Ощущая себя адски сексуальным, он подошел к комоду, открыл шкатулку с украшениями, и…
Где, вашу мать, его часы? От Джейкоб и Ко, с бриллиантами?
Что за чертовщина…
Лэш оглянулся, понюхав воздух в комнате. Переключился на зрение в синих тонах, чтобы следы всех, кто прикасался к его вещам, окрашивались розовым, так, как научил его отец.
На комоде были свежие, невыразительные следы, более четкие, чем те, что он оставил несколько дней назад. Он снова сделал вдох. Джон… Джон и Куин были здесь…. И один из этих жалких ублюдков взял его гребаные часы.
Лэш схватил охотничий нож со стола, с яростным криком послал его через комнату, и он воткнулся лезвием в его черную подушку.
В дверном проходе возник Мистер Д.
– А? Что такое…
Лэш резко повернулся и пригвоздил парня своим пальцем, не указывая на него, а используя один из подарков своего настоящего отца.
Но потом он сделал глубокий вдох. Опустил руку. Поправил костюм.
– Приготовь мне… – ему пришлось очистить голос от злости. – Приготовь мне завтрак. Я хочу поесть на террасе, а не в столовой.
Мистер Д ушел, и спустя десять минут, когда у Лэша перестало двоиться в глазах от ярости, он спустился вниз и сел перед отличным подносом с беконом, яйцами, тостом с джемом и апельсиновым соком.
Очевидно, Мистер Д собственноручно выжимал апельсины. Что, учитывая отличный вкус напитка, было достаточным оправданием для того, чтобы не изжарить придурка прямо до его армейских сапог.
Остальные убийцы собрались в дверях, наблюдая за его трапезой, будто тот им фокусы показывал.
Когда он сделал последний смачный глоток из чашки, один из них спросил:
– Что ты, мать твою, такое?
Лэш вытер губы салфеткой и спокойно снял пиджак. Встав, он расстегнул пуговицы на своей бледно-розовой рубашке.
|
|
– Я – ваш гребаный король.
И тут он, распахнув рубашку, усилием мысли разрезал грудину вниз, до самого живота. Его ребра широко раскрылись, и, обнажив клыки, он выставил напоказ черное, бьющееся сердце.
Лессеры синхронно отпрыгнули назад. Один хрен даже перекрестился.
Лэш невозмутимо закрыл рану на груди, застегнул рубашку и сел в кресло:
– Еще кофе, Мистер Д.
Ковбой пару раз тупо моргнул, производя впечатление овцы, столкнувшейся с задачей по математике.
– Да… да, сэр.
Снова взяв свою чашку, Лэш посмотрел на побледневшие лица перед ним.
– Добро пожаловать в будущее, господа. А сейчас шевелите задницами. Я хочу, чтобы вы расчистили первый этаж до прихода почтальона в десять-тридцать.
Глава 54
Общественный центр восточного Колдвелла находился между закусочной «Caldie Pizza&Mexican» и колдвеллской теннисной школой, прямо на улице Бакстэр. Располагался в большом, старом фермерском доме, который построили еще в ту пору, когда на прилегающей земле выращивали зерновые, и обладал отличной лужайкой, флагштоком и качелями.
Материализовавшись позади здания, Фьюри мог думать лишь о том, как бы убраться отсюда. Он посмотрел на часы. Десять минут.
Десять минут на то, чтобы заставить себя остаться.
Боже, ему хотелось красного дымка. Его сердце выпрыгивало из груди, с ладоней стекал пот, как с полотенца, а зудящая кожа сводила его с ума.
Пытаясь абстрагироваться от ощущений своего тела, он посмотрел на парковку. Там стояло двадцать машин разнообразных кузовов и моделей. Были грузовики, тойоты, сааб с откидным верхом, розовый Фольксваген-Жук, три минивэна и МИНИ Купер.
|
|
Сунув руки в карманы, он двинулся к боковой дорожке, огибавшей здание. Достигнув асфальта, выложенного в дорожку и парковочную зону, он направился к двойным дверям под навесом из алюминия перед входом в здание.
Внутри дома пахло кокосом. Может от мастики для натирки линолеума.
В мгновение, когда он серьезно подумал о том, чтобы свалить, в дверном проеме показался человеческий мужчина, шум смываемой в унитазе воды приглушился дверью с надписью «мужской», закрывшейся за спиной парня.
