежавшее ей имущество.
Но утренние часы проходили один за другим, и поскольку никто из обычных клиентов не являлся, чтобы нанять ребенка, хозяйка так и оставалась в неведении по поводу столь неприятной для нее утраты. Время уже перевалило за десять часов, и малышка Везунья прислушивалась к каждому звуку за дверью, как вдруг голос, раздавшийся в кухне, заставил ее подскочить. Собрав все свои силенки, она торопливо поползла к порогу. Голос за дверью принадлежал не кому иному, как Джоан, и малышка, трепеща от восторга, приникла ухом к двери и жадно ловила каждое слово, как будто от этого разговора зависела вся ее жизнь.
— Миссис Мосс, - говорила Джоан, - вчера мы с дедушкой вернулись в Лондон. Дедушка больше не хочет иметь никаких дел с Тряпичницей, но сегодня мы с ним идем просить милостыню и хотим взять малышку Везу- нью. Вечером мы ее вернем и заплатим за нее столько, сколько вы скажете.
Голос девочки звучал громко и напряженно, и Везунья едва удерживалась, чтобы не позвать Джоан. Но она знала, что делать этого нельзя ни в коем случае, иначе всем ее надеждам придет конец.
— А тебе, может, и не придется больше просить милостыню, голубушка моя, - сладко проворковала миссис Мосс. - Я кое-что насчет тебя узнала, миленькая моя. Только это болыной-большой секрет! Оказывается, в Шропшире у вас есть богатые родственники. Они выложили бы немалые деньги, чтобы узнать, где вы с дедушкой обретаетесь. Ну ладно, ладно! Я даю тебе малышку Везу- нью, а вечером, когда вы с ним придете, я вам расскажу поподробнее насчет этих ваших родичей. Они разыскивают вас обоих. А живут они в большом красивом доме, на том конце города, куда вы частенько наведывались с дедушкой. Ну да ладно, придете вечером, и я вам все-все расскажу.
— Так вы дадите мне Везунью? - взволнованно повторила Джоан.
— Ну, разумеется, дам! Только обещай, золотко, что не забудешь меня, когда станешь богатой барышней!
— Обещаю! - отвечала Джоан.
Не прошло и пяти минут, как малышка Везунья очутилась на залитой солнцем улице.
Теплые руки Джоан крепко обнимали ее, и сама она изо всех сил обхватила за шею свою любимую подружку.
От радости малышка не могла говорить и только плакала навзрыд.
Джоан шла быстрым шагом, и ей, кажется, тоже было не до разговоров. Как только они оказались на ближайшей оживленной улице, Джоан пустилась бегом, словно спасаясь от преследования. Когда дом миссис Мосс остался далеко позади, она понемногу замедлила шаг и наконец остановилась. Едва переведя дух после быстрого бега, она склонилась над Везуньей и стала осыпать ее личико поцелуями.
— Угадай, Везунья, что мы с тобой сейчас делаем! - сказала она.
— Идем просить милостыню, — ответила малышка.
— Нет, нет! — вскричала Джоан, нервно смеясь. — Мы с тобой сбегаем!
— Но ведь миссис Мосс еще не умерла, - удивилась малышка.
— Верно, только я больше ждать не могу, и поэтому решила бежать сегодня же. Мы сами станем зарабатывать на жизнь, скоро разбогатеем и будем жить припеваючи. Вот увидишь, как только мы с тобой начнем просить милостыню, деньги посыплются дождем, и я, наверное, смогу купить шарманку, и тогда ты уже не будешь голодать.
— Но ведь богатые люди много не подадут, если я не буду выглядеть совсем худой и больной, - рассудительно заметила малышка. - Меня нельзя хорошо кормить.
— А ты и не будешь много есть, - серьезно отвечала Джоан. - Но я сама не хочу голодать и тебя морить голодом не собираюсь. Сейчас я куплю булочку, и мы съедим ее вместе.
