Плотные рыночные зоны находились в пределах досягаемости Лондона 6 глава

Противостояние, сталкивавшее Север и Юг, было сильно выраженной структурной чертой, которая с самого начала от­мечает историю будущих Соединенных Штатов. В 1781 г. один очевидец описывал Нью-Хэмпшир. «Здесь не увидишь,— говорит он,—как в южных штатах, как владелец тысячи рабов и 8—10 тыс. акров земли измывается над средним достатком своего соседа»⁸⁴. На следующий год другой очевидец подхва­тывает эту параллель: «На Юге есть больше богатства для ма­лого числа людей; на Севере—больше общественного благо­состояния, больше частного благополучия, счастливого средне­го достатка, больше населения...»⁸⁵ Несомненно, это чрезмер­ное упрощение, и Франклин Джеймсон позаботился об уточне­нии деталей⁸⁶. Даже в Новой Англии, где крупные земельные владения были редчайшим явлением, где аристократия была главным образом городской, такие имения все же имелись. В штате Нью-Йорк «маноры» раскинулись в общей сложности на двух с половиной миллионах акров, и в сотне миль от Гудзо­на имение Ван Ренсселеров имело площадь 24 на 28 миль, т. е., в порядке сравнения, составляло две трети всей площади коло­нии Род-Айленд—правда, колонии незначительных размеров. В южных колониях крупные имения были еще больше по раз­мерам—уже в Пенсильвании и еще больше в Мэриленде и Вир-

Мир на стороне Европы или против нее

!обе Америки, или Главная ставка из всех

 

⁸⁷ Jameson J.F. Op.
cit., p. 36.

⁸⁸ Ibid., p. 23.

⁸⁹ Grosley P. J. Londres.
1770, p. 232.

⁹⁰ Jameson J. F. Op. cit.,
p. 23.

⁹¹ Fabre M. Les Noirs
amiricains. 2" ed., 1970.

гинии, где поместье Ферфаксов покрывало шесть миллионов акров. В Северной Каролине поместье лорда Гренвилла одно составляло треть территории колонии. Вполне очевидно, что Юг, но также и часть Севера были согласны на аристократиче­ский режим, когда скрытый, когда выставлявшийся напоказ, в действительности на социальную систему, «пересаженную» из старой Англии, в которой право первородства попросту бы­ло краеугольным камнем. Тем не менее, коль скоро небольшие хозяйства повсюду проникали между звеньями крупных име­ний—как на Севере, где пересеченный рельеф был малоблаго­приятен для крупного земледельческого хозяйства, так и на За­паде, где приходилось валить лес для устройства пашни,— такой неравный раздел земли в экономике, где за земледелием оставалось колоссальное преобладание, не препятствовал до­вольно прочному социальному равновесию к выгоде самых бо­гатых. По крайней мере до революции, которая разгромила многочисленные династии земельных собственников, сторон­ников Англии, и за которой последовали экспроприации, рас­продажи и эволюция «в неторопливой и спокойной англосак­сонской манере»⁸⁷.

Таким образом, аграрный строй был более сложен, чем его представляет обычная схема, просто противопоставляющая Север и Юг. Из 500 тыс. черных невольников в тринадцати ко­лониях 200 тыс. находились в Виргинии, 100 тыс.— в Южной Каролине, от 70 до 80 тыс.—в Мэриленде, столько же в Север­ной Каролине, возможно, 25 тыс.— в штате Нью-Йорк, 10 тыс.—в Нью-Джерси, 6 тыс.— в Коннектикуте, 6 тыс.—в Пен­сильвании, 4 тыс.—в Род-Айленде и 5 тыс. невольников — в Массачусетсе⁸⁸. В Бостоне в 1770 г. было «больше 500 карет, и там считается особым шиком иметь кучером негра»⁸⁹. Лю­бопытно, что именно самый богатый рабами штат, Виргиния, будет в лице своей аристократии сочувствовать вигам, т. е. ре­волюции, успех которой он, вне сомнения, обеспечил.

