Но самое главное, что они принимали друг друга такими, какие они есть. Со всеми тараканами в голове и скелетами в шкафах. Они не терпели, не переносили с трудом каждую совместную прогулку. Он любил ее самозабвенно, и она его тоже… По крайней мере, Карсон так считал, пока не услышал это сообщение.
В какой же момент все изменилось? Шерил разглядела в нем некий изъян, сильно смутивший ее? Смутивший так сильно, что она решительно порвала с ним? Но тогда почему она не замечала этот изъян раньше? Или замечала, но молча мирилась с ним? Два года? Зачем? Неужели она старалась забыть об этом изъяне каждый раз, когда целовала его? В таком случае, у нее отлично получалось скрывать свое отвращение.
Значит, изъян… Некое уродство души, а не тела, которое напугало Шерил спустя два года отношений. И о котором он, Карсон, ничерта не знает.
С этими мыслями он уснул прямо на полу, прижимая к груди распухшую руку. Но даже во сне его донимал суровый вопрос «почему». Она была нужна ему больше, чем он ей. Карсон всегда понимал его, осознавая свою привязанность к Шерил. Ни его сердце, ни его мозг не могли поверить, что теперь этот горячо любимый на протяжении двух лет человек — всего лишь призрак, более не принадлежавший ему. Принять утрату человека, который был для тебя всем, как героин для наркомана, - так ли это легко и безболезненно? Карсон уже так не думал. За всю свою жизнь он отпустил и простил немало людей и всегда сносил подобные потери мужественно, но теперь… что-то сломало его. Для него это оказалось тяжким испытанием — понять, что он все еще любит Шерил и хочет видеть ее рядом. А она больше не чувствует ничего подобного.
И все из-за этого гребаного изъяна, о котором он даже не подозревал.
Карсон проснулся в гневе. На улице еще было темно. Вставать с пола он не захотел.
Значит, это правда — в нем есть некое уродство. Он жил с ним всю жизнь. Яд внутри него, отравляющий все вокруг. Неужели все беды случились именно из-за этого? Как он вообще может жить, осознавая собственное уродство? Если Шерил не справилась с ним, если не смогла полюбить его она, то на какую любовь он вообще может рассчитывать? Да кому он нужен… таким? Таким больным и омерзительным…
Грусть сдавила Карсону горло. Дышать стало тяжело. Видел бы его сейчас кто-нибудь из друзей… Наверняка сказал бы ему что-нибудь вроде:
- Ты серьезно можешь так убиваться из-за какой-то девушки?
Слабость, порожденная любовью. Теперь он не только презирал себя за этот самый изъян, но и ненавидел за слабость. За эти слезы на глазах и засохшую кровь на руке.
Карсон осуждал себя и винил во всем. Он причина всех своих трагедий. Он потерял Шерил по своей вине, потому что был… не достоин ее. А кого вообще он, гад, может быть достоин? Кто полюбит его с этим изъяном, если он сам себя теперь никогда не сможет полюбить и простить? Он мог бы стать лучше, мог бы исправиться, но ведь он даже не знает чем болен!
- Господи, да что же со мной не так? - прошептал Карсон.
Выходит, никто никогда не полюбит его таким. Кому он вообще нужен? Шерил ткнула его лицом в собственную мерзкую сущность, а он до сих пор не может понять, что именно отпугивает от него людей. Рассчитывать на кую-то взаимность… смеет ли он делать это теперь?
Карсон подполз к нижнему ящику стола и извлек оттуда заряженный пистолет. Холодный металл обжег трясущуюся руку.
Он — ничтожество, не имеющий права любить и быть любимым моральный ублюдок. Ему нет в мире места, а жизнь он не заслужил. И что это вообще за жизнь — понимать, что ты неизлечимо болен, медленно умирать на глазах у всех и мнить себя живым. У него был шанс стать хорошим человеком, а он все потерял и даже не заметил этого. Теперь он всего лишь паразит, наконец-то узревший свой истинный облик.
