Лангедок, Гиень, - Сентонж, Лимузен,

морских коммуникаций», которые конкурировали с внутренни­ми путями и снижали их значение. Как бы то ни было, ино­странных путешественников удивляло всегда одно и то же; француз аббат Куайе писал в 1749 г. одному из друзей: «Я за­был Вам сказать, когда описывал дороги, что здесь не заме­тишь ни контор, ни сборщиков. Когда Вы приедете на этот Остров, Вас тщательно досмотрят в Дувре, после чего Вы смо­жете объехать всю Великобританию, не подвергаясь никаким расспросам. Ежели так обходятся с иностранцами, то тем бо­лее так поступают с гражданами. Таможни отброшены к внеш­ним пределам королевства. И там досматривают раз и навсег­да»⁴³. Это же повторяет относящийся к 1775 г. французский отчет: «По прибытии в Англию все ваши вещи досматриваются одна за другой, и сей первый досмотр есть единственный в ко­ролевстве» ⁴⁴. В 1783 г. один испанец⁴⁵ признавал, что «великая приятность для путешествующего по Англии—не подвергать­ся таможенным досмотрам ни в какой части королевства по­сле того, как он был досмотрен после своей высадки с корабля. Со своей стороны я не испытал той строгости, какая, как мне говорили, практикуется при такой операции, ни при въезде мо­ем в Дувре, ни при выезде в Харидже. Правда, у таможенников есть чутье на тех, кто незаконно вывозит деньги, и тех, кто является их тратить, влекомые своим любопытством». Но не всем путешествующим так везло, и не все попадали под такое доброе настроение. Петион, будущий революционный мэр Па­рижа, который прошел таможню в Дувре 28 октября 1791 г., нашел досмотр «неприятным и утомительным; почти все вещи оплачиваются пошлиной, особенно книги, если они переплете­ны, золотые и серебряные изделия, кожа, порох, музыкальные инструменты, гравюры. Правда, после того как этот досмотр проведен, вы более не сталкиваетесь с другими внутри королев­ства»⁴⁶.

В это время прошел почти что год, как Учредительное со­брание упразднило внутренние французские таможни, следуя в данном случае общей тенденции среди государств континен­та— отодвинуть таможенные заставы к политической границе; с этого времени они были подкреплены вооруженной стражей, образовав протяженные защитные кордоны⁴⁷. Но то были поздние меры (в Австрии—в 1775 г., во Франции—в 1790 г., в Венеции—в 1794 г.)⁴⁸, да и не всегда они сразу же применя­лись. В Испании решение о них было принято в 1717 г., но пра­вительству пришлось затем пойти на попятный, особенно в том, что касалось баскских провинций⁴⁹. Во Франции с 1726 г. и до Революции было отменено более 4 тыс. до­рожных пошлин, но с относительным успехом, если судить по нескончаемому перечню внутренних таможен, упраздненных Учредительным собранием начиная с 1 декабря 1790 г.⁵⁰

Если бы национальный рынок рождался из такого наведения порядка, то на Европейском континенте национальные рынки появились бы только в конце XVIII или начале XIX в. Это явно чересчур. К тому же достаточно ли отменить дорожные сборы, чтобы активизировать торговлю? Когда Кольбер в 1664 г. со­здал таможенное объединение Пяти Главных [Больших]* отку-

Национальные рынки

294 *

Подразделения простейшие, подразделения высшего порядка

 

Ангумуа, Овернь, Бретань, Фландрия и Эно.

Третью группу составляли провинции «наподобие действительно иностранных» и города, пользовавшиеся порто-франко, которые, сносясь беспошлинно с заграницей, платили пошлину при сношениях с Францией наравне с другими странами. К ним относились: Эльзас, Лотарингия, Три епископства и города Дюнкерк, Лориан, Байонна и Марсель. — Прим.ред.

⁵¹ Сагпёге Ch. Negotiants
marseillais аи XVIII'
siicle.

1973, p. 705, 710—712 (около 1767 г.).

⁵² A. N.. Н 2940; Boiteux
L.-A. La Fortune de mer.
1968, p. 31; по данным
Филиппа Мантелье
(Mantellier P. Histoire de
la communauti des
marchands frequentant la
riviere de Loire. 1867).

* Однако при условии уплаты косвенных налогов в месте назначения.— Прим. ред.

⁵³ Savary J. Dictionnaire
universel de commerce..., I,
col. 22—23.

⁵⁴ A. d. S. Genova,
Lettere Consoli 1/26, 28
(Londra, 11/12 dicembre
1673).

