Рост городского населения 7 глава

.' and Crashes and the, Lender of Last Resort '• (машинописный текст),

: ch. и, р. i f.

:< "⁵ Savary J. Op. cit., I, ^:' col. 8.

«ветви» нидерландской активности, так называемой акцептной торговле, которая зависела исключительно от финансов; во времена Аккариаса де Серионна чаще говорили «от банка», в самом общем смысле от кредита³²¹. В такой игре Амстердам оставался «кассой»³²², а голландцы—«банкирами всей Евро­пы»³²³.

Впрочем, разве такая эволюция не была нормальной? Чарлз П.Киндлбергер³²⁴ очень хорошо это объясняет. «Монополию одного порта или одного перевалочного пункта в качестве узла торговой сети,—пишет он,—трудно удержать. Такая монопо­лия основана на риске и на капитале в такой же мере, как и на хорошей информации относительно имеющихся в распоряже­нии товаров и тех мест, где на них есть спрос. Но подобная ин­формация быстро распространяется, и торговля на централь­ном рынке замещается прямыми торговыми связями между производителем и потребителем. И тогда у саржи Девоншира и рядовых сукон Лидса нет надобности в том, чтобы проходить транзитом через Амстердам, дабы быть отправленными в Португалию, Испанию или Германию; они будут туда посы­латься напрямую. [В Голландии] капитал оставался в изоби­лии, но торговля клонилась к упадку с тенденцией трансформи­ровать финансовую сторону обмена товарами в банковские услуги и инвестиции за границей». Преимущества крупного фи­нансового рынка для заимодавцев и заемщиков в конечном сче­те оказывались более долговечными, нежели преимущества торгового центра для покупателей и продавцов товаров. Не этот ли переход от товара к банковским операциям видели мы со всей ясностью в Генуе XV в.? Не его ли увидим мы в Лондо­не в XIX и XX вв.? Не было ли банковское превосходство са­мым долговечным? Именно это предполагает успех акцепта в Амстердаме.

СМЫСЛ СУЩЕСТВОВАНИЯ АКЦЕПТА

«Акцептировать вексель — значит подписаться¹ под ним, по­ставить свою подпись, сделаться главным должником на ту сумму, каковая в нем указана, обязаться от своего имени вы­платить ее в указанный срок», — объясняет Савари³²⁵. Если срок истечения установлен векселедателем, акцептор (иногда говорили акцептатор) только подписывает его; если эта дата не уточнена, тогда вы подписываете и датируете—и вписанная дата закрепит будущий срок платежа.

Тут еще не было ничего нового: акцептная торговля затра­гивала бесчисленные переводные векселя, которые издавна слу­жили по всей Европе посредником в кредите и которые отныне станут, как огромные кучевые облака, упорно собираться над Голландией—и это, вполне очевидно, не было случайным. В самом деле, переводной вексель оставался «первой из... всех коммерческих бумаг и самой важной», по сравнению с которой векселя на предъявителя, простые векселя, векселя под стои­мость товаров играли лишь скромную и локальную роль. На всех рынках Европы «векселя обращаются в коммерции вместо

Старинные экономики с доминирующим городским центром: Амстердам

и капитализм

³²⁶ Слово «транспорт»
употреблено в значении
«трансферт».

³²⁷ Accarias de Serionne J.
Op cit., II,

p. 314—315.

³²⁸ Слово «ретратта»
употреблено в значении
«отсрочка».

³²⁹ Mandich G. Le Pacte
de Ricorsa et le marche
etranger des changes, 1953.

³³⁰ Wilson С
Anglo-Dutch Commerce...,
p. 167.

³³¹ Accarias de Serionne J.
Op. cit., I, p. 226.