Карсон взвел курок, прислонился спиной к серой стене и, закрыв глаза, засунул дуло пистолета в рот.
Шерил будет очень рада узнать, что его кровь долго отмывали со стены. Когда до нее донесут новость о его долгожданном самоубийстве, она вздохнет спокойно и наконец-то получит заслуженное право быть счастливой, какой она не могла быть два года по его вине. Два года, он забрал у нее два года! Чудовище! Весь мир вздохнет спокойно, когда его не станет, теперь Карсон верил в это. Так будет лучше. А он наконец получит возможность стать лучше в следующей жизни.
Прогремел выстрел. Голова Карсона ударилась об стену. Кровь залила собой все вокруг. Смерть наступила мгновенно.
И в тот момент, пока бордовые капли крови медленно сползали по стене и заливали собой пол вокруг тела Карсона, в холодной, пыльной, опустевшей комнате раздался звонок. После нескольких тихих гудков включился автоответчик, и комнату заполнил полный слез голос Шерил:
- Карсон… умоляю, прости меня. Не знаю, что на меня нашло, я полная дура… Я люблю тебя. Перезвони как только услышишь это сообщение, прошу тебя…
Хорошая Скорбь
Итак, всему пришёл конец.
Мэтт вернулся домой, не чувствую собственных ног. Он не помнил, как дошёл до дома. Кто-то из друзей пытался его остановить, но он сбрасывал их руки с плеч и, ничего не слушая, ускорял шаг, чтобы поскорее оказаться в одиночестве.
"Ты ведь понимаешь, что между нами ничего не будет?"
Эти слова ковыряли ему нутро. Сердце они не трогали - от него и так остались одни обломки.
Слезы лились без остановки, сколько бы Мэтт их не вытирал. Нос был заложен, голова опустошена.
Он заперся в своём маленьком, напоминавшем склеп домишке с твердым намерением больше никогда не высовываться, чтобы не контактировать с людьми. От них Мэтта тошнило, как и от солнечного света. Это поганое солнце… Оно сверкало в небесах, равнодушное к его горю, разбитому и сердцу вселенских масштабов. А люди… Какого чёрта они постоянно улыбаются, ходят счастливые да ещё смеют раздавать советы? Они притворяются, что им не всё равно, хотя им никогда не понять его боль.
Мэтт задёрнул все шторы, запер все двери, перекрыл доступ свежему воздуху и солнечному свету. Дом быстро погрузился во мрак и холод, подобно своему угрюмому хозяину. Лицо Мэтта было залито слезами, когда он упал в кровать. Слезы, подобно плугу, распахали кожу лица и всё продолжали течь.
Мэтт плакал молча, боясь потревожить тишину. Вздыхал он редко и тяжело, будто дышал серой. Он не мог поверить, что всё это действительно происходит с ним. Её слова… её жестокие слова всё ещё звенели в ушах, продолжая рвать сердце острыми клыками отчаяния и непонимания.
Про себя Мэтт клялся, что больше никогда не посмеет любить; что улыбка больше никогда не тронет его обескровленные губы; что радость больше не будет вдохновлять его, ведь он упал так низко, на самое дно бездны чувств, где терять уже нечего. Он повторял, что любовь — это зло, обман, самоубийство, наивное самоуничтожение ради человека, которому на тебя наплевать.
Мэтт вжался в серую стену и лежал так в позе зародыша, стуча зубами и мечтая исчезнуть, а лучше вернуть всё назад. Как можно было быть таким идиотом! Зачем он позволил себе влюбиться? Он думал об этом, пока в душе грусть смешивалась со злобой. Под напором этих чувств Мэтт желал испариться, потухнуть, запереться в себе, игнорируя советы окружающих.
- Завтра полегчает!
А если нет? Как долго ещё придется терпеть эту боль?
- Забудь о ней!
Это невозможно забыть. Он любил, любил искренне, а в результате остался с разбитым сердцем и нежеланием прощать.
- Найдешь ещё!
