Когда клиенты были должным образом экипированы для предстоящей работы, миссис Мосс проводила их до дверей и выглянула на улицу, справедливо подозревая, что Джоан все-таки бродит где-то неподалеку. Но в непроглядной пелене с трудом можно было различить даже собственную руку, да и девочка была не так глупа, чтобы стоять поблизости, и предусмотрительно спряталась за ближайшим углом. Малышка Везунья испустила счастливый возглас, перекочевав из рук Тряпичницы в теплые, тесные объятия Джоан, и маленькими ладошками ласково гладила ее щеки.
— Скажи мне, маленькая, ты очень голодна? - жалостливо спросила ее девочка.
— Ты меня лучше не спрашивай, Джоан, — печально отвечала малышка, — она всегда знает, когда ты мне что- то даешь, и говорит, что проучит меня, как следует, если я посмею что-нибудь съесть. Пожалуйста, Джоан, не надо меня ничем кормить, ладно?
— Раз так, то и я не стану ничего есть, — сказала Джоан. - Ну-ну, полно, Везунья, не надо плакать; будь умницей. Обещаю тебе, что весь день крошки в рот не возьму, - иначе не удержусь и поделюсь с тобой, а она потом тебя изобьет. Понимаешь, я просто чувствую, что не смогу проглотить ни кусочка, зная, как ты голодна. Дедушка с Тряпичницей ничего есть не будут, они только пьют. Ну а в окна булочных мы с тобой не станем заглядывать, даже если Тряпичница начнет ругаться и клясть нас. Я буду петь так хорошо, как только смогу, но под окнами стоять мы ни за что не будем. Даже если люди будут так добры, что угостят нас чем-нибудь съестным, мы не посмеем накормить тебя. Ты ведь всегда голодна, Везунья?
— Да, всегда-всегда, - сказала малышка.
— А Непоседа?
— Еще больше, чем я! Он ужасно голодный, и плачет не так хорошо, как я, и за это она еще больше морит его голодом. Миссис Мосс говорит, что мальчики вообще хуже девочек; а еще она чем-то мажет им глаза, чтобы их проучить, и тогда они уже плачут, как следует. С Непоседой жить плохо. Я его не люблю: он такой грязный!
|
|
— Да ведь мы все грязные, - живо откликнулась Джоан, — а вот ты у нас всегда была маленькая мисс Привереда. Ах, Везунья! Видела бы ты богатых детей, которые гуляют в парке, тогда бы ты поняла, кто чистый, а кто грязный! Господи! Как увижу этих красивых, важных деток, разодетых, точно ангелочки, так мне чудится, что я вымазана грязью с головы до ног. Вот выдастся у нас с тобой свободный денек, непременно свожу тебя туда, чтобы ты тоже на них поглядела; посидим на травке, устроим себе славное угощение. Увидишь, как нам будет замечательно!
— Это будет, когда миссис Мосс умрет! - торжествующе добавила Везунья.
— Да, когда миссис Мосс умрет, - подтвердила Джоан. Все было так, как и предсказывал старый Айзек: по мере того, как они приближались к западной части Лондона, а время близилось к полудню, туман понемногу рассеивался. Это путешествие почти через весь Лондон было неблизким, но вся компания привыкла бродить по слякотным улицам с утра до поздней ночи.
Тряпичница и старый Айзек по пути не раз и не два заходили в погребки промочить горло; Джоан с Везуньей, дожидаясь их, разглядывали витрины магазинов, воображая, что они покупают себе платье, башмаки или какую-то безделушку; когда же поблизости оказывалась продуктовая лавка, они старались миновать ее как можно скорее. Когда, наконец, они добрались до тихих кварталов, куда не доносился шум с оживленных улиц делового центра и где можно было рассчитывать на подаяние, Тряпичница взяла Везунью на руки и уложила ее маленькую усталую головку себе на плечо; Айзек, окончательно войдя в роль больного, сломленного невзгодами старика, совсем сгорбился и еле-еле тащился, опираясь на плечо Джоан, причем колени его тряслись и подкашивались, как у человека, который одной ногой уже стоит в могиле. Звонкий, молодой голосок Джоан как нельзя лучше подходил для пения на улице, и юная певунья нарочно разучила несколько известных гимнов и мелодий, которые наверняка привлекли бы внимание набожного и сострадательного прохожего или донеслись до слуха добрых христиан, живущих в уютных домах по обе стороны тихой улицы.
|
|
Голос Айзека, слегка дрожавший от старости, но все еще мелодичный, приятно вторил ясному голоску девочки. Тряпичница петь совсем не умела: ее делом было впиваться взглядом в каждого встречного и в каждое окно, оказавшееся в поле ее зрения.
