ЧАСТЬ 3. НЕУДАЧНОЕ НАЧАЛО 7 глава




Управление нарекло добровольца псевдонимом Моторбоут.

После ареста Эймса средства массовой информации будут утверждать, что агент Моторбоут был офицером чешской разведки. По некоторым из версий, он в числе других агентов получил "вышку". Эго неверно. Моторбоут был родом из Болгарии. В 1989 году он работал на государственной службе и тайно сотрудничал с группой, которая позже помогла свергнуть коммунистическое правительство Тодора Живкова. Моторбоут сообщил Рику, что предлагает свои услуги в обмен на содействие ЦРУ в финансировании и организации демонстраций против Живкова.

В ходе наших бесед в Александрийской тюрьме Эймс сказал мне, что Моторбоут информировал ЦРУ о сотруднике государственного учреждения США, работавшем на КГБ.

— Моторбоут рассказал мне, что в правительстве США проник шпион, — сказал Эймс. — Этот человек — гражданин США. Его завербовали болгары, а потом отдали КГБ для дальнейшей работы.

— Называл ли Моторбоут имя этого шпиона?

— Моторбоут сказал, что знаком с парнем, который его обрабатывал. Тот сообщил ему, что завербовал одного американца, который занимался тем-то и тем-то в таком-то месте, и что дело было передано в КГБ. Это была самая настоящая вербовка, — сказал Эймс.

— Что значит "тем-то и тем-то"? Говорил ли вам Моторбоут, где конкретно работал этот правительственный чиновник?

— Да, но я лучше промолчу об этом.

— Но почему? Это же старое дело, верно?

— Насколько мне известно, Управлению так и не удалось вычислить этого человека. У него под наблюдением находятся несколько подозреваемых, и оно знает, что вербовка состоялась, но дело остаётся открытым. Это все, что я могу сказать.

— Вы имеете в виду, что сейчас, в 1994 году, где-то все ещё работает сотрудник госучреждения США, которого контролируют русские? Такой же, как вы, шпион действует в ЦРУ, ФБР, Белом доме или Бог знает где ещё?

— Так… Я не должен говорить лишнего. Я знаю, что он все ещё активен.

В начале 1996 года я встретился с несколькими офицерами ЦРУ и передал им все, что узнал об агенте Моторбоут. В то время ЦРУ неофициально попросило меня не публиковать информацию, которая могла бы раскрыть этого агента. Мне предложили представить его выходцем из Чехословакии и сказали, что если я опубликую какие-нибудь подробности о Моторбоуте и его встречах с Эймсом, то поставлю под угрозу жизнь этого агента. Это показалось мне странным, учитывая то, что, если верить Эймсу, он уже сообщил имя Моторбоута русским. Я высказал свои сомнения. "возможно, КГБ по разным причинам решил не информировать о нем болгар", — ответили мне. Если ЦРУ не хотело, чтобы я раскрыл тайну личности Моторбоута, он, очевидно, был все ещё жив и не разоблачён. Я сказал ЦРУ, что не буду публиковать подробную информацию о Моторбоуте, напишу лишь, что он был болгарином. Также я собирался написать, что он предоставил ценную информацию Управлению во время антикоммунистического переворота в Болгарии.

Затем я объяснил, почему считал это необходимым. Если я намеренно введу читателей в заблуждение, упомянув о том, что Моторбоут из Чехословакии, а потом общественность узнает правду об этом агенте, читатели могут усомниться в правдивости всей моей книги. Тогда мне предложили указать, что он из восточной Европы. Я отказался. Тот факт, что у ЦРУ был ценный источник в Болгарии и что этот источник просил Управление помочь в свержении коммунистического правительства, не представлял собой никакой ценности. Я спросил у офицеров ЦРУ, правда ли то, что мне сказал Эймс о "внедрении агента в правительство США". Они уклонились от ответа.

Как сообщил мне Эймс, после его встречи с Моторбоутом Джек Девин попросил его распорядиться, чтобы Моторбоута отвезли на конспиративную квартиру для допроса.