Найдёт ли? Может, он проклят? Он так боялся, что в следующий раз всё будет также. Проще было вообще не пытаться любить снова.
- Она того не стоит!
Верно, но от этого не легче. Она пытает его, даже не подозревая об этом, а он ничем не может помочь себе. Чужие советы он сводил на нет, упиваясь жалостью к себе.
Мысли о самоубийстве вдруг заняли собой всю его голову. Теперь они не казались такими уж глупыми. А что, если действительно покончить со всем?
Мэтт перестал плакать, всерьез задумавшись над этим.
Да, это ведь так легко. Просто покончить со всем. Повесить верёвку, завязать узел, встать на табуретку, просунуть голову в петлю, закрыть глаза, оттолкнуться и удавить себя. Позволить веревке ласково обвить шею, сдавить трахею, закрыв доступ кислороду. Несколько минут мучений и спазмов в обмен на покой и свободу от невыносимой сердечной боли. Мэтт отчетливо увидел себя висящим в петле с высунутым наружу фиолетовым языком. В этом и будет вся ирония: пока он будет дергаться от горя в петле, она будет жить беззаботно и счастливо, находясь в объятиях какого-нибудь придурка…
Мэтт открыл глаза. Значит, она будет счастлива, пока он будет умирать? В этом и есть справедливость? Ну уж нет, ни за что!
Он вскочил с кровати и стал в гневе ходить из угла в угол.
Какого чёрта он должен из-за утерянной к ней любви умирать? Ей счастье, а ему петля? Нет, так это не работает, она этого не дождется! Он на зло ей станет лучше, а не повесится, словно какой-то сопляк!
Мэтт ударил кулаком по столу и очнулся. Да, так он и сделает — станет лучше на зло ей, чтобы она пожалела, что отвергла его любовь. Почему он должен грустить из-за неё? Да кто она вообще такая, чтобы он умирал, лил слёзы или кровь?
Мэтт расхохотался. Верно! Целый прекрасный мир вокруг него, и её в нём больше нет, чему нужно радоваться, а не размышлять о смерти! Эй, детка, знаешь что? Иди ты к чёрту!
Мэтт улыбнулся сам себе и вздохнул свободно.
Могильная Ошибка
- Что теперь?
Даже сидя в придорожном кафе, Мэтью мысленно оставался на Северном кладбище, стоя во втором ряду слева среди одетых в черное людей, некоторые из которых притворно всхлипывали, демонстрируя своё лицемерие перед покойницей. Родственники то были, незнакомцы, друзья? Мэтью не знал, но всё равно чувствовал себя среди них лишним. Речь пастора он и вовсе слушал краем уха, упираясь безразличным взглядом в открытую крышку гроба. Хвала господу, что он не видел лица покойной, пока шла церемония. Если б увидел, то наверняка свалился бы вместе с ней в свежевырытую могилу. Такая развязка была бы как нельзя кстати - в меру трагично и романтично. Собравшимся лицемерам уж точно было бы что обсудить, прежде чем приступить к закускам. Странные мысли, но с ними ничего не поделаешь. Разве единственный честный человек в черной гуще ярмарки тщеславия на похоронах, превратившихся в спектакль, не имеет права столь иронично думать о собственной смерти? Но какая же странная эта честность - добровольное признание себя никем. В том смысле, что для покойной бабки Мэтью был никем, это факт. Потому он и чувствовал себя никем среди не менее никчемных людей, которым, по сути, делать на тех похоронах было нечего. Впрочем, дело сделано, могильщик уже вымыл руки и спрятал лопату обратно в сарай, так что вспоминать пепельно-серые небеса и поле, поросшее надгробиями, не было смысла.
- Что теперь, Мэтью?
