Другие хотели просто весело отпраздновать молодость, их привлекали в гвардии красивый мундир, эполеты, шпоры, столичная жизнь, балы, театры, гулянья, пирушки, карты, шалости, любовные похождения. Все эти молодые люди гордились своей принадлежностью к военному сословию, к гвардии, но не все были усердны в исполнении своих служебных обязанностей, и не особенно стремились получить роту или эскадрон. Для них несколько лет веселой и беззаботной офицерской жизни были ступенью к карьере гражданского чиновника. Переход в статскую службу был скачком вверх по лестнице чинов, поскольку военные были выше гражданских на один чин, и еще один или два чина прибавляла гвардия. Гвардейский капитан или даже штабс‑капитан превращался в надворного советника, который по Табели о рангах относился к тому же классу, что армейский подполковник. Это давало солидную должность с хорошим окладом и большие возможности. Да, офицеры, по примеру государя, смотрели на чиновников с чувством превосходства и даже презрения. Но они не могли не признавать, что военная служба хотя и почетнее, но гражданская – доходнее. Дело было даже не в жаловании, а в неофициальных доходах, известных каждому чиновнику, от которого зависел ход дел и их положительное решение.
Офицеры Л.‑гв. Конного полка у Константиновского дворца в Стрельне. Худ. А. Ладюрнер. 1840 г.
Некоторые уходили в отставку по состоянию здоровья, как писалось в приказах – «за болезнию». Другим военная служба в гвардии, особенно в кавалерии, была хотя и приятна, но обременительна, поскольку скромное жалование не покрывало расходов на обмундирование и амуницию, которые всегда должны быть в самом лучшем виде и часто требуют замены, на породистых лошадей, на хорошие вина, на подарки женщинам, на квартиру для амурных свиданий, на билеты в первых рядах партера, да и вообще жизнь офицера в столице было довольно дорогой. Для многих поводом к отставке становилась смерть отца, дяди или опекуна и необходимость самому начинать управлять имением, становиться помещиком.
Нередко и женитьба тоже означала конец службе и разгульному холостяцкому житью, переход к мирной и спокойной семейной жизни в родовой усадьбе. Последнее было настолько типично, что Марлинский еще в 1823 году, изображая страстную любовь молодого офицера к юной светской красавице, писал: «…зачем не могу я любить обыкновенно, как другие!.. Зачем, например, не похож я на этих молодчиков, которых везде видят, и никто не помнит, которые всем заняты и собой предовольны, или на товарища моего Форста, который набожно вдыхает в себя флегму предков из наследственной трубки и, чтобы влюбиться классически, ждет ротмистрского чина?»[135]
Действительно, многие гвардейские офицеры через несколько лет после получения чина капитана или ротмистра выходили в отставку с чином полковника и с мундиром. На этом их служба и заканчивалась. Однако если такой офицер из отставки снова поступал на службу, то его принимали тем чином, который он получил на службе, а не при отставке. Например, Аполлон Андреевич Запольский в 1824 году был переведен в Л.‑гв. Кирасирский Его Величества полк корнетом. В ноябре 1833 года из ротмистров уволен в отставку с чином полковника. В декабре 1834 года определен снова на службу в Л.‑гв. Кирасирский Его Величества полк ротмистром.
Штаб‑офицер и обер‑офицер Л.‑гв. Литовского полка. Литография Л.А. Белоусова. 1832–1833 гг.
Штаб‑офицер Л.‑гв. Павловского полка в 1826–1827 гг.
Исправный офицер своевременно получал чины, нерадивого могли в качестве наказания обойти чином, отличного по службе производили в чины вне очереди. С получением роты или эскадрона в жизни штабс‑капитана, капитана или ротмистра прибавлялось забот и ответственности. В его подчинении оказывалось около 250 солдат‑пехотинцев или 120 кавалеристов с лошадьми, но и сам он уже был не юноша, а зрелый человек примерно с десятилетним стажем офицерской службы, что давало ему достаточный опыт. Дослужившись до полковника, офицер гвардейской пехоты получал в своем полку батальон, в кавалерии – дивизион. До 1834 года в гвардейской кавалерии полковники еще командовали дивизионами и эскадронами, а с этого года стали командовать только дивизионами. Иногда из‑за отсутствия вакансий в родном гвардейском полку и их наличия в соседнем получение полковничьих эполет могло повлечь за собой перевод.