И, усевшись под оградой, окружавшей церковный двор, с наслаждением принялись жевать. По ту сторону ограды, за спиной, у них возвышались каменные надгробия — не поросшие зеленым мхом и не изъеденные временем, а покрытые сажей и копотью большого города. В церковной стене была вырублена ниша, а в ней стоял почерневший и разбитый памятник ребенку: каменная фигурка, склонившая голову, глядела на них сверху вниз, словно святой покровитель всех заброшенных детей, слоняющихся по улицам Лондона. Было в этом неживом лице и пустых глазницах нечто такое, отчего мысли Везуньи, до сих пор всецело занятые Джоан, вернулись к холодному маленькому телу, одиноко лежавшему в темном чулане.
— Доан, — прошептала она, — а знаешь, Непоседа умер.
— Умер! - воскликнула Джоан. - Не может быть!
— Мертвее не бывает, - подтвердила Везунья, наслышавшаяся разговоров о смерти от Тряпичницы и ей подобных. — Вчера вечером я съела его корку, а он даже не шевельнулся. Утром поцеловала его - а он лежит, не шелохнется. Точно, умер. Джоан, а что теперь будет делать миссис Мосс?
— Не знаю, - испуганно сказала Джоан. Эта новость привела ее в смятение. - Она, наверное, придет в бешенство, когда узнает, что мы с тобой сбежали. Господи, как же нам выбраться из города?
И, подхватив Везунью на руки, она опять бросилась бежать со всех ног. Мысли ее неслись еще скорее. Скрыться из Лондона так чтобы ни дедушка, ни миссис Мосс не смогли их отыскать, - теперь это был вопрос жизни и смерти для малышки Везуньи, если не для самой Джоан. Чтобы Везунью снова мучили и морили голодом? - Нет, этого она ни за что не допустит! Ей часто приходилось видеть Непоседу, и всякий раз сердце у нее кровью обливалось от этого зрелища; как ни настаивала Тряпичница, Джоан наотрез отказывалась выходить с ним на улицу. А теперь вот бедняжка умер... Слезы невольно выступили на глазах девочки и побежали по щекам, догоняя друг дружку. Она и мысли не допускала о том, чтобы отказаться от задуманного и вернуться к прежней жизни: тогда малышка, считай, пропала — не успеешь оглянуться, как она уйдет вдогонку за Непоседой. Теперь Джоан окончательно убедилась, что Иисус не очень любил Непоседу, а может, те, кого Он за ним послал, совсем позабыли о несчастном малыше. Но их с Везуньей Он, наверное, любит больше и поможет им уехать в деревню, где найдутся хорошие, добрые люди, которые дадут им много денег.
И тут в ее памяти всплыли слова, сказанные миссис Мосс час или два назад: «Оказывается, в Шропшире у вас есть богатые родственники. Они выложили бы немалые деньги, чтобы узнать, где вы с дедушкой обретаетесь».
Джоан понятия не имела, где находится этот самый Шропшир и далеко ли он от Лондона. Но при виде железнодорожного вокзала ее мысли приняли новое направление. Она остановилась, немного подумала, после чего вошла в здание вокзала и пробралась в самый дальний угол. Там она поставила Везунью на пол, а сама, отвернувшись лицом к стене и порывшись в своих лохмотьях, извлекла оттуда горсточку шиллингов.
— Прошу прощения, — обратилась она к носильщику, остановившемуся на минуту рядом с ними. - Я хочу поехать в Шропшир.
— Поезда в Шропшир отходят с Паддингтонского вокзала, - ответил тот. - Это не более двух миль отсюда.
Джоан подхватила Везунью на руки и отправилась дальше. На Паддингтонском вокзале в этот час было не слишком людно, и взволнованная, не по-детски серьезная, девочка с изможденным ребенком на руках сразу же привлекла внимание вокзального смотрителя.
— А в какой именно город в Шропшире вы едете, милая? — спросил он. — Быть может, в Шрусбери?
— Да, - решительно сказала Джоан. - Туда, куда только можно доехать за семь шиллингов. Я всегда ездила за полцены, а моя сестричка не тяжелее младенца - вот, попробуйте, возьмите ее на руки! И потом, она все равно не сможет сидеть сама.
Смотритель поднял малышку Везунью, и на его морщинистом лице отразились жалость и удивление.
— Господи помилуй! - воскликнул он. - Да она и вправду легкая, как перышко!