наличных денег и неизменно с тем преимуществом перед день-гами, что они приносят процент посредством учета, производи­мого от одного транспорта³²⁶ к другому или от одного индос­самента к другому»³²⁷. Трансферты, индоссаменты, учеты, тратты и ретратты³²⁸ сделали из векселя неутомимого путе­шественника с одного рынка на другой и дальше в том же духе, от одного купца к другому, от комитента к комиссио­неру, от негоцианта к его корреспонденту или же к дискон­теру— discompteur (как говорили в Голландии, вместо сло­ва escompteur, которое имело хождение во Франции и кото­рого придерживается Савари дэ Брюлон), или даже от негоци­анта к «кассиру», его кассиру. К тому же, чтобы постичь проблему, ее важно было видеть во всей целостности, с уче­том восхищенного удивления современников, которые пытались объяснить себе голландскую систему.

Принимая во внимание медлительность потребления—оно не происходило в один день,—медлительность производства, медлительность коммуникаций для товаров и даже для поруче­ний и векселей, медлительность, с которой масса клиентов и потребителей могла извлечь из своих авуаров наличные день­ги (необходимые для покупок), требовалось, следовательно, чтобы негоциант имел возможность продавать и покупать в кредит, выпустив денежный документ, который мог бы обра­щаться вплоть до того, когда негоциант сможет расплатиться наличными, товарами или другой бумагой. Это уже было ре­шение, которое итальянские купцы наметили в XV в. с введением индоссамента и перевода, которое они расширили в XVII в, в рамках соглашения о подписании второго векселя— pacte de ricorsa³²⁹ [для уплаты процентов по предыдущему займу.— Ред.], столь оспаривавшегося теологами. Но нельзя измерять единой меркой эти первые ускорения и бумажный потоп в XVIII в., в 4, в 5, в 10, в 15 раз превышавший обращение «реальной» монеты. Бумажный потоп, представлявший то со­лидные авуары и рутинную практику купцов, то то, что мы назвали бы дутыми обязательствами, а голландцы на-вывали Wisselruiterij —«обменной лихостью»³³⁰.

Законное или незаконное, это движение бумаги вполне ло­гично заканчивалось в Амстердаме, снова начиналось оттуда, чтобы туда же возвратиться в зависимости от приливов и пуль­саций, захватывавших всю торговую Европу. Всякий купец, который проникал в эти потоки, чаще всего находил там незаменимые удобства. Около 1766 г. негоцианты, оптом скупавшие шелка «Италии и Пьемонта», чтобы перепродавать их мануфактуристам Франции и Англии, с трудом обошлись бы без голландских кредитов. В самом деле, шелка, что они закупали в Италии «из первых рук», обязательно опла­чивались наличными, и «общий обычай заставлял» негоциан­тов поставлять их мануфактуристам «в кредит примерно на два года» — то было действительно время перехода от сырья к готовому изделию и предложения его к продаже³³¹. Такое долгое и постоянное ожидание объясняет роль по нескольку раз возобновлявшихся переводных векселей. Следовательно, эти оптовики составляли часть многочисленных европейских

ъп Accarias de Serionne J.

op. at., n, p. 210.

ззз Ibid.. I, p. 397.

аз* Английская золотая

монета, впервые

чеканенная в 1489 г.

Генрихом VTJ и равная

по стоимости фунту

стерлингов.

зз5 A.d.S. Napoli, Affari

Esteri, 804.

зз«Это тот обменный

курс, начиная с которого

было выгоднее

отправлять золото за

границу, нежели

оплачивать траттой

(Barraine R. Nouveau

Bictiormaire de droit et de

sciences iconomiques. 1974,

p. 234).

*³¹ A. K, Marine, B⁷,

438, Амстердам, 13 и 26

декабря 1774.

* Американский

экономист, лауреат

Нобелевской премии за

разработку

эко номикоматематическях

методов.— Прим. перев.

купцов, «которые обращаются», т. е. «выписывают векселя на [своих] корреспондентов, [голландских, разумеется], дабы с по­мощью их акцепта получить капиталы на рынке, [где они дей­ствуют], и которые для первых тратт по истечении их срока вы­писывают новые или велят их выписать»³³². В долговремен­ном плане то был довольно дорогостоящий кредит (долг нарастал от векселя к векселю), но он без затруднений поддерживал особо выгодную «отрасль коммерции».