– Ты приятель Билла У.? – Спросил парень, вытирая руки бумажным полотенцем. У него были карие глаза, как у ретривера, твидовый пиджак, который казался слишком плотным для лета. И вязаный галстук.
– Эм, я не знаю.
– Ну, если ты пришел на встречу, то она в цокольном этаже. – Его улыбка была такой естественной и непринужденной, что Фьюри было улыбнулся в ответ, но вовремя напомнил себе о зубных различиях между расами. – Я сейчас туда собираюсь. Хочешь, можешь пойти со мной. Пожелаешь переждать немного, тоже ничего.
Фьюри опустил взгляд на мужские руки. Он все еще вытирал их полотенцем, теребя и сминая его.
– Я нервничаю, – пояснил парень. – Ладони потеют.
Фьюри слегка улыбнулся.
– Знаешь… Думаю, я пойду с тобой.
– Хорошо. Меня зовут Джонатан.
– Меня Ф… Фред.
Фьюри был рад, что не пришлось пожимать руку. У него бумажного полотенца не было, а в карманах руки потели еще сильнее.
В подвале Центра были бетонные стены, выбеленные до светло-желтого оттенка, на полу лежал вышарканный темно-коричневый ковер с низким ворсом, с потолка свисало множество флуоресцентных ламп. Около тридцати стульев были выставлены в большой круг, часть из них была занята, и когда Джонатан направился к свободному в центре, Фьюри кивнул ему, типа, «увидимся позже» и занял самое ближайшее к выходу место.
|
|
– Девять вечера, – объявила женщина с короткими черными волосами. Поднявшись на ноги, она прочла с листочка: – Все, что происходит здесь, остается здесь. Когда говорит один человек, запрещены посторонние беседы или ненужные замечания….
Дальше он не слышал, потому что был занят, рассматривая пришедших сюда. Ни на ком, кроме него, не было костюма из «Акуаскьютум»[98], и все они были людьми. Все. Возраст варьировался от двадцати с небольшим до сорока лет, возможно, потому, что время сеанса подходило для тех, кто работал или учился.
Разглядывая их лица, он пытался понять, что каждого из них привело сюда, в этот пахнущий кокосом, пустой подвал, на черные стулья из пластика.
Ему было неуютно здесь. Это – не его люди, и не только потому, что у них отсутствовали клыки и проблемы с солнечным светом.
Так или иначе, он остался, потому что ему некуда было идти, и вероятно, так было и с каждым из них.
– Это разговорная группа, – сказала женщина, – и этой ночью говорит Джонатан.
Джонатан встал. Его руки теребили остатки бумажного полотенца, которые он спрессовал до размеров сигары Баунти.
– Привет, меня зовут Джонатан. – По комнате пронеслось дружное «привет». – И я наркоман. Я… я нюхал кокаин почти десять лет, потеряв все, что имел. Я дважды сидел в тюрьме. Объявил себя банкротом. Лишился дома. Жена… она, э, развелась со мной и переехала в другой штат вместе с дочерью. После этого, я потерял место учителя физики из-за непрекращающихся кутежей.
– Я не употребляю с, хм, прошлого августа. Но… все еще думаю о наркотиках. Сейчас я живу в съемной квартире, потому что прохожу реабилитацию, и устроился на новую работу. Пару недель назад. На самом деле, я преподаю в тюрьме. В которой сидел. Математика. Преподаю математику. – Джонатан прокашлялся. – Да… так, эм…год назад, в эту ночь… год назад, в эту ночь я был в переулке, в центре города. Покупал дозу у дилера, и нас застукали. Не копы. Парень, на чьей территории мы находились. Мне прострелили бок и бедро. Я…
Джонатан снова прокашлялся.
– Я лежал, истекая кровью, и чувствовал, как двигают мои руки. Стрелявший взял мое пальто, кошелек и часы, потом треснул прикладом по голове. На самом деле, меня… меня здесь быть не должно. – Раздалось коллективное «да-да» шепотом. – Я начал посещать эти встречи, потому что больше мне некуда обратиться. Сейчас я прихожу сюда потому, что хочу находиться здесь больше, чем в дурмане наркотического кайфа. Порой… порой эта грань слишком тонка, поэтому я не заглядываю в будущее дальше девяти часов следующего вторника. Когда я приду сюда снова. Так. Вот, где я был и где нахожусь сейчас.