— Я категорически возражал против этого, — сказал Эймс. — Это было слишком рискованно для Моторбоута… Я сказал: "Джек, тебе придётся приказать мне встретиться с ним, потому что, я думаю, это небезопасно". На это Девин ответил: "По-моему, игра стоит свеч", сел и настрочил справку для дела, где указал, что я был против, но сделал это по его приказу.

— Должен признаться, я оказался в нелепой ситуации, — сказал Эймс. — Представьте себе: я, шпион КГБ, допрашиваю болгарина, рассказывающего мне о гражданине США, который работает в правительстве и находится под контролем КГБ. У меня было довольно странное ощущение.

По словам Эймса, позже он передал всю информацию, которую узнал от Моторбоута, в КГБ.

— Это было всего через пару дней после моего горячего спора с Джеком Девином, когда я с пеной у рта доказывал, что мы подвергаем Моторбоута риску. КГБ же я спокойно выложил все, что знал об этом агенте. Могу только сказать, что во время спора с Девином я искренне беспокоился о безопасности Моторбоута. Это лишний раз говорило о чудовищном раздвоении моей личности.

Во время их последней встречи в Риме Алексей Хренков передал Рику записку на девяти страницах. Она содержала подробные инструкции о том, как Эймс будет связываться с КГБ после возвращения в Штаты. КГБ также дал Рику очередное поручение, попросив его назвать имена шпионов ЦРУ или ФБР, которым удалось проникнуть в КГБ, ГРУ или советское правительство. Кроме того, Эймса попросили перечислить сотрудников ЦРУ или ФБР, которых, по его мнению, можно было завербовать. "На десерт" он получил финансовый отчёт. "Дорогой друг… В общем и целом на ваше имя переведено 2705 тысяч долларов США". Из этой суммы Эймс получил 1 081 811 долларов 51 цент. Остаток хранился на счету в московском банке. КГБ уведомлял его, что Рик будет получать 300 тысяч долларов в год, помимо отложенных для него денег. Рику передали три цветные фотографии, сделанные "полароидом". "На этих снимках запечатлён прекрасный участок на берегу озера, который теперь принадлежит вам", — гласила записка. Ему было сказано, что, если он решит покинуть США и поселиться в России, этот участок — идеальное место для строительства дачи. Письмо заканчивалось словами: "Желаем удачи!"

Хренков попросил Рика после просмотра уничтожить записку и фотографии, но он этого не сделал.

— Я сохранил эту чёртову записку и снимки… Не спрашивайте почему… Я чувствовал, что КГБ по-настоящему хорошо ко мне относится, и мне не хотелось сжигать письмо с фотографиями.

Перед возвращением в Штаты Рик ещё раз съездил в Цюрих, чтобы положить на счёт 300 тысяч долларов — свой первый годовой заработок. 20 июля 1989 г., когда он, Розарио и Пол вернулись в Вашингтон, в аэропорту их встречала Диана Уортен. Они спросили, не возьмёт ли она на хранение несколько чемоданов. Через несколько дней Эймсы улетали на месяц в Боготу, где планировали провести отпуск. Уортен охотно забрала к себе багаж и как-то вечером пригласила их на обед. Ещё ни разу она не видела, чтобы Рик был так хорошо одет. Розарио тоже красовалась в шикарном вечернем платье. Но несмотря на дорогую одежду, ей показалось, что Рик и Розарио ничуть не изменились. Лишь в сентябре 1989 года, когда они вернулись из Боготы, Уортен бросилось в глаза их новообретённое богатство.

Однажды Розарио зашла к Уортен со списком домов, один из которых они с Риком собирались приобрести. Уортен заглянула в список. Каждый стоил более полумиллиона долларов. "Я предположила, что им удалось скопить деньги за границей, где не нужно было платить за квартиру", — сказала Уортен позже.

Розарио пожаловалась на волокиту, с которой им пришлось столкнуться, чтобы вывезти своих слуг из Италии в Соединённые Штаты. Речь шла о пожилой паре филиппинцев, которые жили с ними в Риме.