Удача благоприятствовала им, как бывало всякий раз, когда они брали с собой малышку Везунью. Стоило лишь взглянуть на это хорошенькое болезненно-бледное личико, на эти печальные глазки, чтобы слезы сами подступили к вашим глазам, а с губ слетел жалостный вздох. Только каменное сердце способно было остаться равнодушным при виде этого изможденного крохотного существа. Прохожие невольно замедляли шаг и тут же подвергались сокрушительной атаке Тряпичницы, налетавшей на них со своими слезными мольбами. Некоторые без лишних слов отдавали свои пенни, как бы в уплату за пробужденное в них сочувствие; но кто неосторожно позволял Тряпичнице завести свою плачевную историю, тому уже не удавалось отделаться одним-двумя пенни. Из сострадания к ее больной маленькой дочке и немощному ста- рику-отцу люди не скупились и на серебро. Опьяненная успехом, она запретила Айзеку отлучаться в ближайший винный погребок и сама стоически терпела жажду, собирая свою обильную жатву.
|
|
— Нет, нет и нет! - решительно возразила она в ответ на его жалобы. - Не все же они такие простаки, чтобы не учуять запаха спиртного; а вдруг кто принюхается к нам? - тогда и гимны ваши, и наряды, все пойдет насмарку. Потерпите маленько. Перед уходом отведем душу, но только недолго, чтобы вернуться до темноты. Эх, и денек же сегодня выдался, прямо на славу!
Когда стало смеркаться и они, готовясь пуститься в обратный путь, собирались свернуть с длинной, нарядной улицы, где арендаторы платили за дом от ста до двухсот фунтов в год, на дороге, вымощенной брусчаткой, появилась какая-то леди. Торопливой походкой она прошла рядом с Айзеком, ковылявшим вдоль придорожной канавы. Джоан в это мгновение пела чуть осипшим от усталости голосом:
На небесах, где царствует любовь,
Не будет ни болезней, ни гробов!
Леди, явно куда-то спешившая, внезапно остановилась, словно голос девочки задел в ее душе какую-то струну, и сделала Тряпичнице знак подойти. Та повиновалась. Маленькая Везунья, истомленная долгим хождением по улицам, бессильно лежала у нее на руках и тихонько постанывала; Тряпичница подняла на даму полные слез глаза.
— Подайте нам что-нибудь, сударыня! - жалобно сказала она. - Пожалейте моего старика-отца и деток: вот моя старшенькая - ей всего двенадцать, а вот малышка - умирает с голоду у меня на руках; скоро ночь, а мы скитаемся, бесприютные, бездомные, и за весь день у нас и маковой росинки во рту не было. Спросите хоть мою до- чурку: она слишком мала, чтобы обманывать. Скажи, дорогая, - слезливо обратилась она к Везунье, - ведь у тебя за весь день маковой росинки во рту не было, правда?
— Правда, - едва слышно прошелестела та.
— Но это просто ужасно! — воскликнула леди. - Неужели сегодня никто так и не дал вам поесть, не подал ни пенни?
— Не стану кривить душой, сударыня, нам трижды давали по одному пенни, — созналась Тряпичница. - Неужто я бы стала лгать такой почтенной даме, как вы? Знаете, мой отец - человек верующий, и нас, детей, воспитывал в строгих правилах: соврал - получай колотушек. Да разве посмели б мы распевать тут гимны, кабы обманывали добрых людей? Всевышний за такое дело поразил бы нас на месте, как ту Софию (Тряпичница имеет в виду новозаветную историю о том, как Бог поразил смертью супругов Ананию и Сапфиру, солгавших перед лицом Святого Духа. - Прим, переводчика). А нам, чтобы заплатить за ночлег, нужно не меньше девяти пенсов, то бишь по три пенса с души, — потому что мы с малышкой считаемся вроде как за одного постояльца. Без еды мы бы уж как-нибудь обошлись, а вот без крыши над головой совсем худо: сами видите, родитель мой вконец ослабел, и крошка моя бедная помирает. Уж как не хотелось мне просить подаяния, прямо с души воротило, а пришлось. Страшно оказаться ночью без приюта.