— Так разрешите мне поехать за полцены? - умоляюще спросила Джоан. - А сестричке - бесплатно, можно? Мне двенадцать исполнилось только недавно, а она будет сидеть у меня на коленях. Ну а если нельзя, так разрешите нам хотя бы доехать за семь шиллингов как можно дальше, а там уж мы пойдем пешком. У нас, видите ли, больше нет ни пенни.
— А к кому же вы едете в Шрусбери? — поинтересовался смотритель, все еще держа на руках Везунью.
— О, у нас там друзья! - сказала Джоан. - Вы не думайте, я дорогу знаю. Я туда часто езжу. Вы за нас не беспокойтесь. А это так же далеко, как до Брайтона?
— В два раза дальше.
— И туда ездит не так много народу, как в Брайтон?
— Раза в четыре меньше.
— Значит, мы едем в Шрусбери! — решительно заявила она. - И как можно скорее. Вы не могли бы провести нас к кассам?
— А вы точно знаете, куда идти, когда приедете?
— Да провалиться мне на этом месте! — энергично отвечала Джоан. - Я только названия улицы не помню, а так дорогу очень хорошо знаю. Мои друзья ужасно мне обрадуются.
— Ну тогда пойдемте, - сказал добрый смотритель и с Везуньей на руках направился к кассам.
Глава 13. Старый дом
Когда Джоан, наконец, уселась в вагоне третьего класса, а малышка Везунья уютно устроилась у нее на коленях, и за окном сперва медленно, а затем все быстрее поплыли поля и живые изгороди, все это показалось ей чудесным сном.
Вдобавок к нескольким пенсам сдачи, оставшимся после покупки билета за полцены, добрый смотритель дал им целый шиллинг и велел проводнику как следует заботиться о маленьких пассажирках. Джоан только побаивалась, как бы к ним не проявили чересчур много внимания, не задавали слишком много вопросов и не задержали по прибытии в Шрусбери. Она все знала о попечителях и о работных домах, и для нее они были все равно что тюремщики и тюрьмы. Добросердечная женщина, ехавшая в одном вагоне с ними, потчевала малышку Везунью такими лакомствами, что девочка не устояла и, невзирая на опасность растолстеть, угостилась ими от души. После этого она сладко уснула. Джоан и сама прикрыла глаза и погрузилась в блаженные мечты о будущем, когда она купит шарманку, а к ней, быть может, даже обезьянку, и вместе с малышкой Везуньей они будут ходить по городам, и деньги потекут к ним рекой, и не успеют оглянуться, как уже и разбогатеют.
Было уже около девяти вечера, когда поезд, с опозданием на полчаса, прибыл в Шрусбери; поскольку необходимо было выгрузить большое количество багажа, проводник позабыл о своих юных подопечных и вспомнил о них уже перед самым отходом.
Но Джоан и не жаждала внимания или помощи с его стороны: довольная тем, что никто их не заметил, она подхватила Везунью и, выскользнув из вагона, заспешила прочь с вокзала. Солнце уже садилось, и светлые майские сумерки окутывали безоблачное небо. Было не по- весеннему тепло, и Джоан, устав от долгого сидения в вагоне, не спешила искать ночлега в каком-нибудь приюте для бездомных. Она неторопливо шла наугад по тихим незнакомым улицам, пока не очутилась у ворот городского парка, где уходили вдаль сумрачные липовые аллеи, где густые кроны деревьев смыкались над головой, образуя зеленую арку, и молодые листья таинственно шелестели под дуновением легкого ветерка. Джоан по натуре была самым настоящим бродягой, который остается под открытым небом до тех пор, пока на горизонте брезжит закатный луч, а воздух еще хранит остатки дневного тепла. Правду сказать, она немного боялась идти в приют, а здесь, под деревьями, царила тишина и разливался сладостный покой — совсем как на холмах Брайтона. Она медленно прошла по центральной аллее и села на скамейку над глубокой и тихой рекой, такой узкой и спокойной по сравнению с Темзой. Слушая ласковый шум волн, она прикрыла глаза и почти задремала, но сквозь дремоту изредка слышала плеск весла — это проплывала мимо рыбачья лодка. Время от времени ей чудилось, что она снова оказалась в приютской общей спальне, среди порочных женщин - и тогда она вскидывалась в испуге и крепче прижимала к себе малышку Везунью, но тут же успокаивалась, как будто этот свежий, напоенный ночными ароматами воздух и тихо шепчущие струи смывали с души горький осадок прошлых дней. «Интересно, как это я смогла бы исправиться, если бы дедушка избил меня до смерти?» - бормотала она про себя.