Территория Пяти Главных откупов

(По данным: Shepherd W. R. Historical Atlas. — Richardson J. M. A Short History of France. 1974, p. 64.)

пов, причем общая площадь, на которой последнее действова­ло, была, заметьте, сопоставима с площадью той же Англии (см. карту ниже), никакого немедленного ускорения экономи­ческой жизни не воспоследовало. Может быть, просто потому, что конъюнктура тогда не предлагала своих добрых услуг. Ибо, когда конъюнктура благоприятна, экономика, по-видимо­му, напротив, чувствует себя прекрасно, преодолевает какие угодно препятствия. Ш. Каррьер в своем труде о марсельской крупной торговле подсчитал, что пошлины за провоз на Роне, включая сюда лионскую таможню и таможню в Балансе, из ко­торых мы, историки, доверившись жалобам современников, сделали настоящие пугала, в XVIII в. давали лишь 350 тыс. ли­вров с торговых перевозок в 100 млн. ливров, т. е. 0,35%⁵¹. Точ­но так же и на Луаре: я не утверждаю, что пошлины за провоз (их сохранялось 80 до самого XIX в.) не служили препятствием; что они не заставляли лодочника сходить с фарватера, чтобы подойти к контрольным пунктам; что они не создавали возмож­ностей для вымогательств, злоупотреблений, незаконных по­боров; что они не были причиной задержек в медлительном и трудном судоходстве. Но если приписывать потоку перево­зок, который оживлял Луару, тот же объем, что и перевозкам по Роне (обычно его считают большим), т. е. 100 млн. ливров, а сумма уплаченных сборов составляла 187 150 ливров, то зна­чит, если информация наша правильна, процент оказывается равен 0,187⁵².

С другой стороны, специальные разрешения (acquits-a-caution) позволяли беспошлинный транзитный провоз това­ров по всей Франции*, и мы имеем тому многочисленные при­меры, довольно ранние⁵³. В декабре 1673 г. английские купцы жаловались, что после того, как они пересекли всю Францию от Средиземного моря до Кале, их хотят заставить уплатить в этом последнем порту по одному су с ливра ⁵⁴. Чего они тре­бовали, так это, вне всякого сомнения, полного освобождения от пошлины. В 1719 г. тысяча штук марсельского камлота была отправлена в Сен-Мало г-дам Боз и Эон; товары будут оплом­бированы в Марселе при выезде, «а по прибытии в Сен-Мало

5J А. N.. F 12, 65, Р 41

(1 марта 1719 г.).

■■■?«А. N.. Н 2939

(печатный текст).

'«Ibid.

ч» Dockes P. L'Espace

dans la pensie

iconomique..., 1969,

p. 182.

5» Besnier R. Histoire des

fails economiques..., p. 99.

Г Взимание пошлин на английской дороге; прежде чем открыть

%' проезд, сторож

- требует оплаты.

\ Эстамп Эжена Лами

)' (1829 г.). Фото

,"■"* Национальной

*?'библиотеки.

они будут помещены на перевалочный склад, дабы быть от­правлены за границу без обязанности уплачивать какие бы то ни было пошлины»⁵⁵. И такие сквозные перевозки—ничто по сравнению со свободным обращением зерна, муки и овощей, которое было освобождено «от любых сборов, включая и до­рожные», королевской декларацией от 25 мая 1763 г.⁵⁶, кото­рая, правда, будет отменена 23 декабря 1770 г.... Взгляните так­же на постановление Государственного совета от 28 октября 1785 г.⁵⁷, устанавливавшее «запрет взимать на всем простран­стве королевства какой бы то ни было дорожный сбор с камен­ного угля, каковой не будет поименно обозначен в тарифах или афишах». Вот немалое число примеров передвижения без по­мех по стране, ощетинившейся заставами, где издавна важные особы—взять хотя бы Вобана (1707 г.)—мечтали «отодвинуть [таможни] к границам и намного уменьшить их число»⁵⁸. Коль­бер трудился над этим, и если цель не была достигнута тогда, в 1664 г., то потому, что воспротивились интенданты, опасав­шиеся (и их опасения не были иллюзорными), как бы свободное обращение зерна в огромном королевстве не вызвало бы там голодовок⁵⁹. Опыт Тюрго в 1776 г. обернулся катастрофой в связи с «Мучной войной». Десять лет спустя, в 1786 г., если правительство, несмотря на свое желание, не занялось попрос­ту ликвидацией дорожных пошлин, то потому, как утвер-

Национальные рынки

'Подразделения простейшие, подразделения высшего порядка

 

⁶⁰ Москва, АВПР, 93/6,
439, л. 168, Париж, 20
ноября/1 декабря 1786 г.

