Рост городского населения 11 глава

Результатом долгого и всеобщего кризиса зачастую бывает прояснение карты мира, грубое указание каждому его места,

Старинные экономики с доминирующим городским центром: Амстердам

О закате Амстердама

 

⁴⁶⁸ Thurnberg C.P. Voyage en Afrique et en Asie. principalement аи Japon, pendant les annees 1770—1779. 1794, p. 30. ¹⁶⁹ A.E., C.P. Hollande, 543, Амстердам, 28 декабря 1780 г.

заимствованное из книги Питера Гейла: Geyl P. La Revolution batave (1783—1798). 1971.

Английская

сатирическая

гравюра: голландские

«патриоты»,

сторонники Франции,

упражняются

в стрельбе по силуэту

прусского гусара.

Фототека

издательства

А. Колэн.

усиление сильных и принижение слабых. Политически побе­жденная, если придерживаться буквы Версальского договора (3 сентября 1783 г.), Англия восторжествовала экономически, ибо с этого времени центр мира находился в ней, со всеми пос­ледствиями и асимметриями, какие из этого воспоследуют.

В этот час истины слабости Голландии, из которых иные насчитывали уже несколько десятилетий, обнаружились разом. Ее правительство, о прежней эффективности которого мы гово­рили, было инертно, расколото внутри, неотложная программа вооружений оставалась мертвой буквой; арсеналы неспособны были модернизироваться⁴⁶⁸. Страна производила впечатление раздробленной на непримиримо враждебные друг другу пар­тии; новые налоги, введенные, дабы справиться с ситуацией, вызывали общее недовольство. Даже сама биржа сделалась «мрачной»⁴⁶⁹.

БАТАВСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ ⁴⁷⁰

Наконец Голландия неожиданно столкнулась у себя дома с политической и социальной революцией—революцией «па­триотов», сторонников Франции и «свободы».

Чтобы ее понять и объяснить, можно было бы вести начало этой революции либо с 1780 г., когда началась четвертая англо­голландская война; либо с 1781 г., с воззвания «К нидерланд-

471 Schoffer I. Op. at..

P. 656, 657.

♦72 Москва АВПР, 50/6,

Л. 51.

♦73 Москва, АВПР, 50/6,

Л. 126 об.

♦■>♦ Там оке, 530, л. 62.

♦75 Там оке, 531,

Лл. 92—93, Амстердам,

Декабря 1786 г.

♦«Москва, АВПР, 50/6,

Л. 66.

скому народу» («Аап het Volk von Neederlande») Ван дер Капел-лена, основателя партии «патриотов»; либо же с 1784 г., начиная с мира, который Англия заключила в Париже 20 мая с Соеди­ненными Провинциями⁴⁷¹ и который был погребальным зво­ном по нидерландскому величию.

Рассматриваемая в целом, эта революция представляет собой череду запутанных, бурных событий, случайностей, речей, раз­говоров, межпартийной ненависти, вооруженных столкнове­ний. Ольдекопу не было нужды насиловать свой темперамент ради того, чтобы осудить этих выступавших против власти, ко­торых он плохо понимал, но инстинктивно отвергал. С самого начала он порицает их претензии и в не меньшей степени то, как они употребляют слово «свобода» — Vrijheid, как если бы Гол­ландия не была свободна! «Самое смешное из всего, — пишет он, —это нарочитая манера держаться этих портных, сапожни­ков, башмачников, булочников, кабатчиков и т. п.... превратив­шихся в военных»⁴⁷². Горстка настоящих солдат привела бы этот сброд в чувство. Эти военные по случаю—повстанческие вооруженные народные отряды, «вооруженные подразделе­ния», сформировавшиеся для защиты демократических муни­ципалитетов в некоторых—не во всех! —городах. Потому что «патриотическому» террору вскоре стало противопоставляться по всей стране насилие «оранжистское» приверженцев статхау-дера. Волнения, мятежи и репрессии следовали одни за други­ми, переплетались между собой. И беспорядок все ширился: Утрехт восстал, было несколько грабежей ⁴⁷³. Корабль, отправ­лявшийся в Индию, был попросту разграблен и «освобожден» даже от серебряной монеты, предназначавшейся для его коман­ды^{47 4}. Простой народ угрожал аристократам, которых Ольде-коп время от времени именовал «богачами». Но перед нами в такой же мере классовая борьба, как и «буржуазная револю­ция»⁴⁷⁵. «Патриоты»—это прежде всего мелкая буржуазия, французские депеши либо просто говорят о ней как о «буржуа­зии», либа как о «республиканцах», либо как о «республикан­ской системе». Их ряды выросли за счет некоторых «регентов», врагов статхаудера, которые надеялись, что смогут благодаря патриотическому движению отделаться от Вильгельма V, впрочем, человека ничтожного, а вернее, несчастного. Но ни в коем случае это ограниченное движение не могло бы рассчи­тывать на простой народ, страстно приверженный оранжист-скому мифу и всегда готовый подняться, бить, грабить, поджи­гать.