— А где же ваш муж? - спросила леди.
— Помер в больнице, сударыня, аккурат перед тем, как родилась моя младшенькая. Билась я, билась одна, да деваться было некуда: продали мы все, что имели и очутились на улице. Нам бы с дочкой работу какую... уж мы бы старались, себя не жалели, пальцы стерли бы до костей - да только где ж ее взять? Но девочка моя из хорошей семьи, воспитана в строгих правилах... Отец мой тоже человек верующий...
— А знаете вы что-нибудь о Господе нашем Иисусе Христе? - спросила леди тихо и даже как-то застенчиво.
Тряпичница слегка растерялась. Ей предстояло ступить на зыбкую, почти нехоженую почву, где любой шаг мог оказаться неверным. Она незаметно сделала знак Айзеку, и тот, приблизившись, встал прямо под фонарем, так, чтобы свет падал на его длинные белые волосы и бледное лицо.
— О да! — закивала она. - Мы с отцом часто говорим об Иисусе Христе.
— Он - наше единственное утешение, сударыня, - подтвердил Айзек, обнажая седую голову и смиренно прижимая шляпу к груди. - Я часто говорю себе: «Неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?» Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!
При этих словах милое, доброе лицо женщины, с которого оба не сводили своих хитрых глаз, опечалилось, и выражение глубокой жалости смешалось на нем с растерянностью.
Она развязала свой кошелек и заглянула в него.
— У меня с собой всего полтора шиллинга, - виновато сказала она, - но я думаю, на ночлег вам хватит, а утром приходите ко мне завтракать. Запоминайте адрес: Силь- вердейл-Роуд, номер 70, спросить миссис Клэфем. Не забудете? А потом посмотрим, что еще можно сделать, чтобы вам помочь. И добрая женщина заспешила прочь, как видно, ей неловко было слушать бурные изъявления благодарности, в которых рассыпалось семейство. Тряпичница подбросила на ладони две серебряные монетки и торжествующе ухмыльнулась.
— И что бы с нами сталось, не будь на свете богатых дурачков? - воскликнула она. - Ну, Айзек, на сегодня наше выступление окончено. Джоан сейчас отнесет Ве- зунью домой, а мы с вами тем временем пропустим по стаканчику. Раньше чем через час ваша внучка не вернется. Надо признать, малышка Везунья сполна отработала деньги, которые мы за нее внесли; что до вас, Айзек, то я всегда повторяла и буду повторять: по части нищенства вам нет равных во всем Лондоне! Это серебро - ваша заслуга; мне бы нипочем не заставить ту леди раскошелиться, потому что я в богословии слаба. Идемте, Айзек! А ты, Джоан, отправляйся с Везуньей прямиком к миссис Мосс, да не вздумайте шататься по улицам!
Джоан повернулась и устало побрела по улице, но как только старый Айзек с Тряпичницей скрылись из виду, свернула в сторону и, подойдя к ближайшему дому, присела на пороге. Ей очень хотелось есть. Правда, дедушка вручил ей долю от сегодняшней прибыли - целых шесть пенсов, но до тех пор, пока Везунья была с ней, о еде нечего было и думать. Малышка тесно прильнула к груди Джоан и то ласково гладила ее по щеке, то сжимала ей палец своими маленькими слабыми пальчиками.
— Спой мне, Доан! - попросила она.
Устало вздохнув, девочка затянула незатейливую мелодию. Она пела любимый гимн Везуньи, и малышка подтягивала ей, как умела, своим писклявым голоском: Любит Иисус меня - Говорит так Библия.
Я Всевышним сотворен.
Пусть я слаб, но Он силен.
— А Он и вправду любит меня, Доан? - спросила малышка, немного помолчав.
— Ну, конечно! - отвечала та. - Гимны всегда говорят правду.
— А Он знает про Непоседу и про меня, и про миссис Мосс? — допытывалась Везунья.
— Ну что ты, милая! Конечно, нет! - уверенно сказала Джоан. - Если бы Он узнал, тут же послал бы кого- нибудь отобрать вас у нее. А может, Он очень занят или очень устал. Или, может, те, кого Он за вами послал, забыли, что им поручено. Но в один прекрасный день Он обязательно вспомнит о вас с Непоседой, и тогда уж миссис Мосс влетит от Него по первое число! Нам пора идти, голубушка; ты устраивайся у меня на ручках поудобнее, а я по дороге буду что-нибудь тебе рассказывать.
