Плотные рыночные зоны находились в пределах досягаемости Лондона 7 глава

Но крупномасштабной контрабандой была долгое время, вне сомнения, та, что отклоняла в сторону португальской Аме­рики, Бразилии, серебро испанских рудников в Потоси. Глав­ным путем доступа туда была начиная с 1580 г. Рио-

Мир на стороне Европы или против нее

Обе Америки, или Главная ставка из всех

01

¹²³ Canabrava A.

О Comercio portugues по Rio da Prata (1580—1640). 1944; Helmer M. Comercio e contraband) entre Bahia a Potosi no seculo XVI. — «Revista de historia», 1953, p. 195—212.

¹²⁴ Fisher H. E. S. The
Portugal Trade. 1971,
p. 47.

¹²⁵ Accarias de Serionne J.
Les Interets des
nations..., I, p. 86.

¹²⁶ Цит. Я. Ван
Клавереном: Van
Klaveren J. Die historische
Erscheinung der
Korruption, in ihrem
Zusammenhang mit der
Statas- und
Gesellschaftsstruktur
betrachtet, I—
«Vierteljahrschrift fur
Sozial- und
Wirtschaftsgeschichte»,
Dezember 1957,

S. 305—306, Anm. 26.

¹²⁷ Reparaz G., de. Los
caminos del
contrebando. — «El
Comercio», Lima,

18 febrero 1968.

¹²⁸ A. N., К 1349,
P 124—124 v°.

¹²⁹ A. N., G⁷, 1692
(памятная записка
Гренвилл—Локке),
Р 206 v°.

¹³⁰ Bousquet N. Op. cit.,
p. 17, по данным работы
П. Шоню: Chaunu P.
Interpretacion de la
Independencia de America
Latina. — «Peru Problema»,
№ 7. 1972, p. 132; Vicens
Vives J. An Economic
History of Spain. 1969,

p. 406.

де-ла-Плата¹²³. После разделения корон в 1640 г. португальцы проявят упорство и долго будут удерживать идеальный пост с небольшим анклавом—Колония-дель-Сакраменто, в нынеш­нем Уругвае (занята в 1680 г.). Испанцам пришлось ее оса­ждать и брать штурмом в 1762 г.¹²⁴

Но вполне очевидно, что контрабанда не смогла бы процве­тать без пособничества местных купцов и продажности вла­стей, имевших надзор за делами. Если она и развилась в без­мерных масштабах, то, как писал Аккариас де Серионн, «пото­му, что громадная выгода сей коммерции позволяет ей выдер­живать одновременно и большой риск и издержки на под­куп»¹²⁵. Так что, говоря о должностях губернаторов в Америке, продававшихся в 1685 г., некий анонимный автор заявляет без обиняков, «что всегда бывают молчаливые послабления для ввоза иностранных товаров»¹²⁶. И действительно, разве не ви­дим мы уже в 1629—1630 гг. в Лиме весьма почтенного аудито­ра в суде (Oidor de la Audiencia), назначенного на пост судьи по делам контрабанды и устроившего у себя дома склад запре­щенных товаров, который был взят с поличным и тем не менее продолжал свою жизнь весьма уважаемого аудитора¹²⁷?

Впрочем, если послушать заступников контрабанды, то она будто бы работала лишь на благо общества. «Испанцы Амери­ки,— объяснял один француз в 1699 г.,—коим галионы не до­ставляют и половины необходимых товаров, были весьма ра­ды, что иностранцы [т. е. в тот период главным образом фран­цузы] им их привозят»¹²⁸. «Всеми способами» они облегчали та­кую незаконную торговлю, в такой мере, что «больше 200 ко­раблей] на глазах у всей Европы и испанцев занимаются тор­говлей, каковая запрещена под страхом самых суровых наказа­ний». Французский отчет, относящийся к 1707 г., отмечает да­же, что «грузы [французских] кораблей «Триомфан», «Гаспар» и «Дюк де ла Форс»... были до их отплытия запроданы него­циантам Веракруса»¹²⁹! Правда, тогда существовало сотруд­ничество между Францией Людовика XIV и не слишком уве­ренной в своем будущем Испанией Филиппа V.

Контрабанда, присутствовавшая всегда, имела, однако, в разные периоды разное значение. Из правдоподобных подсче­тов создается впечатление, что по объему она с 1619 г., а может и раньше, превосходила нормальную (официальную) торговлю испанской империи. Такое положение как будто сохранялось вплоть до 60-х годов XVIII в., т. е. более столетия¹³⁰. Но речь идет здесь только о гипотезе, которую следует еще проверить. И на сей раз именно европейские, а не одни только испанские архивы смогут сказать нам последнее слово, если исторические исследования возьмут на себя такой труд.