По-видимому, противоречие, заключавшееся в том, чтобы от Англии требовать свободы для белых и при этом не сли­шком терзаться рабством негров, никого еще не смущало. В 1763 г. один английский пастор, обращаясь к своей пастве в Виргинии, уверял: «Я лишь воздаю вам должное, свидетель­ствуя, что нигде на свете с рабами не обходятся лучше, чем с ними в общем обходятся в колониях»⁹⁰ (имеется в виду—в английских колониях). Никто не воспримет эти слова за досто­верную истину. К тому же от одного пункта колоний до друго­го, даже на самих плантациях Юга, действительное положение невольников крайне варьировало. И так же точно ничто нам не говорит, что негр, более интегрированный в испанские или пор­тугальские общества Америки, не был там более счастлив, или менее несчастлив, по меньшей мере в некоторых регионах⁹¹.

ТОРГОВЫЕ СПОРЫИ СОПЕРНИЧЕСТВО

Совокупность тринадцати колоний была еще страной глав­ным образом земледельческой: в 1789 г. «количество рук, заня­тых в земледелии в Соединенных Штатах, взятых в целом, со-

■»» A. N., Marine, В⁷, 467, 17 февраля 1789 г.!>³ Смит А. Указ. соч., т. II, с. 144. »♦ Bailyn В. The New England Merchants in the 17th Century. 1955, p. 16 f. 95 A. R, Marine, B⁷, 458.

ставляет самое малое девять из десяти, а стоимость капиталов, которые в него вкладываются, в несколько раз больше вложе­ний в прочие отрасли промышленности, вместе взятые»⁹². Но приоритет земли, распашек целины, земледелия не помешал тому, что колонии поднялись на восстание прежде всего из-за возраставшей активности мореплавания и торговли северных областей, в особенности Новой Англии. Торговая активность не была там преобладающей количественно, и тем не менее она оказалась определяющей. Адам Смит, лучше понявший амери­канские колонии, которые он сам не видел, нежели промышлен­ную революцию, начинавшуюся у него под носом, в Англии,— так вот, Адам Смит высказал, быть может, главное относитель­но причин американского восстания, отзвуки и течение кото­рого он почувствовал. «Исследование о природе и причинах бо­гатства народов» вышло в свет в 1776 г., два года спустя после бостонского эпизода. Объяснение Адама Смита нашло выра­жение в одной небольшой фразе. Воздав, как и полагается, хва­лу английскому правительству, гораздо более щедрому по от­ношению к своим колониям, чем другие метрополии, он под­черкивает, что «свобода английских колонистов... ничем не ограничена», но вынужден все же добавить оговорку: «...реши­тельно во веем за исключением внешней торговли» ⁹³. Исклю­чение немалое! Оно прямо и косвенно стесняло всю экономиче­скую жизнь колоний, обязывая их действовать через лондон­ского посредника, быть привязанными к его кредиту, а глав­ное—держаться в пределах торговых рамок английской «им­перии». Однако рано пробудившаяся для торговли Новая Ан­глия с ее главными портами Бостоном и Плимутом могла на это соглашаться лишь ворча, мошенничая, обходя препят­ствие. «Американская» торговая жизнь была слишком ожив­ленной, слишком стихийной, чтобы не забрать вольности, ко­торых ей не предоставляли. Все это так, но успеха в этом она добилась только половинчатого.

Новая Англия построила себя заново между 1620 и 1640 гг.⁹⁴, с исходом изгнанных Стюартами пуритан, имевших первейшей целью основание замкнутого общества, защищен­ного от греха, от несправедливостей и неравенств мира сего. Но этой стране, бедной в природном отношении, море предлагало свои услуги; довольно рано здесь сложился весьма активный ку­печеский мирок. Потому, быть может, что Север всей совокуп­ности английских колоний более всего был способен связаться с матерью-родиной, к которой он был расположен ближе всех? Или еще потому, что побережья Акадии, эстуарий реки Св. Лав­рентия и отмели Ньюфаундленда предлагали неподалеку ман­ну небесную даров моря? Именно от рыболовства колонисты Новой Англии получали «всего более денег... Не копаясь в нед­рах земли и предоставив делать сие испанцам и португальцам, они извлекают [эти деньги] посредством рыбы, каковую они им доставляют»⁹⁵. Не считая матросов, что обучались этому суровому ремеслу, и кораблей, которые для них надо было строить. В 1782 г. в Новой Англии рыбной ловлей были заня­ты 600 судов и 5 тыс. человек.