— Сейчас они отдыхают на Филиппинах, а мы тем временем решаем их проблемы с иммиграционной службой. Видите ли, им был нужен отпуск… А нам когда отдыхать? — возмущалась она.

— Надеюсь, вам не пришлось оплачивать их поездку домой, — пошутила Уортен.

— Разумеется, пришлось, — отозвалась Розарио. — в наше время по-другому не бывает.

Купив дом, Рик и Розарио пригласили Уортен его осмотреть. Это был двухэтажный особняк с пятью спальнями на Норт Рэндольф-стрит в Арлинггоне, который до этого принадлежал одному юристу. Он обошёлся Эймсам в 540 тысяч долларов.

— Боже мой, — воскликнула Уортен, которой дом показался огромным. — Зачем вам такая громадина? вы собираетесь поселить на первом этаже семью из десяти человек?

Розарио даже не улыбнулась.

Несмотря на вялую работу Рика в Риме, по возвращении в штаб-квартиру он получил ещё одно солидное назначение. Позже никто не сможет вспомнить, кто именно был ответствен за то, что Рик стал руководителем отделения Западной Европы отдела СВЕ. К тому времени Бертон Ли Гербер уже заведовал отделом Европы, а его бывший заместитель Милтон Берден возглавлял отдел СВЕ.

Позже Берден скажет репортёрам, что пытался выкинуть Рика из отдела СВЕ и сделал все, чтобы от него избавиться. Его заявление ошеломит многих из тех, кто работал вместе с ним и Эймсом. "Именно Берден принял Рика обратно", — скажет один из их сослуживцев. Другой подтвердит: "Я всегда думал, что у Бердена и Рика отличные отношения". Как бы то ни было, новая должность Рика открыла ему доступ практически ко всем секретным операциям отдела СВЕ и могла бы послужить толчком к новой волне арестов и расстрелов КГБ, если бы не принятые Гербером ранее меры по ограничению доступа сотрудников к секретным материалам, в том числе и той работе, которой занимались Сэнди Граймс и Диана Уортен. Позже Эймс признается, что на новой работе через него проходило огромное количество разведывательных донесений и тайных расследований ЦРУ. Обычно в конце рабочего дня Рик набивал свой кейс секретными документами и спокойно проходил мимо ничего не подозревавших охранников.

В ноябре 1989 года в кабинете Рика раздался телефонный звонок, и голос в трубке произнёс: "Догадайся, кто к нам приехал?" Рик не сразу узнал обладателя голоса. Это был Р. Патрик Уотсон, сотрудник ФБР, вместе с которым Рик работал в Нью-Йорке 12 лет назад. Хотя они не поддерживали близких отношений, Рик слышал, что теперь Уотсон — занимал пост заместителя помощника директора в отделе национальной безопасности ФБР. Это означало, что он был в курсе всех операций контрразведки ФБР.

— Так кто же приехал, Пат? — поинтересовался Рик.

— Сергей, Сергей Федоренко! Его видели в городе, и, насколько мне известно, сегодня он обедает в отеле "Мэдисон" около 7 вечера, — ответил Уотсон. — Я подумал, что нам стоит к нему присоединиться.

Когда Рик и Уотсон вошли в ресторан отеля, Федоренко уже обедал в обществе другого советского сотрудника. Они заняли столик в противоположном конце зала. Федоренко заметил их, но не подал виду, что они знакомы, и продолжал есть, но через несколько минут, извинившись, вышел в туалет. Рик непринуждённо прошествовал по залу и вошёл в уборную вслед за ним. Федоренко уже успел удостовериться, что все туалетные кабинки пусты. Увидев Река, он бросился ему на шею.

— Рик! Я так рад тебя видеть! — воскликнул он.

— Мы сняли номер наверху, — сказал Рик, передавая Федоренко запасной ключ. — Зайдешь к нам попозже?

— Сначала я должен вернуться в свой отель и избавиться от коллеги. Но после этого я сбегу. Да, это возможно, — прошептал Федоренко. Он все ещё обнимал Рика. — Я боялся, что мы больше никогда не встретимся, друг мой.