Стало совсем темно, и Джоан, слегка тревожась, уже собралась идти назад в город, чтобы искать прибежища на ночь, как вдруг ее внимание привлекла странная лодка, похожая на длинный бочонок, она двигалась вверх по реке. Форма суденышка показалась ей неуловимо знакомой. Застыв на месте, она напряженно следила за лодкой, пытаясь вспомнить, где она могла такую видеть, затем медленно пошла вслед за ней вдоль реки. Вскоре лодочник причалил к берегу и, привязав свое суденышко к свае, торчавшей из воды, ушел. Тут Джоан обнаружила, что, преследуя лодку, она вышла за пределы парка и теперь не знала, в каком направлении ей идти. Откуда-то издалека донеслись гулкие удары: это отбивали время часы на церковной колокольне. Джоан прислушалась. Оказалось, было уже одиннадцать часов. Для чего ей возвращаться в город, бродить по темным улицам и проситься переночевать в переполненном приюте? Лодочник, по ее расчетам, должен был уйти достаточно далеко. Все же для верности она помедлила еще немного, а потом спустилась к реке и, притянув лодку поближе к берегу, забралась в нее вместе с Везуньей. Легкое суденышко закачалось и заходило под ее ногами, но Джоан не испугалась. На корме валялся старый кусок брезента, и она, не выпуская из рук малышки, заползла под него. «Боже, благослови всех нас и сделай так, чтобы я стала хорошей девочкой!» - пробормотала она, облегченно вздыхая, и очень скоро, убаюканные мерным покачиванием лодки, беглянки уже спали сладким сном. Джоан проснулась рано утром. Откинув брезент, она села на дне лодки и удивленно оглянулась кругом. Проснулась и малышка Везунья. Держась ручкой за шею Джоан, она тоже озиралась вокруг с ребяческим изумлением и восторгом.
Куда подевалось ее темное логово и сумрачный свет, брезживший в оконце - печальная действительность, к которой она возвращалась каждое утро после краткого забвения сна? Солнце еще не встало над горизонтом, но уже позолотило легкие нежные облачка, дремавшие на востоке. Птицы высоко в ветвях, и густые заросли тростника, и зеленый луг по ту сторону реки - все щебетало, шелестело, звенело, празднуя наступление нового дня, и на липах каждый яркий молодой листочек трепетал, точно радуясь жизни. Камыши, росшие вдоль берега, беззаботно покачивались, словно и они только что сбросили остатки сна и от нечего делать занялись своим незатейливым развлечением. И не было здесь ни шума лондонских улиц, ни криков, ни проклятий, которыми обычно сопровождалось пробуждение Джоан. Девочки и сами зачарованно притихли и сидели молча, пока из-за горизонта не выкатился золотой шар солнца и жаворонок над лугом, как будто нарочно дожидавшийся этого мгновения, взлетел в небеса с ликующей и звонкой приветственной песней. Тут Джоан и малышка Везунья, как по команде, залились счастливыми слезами.
— Это рай, правда, Доан? — всхлипывала Везунья.
— Нет, - мягко отвечала Джоан, - если бы это был рай, мы бы увидели тут мою маму и Господа Иисуса. Но это почти что рай!
И все-таки это был не совсем рай, и даже до такой степени не рай, что при первом же звуке человеческого голоса, что-то напевавшего вдалеке, Джоан подтянула лодку к берегу и поспешно выпрыгнула из нее, а потом вытащила и малышку Везунью. Это было сделано как нельзя вовремя, потому что в следующую минуту показался вчерашний лодочник. Подозрительно оглядев девочек и заглянув на всякий случай под брезент, он забрался в лодку и медленно отплыл, правя вниз по течению. Они провожали его взглядом, пока он не скрылся из виду. Город только просыпался, вернее сказать, низшие слои его населения. Рабочие шли на заводы и фабрики; прислуга отпирала двери и открывала ставни. Появление двух маленьких нищенок привлекло здесь гораздо большее внимание, чем где-нибудь в большом городе или на более оживленных улицах, и Джоан почувствовала себя неловко от множества вопросов, которые посыпались на нее со всех сторон, когда она попросила подать на хлеб.