Офицер Л.‑гв. Егерского полка Петр Александрович Степанов вспоминал, как в 1842 году, после многолетней службы в лейб‑егерях, был «в августе произведен полковником в Л.‑гв. Измайловский полк, и как только обмундировался, явился к великому князю. Он мне сказал, что красные лацканы ко мне очень идут; я был такого мнения, что никакие ко мне так не идут, как черные егерские».[136]Михаил Павлович оценил привязанность офицера к родному мундиру и сначала, в ноябре, прикомандировал его к Л.‑гв. Егерскому полку, а в январе нового 1843 года, когда появилась возможность, перевел его в этот полк.
Через несколько лет командования батальоном гвардейского полковника переводили тем же чином в армию на должность командира армейского полка. Напомним, что офицеры «старой гвардии» были выше своих армейских собратьев на два чина, «молодой гвардии» – на один чин. Например, в полках «старой гвардии» штабс‑капитан равнялся армейскому майору, капитан был равен армейскому подполковнику. А вот гвардейский и армейский полковники по Табели о рангах были равными чинами, поскольку относились к одному классу. При этом гвардеец командовал батальоном, а армеец – полком.
При Николае I производство офицеров в чины несколько замедлилось. Войн было меньше, и они носили менее кровопролитный характер, чем в начале века, а после победы над поляками в 1831 году Россия вступила в длительный мирный период, продлившийся до 1849 года. К тому же после восстания декабристов власть стала опасаться молодых генералов и полковников. Если в александровское царствование гвардейский офицер (правда, не каждый) мог дослужиться до полковничьего чина в среднем за 10 лет, то теперь средний срок увеличился до 15 лет (крайние случаи составляли от 11 до 20). Средним сроком для получения полка стало 20 лет с начала офицерской службы (не меньше 16 и не больше 23).
Получение полка было важным этапом в жизни гвардейского офицера. Расставаясь с родным полком, с товарищами, с гвардией, с Петербургом, уезжая из столицы в провинцию, полковник получал взамен огромную власть над тысячами людей в армейском пехотном полку или над сотнями людей и лошадей в кавалерийском. Поднималось его материальное положение. Приобретался огромный опыт самостоятельного командования воинской частью, полезный для дальнейшего продвижения по службе. Хорошему полковому командиру гвардейского «происхождения» уже было рукой подать до генеральских эполет.
Обер‑офицеры и часовой Кавалергардского полка. Литография из полкового альбома. 1851 г. В центре – А.Н. Теплов
Однако известен любопытный случай добровольного отказа от командования полком и от всей последующей карьеры. Алексей Николаевич Теплов, выпущенный в 1837 году корнетом в Кавалергардский полк, дослужился к 1853 году до полковника, а в 1856 году должен был получить армейский полк. Но привязанность к родному полку, доходившая до фанатизма, оказалась сильнее. Не желая менять привычный мундир на другой, тем более армейский, Теплов вышел в отставку, чтобы навсегда остаться кавалергардом. И даже через много лет, встречая на улице солдата‑кавалергарда, Теплов останавливал его, расспрашивал о службе и одаривал деньгами. Если же солдат оказывался из его любимого 4‑го эскадрона, которым Теплов когда‑то командовал, то отставной офицер вел его к себе обедать.
П.П. Ланской. Худ. В.И. Гау. 1847 г.