Рик ухмыльнулся.

— Мы опасались, что Ховард тебя предал и ты арестован, — сказал он.

— Кто такой Ховард? — удивился Федоренко.

Рик торопливо рассказал ему об Эдварде Ли Ховарде, и Федоренко вернулся за свой столик. Выждав несколько минут, Рик присоединился к Уотсону.

— Все улажено, — сказал он. — Он встретится с нами сразу после того, как избавится от своего гостя.

Около 10 вечера Федоренко постучался в дверь номера. Теперь настал черед Уотсона обниматься. Федоренко был несказанно рад встрече.

— Я боялся, что они тебя арестовали, — сказал Уотсон. — Да уж, эта история с Ховардом, — отозвался Федоренко. — Просто кошмар.

Годы спустя, когда Федоренко вспомнит об этой встрече с Эймсом и Уотсоном в отеле, ему придёт в голову, что Эймс хитро использовал его: "Рик не случайно упомянул о Ховарде, когда мы были вдвоём в уборной. Я видел, что он нервничает, но и понятия не имел, почему. Теперь я знаю, что меня предал именно он. Поэтому он и пытался внушить мне, что во всем виноват Ховард. Он хотел, чтобы имя Ховарда вертелось у меня на языке, и добился своего. Сказав о Ховарде Уотсону, я тем самым подтвердил, что он — предатель. И с того момента мы только о нем и говорили. Рик поступил очень умно".

Федоренко сообщил им, что его включили в специальную команду в Москве, которая помогала Михаилу Горбачёву проводить свои реформы.

— Жизнь полна приятных совпадений, — радовался Федоренко. — Угадайте, в реформировании какого органа советского государства я участвую? — Рик и Уотсон не знали. — КГБ! Я вхожу в команду советников Горбачёва по реорганизации КГБ!

Хотя Рику и Уотсону не терпелось задать Федоренко вопросы, связанные с разведкой, в течение часа им пришлось слушать рассказ Сергея о том, как складывалась его жизнь после возвращения из Нью-Йорка в конце 1977 года. Он сказал, что зарыл переданное ему шпионское снаряжение в парке, когда узнал, что в министерстве иностранных дел арестован Тригона (Александр Огородник). Он вспомнил свою работу в Институте США и Канады. "КГБ был в курсе всех моих дел. Мою квартиру постоянно обыскивали. Они пытались поймать меня с поличным". По его словам, в начале 80-х советским людям запрещалось оставаться наедине с иностранцами. "На этих встречах с нашей стороны должно было быть не менее двух человек". Однако КГБ разрешил Федоренко встречаться с иностранцами без свидетелей. "Они хотели засечь меня за передачей записки". Хотя Федоренко был "невыездным", в середине 80-х ему удалось съездить в Венгрию. "Я написал письмо Рику, но, подходя к посольству США, заметил, что оно окружено агентами КГБ. Это было слишком рискованно". Федоренко уничтожил записку и вернулся домой.

За прошедшие 12 лет Федоренко несколько раз ожидал, что его арестуют. Как-то во время собрания в институте, когда он участвовал в споре о переговорах по сокращению вооружений между СССР и США, его коллега обвинил его в "проамериканских настроениях". Это возмутило Сергея, и между ним и его обидчиком разгорелась жестокая вражда.

Вскоре после этой стычки Федоренко узнал, что КГБ арестовал его коллегу по обвинению в шпионаже на ЦРУ. Это был не кто иной, как Владимир Поташов (мидиум). "Все то время, что Поташов нападал на меня, притворяясь, что ненавидит Америку, он работал на вашу сторону".

Этот инцидент испугал Федоренко, так как он не знал, откуда КГБ стало известно, что Поташов был шпионом. "Я думал, что буду следующим". Как ни странно, КГБ оставил его в покое, и недавно ему сообщили, что он снова может выезжать за пределы страны. "Единственная причина, которая мне приходит в голову, это то, что сейчас я советник Горбачёва. КГБ знает, что для ареста советника ему потребуется длинный список неопровержимых улик".