— Просить подаяния - это уж самое распоследнее дело, дочка, - сказал ей почтенного вида ремесленник. - Кто этим занимается, плохо кончит. Найди себе работу. Такую славную девочку всякий с удовольствием возьмет. Наймись в прислуги.
— А мою сестричку тоже возьмут с удовольствием? - ехидно спросила Джоан.
— Ну это вряд ли! - ответил тот. — Ты чересчур многого хочешь. Ты ведь сама еще совсем ребенок. А для таких малюток есть детские приюты.
— Нет, с ней я ни за что не расстанусь, - покачала головой Джоан.
— Мое дело предупредить, а там как знаешь. Наша полиция и судейские очень строги к уличным попрошайкам. Если тебя поймают, так запрут лет на пять в исправительный дом.
Джоан не осталась равнодушна к этому предостережению. Разумнее всего было покинуть негостеприимный город, и как можно быстрее, но куда же им идти? Нет, коль скоро они добрались до Шропшира, нужно походить по окрестностям и поискать тех богатых родичей, которые, по словам миссис Мосс, были рады ее видеть.
Слегка приунывшая Джоан вернулась к реке и пошла вдоль берега, следуя за ее неспешным течением; через некоторое время позади остался не только город, но и пригороды. Впрочем, легкое облачко тревоги, омрачавшее ее сердце, вскоре рассеялось — в такой славный солнечный день грустить было просто невозможно, да и Везунья заражала ее своим радостным настроением.
У них было в запасе немного хлеба, а из денег оставался еще целый шиллинг. Этого должно было хватить на день-другой, а потом они, конечно, встретят добрых деревенских жителей, которые им непременно помогут. За один день они ушли не слишком далеко, хотя у Джоан не было другой ноши, кроме малышки Везуньи. Вокруг расстилался чудесный деревенский пейзаж, но как же здесь было пустынно! Можно было идти несколько часов подряд и не увидеть ни единой живой души - разве что какого-нибудь батрака, половшего сорняки в поле, да мальчишку, стерегшего стадо овец или отгонявшего птиц от кукурузных посевов.
Когда они проходили через деревню, жители мучили их своими расспросами да еще и оглядывали с ног до головы. Они гораздо охотнее подавали корку хлеба, чем звонкую монетку. Куда же подевалось знаменитое везенье, которым малышка Везунья славилась в Лондоне? Правда, с тех пор, как они сбежали вместе, ее личико чуть округлилось, но она по-прежнему была такая маленькая и худенькая, что Джоан было совсем не трудно нести ее на руках. И все-таки это хождение по деревням явно не было тем прямым путем к обогащению, о котором она мечтала; похоже, оно не вело даже к покупке шарманки. Если бы еще фермеры не пускали их переночевать в сарае или на сеновале, им с Везуньей вообще негде было бы приклонить голову на ночь.
Она старалась не показывать Везунье своего разочарования, но в глубине души чувствовала, что везенье покинуло ее. Порой у нее мелькала жуткая мысль: если малышку морить голодом, люди будут больше ее жалеть. Но как было отказать ей в кружке молока, которым их угощали хозяйки на фермах и которое Везунья пила с такой жадностью, словно не молоко, а живая вода вливалась в ее иссушенные жаждой губы. Нет, устоять перед прохладной сладостью этого волшебного напитка было просто невозможно, и Везунья мало-помалу перестала вспоминать о том, что ей надо бы сохранять прежнюю худобу. Здоровая еда и свежий воздух произвели в ней разительные перемены. Но еще благотворнее сказалось на девочке умиротворенное состояние духа, в котором она теперь пребывала. Все ее былые несчастья вдруг кончились. Прошлая жизнь с бедным маленьким Непоседой и страшной миссис Мосс постепенно изглаживалась из ее памяти. Теперь днем и ночью она была возле Джоан, сидела у нее на руках или семенила рядом, держась за ее палец, - Везунья понемногу начинала ходить самостоятельно. Да, она была совершенно счастлива.