Он вздрогнул, вырвавшись из оков прошлого, и взглянул на своего соседа по столику - долговязого мужчину средних лет с морщинами на лбу. Его, видимо, обеспокоило выражение лица Мэтью. Ещё бы, ведь он размышлял о смерти, из которой делают цирк ради наживы. Мэтью знал это, поскольку два дня назад присутствовал при чтении завещания покойной бабки. Видел реакцию незнакомых ему людей, когда нотариус, напоминавший типичного книжного червя, гундел что-то вроде:
- Пятьдесят фунтов мистеру Армстронгу, моему доброму другу, который в тяжёлые времена...
Мэтью усмехнулся, когда увидел выражение лица этого Армстронга - он явно рассчитывал получить большую сумму. И подобных ему было много: чуть ли не каждый присутствующий взглядом выдал своё разочарование и проклял бабку, которая, наверное, насмехалась над этим жадным сбродом, глядя с небес. Вот она - дружба, цену которой узнаешь лишь после смерти одного из друзей. Все мы играем в простую игру: кто над чьим гробом первым будет лить лживые слёзы любви.
-...Всё остальное я завещаю своему внуку по материнской линии - Мэтью Винсенту.
В тот момент Мэтью и позабыл обо всех насмешках, а лицо его превратилось в каменную маску - хоть в качестве надгробной плиты используй. "Всё остальное" - это без малого сто тысяч фунтов, то есть накопления бабки за всю её жизнь. И теперь они принадлежали ему. Ему!
Мэтью не нашёл ничего лучше, кроме как присвистнуть. Он даже не смог как следует насладиться жгучей завистью и перекошенными ей лицами остальных наследников.
- Так что же теперь, Мэтью? - в третий раз спросил его Роджер.
- Не имею ни малейшего понятия, - честно ответил он.
- Дурак, - сказал Роджер и сделал глоток кофе. - Сорвал куш и теперь не знает, что с ним делать.
- Я этих денег не просил, ты знаешь. Я даже не знал до сих пор, что у меня была ещё одна бабка.
- Скажи ещё, что тебе не нужны эти деньги.
- Может и так. Они как снег на голову - холодно, но освежает.
Роджер задумчиво помешивал кофе.
- Деньги всегда всем нужны, - сказал он. - Мир так уж устроен, люди здесь ни при чём. Они могут только выживать. Дают - бери, Мэтью. Бьют - сам знаешь. Мне один друг сказал, что даже ад на деньгах держится. Так что не воспринимай это как обузу...
- Видел бы ты всех этих скорбящих. Они готовы были даже у трупа деньги вымаливать. Они за них и убить готовы, а ты говоришь - выживать!
- Ладно, не бери в голову, - примирительно сказал Роджер. - Ты чертов финансист, мне ли объяснять тебе, что столь большую сумму следует использовать с умом как можно быстрее?
- К чему спешка? Деньги ведь не тают...
- Ты говоришь как ребенок, а не специалист. Об инфляции ты забыл? Впрочем, не важно... Чем больше сумма, тем больше опухоль.
- Опухоль?
- Ага. С такими деньгами ты будешь чувствовать себя не в своей тарелке. Они тебе покоя не дадут.
- Ну и что же ты предлагаешь? Раздать их бедным?
- Благородно, но глупо. Даже твоя покойная бабка не оценила бы такое расточительство. Не можешь пользоваться деньгами, тогда используй статус богача.
- А как работает эта грандиозная схема?
- Очень просто. Деньги есть - счастье будет. Начать можешь хотя бы с поисков красавицы жены...
- Ну это ты загнул! - Мэтью зашелся смехом.
- А что? Колокола отзвенели, гроб закопан, пора и в честь свадьбы трезвонить.
- Пожалей холостяка во мне. Какая к черту жена? Такому как я и без гроша в кармане никого не найти, а с деньгами это и вовсе невозможно.
- Это ещё почему? Женщины ведь подобны сорокам - ко всему дорогому слабость имеют.
- Но женщины то эти будут любить не меня, а деньги моей бабки, что звучит отвратительно...
- На деле это таковым не является, поверь. Но даже если так - не всё ли равно? Деньги любят и тебя полюбят. Тебе что же, романтика эта паршивая нужна? Да и кто вообще знает, что у тебя теперь деньги куры не клюют?