Уотсон спросил Федоренко, не хочет ли он продолжить сотрудничество с Соединёнными Штатами.

— Конечно, хочу, — ответил Федоренко. Приход Горбачёва к власти обрадовал и обнадёжил Сергея, но теперь он подозревал, что Горбачёв отходит от некоторых из своих реформ, особенно тех, что были направлены на "чистки" в КГБ. В 1988 году Горбачёв заменил председателя КГБ Виктора Чебрикова Владимиром Крючковым, который тогда был начальником Первого главного управления. Узнав об уходе Чебрикова, твердолобого коммуниста, Федоренко вздохнул с облегчением. Сначала ему казалось, что Крючков горячо поддерживает нововведения Горбачёва. Но теперь пошли слухи о том, что он советует Горбачёву "притормозить" реформы и принять более консервативную линию руководства.

— Я не знаю, к чему все это приведёт, — озабоченно сообщил им Федоренко.

В тот вечер трое мужчин распрощались на том, что Федоренко свяжется с ними снова через несколько месяцев, когда приедет на конференцию в Канаду.

Уотсон предложил Федоренко "держать ухо востро", когда в Москве ему будут попадаться какие-нибудь "любопытные материалы".

— Да, это будет совсем как в старые добрые времена, — сказал Федоренко.

— Именно так, — отозвался Рик. — Как в старые добрые времена.

Однажды Розарио пригласила Диану Уортен на чашечку кофе. Она хотела показать ей кое-какие образцы материи. Уортен только что сменила занавески в своей гостиной, и Розарио собиралась сделать то же самое.

— Помоги мне выбрать, — сказала Розарио.

— Хорошо, — согласилась Уортен. — С какой комнаты ты хочешь начать?

— Что?

— Ну, это же так дорого. Я подумала, что ты будешь менять занавески постепенно, сначала в одной комнате, потом в другой… — пояснила Уортен.

Розарио рассмеялась.

— Диана, не волнуйся, я не разорюсь. Я хочу заменить их во всём доме. Ну а теперь посмотрим на ткани.

Позже Уортен призналась, что занавески были последней каплей. Вечером по дороге домой она начала подсчитывать, во сколько Эймсам обойдётся покупка и замена занавесок и портьер во всём доме. «Я подумала: "Откуда, черт возьми, у них взялись такие деньги?"».

Добравшись до дома, Уортен была так расстроена, что не могла уснуть. По крайней мере ещё в течение недели она не говорила никому ни слова. Наконец, в один прекрасный день в конце ноября она решила повидаться с Сэнди Граймс. Закрыв за собой дверь кабинета, Уортен сказала:

— Сэнди, мне нужно с тобой поговорить. Наедине. Граймс заметила, что Уортен расстроена.

— Я знаю, что мои подозрения ужасны, и чувствую себя последней сволочью, — продолжала Уортен. — Эти люди — мои самые близкие друзья, но мне кажется, что ты должна кое о чём узнать. Я имею в виду Рика Эймса и его жену Розарио.

 

* * *

 

Говорит Рик Эймс

Легче всего было бы обвинить во всем Розарио. Я мог бы сказать, что она бы бросила меня если бы у меня не хватило денег на то, чтобы сделать ее счастливой. Сначала я твердил себе именно это. Что виной всему она. Что после развода с Нэн у меня не было выбора. Что если бы не деньги, я бы потерял Розарио. Но если честно, когда мы познакомились, Розарио вовсе не хотела, чтобы я купался в деньгах. Это я был убеждён в том, что должен разбогатеть.

Почему? Почему я это сделал? До встречи с ней мне было наплевать на деньги, меня не интересовали вещи. Даже когда я стал получать крупные суммы, то распоряжался ими как попало. Да, я люблю комфорт, хорошую еду, игрушки типа "Ягуара": но оказалось, что я слишком щедр с друзьями, избаловал Розарио и просто сорил деньгами, которые мне платили. Во мне ещё оставалось какое-то безразличие к богатству. Но тогда почему же я так к нему стремился?

Почему?

