Revenu national en Pologne

*E.S. C», 1971, №1,

_tp. 105—113.

рост бюджета без того, чтобы не увеличился в то же самое время национальный продукт. Быть может, так обстояло дело в том начальном XVII в., и тогда надо было бы вслед за Рене Бере-лем пересмотреть обычные суждения об экономическом тонусе века Ришелье.

ОТ ПОТРЕБЛЕНИЯ К ВАЛОВОМУ НАЦИОНАЛЬНОМУ ПРОДУКТУ

Чтобы определить ВНП, можно начать с производства или с потребления. Джоан Робинсон определяет национальный до­ход как «сумму всех затрат, произведенных за год всеми семей­ствами, составляющими нацию (плюс чистые инвестиционные затраты и превышение или дефицит экспорта)»¹³⁹. В этих усло­виях, если мне известно среднегодовое потребление «агентов» данной экономики, я могу рассчитать ее глобальное потребле­ние и, прибавив к итогу массу средств, сэкономленных на про­изводстве—в общем, сбережения,—и положительное или от­рицательное сальдо торгового баланса, получу приближенную величину ВНП.

Именно это попытался сделать одним из первых Эли Хек-шер в своей экономической истории Швеции (1954 г.) ¹⁴°. Как раз этим же самым окольным путем Фрэнк Спунер получил на воспроизводимом нами на с. 317 графике кривую изменения французского ВНП между 1500 и 1750 гг., а Анджей Вычань-ский исследовал национальный доход Польши в XVI в.¹⁴¹ Вы-чаньский писал: «Даже неточные цифры [ретроспективной на­циональной отчетности] всегда более конкретны и более близки к исторической действительности, нежели расплывчатые сло­весные описания», какими до сего времени довольствовались историки. «Наша гипотеза,—поясняет он далее, — очень прос­та. Все население какой-либо страны должно есть, следователь­но, стоимость питания соответствует большей части нацио­нального дохода, точнее—сельскохозяйственной продукции, стоимость которой увеличена на издержки переработки, тран­спорта и т.д. Другая часть национального дохода образовыва­ется стоимостью труда того слоя населения, который не произ­водит то, что потребляет». Значит, налицо три элемента: П^х — потребление продуктов питания сельскохозяйственного населе­ния; П² — потребление несельскохозяйственного населения; Т—труд этого несельскохозяйственного населения. Если пре­небречь торговым балансом, то ВНП = П * + П² + Т, с тем преимуществом для очень упрощенного подсчета, что Т в об­щем равно П ²: в самом деле, лица наемного труда (прежде все­го горожане) зарабатывают практически не более того, что им требуется для существования и воспроизводства самих себя.

Наконец, А. Вычаньский приходит к различению двух на­циональных доходов, городского и деревенского. Не будем за­давать слишком много вопросов по поводу точного различия между пространствами городскими и пространствами сельски­ми, предположим даже, что проблема эта решена. Из этих двух доходов доход городов более всего способен прогрессировать,

Национальные рынки

;читать и измерять

■' I

¹⁴² Dupeux G.
L'urbanisation de la France
аи XIX' siecle. — Collogue
des historiens franpais de
I'economie, 1977.

¹⁴³ Wrigley E. A. The
Supply of Raw Materials
in the Industrial
Revolution. — «The
Economic History Review»,
1962, p. 110.

¹⁺* Spooner F. С. The International Economy and Monetary Movements in France 1493—1725. 1972, p. 306.

а если он прогрессирует, за ним следует и вся система. И следо­вательно, простое наблюдение за демографическим развитием городов просвещает нас относительно самого поступательного движения ВНП. К примеру, если я вслед за Жоржем Дюпё ¹⁴г располагаю более или менее непрерывным рядом [данных] об увеличении городского населения во Франции с 1811 по 1911 г. —поступательном движении со среднегодовым ритмом в 1,2%,—то эта кривая указывает, что ВНП Франции должен был расти в аналогичном ритме.