Джонатан сел на место.
Фьюри ждал, что народ накинется на парня с вопросами и комментариями. Вместо этого, они начали вставать.
– Привет, меня зовут Эллис.
И вот, что было дальше. Человек за человеком рассказывали о своих зависимостях.
В девять тридцать-три, судя по часам на стене, темноволосая женщина встала.
– А сейчас время «Молитвы о Спокойствии».
Фьюри поднялся вместе с остальными и сильно поразился, когда кто-то потянулся к его руке.
Но его ладонь больше не была влажной.
Он не ведал, как долго это будет продолжаться. Колдун был с ним годами. Знал его, как облупленного. Фьюри был уверен лишь в одном: что в следующий вторник, в девять вечера он придет сюда снова.
Он покинул подвал вместе со всеми, и, когда ночной воздух ударил в лицо, почти сложился пополам от потребности закурить.
Пока все разбегались по своим машинам, заводили двигатели и включали фары, он уселся на качели, положив руки на колени, и упершись ногами в землю.
На мгновение ему показалось, что за ним следят… но, вероятно, паранойя была побочным эффектом выздоровления, кто знал.
Минут через десять он нашел темный уголок и материализовался в особняк Рива на севере штата.
Появившись позади виллы, характерной для Адирондака, первым делом он увидел силуэт за стеклянными раздвижными дверьми.
Кормия ждала его.
Выйдя наружу, она тихо задвинула дверь, и обняла себя руками, согревая. Объемный свитер ирландской вязки на ней принадлежал ему, а легинсы она одолжила у Бэллы. Ее волосы длинной до бедер были распущены, и в свете алмазных стекол дома они сияли, словно припорошенные золотой пылью.
– Привет, – сказала она.
– Привет.
Он подошел к ней, двигаясь через лужайку и каменную террасу.
– Замерзла?
– Немного.
– Хорошо, это означает, что я могу согреть тебя. – Он раскрыл руки, и она ступила в его объятия. Он чувствовал ее тело даже сквозь толстый свитер. – Спасибо за то, что не спрашиваешь, как прошла встреча. Я все еще пытаюсь… не знаю что сказать. По правде говоря.
Она скользнула руками от его талии до плеч.
– Расскажешь мне, когда будешь готов.
– Я пойду туда снова.
– Хорошо.
Они стояли вплотную в холоде ночи, но им было тепло, очень тепло.
Коснувшись губами ее уха, он выдохнул:
– Я хочу быть в тебе.
– Да… – ответила она, растягивая слово.
Внутри они не найдут уединения, но здесь они были одни, в тихом и темной укрытии дома. Подталкивая ее назад, в еще большую тень, он скользнул руками под край свитера, касаясь кожи своей шеллан. Гладкая, теплая, полная жизни, она выгнулась под его прикосновениями.
– Оставим свитер на месте, – сказал он. – Но леггинсы придется снять.
Подцепив большими пальцами пояс трико, он спустил их до лодыжек и снял с ее ног.
– Тебе не холодно, не так ли? – спросил он, несмотря на то, что чувствовал это и улавливал ее аромат.
– Вовсе нет.
Стена дома была выложена из камня, но он знал, что плотная ирландская вязка послужит матрасом для плеч Кормии.
– Откинься назад для меня.
Когда она прислонилась к стене, для ее удобства он обхватил одной рукой ее талию, а другой нашел ее грудь. Он целовал ее сильно, медленно, долго, и ее губы двигались под его ртом знакомо и одновременно непостижимо… но, с другой стороны, таковы были занятия любовью с ней, не так ли? К этому времени он основательно изучил ее… он побывал внутри нее всеми возможными способами. Но каждый раз поражал, будто впервые.
Она была той же, но постоянно менялась.
И она понимала, чего он сейчас желал. Знала, что прямо сейчас он нуждался в полном контроле, чувствовала, что ему необходимо быть ведущим. В настоящий момент он хотел сделать что-то правильное, красивое, и сделать хорошо, потому что после той встречи он мог думать лишь о том, сколько плохого совершил по отношению к себе, к близким и особенно к ней.
Фьюри не спешил, его язык медленно ласкал ее рот, а рука гладила грудь, и инвестиции принесли должные дивиденды, от которых его эрекция буквально выпрыгивала из штанов: Кормия таяла в его руках, становясь влажной и горячей.