Вместо ответа Мэтью достал из внутреннего кармана пиджака сложенную полосу газетного номера и, развернув её на столе, ткнул пальцем в заголовок: "СМЕРТЬ ГЕНРИЕТЫВИНСЕНТ - НАСЛЕДСТВО ДОСТАЕТСЯ ВНУКУ". Ниже шла статья, полная фальшивых соболезнований, и неудачная фотография самого Мэтью в полный рост с подписью: "Молодой наследник".
- Чертовы журналисты, - пробурчал Роджер.
- Не хватает только расклеить это по всему городу, чтобы каждая пустоголовая девчонка начала на меня охоту.
- Скорее, они назовут это новой золотой лихорадкой. Они тебя заживо сожрут, приятель, Чаплин даже рядом стоять не будет. Как только об этом прознают, искать невесту тебе не придется - она найдёт тебя сама.
- Пусть держат карман шире, - сказал Мэтью, комкая газету. - Моя свобода дороже денег и всяким меркантильным дамочкам её не заполучить.
- Любовь покорит тебя.
- То будет не любовь. Из одиночества меня так просто не вытащишь.
- Одиночество вредно для психики...
- А любовь что, полезна для психики?
Мужчины прервали беседу, допили свои напитки и, завернувшись в шарфы и пальто, вышли на улицу, где к тому времени начался ливень.
- Видел, как та милая официантка зыркала на тебя? - спросил Роджер, пожимая Мэтью руку на прощание.
- Да отвали ты, - закатив глаза, ответил тот.
***
- Ваш кофе, сэр.
В течение последующих после описанного выше разговора недель, Мэтью Винсент, неожиданно разбогатевший после похорон до сих пор неизвестной бабки, оказался заложником очаровательного женского лицемерия. Привлеченные звоном монет, охотницы за наживой смогли добраться до молодого финансиста везде. Несколько раз на дню Мэтью приходилось спускаться вниз и удалять с порога своего дома увешанных серьгами и ожерельями красоток, строивших ему глазки и под разными глупыми предлогами просившимся переночевать. И если сначала Мэтью разговаривал с девушками спокойно или даже позволял им пройти в гостиную, где угощал чашкой капучино, то вскоре забыл о вежливости и принялся прогонять девушек криками, будто те были пугливыми курицами.
- Сэр, ваш кофе.
Покоя не было даже на работе. Каким-то образом обезумевшие дамочки умудрялись подкарауливать Мэтью утром или вечером у входа в офис. Некоторые из них подходили узнать время, чтобы потом завязать беседу и постараться вытрясти из наследника признание в любви. Одной из таких наивных девушек Мэтью выплеснул в лицо остывший экспрессо, что доставило ему огромное удовольствие перед началом рабочего дня. Как можно догадаться, все попытки этих смелых красавиц заканчивались провалом - Мэтью оставался безразличен к их скрытой за слоем помады и туши меркантильности. А вся эта "золотая лихорадка", как выразился Роджер, стала причиной головных болей. Не легче было и от вороха анонимных "любовных" посланий, которые присылали Мэтью. В письмах этих любовницы предлагали сбежать куда-то в Австралию и жить там среди страусов вечно. Чем больше таких посланий читал Мэтью, тем больше проклинал свою мертвую бабку за её решение передать все свои сбережения именно ему. Шли дни, а Мэтью всё чаще думал о переводе денег в какой-нибудь благотворительный фонд, лишь бы сумасшедшие фанатки оставили его в покое. Возможно, он бы так и поступил, если б в один день не повстречал в кафетерии Шери Бригс.
- Ваш кофе, сэр.
Мэтью едва не смял газету, державшую в руках - настолько сильно этот прелестный голосок испугал его и заставил забыть о собственных мыслях. Взглянув на скромно одетую официантку один раз, Мэтью уже не смог отвести взгляд.