⁶¹ «Gazette de France»,
3 Janvier 1763 (Лондон,
24 декабря 1762 г.).

⁶¹ Pinto I., de. Traiti de la circulation et du credit, p. 2.

ждают, что, «согласно подсчетам», операция эта будто потре­бовала бы (в связи с возмещением собственников пошлин) за­трат в 8—10 млн. ливров, что «нынешнему состоянию финан­сов едва ли вынести»⁶⁰. На самом деле цифра кажется весьма умеренной при сопоставлении с фискальными масштабами Франции, и если она точна, то еще раз свидетельствует о скром­ном уровне дорожных пошлин.

Все эти детали заставляют думать, что мозаика таможен­ных барьеров не была решающей проблемой сама по себе, но была затруднением, связанным со всеми проблемами момента. Может быть, стоит напомнить, в виде доказательства от про­тивного (a contrario), об английских turnpikes, этих дорогах с оплатой за проезд, которые были немного схожи с нашими се­годняшними автострадами и которые Англия разрешала начи­ная с 1663 г., дабы побудить к сооружению новых дорог? По словам одной статьи в «Газетт де Франс» (24 декабря 1762 г.), «дорожная пошлина... [на таких перегороженных барьерами дорогах] достаточно значительна, чтобы дать сумму в три мил­лиона фунтов стерлингов в год»⁶¹. До такого тарифа нам дале­ко с нашими дорожными пошлинами на Луаре или на Роне.

Наконец, нельзя избежать впечатления, что в распростране­нии и укреплении национальных рынков решающим был толь­ко экономический рост. А ведь для Отто Хинце все имплицитно вытекало якобы из политики—из объединения Англии с Шо­тландией (1707 г.) и с Ирландией (1801 г.), которое, создав ры­нок Британских островов, укрепило экономическое величие це­лого. Дело, конечно, обстояло отнюдь не так просто. Полити­ческий фактор имел значение, это несомненно, но в 1771 г. Исаак де Пинто задавался вопросом: действительно ли Шо­тландия, присоединившись к Англии, принесла ей избыток бо­гатства? Обогатилась ли бы Франция, добавлял он, ежели бы она аннексировала Савойю?⁶² Аргумент неправомерен в той степени, в какой определенно неуместно сравнение Шотландии и Савойи. Но не улучшившаяся ли в XVIII в. конъюнктура, как мы увидим в этой же главе, подняла, расшевелила британский комплекс, сделала из союза с Шотландией хорошую сделку для обеих сторон? Если нельзя того же сказать об Ирландии, так это потому, что она находилась скорее в положении колонии, а не получающей стороны в союзе.

НЕ НУЖНО АПРИОРНЫХ ОПРЕДЕЛЕНИЙ

Так давайте же откажемся от безапелляционных дефини­ций, формулируемых априрно, вроде той, согласно которой будто бы почти полная связность (например, совпадение коле­баний цен в рассматриваемом пространстве) есть непременное условие всякого национального рынка. Если продолжать при­держиваться этого критерия, то для Франции нам не придется более говорить о национальном рынке. Рынок зерна, главный тогда в стране, как и повсюду в Европе, делился здесь по мень­шей мере на три зоны: северо-восточную с низкими ценами и их подъемами и спадами, подобными зубьям пилы; средиземно-

&'<>* Согласно '|£'<'машинописному тексту % работы Траяна "г Стояновича. ■ б* Morineau M. Produit "'-' brut et finances publiques: 'Ь 'analyse factorielle et •-' analyse sectorielle de lews: relations (машинописный ¹' текст). —Неделя Прато, '< 1976.

;- «з Abel W. Zur. Entwicklmg des

Sozial-Produkts in ' Deutschland im 16. Jahrhundert. — «Jahrbuch JSr Nationalokonomie und: Statistik», 1961,

' S. 448—489.

'' ««Stolz O. Op. cit., S. 18. ⁴⁷ Tadic I. L'unite iconomique des Balkans et la Mediterranee a Vepoque T modeme. — «Studia Historiae oeconomicae». Poznan, 1967, 2, p. 35. •⁸ Vilar P. La Catalogne dans I'Espagne moderne..., 1962, Ш, p. 143.