Но колонисты Новой Англии не удовлетворились этой дея-

Мир на стороне Европы или против нее

Америки, или Главная ставка из всех

 

Фунты спрли! 4500 000

⁹⁶ А. N.. А. Е., В III, 441.

* Тафия—водка из

сахарного

тростника.— Прим.

перев.

⁹¹ Grosley P.J. Op. cit.,

p. 232.

тельностью у себя под боком. «Их называли [само по себе это слово знаменательно] голландцами Америки... Говорят, что американцы занимаются мореходством еще экономнее, чем голландцы. Это свойство и дешевизна их съестных припасов сде­лали бы их превосходящими всех в том, что касается фрахта». В самом деле, они мобилизовали к своей выгоде каботаж коло­ний Центра и Юга и далеко распределяли их продукт: зерно, табак, рис, индиго... Они взяли на себя снабжение Антильских островов—английских и французских, голландских или дат­ских: они везли туда рыбу, соленую скумбрию, треску, китовый жир, лошадей, солонину, а также лес, дубовую клепку, доски, даже, как мы бы сказали, сборные дома, «целиком изготовлен­ные, а отправленные материалы] сопровождал плотник, дабы руководить сооружением» ^9б. Возвращались они с сахаром, па­токой, тафией *. Но также и с металлической монетой, так как через Антильские острова или через близлежащие гавани кон­тинента они включались в кругообороты белого металла Испан­ской Америки. Именно успех этого торгового натиска в южном направлении, несомненно, удесятерил торговую мощь колоний Севера и породил у них промышленность: судостроение, изго­товление грубых сукон и полотна, скобяных изделий, перегонку рома, производство железа — полосового и штыкового, желез­ных отливок.

Помимо этого, купцы и торговцы северных портов, не го­воря уже о Нью-Йорке и Филадельфии, распространили свои плавания на всю Северную Атлантику, на острова вроде Ма­дейры, на побережья Черной Африки, Варварии, Португалии, Испании, Франции и, разумеется, Англии. Они доставляли даже в Средиземноморье вяленую рыбу, пшеницу, муку. Правда, та­кое расширение торговли до мировых масштабов, создавшее торговлю по «треугольной» схеме, не вытесняло Англию из игры. Хотя американские корабли приходили непосредственно в Амстердам, Лондон почти всегда был одной из вершин этих треугольников, и именно на Лондон (с других рынков Европы) американская торговля делала свои ремиссии, и из Лондона получала она свои кредиты. Она также оставляла там значи­тельную долю своих прибылей, ибо баланс между колониями и Англией был в пользу этой последней. В 1770 г., до восстания колоний, один наблюдатель писал: «Посредством закупок и ко­миссионных все деньги этих поселений [колоний] уходят в Ан­глию, а то, что остается им из богатств, заключено в бумаге [бумажных деньгах]» ⁹⁷. Тем не менее вполне определенно Аме­рика рано оказалась соперницей, процветание которой шло в ущерб процветанию острова и причиняло беспокойство купе­ческим состояниям Лондона. Отсюда и вызывавшие раздраже­ние и малоэффективные реторсионные меры. В 1766 г. внима­тельный наблюдатель писал: «Англия ныне создает бесполезные законы, дабы стеснить и ограничить промышленность своих колонистов: она приглушает болезнь, а не исцеляет ее». Она «в такой торговле—экономичной и построенной на реэкспорте — теряет на таможенных пошлинах, складских издержках и ко­миссионных и часть оплаты труда в своих гаванях. И в случае прямого возврата в оные колонии (что ныне всего более приня-

&

Баланс торговли английских колоний в Америке с метрополией был благоприятен для Великобритании Отрицательный баланс заставлял колонии ради восстановления своего внешнего равновесия поддерживать «треугольную» торговлю с торговыми конторами в Африке (работорговля), на Антильских островах н в Европе вплоть до Средиземноморья. ' (По данным: Faulkner H. U. American Economic History. 1943, p. 123.)