В этом нет ничего удивительного: города (все историки со­гласны в этом) были важнейшими орудиями накопления, дви­гателями роста, ответственными за любое прогрессивное раз­деление труда. Служа надстройкой европейского целого, они, быть может, как и любые структуры, были отчасти паразитиче­скими системами¹⁴³, однако же необходимыми для всеобщего процесса роста. Именно они начиная с XV в. определяли гро­мадное движение протопромышленности (proto-industrie), эту передачу, это возвращение городских ремесел в деревню, т.е. использование, даже реквизицию полупраздной рабочей силы некоторых сельских областей. Торговый капитализм, обходя ограничивавшие его преграды городского ремесла, создал, та­ким образом, в деревне новое поле промышленности, но зави­симое от города. Итак, все начиналось с городов. Промышлен­ная революция в Англии будет делом городов, прокладывав­ших путь: Бирмингема, Шеффилда, Лидса, Манчестера, Ливер­пуля...

ПОДСЧЕТЫФРЭНКА СПУНЕРА

В английском издании своей классической, опубликованной сначала на французском языке книги «Мировая экономика и че­канка монеты во Франции, 1493 — 1680 гг.» («L'Economie mondiale et les frappes monetaires en France, 1493 — 1680», 1956)¹⁴⁴ Фрэнк Спунер предложил новую таблицу, представляющую исключи­тельный интерес для французской истории, ибо там в графичес­кой форме присутствуют ВНП, королевский бюджет и нахо­дившаяся в обращении денежная масса. Непрерывной кривой линией показан только бюджет, относительно которого имеют­ся обильные официальные цифровые данные; ВНП и денежная масса показаны каждый двумя кривыми, высокой и низкой, ко­торые измеряют и сразу же делают видимой нашу неуверен­ность.

ВНП был подсчитан по среднему потреблению, выраженно­му в соответствии с ценами на хлеб (как если бы количество по­требляемых калорий поставлял только этот предмет питания). Цены на хлеб и численность населения варьируют, однако кри­вая ВНП непрестанно движется вверх—и в этом-то и заключе­на главная, характерная черта.

Если этот график, как я полагаю, в высокой степени при­емлем, то соотношение между бюджетом и ВНП намечается в общем как 1 к 20; это доказательство тому, что не наблюда­лось фискальных излишеств, непереносимого напряжения

ч» Национальный доход, j| денежная масса -и бюджет во Франции *!|* 1500—1750 гг. -' График заимствован % у Ф. Спунера Ч (Spooner F. С. The f International Economy '•* and Monetary \ Movements in France,

1493—1725. 1972,

?. 306). Пояснения

к графику см.

в тексте на соседней

странице.

в этой области. Что же до денежной массы, то она возрастает одновременно с бюджетом вплоть до 1600 г.; затем, с 1600 по 1640 г., она стагнирует или даже сокращается, тогда как бюджет продолжает свое восходящее движение. Но после 1640 г. кривая денежных запасов отделяется от двух остальных, становится отклоняющейся от нормы. Она выплескивается по вертикали, стремительно карабкаясь вверх. Все происходит так, как если бы Франция, расположенная в сердце Европы, оказалась на­воднена монетой и драгоценными металлами. Следует ли объ­яснять это возобновлением активности американских рудников начиная с 1680 г. (но «взлет» монеты начался во Франции