Постепенно я понял, что Розарио, в сущности, ни в чем не виновата. Виноваты мои страхи и неуверенность в себе. Я был убеждён, что если не буду иметь много денег, то распишусь в собственной слабости и неполноценности. В глубине души я знал, что Розарио не уйдёт от меня, если я не буду богат. Она всегда жила скромно. Все дело было во мне! Я не хотел, чтобы она во мне разочаровалась, особенно когда ей стало известно, что я не тот, за кого она приняла меня в Мехико-Сити. Я никогда не был дипломатом. Итак, я не хотел, чтобы она считала меня неудачником. К тому же я не мог признаться самому себе, что я слишком слаб и неполноценен. После возвращения из Рима деньги стали для меня ещё важнее. Не потому, что я мог их тратить, а из-за того, что они обо мне говорили.

А о чём говорили деньги?

Что Рик Эймс перестал быть неудачником.

 

Говорят другие

 

Чего достиг Рик Эймс в своей жизни? в чём он преуспел? Был ли он хорошим мужем? Хорошим отцом? мы знаем, что на работе у него ничего не вышло. Так как же он добился признания, к которому так стремился? Ему хорошо удавалось только одно — предавать других.

Сэнди Граймс, ЦРУ

 

У Рика всегда была эта проблема. Вспомнить хотя бы Анкару, Мехико-Сити и Рим… Его погубило то, что ему пришлось выйти "на большую дорогу, где делать то, чем он занимался, было запрещено, и никто не защитил бы его, если бы его поймали.

Жанна Вертефей, ЦРУ

 

Мой брат никогда не интересовался деньгами. Они его не заботили. Но, когда он приехал из Рима, мы были поражены его расточительностью! Ладно бы он просто покупал красивые вещи… Но эта ненасытность! Одних часов от Гуччи им было мало. Они не успокаивались, пока не покупали четыре или пять пар.

Нэнси Эверли Эймс, сестра Рика

 

Он чувствовал, что на работе его не ценят, и расстраивался, что его не повышают по службе. Как-то он спросил меня: "Скажи, что я делаю не так?" мы с Розарио беседовали с ним на кухне несколько часов. Объясняли ему, что следует сделать, чтобы стать хорошим руководителем и произвести впечатление на сослуживцев. Однако он так ничего и не понял.

Диана Уортен, ЦРУ

 

Лично я считаю, что Алан Вулф, резидент в Риме, страдал комплексом «петуха-задиры» Он был маленького роста и постоянно всем досаждал. Рик был умницей, но, несмотря на это, вечно работал в подчинении у какого-нибудь мерзавца, который сумел сделать карьеру в Управлении. Это не могло его не раздражать.

Дэйвид Т. Сэмсон, ЦРУ

 

Рик не подпускает людей слишком близко… Это все из-за его гордыни. Он считает себя умнее всех. Думает, что все должны плясать под его дудку.

Розарио Эймс

 

Нэн, первая жена Рика сказала мне во время развода: "Помни, что Рик в первую очередь актёр. Ему гораздо удобнее играть чью-то роль, чем быть самим собой".

Дэйвид Блейк, близкий друг

 

 

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. … И НИКАКИХ ЗАБОТ

 

Самый верный способ быть обманутым

— Это считать себя умнее остальных

ЛАРОШФУКО, «Максимы», 127

 

Глава 20

 

Диане Уортен не составило труда убедить Сэнди Граймс в том, что следует побольше разузнать об источнике новообретённого богатства Рика и Розарио. Втайне от всех Граймс всегда подозревала, что московские потери 1985 года — дело рук «крота» КГБ и Рик, с ее точки зрения, вполне мог им оказаться. В начале своей карьеры Граймс сочувствовала Рику. В 70-х, когда они оба жили в Рестоне, Граймс, Эймс и ещё несколько их знакомых обычно договаривались ездить на одной машине на работу. Тогда Рик производил на неё впечатление добросердечного, но бестолкового офицера. Эти дни ещё были живы в ее памяти. Он никогда не был готов, когда за ним приезжала машина. Обычно Рика ждали 5—10 минут, а затем кто-нибудь предлагал трогаться без него.