ВНОВЬ ВЗЯТАЯ В РУКИ ИСПАНСКАЯ ИМПЕРИЯ

В конце концов испанское правительство стало реагировать на эти беспорядки. Наступило медленное, трудное оздоровле­ние; но в последние годы XVIII в. оно проводится энергично и «революционно». Скажем с самого начала: не всегда админи-

стративным мерам, принятым в этом отношении метрополией, придают их истинное значение. Так, интенданты не были про­стой пересадкой в Америку французских учреждений, своего рода переносом культурного факта; они также отвечали зара­нее обдуманному намерению мадридского правительства сло­мить креольскую аристократию, удерживавшую старинные ко­мандные высоты. Точно так же запрещение Общества Иисуса (1767 г.) оказалось началом «военного» режима, режима власти и силы, сменившего своего рода моральный порядок,— и на­следниками такого военного режима станут, к несчастью, неза­висимые впоследствии государства. И здесь тоже речь шла о пре­образовании, почти что о революции. Следует ли приписывать всю заслугу его династии Бурбонов, которая в своем багаже принесла из Франции принципы централизованной монархии и арсенал меркантилистских мер? Или же то было сильное же­лание перемен, будоражившее Испанию, как оно вскоре, в век Просвещения, будет будоражить всю Европу? Клаудио Санчес Альборнос доходит до утверждения¹³¹, что у истоков преобра­зования Испании стояла не бурбонская монархия, но испанское желание перемен, которое открыло французской династии до­рогу на полуостров.

С 1713 г. внимание реформаторов обратилось, естественно, к тому, что было самой крупной ставкой, последним шансом: к Новому Свету. Могла ли Испания сохранить то, что создала по ту сторону Атлантики? Франция, чьи корабли во время вой-

невольников—практиковалосьны посещали американские берега по своему желанию, не откат залась от своих амбиций ни на побережьях Южных морей, ни на границах Новой Испании. Разве не подумывало француз­ское правительство во времена Лоу отхватить, опираясь на Луи­зиану, близлежащие испанские владения? Во всяком случае, именно так думал один мрачный испанец в ноябре 1720 г. «Мы будем иметь несчастье увидеть королевство Новой Испании разделенным и перешедшим под власть французов, ежели бог нам не поможет»,—писал он¹³². Английская угроза, не столь заметная, была опасна по-другому, хотя бы в силу двойной уступки в Утрехте в 1713 г.— асъентоТя. «дозволенного» судна; уступка эта давала Компании Южных морей (South Sea Compa­ny) возможности для соединения преимуществ торговли закон­ной и торговли незаконной¹³³.

Но ничто не было утрачено безвозвратно. Правительство принялось за дело и в 1714 г. создало по французскому образцу Министерство флота и Индий. В том же году образовалась Гондурасская компания; в 1728 г.— Каракасская компания, ко­торой суждено было процветать; а позднее, в 1740 г.,— Гаванская компания¹³⁴. В 1717—1718 гг. Торговая палата (Са-sa de la contratacion), орган севильской монополии, была переве­дена в Кадис, так же как и Совет по делам Индий (Consejo de In-dias), т.е. город, на протяжении стольких лет конфликтовав­ший с Севильей, становился наконец единственным портом Ин­дий. Правда, привилегированные компании успеха не имели; в 1756 г. пришлось даже положить конец их монопольным пра­вам ¹³⁵. Но неудача эта, вне сомнения, помогла свободной тор­говле развиваться за пределами «тяжеловесной системы фло-

Мир на стороне Европы или против нее

Обе Америки, или Главная ставка из всех

¹³⁶ Bousquet N. Op. cit.,
p. 8.

¹³⁷ Корабли, в принципе
одиночные, но товары
которых

регистрировались (registrados) при отплытии.

¹³⁸ A. de Indias, E 146;
цит. в кн.: Desdevises du
Dezert G. L'Espagne de
VAncien Regime, III, 1904,
p. 147.

¹³⁹ Desdevises du Dezert G.
Op. cit., p. 148.
Четырнадцатым портом,
открытым в 1788 г., был
Сан-Себастьян.

¹⁴⁰ Москва, АВПР, 50/6,
500, л. 3, Амстердам,
12/23 января 1778 г.