Эта революция—мы далеки от того, чтобы недооценивать ее (то был обратный оттиск нидерландского успеха), —была, хотя об этом сказано недостаточно, первой революцией Евро­пейского континента, предзнаменованием Французской рево­люции, определенно очень глубоким кризисом, который раско­лол «даже буржуазные семьи... с невиданным ожесточением [восстановил] отца против сына, мужа против жены»⁴⁷⁶. К то­му же возник и словарь борьбы, революционный или контррево­люционный, получивший широчайший резонанс и обнаружив­ший любопытную скороспелость. В ноябре 1786 г. некий член правительства, раздраженный бесконечными спорами, попы-

L

Старинные экономики с доминирующим городским центром: Амстердам

477 Там же. *78 Buist M.G. Op, cit., p. 431. *79 Т. е. статхаудера. *80 A.E., СР. Hollande, 565, f" 76—83. ♦81 Geyl P. Op. cit., p.90. *82 A.E., C.P. Hollande, 575, P 70. 483 Gey) P. Op. cit., p. 94 sq. ♦8* Ibid., p. 95. ♦8S A.E., C.P. Hollande, 575, f» 253 sq., Гаага, 14 декабря 1787 г.; см. также: А.Е., СР. Hollande, 578, Р 274, Гаага, 15 мая 1789 г. ♦86 Ibid.

тался определить понятие свободы. В начале длинной речи он объяснял: «Разумные и беспристрастные люди не понимают смысла сего слова, столь преувеличиваемого в данный момент; напротив, они видят, что сей крик «Да здравствует свобода!» суть сигнал ко всеобщему восстанию и к грядущей анархии... Что означает свобода?.. Она означает: мирно пользовать­ся дарами природы, быть под защитою государственных за­конов, возделывать земли, безопасно заниматься науками, коммерцией, искусствами и ремеслами... Пока же ничто более не противоречит сим драгоценным преимуществам, чем пове­дение так называемых патриотов»⁴⁷⁷.

Однако же революционное брожение, сколь бы бурным оно ни было, на самом деле привело лишь к расколу страны на про­тивостоявшие друг другу две группировки. Как писал Генри Хоуп⁴⁷⁸: «Все это может кончиться только абсолютной тира­нией, будь то тирания государя⁴⁷⁹ или тирания народа» (такое смешение народа и патриотов заставляет задуматься), и доста­точно было бы единственного толчка в ту или другую сторону, чтобы заставить страну склониться к тому или другому ре­шению. Но в том состоянии слабости, в каком находилась стра­на, не одна она решала свою судьбу. Соединенные Провинции были зажаты между Францией и Англией, они служили став­кой в пробе сил между двумя этими державами. Поначалу Франция, казалось, одержала верх, и между ней и Соединенны­ми Провинциями был подписан в Фонтенбло 10 ноября 1785 г. договор о союзе⁴⁸⁰. Но то был иллюзорный успех, что для «па­триотов», что для правительства в Версале. Английская поли­тика, разыгрывавшая карту статхаудера и его сторонников, осуществлялась на месте Джеймсом Харрисом, послом исклю­чительных достоинств. Заботами фирмы Хоуп целенаправлен­но раздавались субсидии, как было в провинции Фрисландия. В конце концов была начата прусская интервенция, и Франция, которая выдвинула кое-какие военные силы в район Живе⁴⁸¹, не стала вмешиваться. Прусский корпус почти без сопротивле­ния дошел до Амстердама, захватив Лейденские ворота. Го­род, который мог бы защищаться, капитулировал 10 октября 1787г,⁴⁸²

С восстановлением власти статхаудера сразу же началась планомерная яростная реакция—мы бы сегодня сказали, реак­ция фашиствующая. На улице надлежало носить оранжевые цвета. Тысячи «патриотов» бежали; некоторые изгнанники, ма­тадоры (matadors), подняли много шума, но издали. В самой стране оппозиция вовсе не разоружилась: одни носили оранже­вые кокарды крохотных размеров, другие располагали их в форме буквы V (Vrijheid —свобода), третьи их вовсе не носи­ли⁴⁸³. 12 октября компаньоны фирмы Хоуп явились на биржу в одежде установленного цвета, были изгнаны оттуда и дол­жны были возвращаться домой под охраной национальной гвардии⁴⁸⁴, В другой раз, опять-таки на бирже, вспыхнула по­тасовка: теперь это был купец-христианин, пришедший без своей кокарды⁴⁸⁵, на которого накинулись еврейские купцы, все бывшие сторонниками статхаудера⁴⁸⁶. Но все это были пу­стяки в сравнении с казнями и насилиями народа, настроенного

'•' О закате Амстердама

*«' А.Е., СР. Hollande,

576, Р 46, 3 апреля

1788 г.