морскую — с высокими ценами и умеренными колебаниями; приатлантическую, более или менее глубоко захватывающую внутренние районы и имевшую промежуточный характер⁶³. И тогда ничего не получается. Можно заключить вслед за Траяном Стояновичем, что «единственными европейскими ре­гионами, где «нация» совпадала с национальным рынком, бы­ли Англия и, может быть, Соединенные Провинции». Но разме­ры последних делали их самое большее «провинциальным» рынком. И даже Британские острова, быть может, не допуска­ли единого ритма для зерна, поскольку голодовки или нехват­ка продовольствия случались там то в Англии, то в Шотлан­дии, то в Ирландии.

На свой лад Мишель Морино склонен к еще большим огра­ничениям. «Пока какая-то нация не закрыта от внешнего ми­ра,—пишет он,—представляет ли она, будучи объединена вну­три в качестве рынка, первичную единицу, пригодную для оце­нок [понимай: оценок национальным счетоводством]? Регио­нальные несогласованности, к которым нас вновь сделала чувствительными нынешняя ситуация в Европе, существовали в XVI, XVII и XVIII вв. Вы бы поколебались говорить о валовом национальном продукте Германии или Италии в те отдаленные эпохи. Ибо они были политически раздроблены. А также пото­му, что в экономическом смысле этот продукт был бессодержа­телен: Саксония жила иначе, чем рейнские епископства; коро­левство Неаполитанское, Папское государство, Тоскана и Вене­цианская республика [тоже жили] каждый на свой манер»⁶⁴.

Не отвечая на эти доводы пункт за пунктом (разве же не бы­ло региональных различий между собственно Англией, Кор­нуоллом, Уэльсом, Шотландией, Ирландией и даже просто ме­жду Нагорьями (highlands) и низменными районами (lowlands) по всей территории Британских островов, разве же нет и се­годня повсюду в мире сильных провинциальных различий?), отметим, что Вильгельм Абель⁶⁵ все же испытывал соблазн рассчитать валовой национальный продукт Германии в XVI в.; что, по мнению Отто Штольца⁶⁶, специалиста по истории та­можен, с концом XVIII в. большие торговые дороги по всему пространству Империи «создали определенное единство»; что И. Тадич⁶⁷ очень настойчиво говорил о национальном рынке турецких Балкан с XVI в., нашедшем выражение в таких ожив­ленных и многолюдных ярмарках, как Долянская возле Стру-мицы недалеко от Дуная; что Пьер Вилар полагает, что мы присутствуем «во второй половине XVIII в. при образовании настоящего испанского национального рынка к выгоде ката­лонской активности⁶⁸. Так почему же тогда было бы абсурдом желание рассчитать валовой национальный продукт Испании Карла IV? Что же касается понятия нации, «закрытой от внеш­него мира», то весьма трудно ее себе вообразить в эпоху, когда контрабанда была всеобщим и процветающим промыслом. Та же Англия XVIII в. была мало замкнута в своих, по видимости, совершенных границах, которые, однако же, вплоть до 1785 г. будет запросто преодолевать контрабанда чаем; та Англия, о которой уже столетием раньше, в 1698 г., говорилось, что «будучи открыта со всех сторон, она тем более удобна для кон-

Национальные рынки

29Г

[Подразделения простейшие, подразделения высшего порядка

 

⁶⁹ В. N., Ms. fr. 21773,
f° 31.

⁷⁰ Bucher K. Die
Entstehung der
Volkswirtschaft. 1911,
S. 141.

⁷¹ Я употребляю это
слово неверным
образом, чтобы заранее
напомнить о таких
банках, как Французский
банк или Английский
банк.

⁷² Kindleberger С. Р.
Manias, Babbles, Panics
and Crashes and the
Lender of Last Resort
(машинописный текст).

трабанды, что все, что в нее однажды проникло, находится в безопасности»⁶⁹. Именно таким образом шелка, бархаты водка, все товары, прибывшие главным образом из Франции' будучи единожды выгружены в плохо охраняемом пункте побе-режья, преспокойно направлялись на рынки и к перекуп, щикам, не страшась последующих проверок.

Во всяком случае, мы не ищем «совершенного» националь­ного рынка, которого не существует даже в наши дни. Что мы ищем, так это некий тип внутренних механизмов и взаимоотно­шений с обширным миром, то, что Карл Бюхер⁷⁰ называл тер­риториальным хозяйством (Territorialwirtschaft) в противовес городскому хозяйству (Stadtwirtschaft), городской экономике, какую мы долго рассматривали в предыдущих главах. В об­щем— объемную экономику, широко раскинувшуюся в про­странстве, «территориализованную», как иногда говорят, и до­статочно связную, чтобы правительствам более или менее уда­валось ее моделировать и ею манипулировать. Меркантилизм как раз и бьш осознанием возможности манипулировать всей совокупностью экономики страны, или, что то же самое, сокра­тить уже начатый поиск национального рынка.