⁹⁸ Accarias de Serionne J.
Les Merits des nations...,
I, p. 211—213.

* Арпан—старинная мера площади, равная 0,422 га.— Прим. перев.

⁹⁹ Williams E. Op. cit.,
р. 147; Forstescue J.W.
A History of the British
Army. 1899—1930, IV,
Pt l,p. 325.

¹⁰⁰ Mousnier R. Op. cit.,
p. 327.

то) разве навигаторы, особливо Бостона и Филадельфии, где мореплаванием занято более 1500 кораблей, не снабжают не только свои колонии, но также и все прочие английские коло­нии европейскими товарами, погруженными в иностранных портах? А сие не может не нанести громадного ущерба как ком­мерции Англии, так и ее финансам»⁹⁸.

• Конечно же, между колониями и метрополией возникали и другие конфликты, и, может быть, оккупация англичанами французской Канады в 1762 г., узаконенная на следующий год по условиям Парижского договора, ускорила ход дел, обеспе­чив английским колониям безопасность на их северной грани­це. Они больше не нуждались в помощи. В 1763 г. победоносная Англия и побежденная Франция обе повели себя, по крайней ме­ре на наги взгляд, неожиданным образом. Англия предпочла бы Канаде (отобранной у Франции) и Флориде (которую уступила ей Испания) обладание Сан-Доминго. Но плантаторы Ямайки оставались к этому глухи, они отказывались делить с другими английский сахарный рынок, который был их заповедным угодьем. Их упорство вкупе с сопротивлением Франции, желав­шей сохранить Сан-Доминго, царицу сахаропроизводящих ост­ровов, привело к тому, что «снежные арпаны» * Канады ото­шли к Англии. Но у нас есть неопровержимое доказательство английских вожделений, устремленных к Сан-Доминго. Когда в 1793 г. война с Францией возобновится, англичане потеряют шесть лет на дорогостоящие и безрезультатные экспедиции ра­ди овладения островом: «Секрет английского бессилия на про­тяжении этих первых шести лет войны (1793—1799) заключен в двух этих роковых словах—Сан-Доминго»⁹⁹.

Во всяком случае, сразу же после заключения Парижского мира (1763 г.) напряженность между колониями и Англией ста­ла нарастать. Последняя хотела «образумить» колонии, заста­вить их нести какую-то часть огромных расходов на только что завершившуюся войну. Колонии же в 1765 г. дойдут до того, что организуют бойкот английских товаров, совершив настоя­щее преступление оскорбления величества ¹⁰°. Все это было на­столько ясно, что в октябре 1768 г. голландские банкиры «опа-

Мир на стороне Европы или против нее

Обе Америки, или Главная ставка из всех

 

¹⁰¹ A. d. S. Napoli, AfFari

Esteri, 801, Гаага,

21 октября 1768 г.

юг Accarias de Serionne J,

Op. dt., I., p. 73, note

«a».

¹⁰³ Accarias de Serionne J.
La Rishesse de
I'Angleterre, p. 96.

¹⁰⁴ A. E., С. Р., Etats-Unis,
53, P* 90 sq.
Джорджтаун,
основанный в 1786 г.,
ныне представляет собой
богатое предместье
Вашингтона.