Словно услышав зги слова, в последний момент к ним подлетал Эймс — волосы дыбом, рубашка не заправлена, карманы штанов вывернуты наружу. В одной руке он сжимал галстук, в другой — мятый пиджак.

Голову, похоже, Рик вообще не мыл, а под ногтями было полно грязи.

Несмотря на то что в те дни Эймс почти совсем не заботился о своей внешности, Граймс был по душе энтузиазм, с которым он относился к работе. Все в машине были сотрудниками ЦРУ, и Рик нередко рассуждал о том, как здорово там работать. С тех пор все изменилось, после того как Рика в 1985 году повысили до уровня СТ-15, он начал все чаще пререкаться и качать права, что не осталось незамеченным. Когда Эймс вернулся из Рима, Сэнди поразилась, как он «переродился».

Дело было не только в дорогих итальянских костюмах, вылеченных зубах, гордой осанке и общем внешнем лоске. «Рика как будто подменили, — позднее заметила Граймс. — От него просто разило самоуверенностью, чего раньше за ним не замечалось. Я просто не могла понять, откуда это в нем взялось, ведь Управление явно не лило бальзам ему на душу, восхищаясь его профессиональными качествами». Произошла ещё одна перемена: куда-то исчезла вся его мягкость.

Как только Уортен закончила свой рассказ о новом стиле жизни Рика и Розарио, Граймс вскочила со стула. «мы должны рассказать Полу», — произнесла она, имея в виду Пола Редмонда.

— Ты уверена? — спроста Уортен. — А что, если я ошибаюсь? Я уже чувствую себя весьма погано, и, кроме того, знаешь, мне не хотелось бы, чтобы все это оказалось правдой. Все-таки они мои лучшие друзья…

— Пол должен это услышать. Если все это чепуха, то Рик все равно никогда ничего не узнает. А если нет, то вряд ли его можно назвать другом, как ты считаешь?

Как только женщины вошли в кабинет Редмонда, Граймс немедленно предупредила его: «Тебе это не понравится, но Диана знает нечто важное, и ты должен быть в курсе».

После того как Уортен еще раз повторила свой рассказ, Граймс добавила: «Как ты помнишь, у Рика был доступ ко всем делам, связанным с нашими потерями».

Редмонд все выслушал, но голова у него была занята совершенно другим. «Почему бы вам не пойти и не рассказать об этом Жанне?» — предложил он.

Уортен отравилась к Жанне Вертефей в ЦКР. Та тоже была занята и отослала Уортен к Дэну Пэйну. К этому моменту Диана уже начала жалеть, что не оставила свои подозрения при себе. Тем не менее она рассказала Пэйну о невесть откуда взявшемся богатстве Эймсов. Пэйн только что закончил расследование источников доходов другого сотрудника ЦРУ. Это было его первое задание подобного рода. Выяснилось, что супруга сотрудника получила в наследство 100 тысяч долларов. Именно поэтому он и мог позволить себе тратить больше денег, чем зарабатывал. Никаких свидетельств того, что этот сотрудник был шпионом, обнаружено не было. Пэйн не был близко знаком с Уортен, и кое-что из того, о чём она говорила, показалось ему незначительным, но он обещал проверить финансы Рика.

Когда Уортен добралась домой, то первым делом услышала телефонный звонок. Это была Розарио. Она приглашала Диану поужинать вместе с ними в выходные. Уортен пыталась сделать вид, будто ничего не случилось, но, повесив трубку, расстроилась. «У меня не было других интересов в жизни, кроме работы, — позже сказала она. — Работа заменила мне все, поэтому я просто не могла не рассказать в Управлении о Рике и Розарио. Но я ненавидела себя уже за одну мысль о предательстве Рика! Он был моим боссом в Мехико-Сити. Пожалуй, у меня не было друзей ближе, чем он и Розарио».