¹⁴¹ Cornblit О. Society
and Mass Rebellions in
Eighteenth Century Peru
and Bolivia. — «St.
Antony's Papers», 1970,
p. 9-^t4.

¹⁴² Торговые, палаты,
организовавшие

и контролировавшие внешнюю торговлю и пользовавшиеся большими привилегиями.

тов»¹³⁶, неспособной в том, что ее касалось, постоянно вдох­новлять экономики Нового Света. Реформа 1735 г., учредив­шая плавания регистровых кораблей¹³⁷, не стала сразу же дей­ственной, ибо регистры (registros) нелегко избавлялись от обык­новения плавать сообща. Но «к 1764 г. отношения между Испанией и Новым Светом начали становиться регулярны­ми» ¹³⁸. Введены были ежемесячные рейсы пассажирских судов между Кадисом, Гаваной и Пуэрто-Рико и каждые два меся­ца—между Кадисом и Рио-де-ла-Платой. Наконец, указ от 12 октября 1778 г. объявил свободной торговлю между Америкой и 13 (позднее—14) портами Испании¹³⁹. Следствием этого был очень сильный рост торговли между Испанией и Новым Светом и, само собой разумеется, возросшее влияние Испании на свои заморские владения.

Еще одной важной мерой стало образование в 1776 г. вице-королевства Буэнос-Айрес: оно сократило контрабанду по Рио-де-ла-Плате. По отношению ко всей Испанской Америке кон­трабанда, вне сомнения, продолжала расти в абсолютных ци­фрах, но она уменьшилась относительно, принимая во внима­ние общий подъем торговли (в 90-е годы XVIII в. контрабанда снизилась примерно до одной трети официальной торговли). Утвердился активный надзор—не без живописных, даже коми­ческих происшествий. Разве не обнаружат в 1777 г. на побе­режье Маракаибо, что остров Орна попросту, явочным путем оккупирован голландцами и что губернатор, которого они там поставили, сделался присяжным покровителем «всех злодеев, преступников и контрабандистов, испанских и прочих наций, кои находят убежище в сем месте» ¹⁴°!

И все же контрабанда за счет организма, пребывающего в добром здравии, более не подрывала столь серьезно, как в предшествовавшем столетии, прочность испанской империи. Обновленная система смогла даже выдержать два серьезных испытания: восстания Тупака Амару в Перу в 1780 г.¹⁴¹ и Ко-мунерос (Comunidades) в Венесуэле в 1781 г.—то и другое были массовыми восстаниями, вызванными отчасти «бурбон-ской модернизацией». Восстание Тупака Амару, столь сильно потрясшее перуанское общество, затронуло все движения, кото­рые имели место среди массы индейцев, метисов и даже креолов. Но это широкое движение, великолепный «индикатор» их глу­бины, продлилось едва лишь пять месяцев: разрушение церк­вей, мастерских, асъенд было всего только моментом, и возму­щение в конечном счете было сломлено, столкнувшись с индей­скими вспомогательными войсками, собранными и вооружен­ными испанцами.

Как и все. виды прогресса, прогресс в Америке повлек за со­бой разрушение старых порядков. Бурбоны сознательно не со­блюдали издавна существовавшие привилегии. Наряду со ста­рыми Консуладо (Consulados) ¹⁴² в Мехико и Лиме были созда­ны другие, соперничавшие со своими предшественниками и со­седями: так, Консуладо в Веракрусе выступил против старинно­го могущества Консуладо в Мехико. Одновременно с этим мас­совое прибытие европейских мануфактурных изделий (особен­но—английских и испанских) затопило местные рынки и, при-

Главная площадь (Plaza Mayor) Панамы в 1748 г. Вокруг этой площади, типичной для испанских городов в Америке,

располагаются здание судебной палаты (Audiencia), собор, городской совет (СаЫШо), трибуны, приготовленные для общественного празднества с боем, быков,

представлением комедий и маскарадами. Акварель. Севилья, Archive General de Indias. Фото Mac.

_t ^l43 Cp. Fisher J. R. Government and Society in Colonial Peru. 1970, главным образом с. 124 и ел.

¹⁴⁴ Brading D. A. Op. cit., p. 304, 312.