ЭКОНОМИКА ТЕРРИТОРИАЛЬНАЯ, ЭКОНОМИКА ГОРОДСКАЯ

Понять, в чем глубинное различие между Territorialwirt­schaft и Stadtwirtschaft, можно лишь в соотнесении с пробле-мами> которые ставит национальный рынок.

Глубинное различие. Различия же, видимые сразу, различия в объеме и пространственном охвате, имели меньшее значе­ние, чем это кажется. Несомненно, почти без преувеличения, вы скажете, что «территория»—это плоскость, а город-государство—точка. Но, начиная с господствовавшей терри­тории, как и с любого господствующего города, они охватыва­ли зону внешнюю и добавочное пространство, которые в слу­чаях Венеции, или Амстердама, или Великобритании были про­сто-напросто миром-экономикой. Вследствие этого в обеих во­сторжествовавших формах экономики наблюдалось такое преодоление собственного пространства, что, на первый взгляд, размеры последнего утрачивали свое значение как кри­терий дифференциации. Тем более что в таком преодолении обе системы схожи друг с другом. На Леванте Венеция была ко­лониальной державой, как Голландия в Индонезии, как Англия в Индии. Города и территории одинаково цеплялись за между­народную экономику, которая их несла на себе и которую они также укрепляли. С той и с другой стороны средства господ­ства и, как бы это сказать, средства крейсирования в повседнев­ной жизни были одни и те же: флот, армия, насилие, а если не­обходимо, то хитрость, даже коварство, вспомните Совет деся­ти или, гораздо позже, Интеллидженс сервис. «Центральные»⁷ * банки возникали в Венеции (1585 г.), в Амстердаме (1609 г.), по­том в Англии (1694 г.), те центральные банки, которые, на взгляд Чарлза Киндлбергера⁷², были «последним прибежи-

щем» и которые мне представляются прежде всего инструмен­тами могущества, международного господства: я тебе помо­гаю, я спасаю тебя, но я тебя и порабощаю. Империализм, ко­лониализм так же стары, как мир, и всякое подчеркнутое доми­нирование порождало капитализм, как я это часто повторял, чтобы убедить в этом читателя и убедить самого себя.

Итак, если исходить из видения мира-экономики, то перей­ти от Венеции к Амстердаму, а от Амстердама—к Англии означает оставаться в рамках одного и того же движения, од­ной и той же совокупной реальности. Что различает систему-нацию и систему-город, даже противопоставляет их друг дру­гу, так это собственная структурная организация. Город-государство избегал тягот так называемого первичного секто­ра: Венеция, Генуя, Амстердам потребляли зерно, масло, соль, даже мясо и т.п., которые доставляла им внешняя торговля. Они получали извне лес, сырье и даже немалое количество ре­месленных изделий, которые они потребляли. Их мало занима­ло, кто их производит и архаическим или современным спосо­бом они произведены: им достаточно было подобрать эти то­вары в конце кругооборота, там, где их агенты или же торгов­цы сырьем эти продукты складировали, предназначая их для городов-государств. Основная часть первичного сектора (если не весь он), необходимая для их существования и даже их ро­скоши, во многом была для городов-государств внешней и ра­ботала на них без того, чтобы им приходилось беспокоиться по поводу экономических и социальных трудностей производства. Несомненно, эти города не вполне осознавали это преимуще­ство и бывали озабочены скорее его оборотной стороной: бес­покоились из-за своей зависимости от заграницы (хотя могу­щество денег на самом деле почти сводило ее на нет). И в са­мом деле, мы видим, как все господствовавшие города сили­лись увеличить свою территорию и расширить свои земледелие и промышленность. Но какое земледелие и какую промышлен­ность? Само собой разумеется, самые богатые, самые прибыль­ные. Раз в любом случае нужно импортировать^будем импор­тировать во Флоренцию сицилийскую пшеницу, а в Тоскане станем возделывать виноградники и оливковые рощи. Таким образом, города-государства с самого начала оказывались: 1) перед весьма «современным» соотношением их сельского и городского населения; 2) перед земледелием, которое, когда оно существовало, предпочитало высокоприбыльные культуры и, естественно, было склонно к капиталистическим инвести­циям (не случайно и не из-за качества своих земель Голландия так рано развила столь «передовой» сельскохозяйственный се­ктор); 3) перед промышленностью, изготовлявшей предметы роскоши и так часто процветавшей.