*•» А.Е., СР. Hollande,

575, f ° 154 v°, 25 октября

1787 г.

♦«» Москва, АВПР, 50/6,

533, л.60.

оранжистски. В «регентских советах» смещали бургомистров и эшевенов, установилась настоящая система дележа добычи, представители прославленных семейств устранялись к выгоде людей незначительных, еще накануне неизвестных. Буржуа и «патриотов», во множестве уезжавших в Брабант или во Францию, было, возможно, 40 тыс. человек⁴⁸⁷. В довершение всех несчастий небольшая прусская армия жила за счет завое­ванной страны. «С того момента, как войска короля Прусского вступили на территорию сей провинции [Голландии], выплата им жалованья была приостановлена и... у них нет другой опла­ты, кроме грабежа, что, как говорят, составляет прусскую си­стему во время войны; что достоверно, так это то, что солдаты действуют в соответствии с сим правилом и сельская местность полностью опустошена; в городах, по крайней мере в здешнем [Роттердаме], они не то чтобы грабят, но заходят в лавку и бе­рут товары, не платя... И опять-таки, прусские солдаты тре­буют и оставляют себе пошлины, взимаемые при въезде в го­род»⁴⁸⁸. Пруссаки ушли в мае 1788 г. Но статхаудерская реак­ция к тому времени утвердилась и спокойно шла своим чере­дом.

Тем не менее революционный пожар занялся в соседнем до­ме—в Брабанте. Брабант—это Брюссель, который наподобие Амстердама сделался активным денежным рынком, открытым для нескончаемых нужд и аппетитов автрийского правитель­ства. Ольдекоп, мало-помалу успокоившийся, оказался все же пророком, написавши 26 февраля 1787 г.: «Когда Европа... по­забавится голландскими шалостями, весьма похоже, что взоры обратятся к Франции»⁴⁸⁹.

Национальные рынки

 

Глава 4

НАЦИОНАЛЬНЫЕ РЫНКИ

торговли внешней и на дальние расстояния. Обычно определен­ный расцвет внешних обменов предшествовал многотрудному объединению национального рынка.

Вот это и побуждает нас думать, что национальные рынки должны были, с соблюдением первенства, развиться в центре или вблизи от центра мира-экономики, в самых сетях капита­лизма. Что существовала корреляция между их развитием и дифференциальной географией, которую предполагало про­грессировавшее международное разделение труда. К тому же

 

¹ Словари Жана Ромёфа (Romeuf J., 1958), Алэна Котта (Cotta А. 1968), А. Тезена дю Монселя (Tezenas du Montcel H., 1972) и даже Бувье-Ажана и других (Bouvier-Ajam et divers, 1975).

По-видимому, ничто не кажется более само собой раз­умеющимся (я имею в виду для историка, потому что выраже­ние это отсутствует в различных современных экономических словарях^х), чем классическое понятие национального рынка. Так обозначают достигнутую экономическую связность, сплочен­ность некоего политического пространства, когда это про­странство обладает известным охватом, прежде всего в грани­цах того, что мы называем территориальным государством и что в прошлом охотнее именовали национальным государ­ством. Ибо, коль скоро в таких границах политическая зре­лость предшествовала зрелости экономической, вопрос заклю­чается в том, чтобы узнать, когда, как и по каким причинам эти государства добились, говоря в экономических категори­ях, определенной внутренней связности и способности вести себя по отношению к остальному миру как некое целое. В общем это означает попытку зафиксировать наступление мо­мента, который изменил ход европейской истории, отодви­нув на задний план экономические целостности, где преобла­дал один город.