Национальные рынки

1'Считать и измерять

в 1640 г.)? А также возобновлением нашей активности на море?
Вероятно, приключения кораблей из Сен-Мало на берегах Ти­
хого океана сыграли свою роль (но гораздо позднее): разве не
говорили, что они выбросили во Францию более чем на 100
млн. ливров серебра? Во всяком случае, Франция надолго сде­
лалась собирательницей драгоценных металлов, притом что
масса эта не оказывала влияния ни на бюджет, ни на ВНП. Си­
туация странная, тем более что Франции, постоянно снабжав­
шейся за счет превышения своего торгового баланса с Испа­
нией, приходилось еще покрывать определенное число дефици­
тов в других направлениях, по меньшей мере в своей левантин-
ской торговле, а сверх того—вывозить свою монету в Европу
при посредстве фирм Самюэля Бернара, Антуана Кроза и же­
невцев из-за войн Людовика XIV и из-за того, что король выну­
жден был содержать многочисленные войска за пределами
Франции. Однако же Франция накапливала, она тезаврирова­
ла; такое вот случайное замечание Буагильбера, относящееся
к 1697 г., заставит нас призадуматься: «...хоть Франция, как ни-
¹⁴⁵ Boisguiibert p., de. когда, изобилует деньгами»¹⁴⁵. Или же относящееся к концу
Ор. си., п, р. 587. царствования Людовика XIV замечание купцов по поводу срав-

нительной незначительности суммы 800 млн. в кредитных би­летах (быстро обесценивавшихся) по отношению к массе сере­бра, которая обращалась или осторожно пряталась в королев­стве. Во всяком случае, рост запасов монеты объясняется не си­стемой Лоу, я бы сказал наоборот: что этот рост объясняет си­стему, что он сделал ее возможной. К тому же процесс продол­жался в XVIII в. и утвердился как любопытная структура во французской экономике. И в конечном счете вопрос остается без настоящего ответа.

ОЧЕВИДНЫЕ ПРЕЕМСТВЕННОСТИ

Взгляд через глобальные величины подчеркивает во всей истории Европы очевидные преемственности.

Первая—это постоянный, «наперекор стихиям», рост лю­бого валового национального продукта. Взгляните на кривую |. движения ВНП Англии в XVIII и XIX вв. А если прав Фрэнк t Спунер, то ВНП Франции находился на подъеме со времени $, Людовика XII, да несомненно, и раньше, и его рост, очевидный <" вплоть до 1750 г., продолжался после правления Людовика XV:, и до самого нашего времени. Колебания (ибо колебания име- ^ лись) были краткосрочными, едва заметными волнами на по дни- ' мавшемся долгосрочном приливе. Короче, эти кривые не похо­жи на знакомые нам кривые конъюнктуры, в том числе и кри­вую вековой тенденции (trend). Даже насильственные переры­вы, вызванные двумя последними мировыми войнами, будут в целом лишь перерывами, сколь бы драматичны они ни были. Войны же былых времен было еще легче компенсировать. К то­му же любое общество, зачастую разоренное по собственной. вине, великолепно восстанавливалось: на протяжении своей истории Франция не переставала себя воссоздавать, и с этой точки зрения она отнюдь не была исключением.

1*«Naf W. Staat und Staatsgedanke. 1935, S. 62. 1*1 Sombart W. Le Bourgeois. 1911, p. 106. i*⁸ В статье, которая выйдет в «Анналах».

^г«Adam P. Op. cit., р. 43.

"° Gandilhon R. Politique economique de Louis XL 1941. p. 322.

Другая преемственность: подъем государства, измеряемый увеличением изымаемой им доли национального дохода. Это было фактом: бюджеты возрастали, государства увеличива­лись; они пожирали все. Важно констатировать это в свете на­ших национальных отчетностей, даже если это означает вернуть­ся к традиционным утверждениям, к декларациям принци­пов, столь часто высказываемым историками немецких языка и культуры. Вернер Неф¹⁴⁶ писал не колеблясь: «Речь должна идти в первую очередь о государстве» («Vom Staat soil an erster Stelle die Rede sein»), о «гигантском предприятии,—писал Вер­нер Зомбарт¹⁴⁷,—управляющие которого будут иметь глав­ной целью приобретательство, т.е. добывание для себя макси­мально возможного количества золота и серебра». Итак, сле­дует отдать справедливость государству: глобальная экономи­ка обязывает нас поставить его на его место, огромное место. Как говорит Жан Бувье, «государство никогда не бывает мало­значащим»¹⁴⁸.