Впоследствии Пол Редмонд откровенно признает, что содержание разговора с Уортен и Граймс во время той беглой встречи в ноябре 1989 года стёрлось из его памяти. Он не помнил, что они ему говорили о Рике. В ту пору Редмонд стал заместителем руководителя отдела СВЕ и был по уши завален работой. Только что пала Берлинская стена. По всей восточной Европе прокатились требования демократических реформ. Страны, в которые ЦРУ было так трудно проникнуть, внезапно стали доступными. К власти приходило новое поколение политических лидеров, и многие из них боялись прежнего КГБ больше, чем ЦРУ. Но была ещё одна причина, почему он не обратил должного внимания на слова женщин. Награда в один миллион долларов привела к появлению в Москве нового источника информации, и было похоже, что потери 1985 года произошли все-таки не по вине «крота».

Владимир Сметанин, получивший псевдоним Пролог, являлся высокопоставленным офицером контрразведки КГБ. У него был доступ к материалам об арестах шпионов ЦРУ. Сметанин был как раз тем человеком, в котором нуждалось Управление[7].

В отличие от других московских информаторов, просто передававших подслушанные сплетни, Сметанин поставлял документы внутреннего пользования.

Согласно этим материалам, шпионы были пойманы в результате качественно проведённого расследования, обычного везения и ошибок, допущенных как ЦРУ, так и самими шпионами. Из секретных донесений КГБ следовало, что некоторые офицеры ЦРУ, отправляясь на встречу со своими подопечными, думали, что за ними нет «хвоста», в то время как в действительности КГБ вёл за ними постоянную слежку. В других материалах перечислялись ошибки шпионов, вызвавшие подозрения КГБ. Управление проанализировало предоставленные Сметаниным документы. Информация казалась достоверной. И что более важно, имена офицеров, работавших с теми или иными агентами, даты, когда их видели за пределами посольства, и места, которые они посещали, — все совпадало с данными ЦРУ.

Доказательства Сметанина сыграли свою роль, однако была ещё одна причина, по которой Редмонд начал сомневаться в том, что в Управление внедрён «крот». Было похоже, что аресты 1985 года являлись разовым мероприятием.

Все новые шпионы ЦРУ пока гуляли на свободе. Кроме того, Советам не удалось раскрыть ни одну из недавних тайных операций Управления. КГБ словно на один короткий миг в 1985 году заглянуло через щёлочку в ЦРУ, а потом кто-то взял и захлопнул дверь. Если в Управлении действует «крот» КГБ, то почему он перестал давать им информацию?

В отличие от Редмонда, Жанна Вертефей точно помнила, чем именно занималась в ноябре 1989 года, когда к ней явилась с докладом Уортен. Жанна была поглощена расследованием, которое до настоящего момента не становилось достоянием общественности. В ту пору оно казалось ей гораздо более важным, чем выяснение, откуда взяли деньги Рик и Розарио. Осенью 1989 года к молодой сотруднице ЦРУ, работавшей в Латинской Америке, обратился незнакомец, представившийся следователем из аппарата генерального инспектора ЦРУ. Он предъявил ей свой дипломатический паспорт и письмо, написанное, как он утверждал, директором ЦРУ. В письме всем служащим Управления предписывалось отвечать на любые вопросы, заданные незнакомцем. Он заявил, что собирает информацию обо всех сотрудниках местной резидентуры, и начал выпытывать у молодой женщины сведения о ее коллегах. Спустя несколько дней девушка, которой этот случай не давал покоя, доложила обо всем начальству. Управление прислало в резидентуру пачку фотографий, и среди них она увидела портрет своего знакомого. По всей видимости, это был Филипп Эйджи, бывший сотрудник ЦРУ и ренегат. Он ушёл в отставку в середине 70-х и написал книгу под названием «внутри фирмы: дневник сотрудника ЦРУ», которая вызвала ярость в Управлении. В своей книге Эйджи обнародовал имена десятков офицеров ЦРУ, работавших под прикрытием. Если бы в Управлении имелся «список людей, которых мы ненавидим», то имя Эйджи значилось бы под номером два после Эдварда Ли Ховарда, который, несомненно, возглавил бы список.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-06-26 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: