355 Архив кн. Воронцова, кн. 9. М., 1876, с. 44. Лондон, 4/15 ноября 1785 г. 336 Van Klaveren J. Die historische Erscheinung der /Corruption, II.— Vierteljahrschrift fur Sozial- und Wirtschaftsgeschichte. 1958, S. 455.
357 A. N., A. E., B1, 762,
P 255, 18 декабря 1789 г.
358 Besnier R. Op. cit.,
p. 38.
359 Mathias P., O'Brien P. Op. cit., p. 601—650.
тогда добилась власти над мировой экономикой. Достаточно. взглянуть, как Лондон навязывал свои условия торговли России, Испании, Португалии, Соединенным Штатам; на способ, каким Англия, устранив своих европейских соперников, отвоевала после Версаля рынок своих прежних колоний в Новом Свете—без усилий и к величайшему удивлению и самому энергичному неудовольствию союзников Америки; на способ, каким Англия преодолела бурные воды вялой конъюнктуры сразу же после 1783 г.; на порядок и благоразумие, какие Пип снова внес в [ее] финансы355; на вывод из игры контрабандной торговли чаем в 1785 г., а в предшествующем году—на принятие парламентом Закона об Ост-Индии {East India Bill) 356, который отметил начало более честного управления в английской Индии. Не говоря уже о начале английской Австралии, когда в конце 1789 г. флотилия коммодора Филиппа «доставила в Ботани-бей первых преступников, которых туда отправило правительство»357. У тезиса Робера Бенье есть все шансы оказаться справедливым: Англия, «потерпевшая поражение в Америке, отказалась от достижения победы в войне на истощение, чтобы сохранить и расширить свои рынки»; она пожертвовала любым желанием реванша ради сохранения «своего экономического подъема и своего экономического превосходства»358. Что же касается Франции, то она попала между Сциллой и Харибдой. Во времена Кольбера и Людовика XIV ей не удалось вырваться из силков Голландии. И вот она оказалась захвачена английской сетью. Как вчера или позавчера Франция дышала через Амстердам, так она будет дышать воздухом большого мира только через Лондон. Конечно, это не обойдется без преимуществ или удобств. Может быть, никогда французская торговля с Индией не была более прибыльной, чем в тот день, когда далекий континент был для французов потерян. Но такие преимущества были эпизодическими.
|
СТАТИСТИКА ОСВЕЩАЕТ ПРОБЛЕМУ, НО НЕ РЕШАЕТ ЕЕ
Может ли англо-французское соперничество в сердце мировой истории XVIII и начала XIX в. быть освещено, даже разрешено с помощью цифр, или, вернее, сравнения цифр? Эта операция, за которую никогда не пытались взяться всерьез, была предпринята двумя английскими историками — Питером Матиасом и Патриком О'Брайеном — во время Недели Прато 1976 г.359 Мы, таким образом, стоим перед лицом испытания истины, поначалу разочаровывающего, затем просвещающего, но, вне сомнения, еще неполного. Разочаровывающего, потому что на всем протяжении такого исследования высвечивается определенное превосходство Франции. Как говорил один французский историк во время дискуссии, которая последовала за этим сенсационным докладом в Прато, при таком счете именно Франция должна была бы одержать верх в мировом соревновании и увидеть расцвет промышленной революции у себя! Но ведь известно, и ошибка невозможна, что ничего такого не
Для этого английского карикатуриста превосходство Англии в декабре 1792 г. было самоочевидным: налог налогом, но кто ест лучше? Национальная библиотека.
360 Markovitch T. J. Histoire des industries fraiifaises: les industries lainiires de Colbert a la Revolution. 1976..
|
было. Так что проблема английской победы ставится перед нами заново и настоятельным образом. И мы определенно не имеем ее решения.