Во всяком случае, оно не было таким начиная со второй по­
ловины XV в. и с возвращения к хорошим временам экономи­
ки. Не был ли подъем государства, рассматриваемый в рамках
длительной временной протяженности, в некотором роде всей
историей Европы? Оно исчезло с падением Рима в V в., оно вос­
становилось с промышленной революцией XI—XIII вв., вновь
пришло в расстройство сразу же после катастрофической Чер­
ной смерти и баснословного спада середины XIV в. Я при­
знаюсь, меня зачаровывает, устрашает этот распад, это паде­
ние в глубины ночи, самая великая драма, какую знала история
Европы. Конечно, в прошлом огромного мира не было недо­
статка в катастрофах более трагичных: таких, как монгольские
нашествия в Азии, исчезновение большей части индейского на­
селения Америки после прибытия белых людей. Но нигде бед­
ствие подобного размаха не предопределяло такого восстанов­
ления, такого непрерывного поступательного движения начи­
ная с середины XV в., движения, которое завершилось в конеч­
ном счете промышленной революцией и экономикой современ­
ного государства.."**

ФРАНЦИЯ—ЖЕРТВА СВОЕГО ОГРОМНОГО ПРОСТРАНСТВА

Не приходится спорить, что в политическом смысле Фран­ция была первой современной нацией, появившейся в Европе и получившей завершение с гигантским последним штрихом революции 1789 г.¹⁴⁹ Тем не менее к этой поздней дате она в своей экономической инфраструктуре была далека от того, чтобы быть законченным национальным рынком. Конечно, можно было говорить, что Людовик XI был уже меркантили­стом, «кольберистом»¹⁵⁰ до Кольбера, государем, заботив­шимся о своем королевстве как об экономическом целом. Но что могла поделать его политическая воля с разноликостью

Национальные рынки

франция — жертва своего огромного пространства

¹⁵¹ BraudelF.,LabrousseE. Histoire economique et sociale de la France. П, 1970, p. 166—167.

¹⁵² Этот документ находится в личной собственности Поля Гишонне. Его фотокопия хранится в Доме наук о человеке в Париже.

и архаизмом экономической Франции его времени? Архаиз­мом, которому предстояло просуществовать долго.

Французская экономика—раздробленная, регионализован-ная—составляла сумму отдельных жизней, которые стреми­лись замкнуться в себе. Великие потоки, которые через нее про­ходили (можно было бы сказать, почти что «пролетали» над ней), действовали только к выгоде отдельных городов и регио­нов, выполнявших роль перевалочных пунктов, пунктов от­правления или прибытия. Наподобие прочих «наций» Европы Франция Людовика XIV и Людовика XV была еще главным образом сельскохозяйственной; промышленность, торговля, финансы, по существу, не могли трансформироваться за один день. Прогресс рисовался здесь в виде пятен и почти не был ви­дим до подъема второй половины XVIII в. «Франции широких горизонтов [т.е. открытой миру], бывшей незначительным мень­шинством, противостояла Франция замкнутой жизни, быв­шей подавляющим большинством, которая охватывала все де­ревни, добрую часть местечек и даже городов»,—писал Эрнест Лабрус¹⁵¹.

Возникновение национального рынка было движением про­тив вездесущей инерции, движением, порождавшим в долго­временном плане обмены и связи. Но во французском случае не была ли главной причиной инерции сама огромность террито­рии? Соединенные Провинции и Англия—первые крохотные, а вторая скромных размеров—были более энергичными, легче поддавались объединению. Расстояние не действовало против-;• них в такой степени.