Высокая, стройная, обладающая потрясающими чертами лица, светло-голубыми глазами и длинными волосами цвета чистого золота. Такой была Шери Бригс, скромная девушка, представшая с чашкой теплого кофе перед утомленным Мэтью Винсентом в тот холодный осенний вечер. И одного только её присутствия хватило, чтобы Мэтью потерял дар речи и не смог поблагодарить очаровательную девушку за кофе, к которому он так и не притронется.
- Простите, как вас зовут? - вскочив с места, спросил Мэтью у отходящей от его столика официантки.
- Шери, - ответила она обернувшись и одарила пораженного её красотой Мэтью белоснежной улыбкой, чем окончательно разволновала молодого финансиста.
- Прекрасное имя, - попытался пробормотать Мэтью, но губы пересохли, а язык не хотел слушаться его. - Я хотел спросить...
- До шести, потом свободна, - угадав его вопрос, поспешила ответить Шери и удалилась.
Мэтью же рухнул обратно за столик, чувствуя себя ничтожеством по сравнению с той богиней, что он только что видел. Он был готов поклясться, что голову девушки обрамляло гало райского света, выжигающего его переполненные безразличием глаза. От волнения он вспотел и был уверен, что в последний раз так сильно волновался только на выпускном бале, когда ему повезло танцевать с Мэри Ситлс целых четыре минуты. Теперь он чувствовал себя намного хуже, хоть ни с кем и не вальсировал.
Шери, после шести, Шери, после шести... Два этих факта крутились в него в голове, будто рой саранчи, не давая покоя. Всё оставшееся время Мэтью провёл за тем же самым столиком, глядя на часы в углу и скрупулезно считая секунды до новой встречи с божеством. Ожидание было хуже пытки каленым железом. В ушах стучал метроном. Со стороны Мэтью походил на человека, страдающего лихорадкой. Неужели это любовь? Та любовь,, которую он всегда отвергал? Она ли теперь мучает его вопросами и нещадно щекочет нутро? Что делать? Что же делать?! Как избавиться от этих симптомов смертельной болезни? Понравлюсь ли я ей? Может, не всё так с моим костюмом? А дыхание свежее? Лучше проверить... И о чём я только думал, когда спрашивал её имя? Как будто я знаю, о чём с ней говорить. Может быть она посчитает меня идиотом и оставит одного на темных улицах города мокнуть под дождем...
Но одна мысль не давала Мэтью покоя больше остальных. Она врывалась в общий хаос, сверкала молнией среди многочисленных вопросов, доводящих его до дрожи.
Что, если она меня знает?
Такое ведь вполне возможно... Наверняка она читает газеты. Если так, то, значит, она такая же, как и все - лицемерная. Боже, возможно ли допустить такое? Лжет ли она ему? Прячется ли под её пленительными чарами та гнилая меркантильность, столь ненавистная им? Возможно ли, что всё это фальшь, спектакль ради наживы, разыгрываемый для него?
Впервые в жизни Мэтью захотел быть неправым. Пусть жизнь докажет ему, что он ошибается.
Ровно в шесть Мэтью дожидался Шери у входа в кафетерий. Компанию ему составляли безграничные сомнения.
И она появилась, наградила растерянного Мэтью улыбкой, взяла его под руку и повела за собой.
- Я знала, что ты спросишь, как меня зовут, - сказала она, пока они шли по улице. Холодные дождевые капли ласкали их лица. - Это судьба.
- Это стечение обстоятельств, - ответил Мэтью. Собственный голос казался ему чужим.
Шери засмеялась.
- Ладно, называй это так, - сказала она. - Как зовут то тебя? Неприлично гулять по ночному городу с незнакомым мужчиной, знаешь ли.
Мэтью представился и даже назвал фамилию, после чего внимательно вгляделся в лицо новой знакомой, однако заметил лишь удивление.
- Ого, как ты официально, - сказала Шери. - Ну тогда я - Шери Элизабет Бригс.