Две предлагаемые нам кривые—английского роста и роста французского с 1715 по 1810 г.,—даже будучи ограничены глобальными количествами физической продукции, устанавливают, что французская экономика в XVIII в. росла быстрее английской и что стоимость первой превышала стоимость второй. Проблема попросту поставлена с ног на голову. В самом деле, объем французского производства поднялся со 100 в 1715 г. до 210 в 1790—1791 гг., 247 в 1803—1804 гг. и 260 в 1810 г. Тогда как английский поднялся со 100 в 1715г. до 182в 1800 г. Разрыв значителен, даже если иметь в виду, что в такой бухгалтерии Англия дважды недооценивается: а) придерживаясь в подсчетах физической продукции, оставляют в стороне услуги; а ведь в этом секторе Англия наверняка намного превосходила Францию; б) вероятно, что, коль скоро Франция начала движение позднее, ее продвижение вперед было более быстрым, а значит, имело преимущество в сравнении с другим «бегуном».
Но если обратиться к стоимости глобальной продукции, выраженной в турских ливрах или в гектолитрах зерна, разрыв снова оказывается значителен. В балансе производства Франция— это гигант, гигант, который не выиграет (именно эту проблему и нужно объяснить), но бесспорно гигант. И значит, Т. Марковича нельзя заподозрить в пристрастности к Франции, когда он настойчиво утверждает360, что французская сукновальная промышленность была в XVIII в. первой в мире.
Тг
При другой попытке сравнения можно было бы исходить из бюджетов; Краткая статья «Газетт де Франс» от 7 апреля 1783 г. дает соответствующие величины европейских бюджетов, которые некий «политический расчетчик» (имя которого нам до сего времени не известно) пересчитал в фунты стерлингов, чтобы сделать их сопоставимыми. Франция стоит во главе списка (16 млн. фунтов стерлингов), Англия следует за ней или даже стоит с ней рядом (15 млн.). Если принять аналогичную корреляцию между бюджетом (т.е. суммой налога) и ВНП для обеих стран, их ВНП окажется почти равным. Но как раз фискальная напряженность в Англии и во Франции была неодинаковой, и именно в этом уверяют нас наши английские коллеги: к этому времени в виде налога изымалось к северу от Ла-Манша 22% ВНП против 10% во Франции. Следовательно, если эти подсчеты точны, а есть некоторые шансы, что они таковы, фискальное давление в Англии существовало в двойном размере сравнительно с Францией. Вот это и противоречит обычным утверждениям историков, изображающих Францию, которую абсолютный монарх обременил налогами. И вот что также любопытным образом показывает правоту некоего французского отчета начала XVIII в. (1708 г.), написанного в разгар войны за Испанское наследство: «Взглянув на чрезвычайные субсидии, кои подданные платят в Англии, надлежит считать, что ты слишком
|
361 а. к, с, 1692, г 34. счастлив, пребывая во Франции» 361. Это, несомненно, сказано
362 Cremer a. Die слишком поспешно, и сказано лицом привилегированным. На
frankre!ch"and"Engiand самом же деле французский налогоплательщик в отличие от
am Vorabend der аНГЛИЙСКОГО ПОДВвргаЛСЯ ТЯЖКИМ «СОЦИаЛЬНЫМ» ИЗЪЯТИЯМ
franzosischen в пользу сеньеров и церкви. И именно этот социальный налог
Revolution.— von Ancien заранее ограничивал аппетиты королевской казны362.
RetZion {™'sZTChen Неважно, что ВНП Франции больше чем вдвое превышал
43—65. ВНП Англии (Франция—160 млн. фунтов стерлингов, Ан-
глия— 68 млн.). Каким бы приблизительным ни был этот расчет, разрыв между цифрами таков, что он не был бы заполнен даже при учете ВНП Шотландии и Ирландии. При таком сравнении Франция одерживает верх за счет своего пространства и своего населения. Подвигом же было то, что Англии удавалось быть равной в бюджетном отношении со страною вдвое большей или же вдвое более крупной, чем она. То была лягушка, которой вопреки уроку басни попросту удалось сделаться такой же большой, как и бык.