РАЗНОЛИКОСТЬ И ЕДИНСТВО

Франция была мозаикой по-разному окрашенных неболь-
ших краев, каждый из которых жил прежде всего сам по себе,
в ограниченном пространстве. Мало затронутые внешней
жизнью, края эти говорили в экономическом смысле на од-
ном языке: то, что было действительно для одного, с необхо-
димыми поправками оказывалось действительным и для друго-
го, соседнего или отдаленного. Знать один из них значило
представлять себе все.

В Бонвиле, главном городе Фосиньи, в той Савойе, которая еще не стала французской, книга расходов небольшого местно- го монастыря лазаристов, осторожного до скаредности¹⁵² рассказывает об этом на свой лад. В XVIII в. в этом затерян- ном уголке жили только на самообеспечении, за счет кое-каких закупок на местном рынке, но главным образом—за счет вина и пшеницы, которые поставляли крестьяне-арендаторы. Пшеница, переданная булочнику, заранее оплачивала повседневный хлеб. Мясо, наоборот, покупали у мясника за наличные деньги¹| Деревенские ремесленники и чернорабочие, которых оплачивали поденно, были тут как тут для перевозки досок, дров или на­воза; крестьянка приходила забивать свинью, которую выра­щивали добрые отцы; сапожник поставлял башмаки для них или для их единственного прислужника; монастырскую лошадь

,1» В. N., Ms. fr. 21773,

f 133 sq.

'»♦ Robin R, La Societi

•franfaise en 1789: WSemur-en-Aiucois. 1970. /p. 101—109.

i» B. N., Ms. fr. 21773,, f» 133 sq.

' i'

ковали в Клюзе у знакомого кузнеца; каменщик, плотник, сто­ляр готовы были являться в монастырь для поденной рабо­ты. Таким образом, все происходило на небольшом расстоя­нии, горизонт кончался в Таненже, Салланше, в Ла-Рош-сюр-Форон. Однако же, поскольку не наблюдалось совершенной ав­таркии, круг бонвильских лазаристов был открыт в направ­лении одного или двух пунктов его тесной окружности. Время от времени специальному гонцу (по крайней мере если это не был курьер герцогской почты) поручалось сделать в Аннеси или чаще в Женеве покупки, выходившие за обычные рамки: лекарства, пряности, сахар... Но в конце XVIII в. сахар ока­жется (то была маленькая революция!) и в бонвильской бака­лейной лавке.

В целом это был простой язык, который можно было бы услышать во многих других небольших регионах, при условии, что с ними познакомишься поближе. Скажем, Осуа, богатая па­хотными землями и пастбищами, призвана была жить на са­мообеспечении, тем более что через Семюр, ее главный город, «ездят не слишком много» и он находится «в удалении от судо­ходных рек»¹⁵³. Тем не менее у области имелись некоторые связи с соседними краями Осер и Аваллон¹⁵⁴. Такие регионы, как внутренняя Бретань или Центральный массив, были почти что самодостаточными. Точно так же, как и край Барруа, хотя он поддерживал отношения с Шампанью и Лотарингией и даже экспортировал свое вино по Маасу до самых Нидерландов.

Если же обратиться к региону или к городу, расположенно­му на путях торгового оборота, картина меняется. Торговые перевозки следуют через него во всех направлениях. Таков был случай Вердена-сюр-ле-Ду, маленького бургундского городка, расположенного на берегу реки Ду и очень близко от Соны— двух водных путей, которые сливаются, направляясь к югу. «Торговля здесь велика,—сообщал один отчет, относящийся к 1698 г., — по причине выгодного месторасположения... Здесь ведут крупную торговлю зерном, вином и сеном. Каждый год 28 октября происходит вольная ярмарка, начинается она за не­делю до праздника св. Симона и св. Иуды и продолжается еще неделю после него; там некогда продавали весьма большое число лошадей»¹⁵⁵. «Зоной рассеивания» вокруг Вердена были одновременно Эльзас, Франш-Конте, Лионнэ и «края ниже ее». Малый город на скрещении нескольких потоков обмена априо­ри был открыт для перемен, предназначен для них. Там испы­тывали соблазн к предпринимательству; там можно было сде­лать выбор между несколькими путями.