- Неужели моё имя ни о чём не говорит тебе? - Мэтью выглядел обескураженным, поскольку ожидал совершенно иной реакции.
Шери задумалась.
- А оно должно говорить мне о чем-то? - спросила она. - Ну, я знаю солиста одной группы, которого зовут Мэтью... И вообще много других людей с таким же именем, но тебя я сегодня повстречала впервые.
- Точно? Ты уверена, что не видела меня раньше?
- Уверена. Если б я тебя уже видела, то обязательно запомнила бы.
Мэтью вздохнул полной грудью. Теперь, когда ответ на главный вопрос был получен, всякие сомнения отпали, и он почувствовал себя счастливым, готовым идти за этой случайно встреченной девушкой хоть на край света. И если это была любовь, то Мэтью без всякого страха впустил её в своё уставшее сердце.
Рука об руку они пересекли Бостон-авеню, продолжая увлечено рассказывать друг другу о себе. Шлепая по лужам, Мэтью заметил, что они забрались в незнакомые ему прежде окрестности города.
- Куда это ты меня ведешь? - спросил он у Шери.
- Вон в тот парк через дорогу. Я люблю там гулять.
- Не слишком ли там темно?
- Ага, темно, но в этом его очарование. Там никогда не зажигают фонари на ночь, сама не знаю почему, но благодаря этому люди почти не ходят в этом парке ночью. Я называю его Сумеречным парком. Уверена, тебе там понравится.
- Неужели ты не боишься призраков, которые обитают в темноте? - спросил Мэтью, когда они вместе зашли на огороженную, залитую ночной тьмой территорию парка.
- Я не верю в призраков, - засмеялась Шери и прижалась к нему сильнее. - К тому же, с тобой мне ничего не страшно.
Да, то было началом их светлой любви, которая больше походила на сказку, ставшую былью. Мэтью сходил с ума от любви к этой девушки, она же скромно позволяла ему любить себя. Сердце его купалось в кипящей крови.
Когда любовь сковала неопытное сердце богатого юноши, всякие предрассудки, ранее отвергавшие меркантильных девиц, сами собой забылись, канули в Лету. Наивно ли это? Мэтью об этом не думал. Осуждать его бесполезно. В кутерьме прогулок рука об руку с любимой женщиной, из его сердца выветрились всякие дурные мысли и подозрения. Любовь пробилась сквозь корку черственности и навела порядок в воспаленном разуме Мэтью. И пусть найдется тот человек, посмеющий судить его за веру в настоящую любовь! Веру в чувства, питающиеся не жаждой наживы или похотью. Мэтью поверил в Шери, пустил ее в своё сердце и не раскаялся о содеянном. Для него она была воплощением Идаела, ангелом, сошедшим с неба. Во время их прогулок, которые, к слову, случались всё чаще и чаще, Мэтью со всей присущей ему искренностью признавался Шери:
- Ты лучшая женщина, когда-либо живущая на земле! По сравнению с тобой, даже Венера кажется уродиной.
Вирус любви овладел им полностью. Сопротивляться любви глупо - она всё равно возьмёт своё.
Движимый любовью, юноша совершенно потерял предел щедрости. Он заваливал Шери самыми дорогими подарками, стараясь тем самым подтвердить слова, которые повторял изо дня в день: я тебя люблю, я тебя люблю... Я. Тебя. Люблю. Благородно ли это? Романтично ли? Вполне возможно. Бесполезно осуждать влюбленного человека за доброту - он всё равно не остановится. Шери оставалось лишь со скромным видом принимать совсем не скромные подарки, а затем без конца осыпать неугомонного романтика благодарностями и ответными признаниями. Скорость, с которой развивались их отношения, может только впечатлить: две случайно встретившие друг друга души прошли тот долгий путь до состояния чистой влюблённости за несколько месяцев.
Но насколько была та любовь искренна? Судить об этом мы сможем чуть позже, по прошествии определенных событий, однако ещё до них следует рассказать об одной сцене, произошедшей между Мэтью и Шери после рождества, когда знакомая нам парочка прогуливалась по их любимому Сумеречному парку, осыпаемая мягкими снежными хлопьями.