Этот подвиг поддается пониманию лишь в свете дохода на душу населения, с одной стороны, и структуры налога—с другой. Прямой налогг составлявший во Франции главную часть фискального бремени, всегда воспринимался плохо в политическом и административном отношениях и трудно поддавался увеличению. В Англии же именно косвенное налогообложение весьма многочисленных продуктов потребления (включая и массовое потребление) образовывало наибольшую долю налога (70% в 1750—1780 гг.). А ведь такой косвенный налог менее виден, его легче скрыть в самих ценах, и он тем более продуктивен, что национальный рынок был открыт шире, нежели во Франции, что потребление обычно проходило через рынок. Наконец, даже если принять предложенный выше разрыв ме-
жду указанными размерами ВНП (160 и 68 млн. фунтов стер
лингов), соотношение численности населения составляло I к 3
в пользу Франции, и Англия вполне очевидно опережала в гон
ке за доход на душу населения: 5 фунтов во Франции, 7,31 фун
та в Англии. Разница заметная, хоть и не столь велика, как по
лагали английские карикатуристы, привыкшие изображать ан
гличанина в образе большого и массивного Джона Буля,
а француза в виде тщедушного человечка. Уж не потому ли, что
такой образ в конечном счете был ему навязан, или же в силу
з«simond l. Op. at., i, националистической реакции Луи Симон363, этот француз,
р. 31,275. ставший американцем, утверждал, что был поражен в Лондоне
в 1810— 1812 гг. маленьким ростом англичан, которых встречал на улице? В Бристоле новобранцы показались ему мелкорослыми, лишь к офицерам его взгляд был благосклонен!
Так что же сказать в заключение? Может быть, что экономический рост Франции в XVIII в. недооценили; в этот момент она как раз нагнала часть своего отставания, несомненно со всеми теми неудобствами в структурной трансформации, какие обычно вызывает ускоренный рост. Но также и то, что массивное богатство Франции не возобладало над «искусственным», как выражался Аккариас де Серионн, богатством Англии. Вознесем еще раз хвалу искусственному. Если я не ошибаюсь, Англия на протяжении многих лет жила под большим напряжением, чем Франция. Но именно это напряжение питало гений Альбиона. И наконец, не будем забывать то, что в этом долгом поединке зависело от обстоятельств. Если бы консервативная и реакционная Европа не содействовала Англии, не работала на нее, победы над революционной и императорской Францией пришлось бы, пожалуй, ждать долго. Если бы наполеоновские войны не устранили Францию из всемирных обменов, Англии не удалось бы навязать миру свою власть с такой легкостью.
Мир на стороне Европы, или против нее
Глава 5
* Верженн, Шарль
Гравье, граф де
(1719—1787)—министр
иностранных дел
Людовика XVI
в 1774—1787 гг.— Прим.
Перев.
1 Руководством для
написания этой главы
мне послужили две
книги: Deveze M.
L'Europe et le monde a la fin du XVIII' siecle. 1970; Borsa. G. La Nascita del mondo moderrto in Asia orientate. 1977.
2 Выражение
несовершенное, ибо оно
включает в не-Европу
восточную часть
континента. Но можно
ли сказать — ые-Запад?
Шарль Верлинден
(Verlinden Ch.) говорит
о «действительно
европейской Европе»
(L'Avenernent des temps
modemes. Ed. J.-C.
Margolin, 1977, p. 676).
МИР НА СТОРОНЕ ЕВРОПЫИЛИ ПРОТИВ НЕЕ
Предоставим «великих» европейского мира-экономики—Альбион, Францию Верженна* — и актеров второго плана, их сообщников или же соперников, их распрям, с тем чтобы попытаться лучше увидеть остальной мир, а именно:
— обширную маргинальную Восточную Европу, тот сам
по себе мир-экономику, каким долго была Московская Русь
и даже новая Россия вплоть до эпохи Петра Великого;
— Черную Африку, которую несколько поспешно именуют
первобытной;
— Америку, европеизировавшуюся медленно, но верно;
— мир ислама в пору упадка его великолепия;
— и, наконец, громадный Дальний Восток г.