саются, что ежели отношения между Англией и ее колониями испортятся, то как бы из сего не воспоследовали банкротства, коих бездействие эта страна [Голландия] могла бы ощу­тить» ¹⁰¹. Аккариас де Серионн с 1766 г. видел, как поднималась «американская» империя. «Новой Англии,— писал он,— надлежит более опасаться, нежели старой, в том, что касается утраты испанских колоний...» Да, империя, «независимая от Европы»¹⁰², империя, писал он несколько лет спустя, которая «в весьма близком будущем будет угрожать благосостоянию в особенности Англии, Испании, Франции, Португалии и Гол­ландии» ¹⁰³. Иначе говоря, уже заметны были первые признаки появления в будущем кандидатуры Соединенных Штатов Аме­рики на господство над европейским миром-экономикой. И к нашему удивлению, это, как раз то, что в открытую говорил французский полномочный министр в Джорджтауне, правда тридцатью годами позднее, в письме от 27 брюмера X г. Респу­блики (18 октября 1801 г.): «Я нахожу положение Англии отно­сительно Соединенных Штатов совершенно сходным с положе­нием, в каком первая держава [понимай: Англия] пребывала от­носительно Голландии в конце XVII в., когда последняя, исто­щенная затратами и долгами, увидела, как ее торговое влияние переходит в руки соперника, каковой и родился-то, так сказать, из торговли»¹⁰⁴.

ИСПАНСКИЕ И ПОРТУГАЛЬСКИЕ КОЛОНИИ

В другой Америке соприкасаешься с совсем иными реалия­ми, с совсем другой историей. Не то чтобы отсутствовали ана­логии, но в конечном счете то, что происходило на Севере, не воспроизводилось на Юге один к одному. Европа Северная и Европа Южная воссоздали за Атлантикой свои противоре­чия. Сверх того наблюдался и значительный разрыв: так, ан­глийские колонии освободились в 1783 г., иберийские же коло­нии—не ранее 1822—1824 гг.; да к тому же освобождение Юга было, как выяснилось, фикцией, поскольку на место прежнего господства стала английская опека, которой суждено было продлиться в общем до 1940 г., а затем ей на смену придут США. Короче говоря, на Севере наблюдались живость, сила, независимость, рост личности; на Юге—инерция, разные виды порабощения, тяжелая рука метрополий, серия ограничений, изначально присущих положению любой «периферии».

Это расхождение было, вполне очевидно, детищем различ­ных структур, прошлого и различных наследий. Ситуация ясна, но мы бы плохо ее объяснили, если бы стали исходить из удоб­ного деления, присущего учебникам недавнего прошлого: на колонии поселенческие, с одной стороны, и колонии эксплуати­руемые— с другой. Как могли бы существовать поселенческие колонии, которые бы не были одновременно и колониями эксплуатируемыми, или эксплуатируемые колонии, не бывшие в то же самое время колониями поселенческими? Вместо поня­тия эксплуатация примем лучше понятие маргинализация — маргинализация в рамках мира-экономики, осужденность на

¹⁰⁵ Обычно признаваемая дата—победа Сукре при Аякучо 9 декабря 1824 г. Я предпочитаю 1825 г. (см. ниже, с. 435), т.е. первую вспышку энтузиазма на лондонском рынке по поводу инвестиций в Испанской Америке..1°" Mac Carthy Moreira Е. D. Espanha e Brazil: problemas de relacionamento (1822—1834). — «Estudos ibero-americanos», Julho 1977, p. 7—93.

¹⁰⁷ Van Klaveren J.
Europaische
Wirtschaftsgeschichte
Spaniens..., I960, S. 177.

¹⁰⁸ Le Pottier de La
Hestroy. Doc. cit., P 34.

¹⁰⁹ Carl E. L. Traite de la
richesse des princes et de
leurs Etats et des moyens
simples et naturels pour

у parvenir. 1722—1723, II,:,p. 467.

то, чтобы служить другим, позволять диктовать себе свои зада­чи властному международному разделению труда. Это именно та роль, какая выпала иберо-американскому пространству (в противоположность пространству североамериканскому), и притом как до независимости политической, так и после ее достижения.

НОВЫЙ ВЗГЛЯД НА ИСПАНСКУЮ АМЕРИКУ

Итак, Испанская Америка освободилась поздно, с неслы­ханной замедленностью. Освобождение началось в Буэнос-Айресе в 1810 г., а так как зависимость от Испании сводилась на нет только зависимостью от английского капитала, схождение ее на нет выявится лишь в 1824—1825 гг.¹⁰⁵, которые были от­мечены началом массовых инвестиций лондонского рынка.