Итак, механизм голландских торговли и кредита функцио­нировал через многочисленные перекрещивавшиеся передвиже­ния бесчисленных переводных векселей, но он не мог вращаться только бумагой. Время от времени ему требовались наличные, чтобы снабжать ими балтийскую и дальневосточную торгов­лю, равно как и для того, чтобы наполнять в Голландии кассы купцов и дисконтеров, ремеслом которых было переходить от бумаги к металлической монете и обратно. В наличных деньгах Голландия, чей платежный баланс всегда бывал положитель­ным, недостатка не испытывала. В 1723 г. Англия будто бы от­правила в Голландию серебра и золота на 5666 тыс. фунтов стерлингов³³³. Иногда повседневные поступления приобрета­ли характер события. «Поразительно [видеть],—писал 9 марта 1781 г. неаполитанский консул в Гааге,—количество ремиссий, каковые производят в сю страну [Голландию] что из Германии, что из Франции. Из Германии прислали больше миллиона зо­лотых соверенов³³⁴, кои будут переплавлены для изготовления голландских дукатов; из Франции амстердамским торговым домам прислали сто тысяч луидоров»³³⁵. И добавляет, как если бы он хотел предоставить нашим учебникам политической экономии ретроспективный пример золотого стандарта (Cold point standard) ³³⁶: «Причина сей отправки в том, что денежный курс в настоящее время для,сей страны [Голландии] выгоден». В общем в глазах ежедневного наблюдателя масса наличной монеты в Амстердаме стушевывалась за массой бумаги. Но как только случайная неисправность приостанавливала дви­жение дел, присутствие этой наличности проявлялось неза­медлительно. Так, в конце декабря 1774 г.³³⁷, при выходе из кризиса 1773 г., который еще давал себя чувствовать, и в мо­мент, когда приходили вести о беспорядках в английской Аме­рике, застой в делах был таков, что «деньги никогда не были так распространены, как сегодня... векселя учитывают из двух процентов и даже из полутора, когда эти векселя принимают к уплате некоторые фирмы, а это свидетельствует о малой ак­тивности комерции».

Только это накопление капиталов позволяло рискованные игры с дутыми сделками, возможность легкого, автоматиче­ского обращения ради любого сулившего выгоду дела к бума­ге, которая ничем не гарантировалась, помимо процветания и превосходства голландской экономики. К этой ситуации XVIII в. я охотно приложил бы сказанное недавно Василием Леонтьевым * по поводу массы долларов и евродолларов, со­здаваемой ныне Соединенными Штатами: «Факт заключается в том, что в капиталистическом мире государства, а порой да­же отчаянные предприниматели или банкиры использовали

Старинные экономики с доминирующим городским центром: Амстердам

Преобладание и капитализм

³³⁸ «L'Express», 28
Janvier 1974.

³³⁹ Accarias de Serionne J.
Op. cit., II, p. 201.

³*° A.N., Marine, В⁷, 438, Р 6, Амстердам, 17 марта 1774 г. (письмо Майе дю Клерона). ³⁺¹ Ruiz Martin F. Lettres marchandes..., p. ХХХГХ.

привилегию чеканки монеты и злоупотребляли ею. Ив особен­ности— правительство США, которое так долго наводняло другие страны неконвертируемыми долларами. Все дело в том, чтобы иметь достаточно кредита (а следовательно, могуще­ства), дабы позволить себе этот прием»³³⁸. Не это ли говорил на свой лад и Аккариас де Серионн: «Стоит лишь десяти или двенадцати первоклассным амстердамским негоциантам объе­диниться ради банковской [понимай: кредитной] операции, как они в один момент смогут заставить обращаться по всей Европе больше чем на двести миллионов флоринов бумажных денег, предпочитаемых деньгам наличным. Нет государя, кото­рый бы мог так поступить... Кредит сей есть могущество, коим десять или двенадцать негоциантов будут пользоваться во всех государствах Европы при полнейшей независимости от всякой власти»³³⁹. Как видите, у нынешних транснациональных кор­пораций были предки.