Городское хозяйство (Stadtwirtschaft) изначально избегало такой «земледельческой экономики», которую Даниель Торнер определял как стадию, которую надлежит пройти прежде лю­бого эффективного развития. Напротив, территориальные го­сударства, возившиеся со своим медленным политическим и экономическим строительством, долго оставались застряв­шими в этой земледельческой экономике, которую так тяжело

одразделения простейшие, подразделения высшего порядка^

\ Промышленность >м. торговля подталкивают ^денежную экономику: к расширению 'Образуя громадное: большинство - в деловой активности \ городов, они объясняют длительное превосходство последних над территориальными 'государствами. (По данным К. Гламанна.)

^,«-|-75 Garcia-Baquero *"'Н Gonzales A. Cadiz у el i.Atlantico, 1717—1778. I 1976.

76 Dockes P. Op. cit., р. 157. 77 Le Roy Ladurie E. Les comptes fantastiques de Gregory King. — «Annales E. S. Cm, 1968, p. 1085—1102.

Национальные рынки

⁷³ Habib I. Potentialities of capitalist development in the economy of the Mughal India. — International Economic History Congress (машинописный текст), p. 10—12 & notes p. 12; Idem. Usury in Medieval India. —«Comparative Studies in Society and History», VI, July 1964. ⁷* KindlebergerC.P. Commercial Expansion and the Industrial

Revolution. — «The Journal of European Economic History», TV, 3, 1975, p. 613—654.

подталкивать вперед—как то показывают столько развиваю­щихся стран в наше время. Политическое строительство обширного государства, особенно если оно создавалось военные путем—а так обычно и было,—предполагало значительный бюджет, все более частое обращение к налогам, а налог требо­вал администрации, та же в свою очередь требовала больше де­нег и больше налогов... Но при населении на 90% деревенском успех в фискальной сфере предполагает, что государство эффективно контролирует крестьянство, что последнее отходит от натурального хозяйства, согласно производить излишки, продавать на рынке, кормить города. И это был только первый шаг. Ибо крестьянство должно было еще, но позднее, намного позднее, достаточно разбогатеть, чтобы увеличить спрос на го­товые изделия и в свою' очередь позволить жить ремесленни­кам. Формировавшемуся территориальному государству сли­шком многое предстояло сделать, чтобы ввязаться в немедлен­ное завоевание крупных рынков мира. Чтобы жить, чтобы сво­дить концы с концами, оно должно было способствовать ком­мерциализации земледельческого и ремесленного производ­ства и организовать тяжелую машину своей администрации. На это уходили все его живые силы. Именно с такой точки зре­ния хотел бы я рассматривать историю Франции Карла VII и Людовика XI. Но история эта так хорошо известна, что дока­зательность ее в наших глазах притупилась. В таком случае по­думайте о Московском государстве или даже—это изумитель­ный пример, к которому мы еще вернемся,— о Делийском сул­танате (предшественнике империи Великих Моголов), который начиная с первой половины XIV в. способствовал созданию на огромной территории, которой владел, денежной экономики, предполагавшей и включавшей в себя рынки, а через рынки— эксплуатацию, но также и стимулирование деревенской экономи­ки. Доходы государства настолько тесно были связаны с ус­пехом земледелия, что султан Мухаммед Туглук (1325—1351) приказывал копать колодцы, предлагал крестьянам деньги и се­мена и через свою администрацию обязывал их выбирать бо­лее продуктивные культуры, такие, как сахарный тростник⁷³. В таких условиях нет ничего удивительного, если первые ка­питалистические успехи, первые и блистательные освоения ми­ра-экономики следует занести в актив крупных городов. И если Лондону, национальной столице, напротив, потребовалось столько времени, чтобы догнать Амстердам, более проворный, чем он, и более свободный в своих действиях. Нет ничего уди­вительного также в том, что, сумев единожды создать это труд­ное равновесие земледелия, торговли, транспорта, промыш­ленности, предложения и спроса, которого требует любое за­вершение национального рынка, Англия в конечном счете ока­залась соперником, неизмеримо превосходившим маленькую Голландию, безжалостно отстраненную от каких бы то ни было притязаний на господство над миром: национальный рынок, однажды образованный, был прибавлением могущества. Чарлз Киндлбергер⁷⁴ задается вопросом, почему торговая ре­волюция, которая вознесла Голландию, не привела к промы­шленной революции. Но, несомненно, потому (среди несколь-

ких других причин), что Голландия не располагала настоящим национальным рынком. Такой же ответ, подумаете вы, следует дать и на вопрос, который задавал себе Антонио Гарсиа-Бакеро Гонсалес⁷⁵ относительно Испании XVIII в., где, несмот­ря на ускоренный рост колониальной торговли, промышлен­ная революция начиналась плохо, за исключением Каталонии. Не в том ли дело, что в Испании национальный рынок был еще незавершенным, плохо связанным в своих частях, охваченным явной инерцией?