Так, день за днем, девочки бродили от фермы к ферме и от деревни к деревне. Время шло, а они, похоже, ни на шаг не приблизились к заветной цели. Добрые люди, которые им встречались, были больше склонны помогать советом, чем деньгами. Джоан пала духом; усталость и тревога все больше одолевали ее. Она знала, что они по- прежнему находятся в пределах графства Шропшир, поскольку неуклонно осведомлялась об этом, куда бы они ни заходили, а где-то здесь, в Шропшире, жили богатые люди, которые выложили бы немалые деньги, только бы узнать, где она обретается. Но вот вопрос - как же она их распознает? Или как они распознают ее? Может быть, она их уже встречала и говорила с ними, а потом отправилась восвояси, так и не узнав своих родных? Она даже толком не знала своего настоящего имени. Один раз, когда спросили, как ее зовут, она ответила: «Джоан Прохин- дел», - и ее собеседники разразились хохотом. Да, но миссис Мосс и Тряпичница, и старая Долли, да и все остальные всегда именовали ее дедушку не иначе как «старый Айзек Прохиндел».
Хотя им то и дело приходилось удаляться от реки, Джоан, словно бы повинуясь какому-то необъяснимому инстинкту, неизменно возвращалась к ней, выходя иногда выше, иногда ниже по течению. Однажды, ближе к вечеру, когда солнце стояло над горизонтом, они перешли через речку по деревянному мостику и медленно побрели по узкой тропинке, вьющейся среди густых деревьев. То там, то сям виднелись песчаные холмы - когда-то в незапамятные времена здесь шумели морские волны, а потом море отступило, оголившееся дно постепенно покрылось слоем плодородной почвы, заросло деревьями и буйным кустарником, и только кое-где высились отвесные красноватые скалы. Джоан засмотрелась на купу сосен, росших на обрыве: их бронзово-красные стволы и темно-зеленые ветви отчетливо рисовались на фоне синего неба. Странный трепет вдруг охватил Джоан, у нее даже в глазах помутилось. Это были не просто деревья, с ними было связано что-то особенное. Величаво покачивая тяжелыми темными кронами, они словно бы приветствовали ее с высоты как давнюю приятельницу. Стая грачей пролетела у них над головой, и в этих хриплых отрывистых звуках тоже было что-то до боли знакомое: они как будто звали ее домой, и дом этот был совсем близко.
В зеленой изгороди был устроен перелаз — несколько земляных ступенек, - и Джоан, двигаясь как во сне, перебралась на ту сторону и пошла по заросшей травой тропинке, тянувшейся через поле. За полем открылась небольшая опушка посреди зеленой дубравы.
— Везунья, - прошептала Джоан, точно боялась громким голосом спугнуть таинственное видение, - там, за деревьями, - наш дом.
И все-таки идти туда ей было страшно: а вдруг окажется, что никакого дома нет и в помине? Тропинка, едва заметная в тени деревьев, лежала перед ними.
Медленно, чувствуя, как подкашиваются у нее ноги и неудержимо колотится сердце, Джоан вошла под сень молодых дубков. Надежда боролась в ее душе со страхом. Но вот наконец деревья расступились перед ней, и она закричала громко и радостно:
— Дом! Дедушкин дом!
Глава 14. Нет прощения
Это было невысокое живописное строение с заостренным дубовым щипцом, почерневшим от времени, и глубокими свесами крыши, под которыми гнездились ласточки. Мелкие квадратики оконных стекол были обрамлены свинцовыми переплетами; две скамьи по бокам широкого крыльца стерегли входную дверь. Джоан откинула засов калитки и ступила на садовую дорожку. Все вокруг напоминало ей о полузабытых днях детства, и она то и дело останавливалась, глядя по сторонам сияющими глазами. Так она дошла до двери и обнаружила, что та заперта; тогда, подхватив удобнее малышку Везунью, она обошла дом с другой стороны и приникла к зарешеченному оконцу. Знакомое до слез зрелище открылось ее глазам: большая красивая комната; старые часы, чье тиканье она любила слушать еще совсем ребенком, так и стояли в своем углу, и дедушкино кресло по-прежнему уютно размещалось у камина. Тут сердце Джоан взволнованно забилось: она узнала висевшую над камином гравюру, на которой была изображена молодая мать с младенцем на руках. К этой картине часто подносила ее мама, чтобы маленькая Джоан поглядела на нее и благоговейно притронулась к ней своей крошечной ручкой. «Младенец Иисус...» - прошептала она, счастливо вздыхая, и крепче обняла малышку Везунью, словно хотела передать ей частицу своей материнской любви, таившейся в ее сердце.