нимая во внимание качество этих изделий и их низкую стоимость, повлекло за собой нараставшее расстройство местной про­мышленности. Наконец, изменялись торговые кругообороты, то благоприятные для местной торговли, то неблагоприятные для нее. Например, Перу¹⁴³, лишившись горнопромышленно­го Верхнего Перу (присоединенного к вице-королевству Буэнос-Айрес в 1776 г.), утратило придаток, который своим спросом на продовольствие и на текстильные изделия уравно­вешивал его экономику. И еще пример: Новая Испания знава­ла ужасающие потрясения при страшных голодовках 1785 и 1786 гг.¹⁴⁴; и чтобы вновь обрести свое спокойствие, по крайней мере ложное, относительное спокойствие, потребова­лось бы, чтобы господствующие классы (креолы и гачупины) пе­рестали с непонятным пылом бороться друг с другом...

СОКРОВИЩЕ ИЗ СОКРОВИЩ

Судьба всей испано-португальской Америки, которая позд­нее станет называться Латинской Америкой, вполне очевидно, зависела от комплекса, более крупного, чем она,—не более, не менее как от европейского мира-экономики, взятого в целом, периферийной и жестко удерживаемой зоной которого только и была эта Америка. Сможет ли она разорвать путы своего подчинения? И да, и нет. Главным образом—нет. И по много­образным причинам, из которых самой важной была та, что

Мир на стороне Европы или против нее

Обе Америки, или Главная ставка из всех

wibid:, p. 38; -французский перевод этой памятной записки см.: А. Е., С. С. Mexico, 1, f 2—15. ¹⁴⁶ Coatsworth J. А. Obstacles to Economic Growth in 19th Century Mexico. — «American Historical Review», February 1978, p. 80 f.

Бразилия и Испанская Америка, даже если они располагали тут или там кораблями и даже моряками, не были морскими дер­жавами (не так обстояло дело с Соединенными Штатами, чьи мореплаватели были истинными «отцами-основателями» оте­чества). Нет еще и потому, что Испанская Америка и до XVIII в. и в еще большей степени на протяжении этого решающего столетия жила под двойной зависимостью: от метрополий на Иберийском полуострове (Португалии и Испании) и от Европы (прежде всего—Англии). Английским колониям должно было разорвать лишь одну цепь, ту, что их связывала с Англией. Другая же Америка, напротив, после того как было сломлено ее подчинение своим метрополиям, не освободилась от Евро­пы. Она избавилась только от одного из двух господ, которые с давних времен за нею надзирали и ее эксплуатировали. Как было Европе отказаться от американского золота и серебра? Все рвались туда еще до революций, положивших начало неза­висимости. Гадали о том, кто завладеет наследством, которое уже ощущали лежащим поблизости. Англичанин в 1807 г. окку­пировал Буэнос-Айрес, но ему не удалось удержать город; француз в 1807 г. вторгся в Португалию, а в 1808 г.— в Испа­нию. Он ускорил освобождение испанских колоний, но не про­двинулся дальше.

Были ли оправданны эта спешка, эта алчность? Разумные соображения или мираж? Была ли Америка в начале этого XIX в. сокровищем из сокровищ всего мира, как полагает Ни-коль Буске? Чтобы ответить на этот вопрос, нужны были бы цифры, требовалось бы оценить ВНП Испанской Америки и Бразилии, а затем—прибавочный продукт, который Испан­ская Америка могла поставить Европе; ибо именно этот прибавочный продукт был тем сокровищем, которым можно было завладеть.

Единственная заслуживающая доверия оценка (для одной только Новой Испании) была составлена в 1810 г. Хосе-Марией Киросом, секретарем веракрусского Кожу ладо¹*⁵. К тому же она дает лишь физический продукт Новой Испании, т.е. в млн. песо (цифры округлены): сельское хозяйство—138,8; мануфактуры — 61; продукт горной промышленности—28, а всего 227,8 млн. песо (следовательно, вклад горной промы­шленности составил всего 12,29% общего объема, что вызы­вает удивление). Но как перейти от физического продукта к ВНП? Прежде всего прибавив громадную стоимость контра­банды и приняв во внимание массу услуг, также бывшую значи­тельной: в самом деле, в Мексике нет судоходных рек, ее пере­возки караванами мулов были многочисленными, трудными и ужасающе дорогими. И все же размер, который можно при­писать ВНП, не мог бы превысить 400 млн. песо. А коль скоро обычно утверждают, что горнопромышленная продукция Но­вой Испании была эквивалентна такой же продукции осталь­ной Испанской Америки, то можно ли, экстраполируя, предпо­ложить для всей этой Америки (16 млн. жителей) ВНП, вдвое превышавший мексиканский, т.е. максимум 800 млн. песо? Нако­нец, если принять для Бразилии 1800 г. расчеты, предложенные Дж. Коутсуортом¹⁴⁶, то ее ВНП составил бы немного меньше