СЧИТАТЬ И ИЗМЕРЯТЬ

В чем бы мы нуждались, так это в том, чтобы взвесить цели­ком формирующиеся или уже сформировавшиеся националь­ные экономики. Отметить их вес в те или иные моменты: рас­тут ли они, находятся ли на спаде. Сравнить их относитель­ный уровень в данный период. Это означает возобновить в свою очередь внушительное число старинных начинаний, гораздо более ранних, чем классические расчеты Лавуазье (1791 г.). Уже Уильям Петти⁷⁶ (1623—1687) пытался сравнивать Соединенные Провинции с Францией: их население относилось будто бы как 1 к 13, площадь возделываемых земель—как 1 к 81, а богатство—как 1 к 3. Грегори Кинг (1648—1712)⁷⁷ тоже попробует сравнить между собой нации той троицы, которая господствовала в его эпоху: Голландию, Англию, Францию. Но к делу можно было бы привлечь добрый десяток других «калькуляторов» — от Вобана до Исаака де Пинто и самого Тюрго. Какой-нибудь текст Буагильбера (1648 —1714), правда пессимистичный (но Франция 1696 г. не являла собой радостного

Национальные рынки

[Считать и измерять

 

⁷⁸ Boisguilbert P., de.
Detail de la France, 1699.
Ed. I.N.E.D., 1966, II,

p. 584.

⁷⁹ Pinto I., de Op. cit.,
p. 153 sq.

⁸⁰ Выражение Ф. Перру,
цитируемое Ж. Ломмом,
см.: Gourvitch G. Traite
de sociologie. 3e ed., 1967,
I, p. 352, note 2.

⁸¹ Дата появления
первопроходческой
книги: Bowley A. L.,
Stamp J. С. National
Income.

⁸² Bairoch P. Europe's
Gross National Product,
1800—1875.—«The
Journal of European
Economic History», 1976,
p. 273.

⁸³ Marczewski J.
Comptabiiite nationale.
1965, p. 3, 6, 28, 30. Ср.:
Fourquet F. Histoire
quantitative. Histoire des
services collectifs de la
comptabiiite nationale.
1976, p. V.

или утешительного зрелища), даже поражает нас своим совре­менным акцентом. «Поскольку,— писал он,— говоря не о том, что могло бы быть, но о том лишь, что было, утверждают,' что продукт [национальный продукт Франции] ныне на пять или шесть сотен миллионов ниже в составе ее ежегодных доходов, нежели он был сорок лет назад, что в капиталах, что в промыш­ленности; что зло, т.е. уменьшение, возрастает с каждым днем; ибо те же самые причины сохраняются и даже нарастают, притом что нельзя было бы в сем обвинить доходы короля, кои никогда так мало не возрастали, как с 1660 г., они увеличи­лись всего лишь примерно на треть, тогда как на протяжении двухсот лет они неизменно удваивались каждые тридцать лет»⁷⁸. Вы видите: текст восхитительный. Так же как и один­надцать «статей» («lignes») (от земель до рудников), по кото­рым Исаак де Пинто⁷⁹ разнес массу национального про­дукта Англии—подразделение, которое без чрезмерных натя­жек приближается к «статьям» национальной отчетности, такой, какой она представляется ныне.

Существует ли возможность взглянуть на прошлое с «точки зрения глобальных количеств»⁸⁰, к которой приучили нас рас­четы национальной отчетности, наметившейся с 1924 г.⁸¹, че­рез эти старинные исследования о национальном «богатстве» и через скудные цифры, какие мы можем собрать? У таких рас­четов, само собой разумеется, есть свои недостатки, но в дан­ный момент они суть единственный метод (и прав здесь Поль Бэрош⁸²), позволяющий охватить на примере современных экономик (и, я добавлю, экономик старинных) жизненно важ­ную проблему роста.

Я даже согласен с Жаном Марчевским ⁸³, полагающим, что национальная отчетность—не только техника, но уже сама по себе наука и что, слившись с политической экономией, она сде­лала эту последнюю экспериментальной наукой.