Эту не-Европу2 мы бы предпочли увидеть саму по себе, но еще до XVIII в. ее невозможно было бы понять без учета покрывавшей ее тени европейского Запада. Все мировые проблемы ставились уже с евроцентристской точки зрения. И можно было бы, даже если это узкая и произвольная точка зрения, описывать Америку как почти полный успех Европы; Черную Африку—как успех, зашедший дальше, чем это кажется; двойной случай, противоречивый, но аналогичный, — России и Турецкой империи — в качестве очень медленно, но неотвратимо вырабатывавшегося успеха; Дальний Восток от берегов Красного моря, Абиссинии (Эфиопии) и Южной Африки до Индонезии, Китая и Японии — как успех спорный, более блистательный, нежели реальный: конечно же, Европа видна там с головы до ног, но потому, что мы на нее смотрим произвольно предпочтительным образом. Если бы заставить наш тесный континент совершить дрейф в центр азиатских земель и морей, он бы затерялся в них целиком. И еще в XVIII в. он не достиг громадной промышленной сверхмощи, которая на какое-то время должна была свести на нет эту диспропорцию.
В любом случае именно из всего мира извлекала уже Европа значительную долю своей сути и своей силы. И именно такая добавка поднимала ее над ее же уровнем перед лицом тех задач, какие она встречала на пути своего прогресса. Без этой постоянной помощи возможна ли была бы с конца XVIII в. ее промышленная революция—главный ключ судеб Европы? Этот вопрос возникает, как бы ни отвечали на него историки.
Возникает также и вопрос: как узнать, была ли Европа иной по своей человеческой, исторической природе, чем остальной
3 Guozzi G. Adamo e il Nuovo Mondo. La nascita dell'antropologia come ideologia coloniale: dalle genealogie bibliche alle teorie razziali. 1977. ♦ O'Goiman E. The Invention of America. 1961. Это же выражение есть и у Франсуа Перру: «Европа, которая в нескольких смыслах этого слова изобрела мир» (Perroux F. L'Europe sans rivage. 1954, p. 12).
s Lopez de Gomara F. Historia general de las Indias. Primera Parte. 1852, p. 156. e Liitge F. Deutsche Sozial- und Wirtschaftsgeschichte. 1966, S. 288; Bechtel H. Wirtschaftsgeschichte Deutschlands von 16. bis 18. Jahrhundert. 1951, II, S. 49.
7 Meyerson I. Les Functions psychologiques et les eeuvres. 1948.
мир, или не была? Следовательно, позволит или нет то противостояние, что организует эта глава, подчеркивая контрасты и противоположности,^лучше судить об Европе, т.е. об ее успехе? В действительности выводы из путешествия будут неоднозначными. Ибо мир, как мы увидим это в десятках случаев против одного, также схож в своем экономическом опыте с Европой. Порой разрыв бывал даже очень невелик. Тем не менее разрыв этот существовал в силу европейских сплоченности и эффективности, которые в конечном-то счете были, может быть, функцией относительно небольших размеров Европы. Если Франция по меркам того времени находилась в невыгодном положении из-за своих слишком больших по сравнению с Англией размеров, то что же говорить об Азии, о России, или о зарождавшейся Америке, или о недостаточно населенной Африке в сравнении с Западной Европой, крохотной и перенапряженной? Преимущество Европы, мы уже это видели, вытекало также из специфических социальных структур, которые благоприятствовали здесь более широкому капиталистическому накоплению, более уверенному в своем завтрашнем дне, находившемуся чаще под защитой государства, нежели в конфликте с ним. Но ясно также и то, что, если бы эти сравнительно небольшие виды преимуществ не нашли выражения в господстве— во всех значениях этого термина, — европейский порыв не имел бы ни того же блеска, ни той же быстроты, ни— главное!—тех же последствий.
ОБЕ АМЕРИКИ, ИЛИ ГЛАВНАЯ СТАВКА ИЗ ВСЕХ
Америки как «периферия», как «кора» Европы? Та и другая из этих формулировок довольно хорошо передают тот способ, каким Новый Свет начиная с 1492 г. мало-помалу со всем своим достоянием, со своими прошлым, настоящим и будущим, вступил в сферу деятельности и размышления3 Европы, тот способ, каким он в нее интегрировался и в конечном счете приобрел свое фантастическое новое значение. Америка,.которую Валлерстайн, ни минуты не колеблясь, включает в европейский мир-экономику XVI в., разве же это не фундаментальное объяснение Европы? Разве последняя не открыла, не «изобрела»4 Америку и не прославила путешествие Колумба как величайшее событие в истории «со времен сотворения» 5?