Возникновение такого момента неизбежно соответствовало ускорению обращения, подъему земледельческого и неземле­дельческого производства, равно как и разрастанию общего спроса,—всем условиям, которые, абстрактно говоря, можно было бы себе представить достигнутыми и без вмешательства капитализма, как следствие постоянного половодья рыночной экономики. На самом же деле последняя зачастую обнаружива­ла тенденцию остаться региональной, организоваться внутри границ, какие ей предлагали обмены разнообразными и друг друга дополняющими продуктами. В том, чтобы перейти от ре­гионального рынка к рынку национальному, соединив вместе экономики с достаточно коротким радиусом, почти самостоя­тельные и зачастую наделенные очень индивидуальными чер­тами, не было, следовательно, ничего случайного. Националь­ный рынок — это сплоченность, навязываемая одновременно политической волей (не всегда действенной в этих делах) и ка­питалистическими напряженностями торговли, в частности

Этот выполненный В; Холларом фронтиспис к книге Джона Огилби «Britannia» (1675 г.) изображает дорогу у выезда из Лондона; он в общем соответствует представлению, какое англичанин конца XVII в. мог иметь о богатстве своей страны:. определенное равновесие между. морской внешней торговлей (суда на заднем плане, глобус—на переднем), обычным дорожным движением (с каретой справа вверху, всадниками, разносчиком), животноводством (бараны, быки, лошади), земледелием. Отсутствует только промышленность. Британский музей.

Национальные рынки

Подразделения простейшие, подразделения высшего порядка

 

² Ср.: War P. Pour me
meillewe comprehension
entre iconomistes et
historiens. «Histoire
quantitative» ou econometrie
retrospective! — «Revue
historique», 1965.

p. 293—311.

³ Marczewski J.
Introduction a ['histoire
quantitative. 1965; Fogel
R. W. The Economics of
Slavery. 1968. Среди его
многочисленных статей
см.: Historiography and
retrospective

econometrics. — «History and Theory», 1970,

p. 245—264; The New Economic History. 1. Its Finding and

Methods. — «The Economic History Review», 1966, p. 642—656.

⁴ Cm. t. 2 настоящего
издания.

⁵ По выражению Пьера
Шоню. См.: Chaunu P.
La pese.e globale en
histoire. — «Cahiers
Wilfredo Pareto». 1968.

⁶ Perroux F. Prises de
vues sur la croissance de
I'economie francaise,

1780 — 1950. — «Income and Wealth», V, 1955, p. 51.

и в противоположном направлении вес национального рынка сыграл свою роль в непрерывной борьбе, где противостояли друг другу разные кандидаты на господство над миром, в дан­ном случае—в дуэли XVIII в. между Амстердамом, городом, и Англией, «территориальным государством». Национальный рынок был одной из оболочек, где под воздействием внутрен­них и внешних факторов произошла важнейшая для начала промышленной революции трансформация, я имею в виду на­растание многообразного внутреннего спроса, способного ус­корить производство в различных секторах, открыть пути про­гресса.

Интерес изучения национальных рынков не подлежит со­мнению. Трудность состоит в том, что оно трубует и соразмер­ных им методов и инструментов. Несомненно, экономисты та­кие инструменты и такие методы создали на протяжении этих последних трех-четырех десятков лет для нужд «национально­го счетоводства», но не думая, разумеется, о специфических проблемах историков. Могут ли историки присвоить себе услу­ги такой макроэкономики? Ясно, что впечатляющие массы данных, которыми ныне оперируют перед нами, чтобы взве­сить национальные экономики, не имеют ничего общего с недо­статочным материалом, какой есть в нашем распоряжении для прошлого. И в принципе трудности возрастают по мере того, как мы отдаляемся от непосредственно наблюдаемого настоя­щего. И в довершение невезения: приспособлением этой пробле­матики сегодняшнего дня к обследованию дня вчерашнего еще по-настоящему не занимались ². И те редкие экономисты, кото­рые в этих областях становятся на место историков (впрочем, не без блеска)—тот же Жан Марчевский или тот же Роберт Уи­льям Фогел³,—почти не забираются, первый—раньше XIX в., второй—раньше века XVIII. Они оперируют эпохами, где на­блюдается относительное обилие цифр, но за пределами таких полуосвещенных зон не дают нам ничего, даже благословения на поиск. В этой сфере помочь нам может один только Саймон Кузнец, как я это уже говорил*.

Однако же проблема заключена именно в этом. Нам потре­бовалось бы «глобальное взвешивание»⁵ национальной эконо­мики, следуя примеру С. Кузнеца и В. Леонтьева и воспри­нимая не столько букву, сколько дух их исследований, так же как вчера многие историки транспонировали первопроходче-ские идеи Лескюра, Афтальона, Вагемана и еще более— Франсуа Симиана, чтобы ухватить ретроспективные конъюнк­туры цен и заработной платы. На этом старинном направлении мы, историки, великолепно преуспели. Но на сей раз игра была рискованная. И так как национальный продукт почти не прини­мает простейшего ритма традиционной экономической конъ­юнктуры⁶, не только последняя не сможет прийти нам на по­мощь, но мы и шага вперед не сделаем, если не перевернем все, что мы знали или думали, что знали. Единственное преиму­щество, но оно имеет свой вес, состоит в том, что, подсту­паясь к методам и понятиям, которые для нас малопривыч­ны, мы оказываемся вынуждены смотреть на вещи новым взглядом.