Такой же прорыв наблюдался и в [крае] Маконнэ, жителям которого, однако, недоставало инициативы. Но их вина экспортировались повсюду почти что сами собой. Остальное, конечно, было второстепенным—пшеница, откорм крупного рогатого скота, торговля полотном или кожевенные заводы. Но хватило бы и вывоза вин и добавившегося к нему производ­ства бочек. «Хотя бочарный лес почти весь доставляется из Бургундии по реке Соне, имеется немалое число бочаров, це­лый год занятых сей весьма необходимой работой, понеже в Маконнэ, где бочку продают вместе с вином, их ежегодно

Национальные рынки

Город Море на реке Луэн (в 75 км от Парижа) в 1610 г. Национальная библиотека.

^15в Ibid.

¹⁵⁷ See H. Histoire
economique de la France.
1939, p. 232.

¹⁵⁸ Cm. Gascon R.—в:
Braudel F., Labrousse E.
Op. cit., I, p. 256.

вавшейся исключениями, привилегиями, ограничениями»¹⁵⁹, без конца нарушалась. В XVIII в. мы окажемся даже, с ростом обменов, перед энергичным сломом барьеров между провин­циями¹⁶⁰. Франция Буагильбера с изолированными провин­циями исчезла, а так как почти все регионы были затронуты по­ловодьем обменов, все они стремились специализироваться на определенных видах деятельности, которые были для них при­быльными,—доказательство того, что национальный рынок начинал играть свою роль распределителя задач.

СВЯЗИ ЕСТЕСТВЕННЫЕ И ИСКУССТВЕННЫЕ

Впрочем, разве не обеспечивалось такое обращение, в дол­говременной перспективе объединительное, «пособничеством» самой территории, ее географии? За исключением Центрально­го массива, полюса отталкивания, Франция располагала оче­видными удобствами для своих дорог, своих путей, своих об­менов. У нее были ее побережья и ее каботаж; если последний и был недостаточен, он тем не менее существовал, и если даже каботажными перевозками в широком масштабе занялись ино­странцы, как долгое время делали это голландцы^1б1, то все же пробел был заполнен. Что касается речных вод, малых рек и ка­налов, то Франция, не будучи ими обеспечена в такой же степе­ни, как Англия или Соединенные Провинции, располагала все же большими возможностями: Рона и Сона протекают по са­мой оси «французского перешейка», это прямая дорога с севера на юг. Ценность Роны, пояснял в 1681 г. один путешественник, состоит в том, что она «есть великое удобство для тех, кто же­лает отправиться в Италию через Марсель. Именно по ней я поехал. Я сел на судно в Лионе и на третий день прибыл в Авиньон... На следующий день отправился я в Арль»^1б2. Что могло быть лучше?

Хвалы заслуживали бы все речки Франции. Как только вод­ный поток это позволял, суда приспосабливались к его возмо­жностям, в крайнем случае то были плоты леса или молевой сплав. Вне сомнения, повсюду во Франции, как и в других стра­нах, имелись мельницы с их запрудами; но в конце концов в случае нужды запруды эти открывались и судно спускалось вниз по течению силой освобожденной воды. Так делалось на Маасе, реке неглубокой: между Сен-Мийелем и Верденом три мельницы пропускали суда за умеренное вознаграждение¹⁶³. Эта небольшая деталь попутно показывает, что в конце XVII в. Маас оставался путем, использовавшимся довольно далеко вверх по течению, а также вниз по течению — в сторону Нидер­ландов. Кстати, именно перевозкам по нему Шарлевиль и Мезьер были довольно долго обязаны тем, что служили пере­валочными пунктами для каменного угля, меди, квасцов и же­леза, прибывавших с Севера¹⁶⁴.

Но все это несравнимо с интенсивным использованием ре­чным транспортом крупных водных потоков: Роны, Соны, Га­ронны и Дордони, Сены (с ее притоками) и Луары—первой из рек Франции, невзирая на ее частые паводки, ее песчаные мели

Национальные рынки

эранция— жертва своего огромного пространства

¹⁶⁵ B..R, Ms. fir. 21773,

F" 73—75 v°.

^lee Yoimg A. Voyages en

France, 1787, 1788, 1789.

1976, I, p. 89.

¹⁶⁷ Ponz A. Op. cit

p. 1701.

и на располагавшиеся вдоль нее путевые таможни. Она играла
важнейшую роль благодаря изобретательности своих перевоз
чиков и своим караванам судов, которые при движении в
по течению пользовались большими квадратными парус
или, если ветра бывало недостаточно, шли бечевой. Луара
единяла юг и север, запад и восток королевства: Роаннский
лок около Лиона связывал ее с Роной, двумя каналами
Орлеанским и Бриарским—она сообщалась с Сеной и Пар
жем. В глазах современников перевозки [по Луаре] были orpoм
ными—и вверх и вниз по течению^1б5. Однако Орлеан, которе
му следовало бы быть центром Франции, оставался, несмот
на его роль перераспределяющего центра и на его промьпплец
ность, городом второстепенным. Произошло это, несомненно
из-за конкуренции близкого Парижа, к услугам которого Сена
и ее притоки—Йонна, Марна, Уаза—предоставляли значи
тельную массу выгод от речных перевозок и колоссальньк
удобства при снабжении.

Франция—это также обширная сеть сухопутных дорог, которые монархия сенсационным образом разовьет в XVIII в и которые часто изменяли основы экономической жизни краяр по которому они проходили: новая дорога не обязательно сле довала трассе старой. Конечно, все эти дороги не были чрез мерно оживленными. Артур Юнг характеризовал великолеп-ное шоссе, ведущее из Парижа в Орлеан, как «пустыню в срав нении с дорогами, что пла оо.На расстоянии де сяти миль мы не встретили ни дорожной кареты, ни дилижанса, всего только двух гонцов и очень мало почтовых карет: едва, ли десятую долю того, что мы бы встретили, выезжая из Лондона в такое же время»^1б6. Правда, у Лондона были все функ ии Парижа плюс функции перераспределяющего центра для! всего королевства плюс функция крупного морского порта. С другой стороны, Лондонский бассейн, менее обширный, чем Парижский бассейн, был более плотно населен. Это именно то замечание, которое позднее настойчиво станет выдвигать ба| рон Дюпен в своих классических трудах об Англии. Впрочем другие очевидцы были менее критичны, чем ученейший Артур Юнг. В 1783 г., за четыре года до нашего англичанина, на испанского путешественника Антонио Понса движение по до роге, соединявшей Париж с Орлеаном и Бордо, произвело не малое впечатление: «Повозки, что перевозят товары, сооруже- ния ужасающие: очень длинные, соответственно широкие, а главное—прочные, изготовление коих обходится на вес золота, влекомые шестью, восемью, десятью, а то и большим числом лошадей в зависимости от их веса. Ежели бы дороги не были такими, каковы они суть, я не знаю, что сталось бы с та- ким движением, каковы бы ни были предприимчивость и ак- тивность людей сей страны». Правда, в отличие от Артура Юнга эти личные впечатления сопоставляются не с Англией, а с Испанией, что позволило Понсу лучше англичанина понятьразмах этих дорожных новшеств^1б7. «Франция,—писал он,— нуждается в дорогах более чем какая-либо другая страна из-за ее вод и болотистых зон», следовало бы также добавить, с ее горами и еще более — с ее необъятностью.