Вне сомнения, Фридрих Лютге и Генрих Бехтель6 вправе придавать минимальное значение первым следствиям открытия Нового Света, особенно в перспективе немецкой истории. Но Америка, однажды войдя в жизнь Европы, мало-помалу изменила все ее глубинные характеристики, она даже переориентировала ее деятельность. Вслед за некоторыми другими авторами Иньяс Мейерсон7 утверждает, что индивид—это то, что он делает, что он определяется и проявляется самой своею деятельностью, что «быть и делать» составляют одно целое. Тогда
Английские колонии |
Голландские колония |
8 Manceron C Vingt Ans du Roi, p. 524. 4 B.N., Ms. Гг. 5581, P 23, 2 декабря 1717 г,
10 Chaunu P. Seville <;t
I'ArlantiefiK..., VIII. p. 48.
* См. настоящее издание, т. I, с 76. 112. — /Трим. pet).
11 Ercilla A., do. La
Ariwcana (опубликован;,
з 1569 г.). 1910,
ch. XX.VH, p. 449.
■** Эроилья-и-Сч-ньига
Алонсо, де
(!533—-I594) — испанский
конкистадор и поэт,
автор эпической поэмы
«Араукана».— Прим.
■черев.
■ ■_........................................... _ _ _____________________________________________ ' '!<
я сказал бы, что Америка была «деянием» Европы, созданием, которым та лучше всего проявила свое существо. Но созданием, столь медленно совершавшимся и завершавшимся, что оно обретает свой смысл, лишь рассматриваемое в целом, во всей полноте своей протяженности.
ГРОМАДНЫЕ ПРОСТРАНСТВА —ВРАЖДЕБНЫЕ И В ТО ЖЕ ВРЕМЯ БЛАГОПРИЯТНЫЕ
Если открытая Америка мало что дала Европе сразу же, то это потому, что она лишь частично была обследована и удерживалась белым человеком. И Европе пришлось терпеливо перестраивать ее по своему образу и подобию, чтобы Америка начала соответствовать ее желаниям. Конечно же, такая перестройка произошла не в один день: поначалу даже наблюдалось определенное ничтожество, некая немощь Европы перед лицом открывавшейся перед ней сверхчеловеческой задачи, которую она скорее плохо просматривала. В действительности ей потребовались столетия, чтобы (не без огромных вариантов и отклонений) воспроизвести себя на другой стороне Атлантики, и ей пришлось преодолеть целую серию препятствий.
И прежде всего те, что ставила дикая природа, которая «кусает, душит, заносит песком, отравляет, подавляет»8, препятствия от нечеловеческого сверхобилия пространства. «Испанцы,— жаловался в 1717 г. один француз, — имеют [в Америке] королевства, большие, нежели вся Европа»9. Это правда. Но такая безбрежность будет мешать их завоеваниям. Конкистадорам хватило тридцати лет, чтобы взять верх над хрупкими американо-индейскими цивилизациями; тем не менее эта победа предоставила им всего лишь самое большее 3 млн. кв. км, к тому же слабо включенных в сферу их господства. Полтора столетия спустя, около 1680 г., когда испанская и европейская экспансия начала развертываться в полную силу, захвачена была лишь половина Нового Света, быть может 7 млн. кв. км из 14 или 15 млн.10 А тогда, после того как были покорены крупные секторы американо-индейских цивилизаций, пе шла ли неизменно речь о борьбе против пустого пространства и против пребывавшего еще в каменном веке населения, на которое никакой завоеватель опереться не мог? Весьма знаменитые походы paulistas * (начиная с XVI в.) через безграничные просторы Южной Америки в поисках золота, драгоценных камней и невольников не были ни завоеванием, ни колонизацией: они оставляли за собой не больше следов, чем кильватерная струя корабля в открытом море. И что же обнаруживал испанец, прибыв на юг Чили к середине XVI в.? Почти абсолютную пустоту. «Со стороны Атакамы, возле пустынного побережья, ты видишь земли без людей, где нет ни птицы, ни зверя, ни деревца, ни листика»11. Так поет Эрсилья**! «Граница», пустое пространство, которое предстояло подчинить людскому присутствию, постоянно маячила на горизонте американской истории, как на востоке Перу, так и на юге Чили, в льяносах Венесуэлы или в бескрайней Канаде, по всему Дальнему Западу (Far
Англичане
И голландцы
В Северной Америке
в 1660 г.