¹ Вернер Зомбарт (Sombart W. Der moderne Kapitalismus. 1928, П, S. 188—189)утверждал,что простейший местный рынок и рынок международный были более ранними, нежели рынки-посредники, в том числе и национальный рынок. '■■• См.выше,гл. I.e.28—29.

⁹ Chevalier L.
Demographie generale.
1951, в частности, с. 139.

¹⁰ Saint-Jacob P. Etudes
sur I'ancienne communaute
rurale en Bourgogne. II.
La structure аи

manse. — «Annales de Bourgogne», XV, 1943, p. 184.

¹¹ Эти крохотные
дойни цы были старинной
реальностью. Фредерик
Хэйетт полагает, что
европейские деревни
отлились в рамках
расселения римской
эпохи, из которых они
начали высвобождаться
лишь в VHI—DC вв
См.: Hayette F. The
Origins of European
Villages and the First
Europansion. — «Journal of
Economic History»,
March 1977, p. 182—206,
и следующий за текстом
комментарий Дж.
Рэфтиса (Raftis J. A.),

с. 207—209.

ПОДРАЗДЕЛЕНИЯ ПРОСТЕЙШИЕ, ПОДРАЗДЕЛЕНИЯ ВЫСШЕГО ПОРЯДКА

Занимая большую площадь, национальный рынок сам со­бою делится; он есть сумма пространств меньших размеров, которые схожи друг с другом или друг на друга непохожи, но которые этот рынок охватывает и принуждает к определенным отношениям. Невозможно было бы сказать априори, какое из таких пространств, что жили не в едином ритме и, однако же, не прекращали взаимодействовать, было самым важным и ка­кое определит строение целого. В медленном и сложном про­цессе сопряжения рынков часто бывало, что международный рынок процветал в какой- нибудь стране одновременно с доста­точно оживленными местными рынками, тогда как рынок-посредник, национальный или региональный, плелся в хвосте⁷, Но такое правило иной раз оказывалось перевернуто, особен­но в зонах, над которыми давно трудилась история, где между­народный рынок зачастую лишь увенчивал провинциальную экономику, диверсифицированную и давно уже существовав­шую⁸.

Значит, всякое образование национального рынка следует изучать во всем разнообразии его элементов, ибо всякий их на­бор предстает чаще всего как частный случай. В этой сфере, как и в других, любое обобщение будет затруднительно.

ГАММА ПРОСТРАНСТВ

Наипростейшее из таких пространств, крепче всего укоре­нившееся,—это то, что демографы именуют изолятом, т. е. ми­нимальной единицей сельского расселения. В самом деле, ника­кая человеческая группа не может жить, а в особенности вы­жить и воспроизвести себя, если она не насчитывает по меньшей мере четыреста-пятьсот индивидов ⁹. В Европе~Старого поряд­ка это соответствовало одной или нескольким близлежащим деревням, более или менее связанным, которые все вместе определяли пределы одновременно и социальной единицы, и зоны пахотных земель, залежей, дорог и жилищ. Пьер де Сен-Жакоб говорил по этому поводу о «культурной поляне»¹⁰; это выражение обретает весь свой смысл, когда речь идет, как это часто бывает в Верхней Бургундии, об открытом пространстве, расчищенном в лесу. Тогда вся совокупность понимается и чи­тается как раскрытая книга.

В тесном кругу тысяч таких малых единиц ^{х 1}, где история протекала замедленно, одно человеческое существование сле­довало за другим, из поколения в поколение, и все они походи­ли одно на другое. Пейзаж упорно оставался почти что тем же самым: здесь — пахотные поля, луга, огороды, сады, конопля­ные поля; там—близкие леса, залежи, полезные для выпаса, и постоянно одни и те же орудия: заступ, мотыга, плуг, мельни­ца; кузня, мастерская тележника...

Национальные рынки

Подразделения простейшие, подразделения высшего порядка

2S5

 

¹² См-FourquinG.— в: Le­on P. Histoire economique et sociale du monde. 1977, I, p. 179. Коммуна во Франции занимала будто бы площадь менее 10 кв км в богатых зонах, но могла достигать и 45 кв. км в зонах бедных.