Полковник, переведенный из гвардии, и в армейском мундире выглядел бравым гвардейцем и командовал так, как научился этому в гвардии. Через несколько лет один из таких полковников, самый лучший по службе или в боях, самый удачливый и ценимый государем и великим князем, получал первый генеральский чин и должность командира гвардейского полка, нередко своего родного, где его помнили как коренного офицера. Впрочем, командир мог быть и «пришлым» – гвардеец, начинавший службу в другом полку или даже армеец, который служебным рвением обратил на себя внимание императора и заслужил его доверие. Равенство в чинах гвардейского и армейского полковника давало возможность отличившемуся полковнику‑армейцу перейти тем же чином в гвардию, стать командующим полком, а затем генералом с утверждением в должности командира полка. Таких пришельцев общество офицеров гвардейского полка встречало настороженно.
Бывали случаи, когда отличный гвардеец‑полковник не отправлялся в армию, а сразу или почти сразу после производства в генеральский чин получал гвардейский полк, и даже свой родной. Финляндец Иван Степанович Ганецкий в чине полковника командовал батальоном, в 1854 году возглавил Л.‑гв. Финляндский резервный полк, затем был произведен в генералы и в 1856 году сменил генерала Ф.Ф. Ребиндера во главе действующего полка.
Петр Петрович Ланской, тот самый, которому суждено было жениться на вдове А.С. Пушкина, всю свою службу с 1818 года, от юнкера до полковника включительно, провел в Кавалергардском полку. В 1844 году он в чине генерал‑майора был назначен командующим Л.‑гв. Конным полком, а через два года утвержден командиром полка. У этих двух полков постоянно прослеживается соперничество, конкуренция, и даже некоторый антагонизм. Поэтому для старого кавалергарда Ланского новое назначение было психологически нелегким. Родным Кавалергардским полком в то время командовал его товарищ и лучший друг генерал‑майор барон И.А. Фитингоф, и они дали друг другу слово приложить все старания к уничтожению антагонизма между кавалергардами и конной гвардией, и добились в этом некоторого успеха. Однако между этими полками и дальше сохранялся дух соревнования.
Обер‑офицеры Л.‑гв. Московского, Гренадерского и Литовского полков в 1845–1849 гг.
Должность бригадного командира в гвардии, где все полки находились всегда рядом, компактно, не имела большого значения. Поэтому бригадным командиром, как правило, являлся старший из двух полковых. Прокомандовав положенный срок гвардейским полком, или одновременно полком и бригадой, генерал получал армейскую бригаду, а потом следующий чин и армейскую дивизию. Еще несколько лет – и самый заслуженный, хорошо зарекомендовавший себя генерал‑лейтенант назначается командиром одной из гвардейских дивизий, которых при Николае I было шесть – три пехотных и три кавалерийских. Конечно, лучше всего, если это была именно та дивизия, куда входил родной полк.
Антон Антонович Эссен в 1816 году был выпущен в Л.‑гв. Конный полк корнетом, к 1826 году дослужился до полковника. В 1834 году произведен в генерал‑майоры с назначением состоять при Гвардейской Кирасирской дивизии. В 1835 году назначен командиром Л.‑гв. Гродненского гусарского полка, в 1837 – командиром 2‑й бригады 2‑й легкой Гвардейской кавалерийской дивизии с оставлением командиром полка. В конце того же года назначен командиром своего родного Л.‑гв. Конного полка. В 1839 году назначен в Свиту Его Императорского Величества с оставлением в должности командира полка. В 1842 году назначен командующим 1‑й бригадой Гвардейской кирасирской дивизии с оставлением командиром полка. В 1844 году Эссен был назначен командующим 2‑й Кирасирской дивизии, в 1848 году произведен в генерал‑лейтенанты и получил родную Гвардейскую Кирасирскую дивизию.
Штаб‑офицер Л.‑гв. Измайловского полка в 1845–1849 гг.