В 1660 г. рассеянная я ограниченная одним только побережьем колонизация затрагивала лишь очень незначительную часть территории, которую предстояло завоевать.
Голландские позиции в Новом Амстердаме и вдоль р. Гудзон будут оставлены по миру в Бреде в 1667 г. (По данным: Rein. Europaische Ausbreitung, Taf. XVII.)
12 Jam A. Ticrras mierax.
expansion territorial
v ocupacion del such en 'America Is. XVI—XIX). 1969: Monbeig P. Pioiiiiicrs et plunwurs tie Sao Paulo. 1952.
13 Chevalier F. La
Formation des grands
domama en Mexique. Terre
et,i>in'-tt> 'tux XVI' —'
Mil veclcs. 1952, p. 4.
■-1 Mauro F. Le Bri-zil du Vf-' a la /in du XVIII-iwde 1977, p. 145.
West) Соединенных Штатов или в громадной Аргентине в XIX в.. или еще в XX столетии — в глубинных районах запада бразильского штата Сан-Паулу12. Пространство — это изну-ряюшая протяженность перевозок, это истощение от нескончаемых переходов. Разве не путешествовали по внутренним регионам Новой Испании (Мексики) как по открытому морю, с компасом или астролябией в руке 13? В Бразилии золото в далеком краю Гояс было открыто Буэну да Силва и его сыном в 1682 г.; десять лет спустя «в 1692 г. последний снова отправится в Гояс с несколькими компаньонами; они потратят три года на то, чтобы добраться до месторождения» '4,
_1___
Мир на стороне Европы или против нее
Обе Америки, или Главная ставка из всех
15 См. Mousnier R.—в: Crouzet M. Histoire generate ties civilisations, V, 1953, p. 316. la Pedro de Almeida D. Diario, p. 207; пит. по: Lara O. De VAtlanlique a I'aire caraibe: negres cimarrons et revokes d'esclaves. XVl'—XVW siecles, s. d., II, p. 349.
17 Kwiomoo —бразильское
слово, обозначавшее
убежище беглых негров.
18 Mauro F.,
машинописный текст
сообщения, сделанного
на Неделе Прато в
1978 г.
Английские колонии, еще мало заселенные, были рассеяны от Мэна до Джорджии на 2000 км, «расстоянии от Парижа до Марокко». И наличные дороги были немногочисленны, едва намечены; мостов почти не было, мало было и паромов. Так что в 1776 г. «для новости о провозглашении Независимости понадобилось столько же времени, чтобы дойти от Филадельфии до Чарлстона,—двадцать девять дней, — сколько и на то, чтобы дойти от Филадельфии до Парижа»15.
Как любая природная данность, американская бескрайность, правда, играла разные роли, говорила на разных языках. Она была тормозом, и она же была стимулятором, ограничением, но также и освободительницей. В той мере, в какой ее было слишком много, земля обесценивалась, а человек возрастал в цене. Пустынная Америка могла существовать лишь в том случае, если человека в ней прочно удерживало его дело, в котором он оказывался замкнут: крепостничество, рабство, эти древние оковы, возрождались сами собой как необходимость или как проклятие, навязанные избытком пространства. Но последнее означало также освобождение, соблазн. Индеец, бежавший от своих белых господ, располагал убежищами, не имевшими границ. Черным рабам, чтобы избавиться от мастерских, от рудников или от плантаций, нужно было только уйти в гористые зоны или в непроходимые леса. Вообразите себе трудности их преследования для энтрадас {entradas), этих карательных экспедиций, по густым, не имевшим дорог лесам Бразилии, которые вынуждали «солдата нести на себе оружие, порох, пули... муку, питьевую воду, рыбу, мясо»16. Палмарисское киломбо 17, республика негров-симарронов, долговечность которой мы уже отмечали, сама по себе представляла в хинтерланде Баии область, быть может столь же обширную, как вся Португалия.