— Везунья, — сказала она после долгого молчания, заполненного только щебетом птиц и стрекотанием сверчков, — там, за домом, должен быть мой собственный садик. Пойдем, посмотрим на него?
Он действительно был еще там - маленький квадратик земли, окаймленный кустами букса и засаженный «сельскими» цветами; в отсутствие Джоан кто-то ухаживал за этой клумбой, поливал ее и выпалывал сорняки. Джоан глядела на нее со слезами на глазах.
— Не понимаю, - воскликнула она, - почему дедушка бросил все это и уехал попрошайничать в Лондон! Здесь так красиво, правда, Везунья?
— Красиво, как в раю! - подтвердила малышка.
Джоан не уставала наслаждаться вновь обретенным счастьем. Целая вереница воспоминаний нахлынула на нее, и она спешила убедиться, что память ее не обманывает. Она вернулась к садовой калитке и смотрела на расстилавшуюся напротив дома поляну: на ее гладкий зеленый дерн уже легли длинные тени деревьев.
На дальнем краю лужайки, на фоне бледного заката, мелькнул силуэт оленя, гордо вскинувшего ветвистые рога; не счесть, сколько раз любовалась она в детстве этими грациозными животными!
Неожиданно, словно бы повинуясь внутреннему зову или указке невидимой руки, она перевела взгляд от закатного неба к той едва приметной тропке, которая привела их к дому.
Высокий, слегка сутулый старик с седыми волосами, задумчиво опустив голову, медленно выходил из дубовой рощицы. От изумления у Джоан даже руки опустились, и малышка Везунья соскользнула на землю.
— Дедушка! - закричала Джоан. - Мой настоящий дедушка!
С истошным воплем радости, насмерть перепугавшим мирно пасущихся оленей и едва не оглушившим Роджера Чиппендела, она бросилась навстречу старику и повисла у него на шее, захлебываясь от счастливых слез. Растерявшись от неожиданности, он в первую минуту не понял, что произошло.
— Я - Джоан, - выпалила она, - ваша внучка. А вы - мой настоящий дедушка, и это - наш дом!
Роджер обнял эту странную оборванную девочку, хотя, признаться, он был немало озадачен. У него не было других внуков, кроме сына Джоанны, чья могилка находилась на церковном дворе в Комптонхорпе, и дочери Алисы, маленькой Джоан, умершей вместе с родителями в Лондоне, шесть лет назад, во время эпидемии тифа.
Все они покоились в могиле на одном из лондонских кладбищ, где в память о них он воздвиг надгробный камень. Да, но если бы Джоан тогда не умерла, сейчас она была бы примерно того же возраста, что и эта молоденькая нищенка.
— У меня был еще один дедушка, - порывисто сказала она, поднимая к нему лицо и все так же цепляясь за его руку, - и я всегда думала, что это вы. Вы превратились в него, когда мама умерла. Но это не он, а вы были добры и благородны, это вы водили меня в церковь и учили петь гимны. Мой другой дедушка учил меня попрошайничать на улице и напивался пьяным, и у нас не было дома, и мы жили среди дурных людей. А вы - хороший, вы благородный, правда? И вы примете нас к себе — меня и малышку Везунью?
— Его звали Айзек Чиппендел? - спросил Роджер, внутренне напрягаясь.
— Да, точно, это наша фамилия, - обрадованно всплеснула руками Джоан. - А место, где мы живем, называется Чиппендел-Лодж. О, теперь я вспоминаю! Но пойдемте же скорей