Тем не менее пусть читатель не слишком заблуждается от­носительно моих намерений: я не устанавливаю первые вехи экономической истории, которая стала бы революционной. Я желаю единственно того, чтобы после уточнения некоторых понятий национальной отчетности, полезных для историка, возвратиться к простейшим подсчетам, которые одни только и дозволяют нам имеющаяся в нашем распоряжении докумен­тация и масштаб этой книги. Добиться порядков величин, по­пытаться выявить соотношения, коэффициенты, множители — правдоподобные, если и не достоверные, наметить подходы к огромным, еще не начатым исследованиям, которые рискуют не быть начатыми так скоро. Эти вероятные порядки величин позволят нам по крайней мере предположить возможности прошлой отчетности.

ТРИ ПЕРЕМЕННЫЕ И ТРИ ВЕЛИЧИНЫ

Первая— достояние, национальное богатство, наличный запас, подверженный медленным колебаниям; вторая— национальный доход, некий поток; третья— доход на душу насе-

f »* По всей видимости,

'впервые употребил этот Лтермин Уильям Петти: ppetty W. Political? Arithmetics 1671—1677. Г¹⁵ Письмо Луи Жанжана |(Jeanjean) от 9 января 11973 г. g" См. т. 2 настоящего

t труда-

i w Kuznets S. Croissance Ь ef structure economique. 11972, p. 58.

.:•• Attali J., Guillaume M. iJAntieconomique. 1974, 'p.. 32.

Мысль эта

Ф. Перру, руемому

л. См.: Romeuf J. xtionnaire des sciences

es. 1958, П, ^984.

Ц Ibid., p. 982. См.: Bernard Y., Ili J.-C. Dictionnaire: et financier. 75, p. 1014. ' Romeuf J. Op. cit., 51985.

ления (pro capite, или, как еще говорят, per capita), некое отно­шение.

Достояние (национальное богатство)—это глобальное бо­гатство, сумма резервов, накопленных данной национальной экономикой, масса капиталов, которые вмешиваются или мог­ли бы вмешиваться в процесс производства этого богатства.

Это понятие, некогда завораживавшее «арифметиков»⁸⁴, ныне наименее употребительное из всех, а жаль! Еще не существует «национальной отчетности по достоянию»,—писал мне один экономист⁸⁵ в ответ на один из моих вопросов, что «делает,— добавлял он,—хромым на обе ноги этот тип измерения и несо­вершенной— нашу счетоводную науку». Конечно, такая лаку­на огорчительна для историка, который пытается взвесить роль накопленного капитала в экономическом росте и конста­тирует то его очевидную эффективность, то его неспособность в одиночку толкать экономику вперед, когда он безуспеш­но пытается инвестироваться, то его задержку с мобили­зацией в подходящий момент для деятельности, которая предвосхищает будущее, как если бы он находился под знаком инерции и рутины. Промышленная революция в Анг­лии в значительной степени рождалась на окраине круп­ного капитала, вдали от Лондона.

Я указывал уже на значение соотношения между националь­ным доходом и наличным запасом капитала^8б. Саймон Куз­нец⁸⁷ полагает, что соотношение это устанавливалось на уровне от 7 к 1 до 3 к 1, т. е. что старинная экономика замора­живала до семи нормальных лет труда, дабы гарантировать процесс своего производства, тогда как эта цифра будто бы уменьшается по мере того, как мы приближаемся к настояще­му времени. Таким образом, капитал увеличивал бы свою эффективность, что более чем правдоподобно, разумеется, ког­да рассматривается единственный аспект—его экономическая эффективность.

Национальный доход —понятие на первый взгляд простое: разве же не заключается национальная отчетность в том, чтобы «уподобить экономику нации экономике огромного предприя­тия» ⁸⁸? Но простота эта дала в прошлом место многим «схо­ластическим» спорам и «словесным поединкам» между специа­листами⁸⁹. Время утишило эти споры, и дефиниции, какие предлагают нам сегодня (безусловно более ясные по видимос­ти, нежели на самом деле), очень похожи одна на другую, из­берем ли мы простую формулу Саймона Кузнеца (1941 г.): «чистая стоимость всех экономических благ, произведенных «нацией» за год» ⁹⁰, или же более усложненную формулировку И. Бернара и Ж.-К. Колли: «совокупность, представляющая поток национальных ресурсов, благ и услуг, созданных за опре­деленный период» ⁹¹. Главное—отдавать себе отчет в том, что национальный доход, как говорит Клод Вимон⁹², может рас­сматриваться под тремя углами зрения: производства, доходов, полученных частными лицами и государством, затрат. Пред нами окажется не одна, а по меньшей мере три совокупности, между которыми следует выбрать, и стоит только задуматься, как число подлежащих различению совокупностей увеличится

Национальные рынки

|Считать и измерять