Петляя среди заснеженных кленов, двое влюбленных неспеша вели беседу. Если бы кому-нибудь довелось подслушать эту беседу, то он не смог бы сравнить её ни с воркованием голубей, ни с приторным шептанием любовников. Это было беседа, достойная двух лучших друзей. Беседа между мужчиной и женщиной, чьи сердца скреплены любовью, о которой мечтает каждый.
Так они шли, держась за руки, пока снег хрустел под ногами. И вдруг Мэтью обнял Шери за талию и прижал к себе. Со слезами на глазах он прошептал ей на ушко:
- Не оставляй меня, прошу. Никогда не оставляй...
Они повернулись друг к другу лицом, обнялись и долго смотрели в глаза, прежде чем их холодные губы встретились.
И после столь чудесного, охлаждающего страсть поцелуя, следующие слова вырвались у лишенного чувств и ничего не боящегося благодаря любви Мэтью сами собой:
- Ты выйдешь за меня?
***
Конечно же Мэтью не удалось скрывать факт собственного богатство от Шери. Бесполезно скрывать это стало после их весьма скромной свадьбы, когда сердца влюбленных оказались наконец скреплены брачными узами.
Но свадьба вовсе не знак того, что история закончится хорошо. Как раз таки наоборот, она лишь приблизила трагичный финал.
Счастье столь подлое чувство. Оно приходит, когда его не ждешь, а уходит неожиданно, громко хлопая дверью. Помимо этого, оно имеет странную способность оглушать и ослеплять человека, который заполучил его. А как мы знаем, для Мэтью двуличную вакцину счастья принёс вирус любви в лице кроткой Шери Бригс. И если раньше мы говорили об этом как о подъёме разбогатевшего финансиста, то теперь пора взглянуть на произошедшие события под единственно верным углом и осознать, что никакого подъёма вовсе не существовало. Было лишь медленное, тихое падение, остановить которое было уже поздно.
Так что не вините счастье ослепленного любовью юноши в том, что ночью, когда Мэтью под руку с любимой женой по обыкновению прогуливался по Сумеречному парку, угрожающий хруст снега позади них не был услышан вовремя.
В момент когда Мэтью уже хотел обернуться и вглядеться в темноту парка, две неизвестные мужские руки набросили ему на голову мешок из грубой ткани и рванули назад. Чудом устояв на ногах, Мэтью принялся размахивать руками и пытаться вырваться, но неизвестный продолжал с силой тянул его за голову назад, угрожая сломать шею.
Шокированный нападением, Мэтью не смог закричать, благодаря чему душитель продолжал свою грязную работу в блаженной тишине, укрытый со всех сторон тьмой безлюдного парка.
Чувствуя, что начинает задыхаться, Мэтью прекратил махать руками, желая лишь одного: пусть Шери останется целой и невредимой. Пусть этот мерзавец убьет его, плевать, но вот к Шери он не имеет права прикасаться. Пусть только посмеет сделать ей больно и Мэтью проклянет своего убийцу перед смертью, чтобы грязная душа этого человека сгнила в аду, где ей будет самое место!
Но крика Шери он не слышал. Это давало ему надежду, что она успела убежать, что она находится далеко отсюда и не видит, как его убивают. Она наверняка бежит в слезах, спасает свою жизнь, оставив его одного... Но Мэтью не злился на неё за это, наоборот, он был рад умереть в одиночку. Лишь бы Шери не пострадала, лишь бы этот ангел остался жив и не увидел его позорных страданий.
Когда дышать стало невозможно, готового умереть Мэтью пронзила ужасная мысль: что, если с ней сейчас делают тоже самое? Может быть, она уже лежит в снегу без дыхания, и потому он не слышит её крик? Или её схватили и, затянув мешок на голове, безжалостно душат как его? Может совсем рядом её убивают прямо перед ним, а он ничего не силах сделать...