Что до Бразилии, то она сделалась независимой без излишне энергичного сопротивления: 7 сентября 1822 г. Педру I провоз­гласил в Ипиранге, неподалеку от Сан-Паулу, независимость от Португалии, а в декабре того же года принял титул императо­ра Бразилии. Такое отделение—в Лисабоне царствовал Жуан VI, отец нового императора,— было, если его рассматри­вать со всеми извивами, делом весьма сложным, зависимым от европейской и американской политики¹⁰⁶. Но здесь мы мо­жем увидеть только спокойные результаты.

Зато для Испанской Америки независимость была длитель­ной драмой. Но она нас здесь интересует меньше, чем способ, каким подготавливался разрыв, более важный по своим между­народным последствиям, нежели разрыв Бразилии с ее метро­полией. Испанская Америка, насильно и с самого начала, всегда будет решающим элементом мировой истории, тогда как Бра­зилия, с того момента, как в XIX в. она перестала быть круп­ным производителем золота, значила для Европы намного меньше.

Испания даже поначалу не в состоянии была в одиночку эксплуатировать «колоссальный»¹⁰⁷ рынок Нового Света. Да­же мобилизовав все свои силы, своих людей, вина и масло Ан­далусии, сукна своих промышленных городов, ей—державе еще архаической—не удалось его уравновесить. Впрочем, в XVIII в., который все расширял, для этого не хватило бы в одиночку никакой европейской «нации». «Потребление в Вест-Индии предметов,—утверждал в 1700 г. Ле Поттье де ла Этруа,—кои она должна была непременно получать из Европы, будучи весьма значительным, [намного] превышает наше [Франции] могущество, какое бы число мануфактур мы ни смогли у себя учредить»¹⁰⁸. В результате Испании пришлось прибегнуть к помощи Европы, тем более что ее промышлен­ность пришла в упадок еще до конца XVI в., и Европа поспешила ухватиться за эту возможность. Она участвовала в эксплуата­ции иберийских колоний еще больше, чем Испания, о которой Эрнст Людвиг Карл говорил в 1725 г., что она-де есть «всего лишь почти что перевалочный пункт для иноземцев»¹⁰⁹— точнее, скажем мы, посредница. Испанские законы против

Мир на стороне Европы или против нее

112 British Museum, Add. 28370, Р 103—104, герцог Медина-Сидония—Матео Васкесу, Санлукар, 17 сентября 1583 г. "3 Ibid., Р 105. 114 A. N., Marine, В7, 232, Р 325. Цит. по: Dahlgren E. W. Relations commerciales et maritimes entre la France et les cotes de I'ocean Pacifique. 1909, p. 37. 115 Историки говорили даже для конца XVII в. о доле всего лишь в 4%. В это поверить трудно. См.: Garcia-Baquero Gonzales A. Op. cit., I, p. 82. 116 Цифра, несомненно, преувеличенная. * Коррехидор—судья-администратор города или провинции.— Прим. перев. 117 Coreal F. Op. cit., I, p. 308. 118 Carriere Ch. Negotiants marseillais..., I, p. 101. 119 A. E., M. et D. Amerique, 6, f™ 287—291. 120 A.N., F12, 644, P 66, март 1722 г. 121 A. N., A. E., B1, 625, Гаага, 19 февраля Г699 г. 122 Bousquet N. Op. cit., p. 24; Collier S. Ideas and Politics of Chilean Independence, 1808—1833. 1963, p. 11.

Вся Европа эксплуатировала Испанскую Америку Число и национальная принадлежность кораблей, пришедших в Кадисский залив в 1784 г. (По данным: A.N., А.Е. В III, 349.) 110 А. Е., С. P. Angleterre, 120, Р 237. 111 Цит. по: Hanke L. The Portuguese in Spanish America. — «Revista de historia de America», 1962, p. 27.

«перевозки» серебра, главного ресурса Америки, были, конеч­но, строгими, «и однако же, сей фрукт [испанскую монету] ви­дишь по всей Европе»¹¹⁰,— заметил в ноябре 1676 г. английский король Карл П.

Двадцатью годами ранее португальский иезуит о. Антониу Виейра воскликнул во время проповеди в Белене (Бразилия): «Испанцы добывают серебро из рудников, они его перевозят, а выгоду от сего имеют чужеземцы». И на что идет этот благо­родный металл? На облегчение участи бедняков никогда, «единственно на то, чтобы еще больше раздувались и обжира­лись те, кто этими народами распоряжается»¹¹¹.

Если категоричное испанское законодательство было столь бесплодным, то вполне очевидно, что происходило это из-за контрабанды: незаконный ввоз, коррупция, мошенничество, изворотливость, конечно же, не были характерными особенно­стями американской торговли и экономики, но они выросли до масштабов этой широкой картины: полем их деятельности был весь Атлантический океан плюс Южные моря. И сам Филипп II говорил об этих так называемых невинных кораблях, которые

Обе Америки, или Главная ставка из всех

в 1583 г. вышли в плавание, «утверждая, будто везут вина на [Канарские] острова, а на самом деле отправились в Индии, и, как говорят, с доброй удачей»^{1 х 2}. Случалось, что целый боль­шой корабль в Севилье грузился «для Индий, притом что офи­церы о сем даже не были осведомлены»¹¹³! И вскоре на офи­циально отправлявшиеся в Индии флоты нелегально и без за­труднений грузили свои товары голландцы, французы, англи­чане, итальянцы разного происхождения, особенно генуэзцы. В 1704 г. «[севильское] Консуладо признавалось, что испанцы имели отношение лишь к одной шестой части груза флотов и галионов»¹¹⁴, тогда как в принципе учавствовать в этом раз­решено было им одним¹¹⁵.

На другой стороне океана, в «кастильских Индиях», контра­банда была такой же неутомимой. Около 1692 г. один испан­ский путешественник указывал, что «королевская казна, како­вая отправляется из Лимы, стоит [всякий год] по меньшей мере двадцать четыре миллиона восьмерных монет¹¹⁶, но прежде, чем она дойдет из Лимы в Панаму, в Портобельо, в Гавану... коррехидоры*, приказчики, таможенники и прочие люди с добрым аппетитом отгрызают от нее каждый свою до­лю...»¹¹⁷. И сами-то галионы, суда одновременно и военные и торговые, предоставляли возможности для постоянной вну­тренней контрабанды. Что же касается внешней контрабанды, то она возросла в XVII и XVIII вв. Рядом с существовавшими колониальными системами были созданы проворные и дей­ственные контрсистемы. К ним относились, например, пла­вания кораблей из Сен-Мало к берегам Южных морей, начав­шиеся, вне сомнения, до войны за Испанское наследство и про­должавшиеся после ее завершения в 1713 г. В принципе испан­ский флот якобы прогнал их в 1718 г.¹¹⁸, но они возвратились в 1720¹¹⁹ и в 1722 гг.¹²⁰ Сюда же относились и плавания из не­испанских портов Америки к слишком протяженным и никогда хорошо не охранявшимся берегам континента. Этой торгов­лей, называвшейся «на длину копья», голландцы занимались, отправляясь с Синт-Эустатиуса и с Кюрасао (который им при­надлежал с 1632 г.), англичане—с Ямайки, а французы—с Сан-Доминго и с других находившихся в их владении Антиль­ских островов. И как раз против этой торговли были направле­ны действия группы отчаянных шотландцев, которые в 1699 г. насильственно и не без шума обосновались на краю Дарьенско­го перешейка в надежде, устроившись «на самом побережье ма­терика», выбить почву из-под ног англичан и голландцев, пози­ции которых были более удаленными¹²¹. Североамериканские мореплаватели не отставали. К 80-м годам XVIII в. их китобои под предлогом стоянки на рейде у берегов Перу беспардонно доставляли туда контрабандные товары, которые местные коммерсанты, как и полагается, принимали благосклонно, ибо покупали они их по дешевке, а перепродавали по цене «офи­циальной», которая не снизилась¹²².