МОДА НА ЗАЙМЫ, ИЛИ ИЗВРАЩЕНИЕ КАПИТАЛА

Процветание Голландии завершилось избытками, которые парадоксальным образом причиняли ей затруднения, такими избытками, что кредита, который Голландия предоставляла торговой Европе, окажется недостаточно, чтобы их поглотить, и она, таким образом, будет предлагать их также современным государствам, с их особым даром потреблять капиталы, хотя и без таланта возвращать эти капиталы в обещанный срок. В XVIII в., когда повсюду в Европе имелись праздные деньги, используемые с трудом и на плохих условиях, государям едва ли приходилось просить: один кивок—и деньги богатейших ге­нуэзцев, богатейших жителей Женевы, богатейших жителей Амстердама оказывались в их распоряжении. Возьмите же, вас просят об этом! Весной 1774 г., сразу же после ярко выраженно­го кризисного застоя в делах, амстердамские кассы были от­крыты настежь: «Легкость, с коею голландцы ныне передают свои деньги иностранцам, побудила некоторых немецких госу­дарей воспользоваться такою готовностью. Герцог Меклен-бург-Стрелипкий только что прислал сюда агента, дабы заклю­чить заем на 500 тыс. флоринов из 5%»³⁴⁰. В это же самое время датский двор успешно провел переговоры о займе в 2 млн. флоринов, который довел его долг голландским креди­торам до 12 млн.

Был ли такой финансовый напор отклонением, как гово­рили морализирующие историки? Было ли это нормальным развитием? Уже на протяжении второй половины XVI в., быв­шей тоже периодом сверхобилия капиталов, Генуя пошла тем же путем; представители старой знати {nobili vecchi), признан­ные заимодавцы Католического короля, в конечном счете ото­шли от активной торговой жизни³⁴¹. Все происходило так, словно Амстердам, повторяя этот опыт, выпустил добычу ради призрака, удивительную «перевалочную торговлю»—ради жизни рантье-спекулянтов, оставив вьшгрьшшые карты Лондо-

з«Braudel F. Medit...,

П, р. 44.

³*³ Hobsbawm E. J. The

Age of Revolution,

p. 44—45.

»♦* Wilson С

Anglo-Dutch Commerce...,

p. 88—89.

³⁴⁵ Слово «облигация»

здесь употреблено

в современном значении

«акция».

ну, даже финансируя подъем своего соперника. Да, но был ли у него выбор? Был ли выбор у богатой Италии конца XVI в.? Была ли у нее возможность, даже тень возможности, остано­вить подъем северных стран? И все же любая эволюция такого рода как бы возвещала, вместе со стадией финансового расцве­та, некую зрелость; то был признак надвигающейся осени.

В Генуе, как и в Амстердаме, особенно низкие ставки про­цента говорили о том, что капиталы: не находят себе более при­менения на месте в обычных формах. При сверхобилии свобод­ных денег в Амстердаме стоимость кредита здесь упала до 3 — 2%, как в Генуе к 1600 г.³⁴² Это также то положение, в каком окажется Англия в начале XIX в. после хлопкового бума: сли­шком много денег, и денег, не приносящих более сносного до­хода, даже в хлопчатобумажной промьшшенности. Именно тогда-то и согласились английские капиталы кинуться в громад­ные инвестиции в металлургическую промышленность и желе­зные дороги ³⁴³. У голландских капиталов подобного шанса не было. С этого времени роковым оказывалось то, что любая плата за кредит, немного превышавшая местные ставки про­цента, увлекала капиталы вовне, иной раз очень далеко. Да и здесь еще это было не совсем то положение, в котором окажет­ся Лондон, когда в начале XX в. после фантастических при­ключений промышленной революции он снова будет иметь слишком много денег и мало возможностей использовать их на месте. Конечно, как и Амстердам, Лондон будет отправлять свои капиталы за границу, но займы, которые он согласится предоставить, окажутся зачастую продажами за пределами страны изделий английской промышленности, т.е. способом подъема национального роста и национального производства. Ничего подобного не было в Амстердаме, ибо там рядом с тор­говым капитализмом города не имелось развивавшейся вовсю индустрии.