Во всяком случае, остается фактом, что тогда совершался все более и более возраставший охват дорогами французского пространства: к концу Старого порядка имелось 40 тыс. км су­хопутных дорог, 8 тыс. км судоходных рек и 1000 км кана­лов ¹⁶⁸. Этот охват умножил «присоединения» и иерархически расчленил территорию, он стремился диверсифицировать транспортные пути. Так, если Сена оставалась излюбленным путем в Париж, то продовольствие прибывало в столицу как из Бретани—по Луаре, так и из Марселя—по Роне, через Роанн, по Луаре и Бриарскому каналу¹⁶⁹. По призыву предпринима­телей и военных поставщиков в декабре 1709 г. зерно из Орлеа­на прибыло в Дофине¹⁷⁰. Даже обращение звонкой монеты, в любую эпоху бывшее привилегированным, оказалось облег­чено реорганизацией перевозок. Именно это отмечал в сентя­бре 1783 г. доклад Государственного совета: некоторые банки­ры и коммерсанты Парижа и главных городов королевства, «используя великие удобства, каковые ныне предоставляют коммерции дороги, устроенные по всей Франции, равно как и учреждение службы почтово-пассажирских перевозок, дили­жансов и транспортных контор... делают из перевозки золотой и серебряной монеты главный предмет своих спекуляций, дабы по своему желанию повышать или понижать величину курса, создавать в столице и в провинциях изобилие или голод»¹⁷¹.

Учитывая обширные размеры Франции, становится очевид­но, что для ее единства успехи транспорта были решающими, если еще и не достаточными. Именно это на свой лад утвер­ждают (в применении к более близкому нам времени) историк Жан Бувье, считающий, что национальный рынок во Франции стал существовать только с завершением ее железнодорожной сети, и экономист Пьер Юри, который идет еще дальше, ут­верждая без обиняков, будто нынешняя Франция станет эко­номическим единством лишь в тот день, когда телефонная связь в ней достигнет «американского» совершенства. Пусть так. Но с теми дорогами, которые создали в XVIII в. прекрас­ные инженеры Управления мостов и дорог, определенно насту­пил прогресс в развитии французского национального рынка.

ПРЕЖДЕ ВСЕГО ПОЛИТИКА

Но национальный рынок, особенно вначале, был не только экономической реальностью. Он вышел из предшествовавшего политического пространства. И соответствие между националь­ными политическими и экономическими структурами уста­навливалось лишь мало-помалу, в XVII и XVIII вв.¹⁷²

Ничто не могло быть логичнее. Мы десятки раз говорили, что экономическое пространство всегда очень намного превос­ходит пространства политические. Так что «нации», националь­ные рынки строились внутри экономической системы, более обширной, чем они, а точнее— в противовес этой системе. Ме­ждународная экономика с большим радиусом действия суще­ствовала давно, и именно в этом пространстве, которое его превосходило, и был посредством более или менее прозорли-

Национальные рынки

¹⁷³ См. Chaunii P.—-в:
Braudel F., Labrousse E.
Op. cit., I, p. 22.

¹⁷⁴ /Ш., p. 39.

________________________________________________ 328

вой, во всяком случае настойчивой, политики выкроен нацио­нальный рынок. Задолго до меркантилистской эпохи государь уже вмешивался в сферу экономики, пытался принуждать, на­правлять, запрещать, облегчать, заполнять брешь, открывать зону сбыта... Он старался развить те закономерности, которые могли бы послужить его существованию и его политическому честолюбию, но в своем предприятии он добьется успеха, только если в конечном счете встретит общее потворство со стороны экономики. Так ли обстояло дело с «предприятием» Франция?

Невозможно отрицать, что французское государство сфор­мировалось, по крайней мере наметилось, рано. Если оно и не предшествовало всем остальным территориальным государ­ствам, то оно их вскоре превзошло. В таком напоре следует ви­деть конструктивную реакцию центральной зоны по отноше­нию к периферии, за счет которой она стремилась расширить­ся. В ранней ее истории Франции приходилось противо­стоять опасностям сразу во всех