Самый лучший командир, любимый государем, отмеченный великим князем, мог сразу получить и свой гвардейский полк, а затем и свою гвардейскую дивизию. Михаил Александрович Офросимов в 1825 году из капитанов в Л.‑гв. Измайловского полка был переведен в Л.‑гв. Егерский полк с производством в полковники, в том же году переведен в Л.‑гв. Финляндский полк, командовал 2‑м батальоном, а в 1833 году произведен в генерал‑майоры с назначением командующим Л.‑гв. Финляндским полком. Вскоре он был утвержден его командиром. Это был первый командир, назначенный из офицеров полка, хотя и не коренной финляндец. В 1839 году, сдав полк новому командиру, Офросимов был назначен начальником 2‑й Гвардейской пехотной дивизии, куда входили финляндцы, и вскоре произведен в генерал‑лейтенанты. Император Николай I высоко ценил Офросимова, всегда был к нему внимателен, не уставал благодарить за отличное командование вверенными ему частями. Один из современников вспоминал: «Когда он командовал гвардейской дивизией, то однажды Николай Павлович был особенно доволен смотром этой дивизии. По окончании учений государь подъехал к Офросимову благодарил его за службу и, между прочим, милостиво сказал: „Дай мне поцеловать твою мордочку“ и потянулся исполнить свое желание; но случилось, что у Офросимова расстегнулись в то время чешуйки под каскою, а так как ему хотелось быть по форме, то он в волнении торопился застегнуть их (как это обыкновенно случается при такой спешности), и ему не удалось это скоро исполнить; чрез это поцелуй замедлился и мог выйти неудачным, в особенности, если принять в соображение, что и государь, и генерал были верхами и лошади их не стояли покойно. Тогда Николай Павлович милостиво повторил: „Да целуй же“. Это сцена не прошла незамеченной для всех на смотру и еще более убедила окружающих в расположении государя к Офросимову».[137]
М.А. Офросимов (справа). Фрагмент акварели «Освящение знамен в Зимнем дворце 26 марта 1839 г.». Худ. П.А. Федотов. 1839 г. (не окончена)
В гвардии выше дивизионного начальника были только должности начальника гвардейской пехоты, гвардейской кавалерии, гвардейской пешей или конной артиллерии. Например, Родион Егорович Гринвальд прошел путь от корнета до полковника в Кавалергардском полку, командовал армейским полком, своим родным полком, армейской дивизией, своей родной Гвардейской кирасирской дивизией, состоял при инспекторе резервной кавалерии, а в 1855 году назначен командиром Гвардейского кавалерийского корпуса.
Если после этого продолжался путь наверх, то он означал опять командование армейскими объединениями. Могло последовать назначение не на строевую, а уже на административную должность. Высшей точкой сугубо военной карьеры могли быть чин полного генерала и должность командира одного из армейских корпусов. Старый финляндец Ганецкий, уже при новом государе, дослужился до генерала от инфантерии и командира Гренадерского корпуса.
Генерал Л.‑гв. Кирасирского Его Величества полка в 1844–1855 гг.
Для избранных судьбой и государем был еще чин фельдмаршала и должность командующего армией. Фельдмаршалов при Николае I было пять. Князь Петр Христианович Витгенштейн в молодости, еще в екатерининские времена, служил в Л.‑гв. Семеновском, затем в Л.‑гв. Конном полку, а в 1808 году назначен шефом Л.‑гв. Гусарского полка. Князь Фабиан Вильгельмович Остен‑Сакен был армейцем. Граф Иван Иванович Дибич‑Забалканский только первые несколько лет своей службы провел в Л.‑гв. Семеновском полку, а в начале 1814 года ему пришлось командовать отрядом, куда входила Гвардейская легкая кавалерийская дивизия. Князь Иван Федорович Варшавский, граф Паскевич‑Эриванский, тоже совсем недолго в молодости пробыл в Л.‑гв. Преображенском полку, зато в 1817 году был назначен командиром 2‑й Гвардейской пехотной дивизии, в 1821 году – 1‑й Гвардейской пехотной дивизии, а в 1824 году снова отправился в армию – командовать 1‑м пехотным корпусом. Светлейший князь Петр Михайлович Волконский в юности, при Павле I, служил в Л.‑гв. Семеновском полку, затем, при Александре I, большая часть его службы была штабной, а при Николае I – административной, во главе Министерства двора и уделов.
Гвардией при Николае I командовали августейшие особы. Много лет это место занимал великий князь Михаил Павлович: с 1826 года – командующий корпусом, с 1831 – командир корпуса. В 1849 году его сменил наследник цесаревич Александр Николаевич.
Наследник цесаревич Александр Николаевич. Худ. Ф. Крюгер. После 1845 г.
Кроме карьеры строевого офицера, был и другой путь наверх – по штабной части. Поступление в академию при Николае I больших перспектив не давало – в это время служба в Генеральном штабе еще не получила такого почета и престижа, как в более поздние времена. До 1850‑х годов вся работа офицеров‑генштабистов состояла в статистике и картографии, и на нее находилось немного желающих.
Настоящую штабную карьеру делали на адъютантских должностях. Можно было попасть в адъютанты к генералу – дивизионному или более высокому начальнику, и сменить полковой мундир на общеадъютантский, украшенный аксельбантом. Такой офицер постоянно находился при генерале, а в своем полку только числился.
Гвардейские адъютанты, пехотный в 1826–1844 и кавалерийский в 1826–1830 гг.
А.С. Апраксин, полковник Л.‑гв. Конного полка, флигель‑адъютант. Худ. М. Крылов. 1827 г.
Другой род адъютантов составляли полковые и батальонные. Аксельбантов им при Николае I не полагалось. В пехоте они отличались тем, что были единственными обер‑офицерами, которые носили шпоры, поскольку в строю им полагалось быть верхом. В кавалерии и артиллерии они ничем не отличались от остальных офицеров. В каждом полку пехоты был один полковой адъютант и три батальонных, в кавалерийском – только полковой. Адъютанты отдельных батальонов, пеших артиллерийских бригад и гвардейской конной артиллерии были приравнены к полковым. Любопытно, что по сравнению с офицерами, служившими не в полках, а в свите государя, при генералах, в штабах, полковые и батальонные адъютанты считались фронтовыми, то есть строевыми офицерами. Но при этом они не считались строевыми по сравнению со своими однополчанами.
Кавалерийский флигель‑адъютант в 1844–1855 гг.
Должность батальонного адъютанта была несложной и незначительной, обычно ее исполняли юные прапорщики или подпоручики. Зато должность полкового адъютанта была важной, ответственной и влиятельной, на нее назначался один из самых грамотных, исправных, старательных и уважаемых в полку обер‑офицеров в чине от поручика до капитана. Между назначением и утверждением в этой должности чаще всего следовал своеобразный испытательный срок, длившийся в разных случаях от месяца до года. Все полковые адъютанты гвардейских полков были лично известны государю.
Император Николай I. Худ. Г.Д. Митрейтер. 1840‑е гг.
В начале 1850‑х годов, когда конногвардейцами еще командовал генерал Ланской, любопытный случай произошел с замещением адъютантской должности: «В Конном полку открылась вакансия полкового адъютанта; при известном благоволении императора Николая Павловича к своему шефскому полку это считалось верным обеспечением вензелей, и честолюбцы пустили в ход все интриги, чтобы добиться этого назначения. В течение полугода эту должность примерно исправлял Альбединский, и Ланской, считая его вполне достойным офицером, решился утвердить его полковым адъютантом. Альбединский имел очень мало средств и никакой протекции. Кружок богачей‑аристократов имел своего кандидата – Черткова, сильного своими связями, и всячески агитировал, чтобы сломить твердое решение командира полка.
Однажды, во время приема с глазу на глаз, государь, любивший входить в разные подробности, спросил Ланского: „У тебя очищается адъютантская вакансия?" – „Так точно, ваше величество“. – „Я слышал, ты избираешь Черткова?" – „Ваше величество! Должен ли я считать этот вопрос изъявлением вашего желания?“ – почтительно спросил Ланской. – „Это почему?“ – „Потому что оно для всякого становится законом, и только в силу его я имею право обидеть офицера“. – „Нет, Ланской, всегда поступай по совести. Тебе это ближе и лучше знать“, – ответил государь и, милостиво потрепав его по плечу, уже с легкой усмешкой добавил: „Взялся поинтриговать, и не выгорело, а тебе за правду – большое спасибо! Я люблю, чтобы мне так служили"».[138]
Музыкальный вечер у Львова. Литография П. Рорбаха. 1840‑е гг.
Для одних адъютантская служба заканчивалась «обращением во фронт», то есть возвращением в строй, другие могли на штабных должностях дослужиться до полковника. Если за этим следовал генеральский чин, то при отсутствии опыта командования частями он означал получение административной должности.
Полковых адъютантов своих любимых полков – Л.‑гв. Преображенского и Конного – император, как правило, жаловал званием флигель‑адъютантов. Это звание было огромной честью для офицера любого полка. Флигель‑адъютантами назывались адъютанты императора в чинах штаб– или обер‑офицеров. Одни флигель‑адъютанты служили непосредственно в Свите Его Величества, дежурили во дворце, сопровождали государя, выполняли его поручения. Им полагался свитский мундир с аксельбантом и с вензелем на эполетах. Другие, получив это звание, оставались в полках при своих прежних должностях и в полковых мундирах. Их отличали только вензель и аксельбант. В любом случае звание флигель‑адъютанта было наградой за хорошую службу или за подвиги в боях, знаком монаршего благоволения. В глазах обычных офицеров флигель‑адъютанты были счастливцами, оседлавшими фортуну.
Например, поручик Л.‑гв. Конного полка Федор Васильевич Анненков в 1829 году был назначен полковым адъютантом. В 1834 году, уже в чине ротмистра, был «назначен Флигель‑Адъютантом к Его Императорскому Величеству с оставлением во фронте и в звании Полкового Адъютанта. 1840 году, 20 ноября, отчислен от полка в Свиту Его Величества. 1841 г., 30 марта, произведен в полковники. 1849 г., 3 апреля, за отличие по службе, произведен в генерал‑майоры с назначением в Свиту Его Величества и с прикомандированием к министру внутренних дел».[139]В 1850 году Анненков стал вторым московским комендантом, а в 1855 – нижегородским военным губернатором, управляющим и гражданскими чинами губернии.
А.Ф. Львов. Худ А.В. Тыранов. Нач. 1840‑х гг.
Алексей Федорович Львов, военный инженер путей сообщения и композитор, в 1826 году, вернувшись на службу из недолгой отставки, был назначен старшим адъютантом в штаб Корпуса жандармов. Ловкий и исполнительный офицер, ценимый своим шефом А.Х. Бенкендорфом и отмеченный самим государем, он был 1833 году зачислен в Кавалергардский полк с переименованием в ротмистры и с оставлением в занимаемой должности. Это означало, что Львов по‑прежнему носил общеадъютантский мундир, но теперь его фамилия была в списках кавалергардов. В том же году им был написан получивший огромный успех гимн «Боже, царя храни!». В 1834 году Львов был пожалован званием флигель‑адъютанта, зачислен в Императорскую свиту, и теперь ему полагался свитский мундир. В 1836 году произведен в полковники и в конце того же года назначен директором придворной Певческой капеллы; в 1843 произведен в генерал‑майоры с назначением в Свиту Его Величества. После полученной на маневрах 1845 года травмы Львов перешел в гражданскую службу, где дослужился до чина тайного советника и должности обер‑гофмейстера.
Кавалерийский и пехотный генералы Свиты Его Императорского Величества в 1826–1845 гг.
Звание «Свиты Его Величества генерал‑майор» получал флигель‑адъютант, произведенный из полковников в первый генеральский чин. Мог его получить и обычный генерал‑майор, ранее в свите не состоявший. Генерал‑майоры свиты могли быть и среди гвардейских полковых командиров, и среди генералов, занимающих административные должности.
Пехотный генерал‑адъютант в 1826–1844 гг.
Гораздо выше флигель‑адъютантов и генерал‑майоров свиты стояли генерал‑адъютанты, то есть адъютанты государя, состоявшие в генеральских чинах, начиная с генерал‑лейтенанта. Это высокое и почетное звание означало величайшую степень признательности императора. Генерал‑адъютантами были высшие должностные лица государства – командир Гвардейского корпуса великий князь Михаил Павлович, командующий армиями, наместник Царства Польского фельдмаршал И.Ф. Паскевич, шеф жандармов А.Х. Бенкендорф и сменивший его на этом посту А.Ф. Орлов, военный министр А.И. Чернышев, генералы В.В. Левашов, П.Д. Киселев, П.М. Волконский, В.Ф. Адлерберг, К.Ф. Толь, В.А. Перовский, П.А. Клейнмихель, Е.Ф. Канкрин и другие. Одни были удостоены этого высшего отличия еще при Александре I, другие, как, например, Михаил Павлович или наследник цесаревич Александр Николаевич, получили генерал‑адъютантство уже от Николая I.
Глава 13
«Вечером служба выпускала нас из своих тисков»
Лишь немногие гвардейские офицеры в Петербурге, как правило, самые обеспеченные, жили вне полка, в особняках или больших наемных квартирах у своих родителей или родственников. Они каждое утро прибывали в полк в собственных экипажах с породистыми рысаками, лихими кучерами, нередко с ярко разодетыми лакеями на запятках, а по окончании служебных занятий уезжали домой, где перед театром или балом отдыхали и дремали в креслах у каминов в роскошных, убранных по последней моде кабинетах. Описания таких вечеров мы неоднократно видим у Лермонтова, Марлинского, Одоевского. В эти моменты многие офицеры позировали модным художникам для портретов. Так, например, ротмистр Иван Александрович Балашов, адъютант военного министра Чернышева, в таком виде в 1840 году предстает на портрете кисти Василия Раева. Молодой офицер в расстегнутом сюртуке с серебряными аксельбантами сидит в кресле, левая рука небрежно держит длинный чубук трубки, правая обнимает породистую собаку. На заднем плене видны книжный шкаф изящной вычурной отделки и обои с модным замысловатым рисунком.
Но большинство проживало на территории казарм, в казенных офицерских квартирах. Самая большая и удобная квартира предназначалась командиру полка. Холостые обер‑офицеры жили по два‑три человека. На каждого полагалось по одной личной комнате, которая служила кабинетом и спальней, и на всех – общая гостиная, она же столовая. Примерно так же обстояло дело и в военно‑учебных заведениях. Офицерам, которые служили не в строю – штабным, генеральским адъютантам, инженерам и прочим, если они не имели своего жилья, полагались казенные квартиры в городе, по одной на двоих.
Преображенец Дмитрий Григорьевич Колокольцев, служивший с 1831 по 1846 год, тепло вспоминал о житье в казармах вблизи Таврического сада, где располагались по очереди 2‑й и 3‑й батальоны полка: «Таврида – так мы в свое время именовали наши Таврические казармы по отдаленности от центра города и от наших казарм 1‑го батальона, расположенных около дворца, – эта Таврида составляла, так сказать, наше Эльдорадо. Тут жили чуть ли не две трети офицеров нашего полка. Житье в Тавриде для нас, офицеров, было привольное, так как это был уголок на краю города, вдали от петербургского шума.
В этом же самом здании находилась тоже наша полковая библиотека и дежурная комната для офицеров дежурного по полку и по 3‑му батальону вместе. В этой дежурной комнате часто тоже собирались наши офицеры и проводили иногда целые вечера за чтением…
Приезжали иногда наши офицеры с Миллионной, когда некуда было деваться, и товарищи других полков, и все это вместе проводили целые вечера, в разнообразных занятиях и за игрой в карты, или за музыкой, или в болтовне; тогда была мода в игре в слова или в каламбуры, и молодежь острилась, а иногда и в выпивке холодненького. Все это дружелюбно, бесцеремонно и, как говорится, нараспашку».[140]