— Расскажи про свою маму, Доан, - попросила малышка, блаженно вздыхая и сворачиваясь калачиком в теплых объятиях подружки.
— Была у меня когда-то настоящая мама, - говорила Джоан, идя по темным улицам, - и жили мы с ней не в Лондоне, а далеко-далеко отсюда, в деревне, и были там зеленые поля, деревья и цветы, и пели птицы, а небо было высокое и синее; и не было там ни голодных людей, ни трактиров, ни работных домов, ни миссис Мосс. И мама купала меня и одевала в красивое чистое платьице, и мы вместе шли через поля в большую, красивую церковь с колокольней, и колокола звонили «Динь-дон! Динь-дон!», а внутри церкви играл орган, и мой дедушка пел - так прекрасно, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Ты даже представить себе не можешь, Везунья, до чего это было хорошо!
— А потом твоя мама умерла... - подсказала Везунья и тихонечко всхлипнула, потому что Джоан всегда всхлипывала, когда рассказ доходил до этого места.
— Да, она умерла... Не знаю, что случилось, но мы почему-то переехали в Лондон, и сперва умер отец, а потом и мама. Приехал дедушка и забрал меня к себе, и с тех пор мы стали попрошайничать на улицах. Раньше мы ничем таким не занимались, и я не могу понять, как это дедушка вдруг сразу превратился в попрошайку. Но знаешь, когда-нибудь я непременно отыщу то красивое место, поселюсь там и никогда оттуда не уеду, никогда!
— И меня возьми с собой! - взмолилась Везунья.
— Мне и самой ужасно хочется тебя украсть, - прошептала Джоан. - Представь себе: однажды нас с тобой отошлют домой, вот так же, как сегодня, а мы возьмем и удерем от дедушки, и от Тряпичницы, и от миссис Мосс. Будем сами просить подаяния и всю выручку оставлять себе. Пропивать ничего не станем, а будем тратить деньги с умом, и тогда тебе уже не придется голодать.
— Но тогда я уже не буду Везуньей, - возразила не по годам рассудительная малышка, как видно, гордившаяся своей репутацией. — Миссис Мосс говорит, мне оттого так везет, что я - кожа да кости. А если я стану большая и толстая, богачи перестанут меня жалеть.
— Я бы сбежала с тобой прямо сейчас, — вздохнула Джоан, - но сначала нужно скопить хоть немножко денег, чтобы выбраться из Лондона. Если мы останемся в городе, миссис Мосс- и дедушка нас обязательно найдут.
Ноги девочки ныли от усталости, и обратная дорога показалась ей вдвое длиннее, чем утром, когда они шли в Уэст-Энд. Но вот долгий путь подошел к концу, и Джоан с Везуньей добрались до лавки миссис Мосс. Старьевщица сидела при скудном огоньке газового рожка, дававшего ровно столько света, чтобы, в случае чего, отвадить незваного гостя.
Джоан сгрузила свою ношу на прилавок и получила обратно задаток, за вычетом оговоренной суммы. В итоге у нее осталось всего шесть пенсов.
— Ты ее часом не кормила? - осведомилась миссис Мосс, подозрительно оглядывая малышку.
— С утра ни крошечки хлеба, ни глоточка воды у нее во рту не было, - отвечала Джоан. - А может, вы мне разрешите немножечко покормить ее перед тем, как я уйду? Тряпичница говорит, что скоро я буду стоить целую кучу денег, и тогда уж я вас не забуду, миссис Мосс! У меня в кармане кусочек сухой булки, так можно я покормлю Везунью? При вас, конечно...
Молящий голосок девочки и ее хорошенькое личико, умильно склоненное к плечу, тронули даже несокрушимую старьевщицу. «Что ж, была и у меня когда-то дочка...», — пробормотала она, отворяя заднюю дверь и жестом приглашая Джоан проследовать за ней в грязную кухню. Там, размочив черствую булку в воде с капелькой джина, она ревниво смотрела, как девочка кормит малышку. Слабенький румянец окрасил бледные щечки ребенка, по истощенному тельцу прошла теплая волна. Подняв головку, Везунья улыбнулась Джоан и обняла ее за шею. «Иди, Доан, - прошептала она ей на ухо. - Только поцелуй меня на прощанье. Теперь мне уже лучше...»