Что касается белых трудящихся, более или менее добровольных иммигрантов, то контракт привязывал их к хозяину, редко бывавшему доброжелательным. Но по окончании контракта зоны пионерской деятельности предоставляли им бескрайние новые земли. Колониальная Америка полна была «краев света», finisteres, внушавших ужас сами по себе, но вполне стоивших тех легких почв, что играли такую же роль к югу от сибирской тайги; и как эти последние, они были землей обетованной, потому что даровали свободу. В этом заключалось главное отличие от старой Западной Европы, «мира заполненного», как сказал бы Пьер Шоню, без пустых пространств, без целинных земель, в котором соотношение между средствами к существованию и населением в случае необходимости уравновешивалось голодом и эмиграцией в дальние края18.
РЕГИОНАЛЬНЫЕ ИЛИ НАЦИОНАЛЬНЫЕ РЫНКИ
Однако же мало-помалу пространством овладели. Всякий зарождающийся город, каким бы скромным он ни был, означал выигранное очко, любой растущий город—победу, скромную, но победу. Точно так же всякая разведанная дорога (в большинстве случаев благодаря опыту индейцев и продоволь-
19 Brading D. A. Mmeros у commerciantes en el Mexico borbonico, 1763—1810. 1975, p. 138. * Аудиенсия— административно-судебный округ в испанских владениях в Америке.— Прим. перев. «Berthe J.-P. Introduction a Vhistoire de Guadalajara et de sa region. —Colloque C. N. R. S. «La Role des villes dans la formation des regions en Amerique latine», p. 3 sq. 21 Carmagnani M. Les Mecanisines de la vie iconomique dans une sociite coloniale: le Chili (1680—1830). 1973, в частности р, 262 sq. " Calmon P. Historia social do Brazil. 1937, p. 191. Исход этот относится к 1871 г.
ствию, доставленному коренными жителями) означала продвижение вперед, условие других видов прогресса, в частности более легкого снабжения городов и оживления ярмарок, возникавших почти что везде. Я говорю не только о прославленных ярмарках, проходивших под знаком международной экономики,— в Номбре-де-Диос, Портобельо, Панаме, Веракрусе или в Халапе, по дороге в Мехико,—но о ярмарках локальных и о скромных рынках, что возникали посреди пустого пространства: например, о пушной ярмарке в Олбани, за Нью-Йорком, или о перераспределяющих ярмарках в Сан-Хуан-де-лос-Лагосе и в Сальтильо, которым суждено было иметь все возраставший успех на севере Мексики19.
Когда с концом XVII в. сильный жизненный толчок потряс целиком обе Америки, завершилась первичная организация экономического пространства. Рынки региональные (или уже национальные) обретали свое лицо в обширной Испанской Америке, внутри заранее созданных административных подразделений, в рамках полупустых пространств, которые в конечном счете наполнялись людьми, дорогами, караванами вьючных животных. Таков был случай вице-королевства Перу, которое соответствовало не одному только нынешнему независимому Перу; так было в аудиенсии * Кито, которая станет Эквадором, в аудиенсии Чаркас, нынешней Боливии. Жан-Пьер Берт20 обрисовал в рамках мексиканской аудиенсии Новая Галисия, созданной в 1548 г., генезис регионального рынка, складывавшегося вокруг города Гуадалахары и прилегающей к нему округи. Что же касается исследования Марчелло Карманья-ни, посвященного Чили XVIII в. 21, то это, быть может, лучшее из существующих исследований о формировании регионального или даже «национального» рынка, тем более что оно решительно избрало уровень общетеоретический.