Его рука скользнула вниз:
– Думаю, я должен убедиться, что ты не подхватишь простуду.
– Пожалуйста… да, – она простонала, запрокинув голову на бок.
Он не знал, целенаправленно ли она обнажила свою шею, но его клыкам было плевать. Они мгновенно приготовились к проникновению, выступив из его верхней челюсти, острые и изголодавшиеся.
Его рука двинулась между ее бедер, а колени подогнулись, когда он обнаружил влажный жар. Он не хотел торопиться, но уже не мог себя остановить.
– О, Кормия, – простонал он, обхватывая руками ее ягодицы, приподнимая ее. Он широко раздвинул ее бедра ногами. – Расстегни мои штаны… освободи…
Его связующий запах бушевал, пока она освобождала его эрекцию и соединяла их, непринужденно и мощно скользя вниз.
Она откинула голову назад, а он приподнимал и опускал ее на себя. Он также взял ее вену в этой искусной координации движений, не требующей особых усилий.
Когда его клыки прокололи сладкую кожу на ее шее, руки Кормии сжались на его плечах, сминая кулаками рубашку.
– Я люблю тебя…
Фьюри замер на секунду.
Это мгновение было для него столь ясным: все, начиная от ощущения ее тела в своих ладонях, ее лона, обхватывающего его член, ее горла у его рта, до аромата их, кончающих вместе, запаха леса и кристально-чистого воздуха. Он чувствовал баланс между его целой ногой и протезированной, чувствовал, как его рубашка собралась под ее руками. Он ощущал, как их сердца бьются в унисон, пульсацию крови – ее и его, нарастающее эротическое напряжение.
Но самое главное – он чувствовал исток их любви друг к другу.
Он не мог вспомнить ничего столь четкого и реального.
Вот он, дар выздоровления, подумал Фьюри. Способность быть здесь и сейчас, с любимой женщиной, пробудившимся, настоящим, в ясном сознании. Не затуманенном.
Он вспомнил Джонатана, встречу и сказанные парнем слова: Я хочу находиться здесь больше, чем в объятиях наркотического кайфа.
Да. Черт возьми… да.
Фьюри возобновил движения, беря и отдавая взамен.
Он задыхался от напряжения, и, когда они кончали вместе, он жил… отчетливо.
Глава 55
Хекс вышла из клуба в четыре-двадцать утра. Персонал по уборке вылизывал, полировал и начищал помещение, они и будут ответственны за закрытие дверей; она, в свою очередь, уже завела автоматическую активацию сигнализации на восемь часов. Кассовые аппараты были пусты, а офис Ривенджа не просто закрыт, неприступен.
Дукати[99] ждал ее в частном гараже, там, где обычно стоит Бентли Рива, когда он не на колесах. Она выкатила черный мотоцикл, забралась на него, когда двери опустились до конца, и завела байк.
Она никогда не одевала шлем.
И всегда носила кожаные джинсы и косуху.
Мотоцикл взревел под ней, и она двинулась домой, лавируя в лабиринте односторонних улиц, а потом выехала на северное шоссе. Хекс гнала больше сотни, когда пролетела мимо полицейской тачки, припаркованной под соснами.
Она никогда не включала фары.
Это объясняло отсутствие погони за ней, предполагая, что она попала на радар парня, и последний не спал на служебном месте. Сложно преследовать то, что не можешь увидеть.
В Колдвелле было два места, где она могла придавить подушку: комната в подвале в центре города, когда она остро нуждалась в уединении, и укромная двухкомнатная хибара у Гудзона.
Грунтовая дорога, ведущая к находящемуся на берегу дому, была простой вытоптанной тропинкой, благодаря тому, что она позволила разрастись подлеску в последние лет тридцать. По ту сторону зарослей, на участке земли в семь акров располагался рыбачий домик 1920-х годов, лачуга была построена на совесть, но без излишеств. Гараж справа стоял особняком, и он значительно повышал ценность ее собственности. Она была из того типа женщин, которые предпочитали держать хренову тучу оружия при себе, а хранение всех боеприпасов снаружи сокращало вероятность взлететь на воздух во время сна.
Байк направился в гараж. Она – в дом.
Она зашла на кухню. Ей нравился запах в этом помещении: пахло старой сосновой древесиной от потолка, стен и пола, душистым кедром – от шкафов, которые смастерили для охотничьего снаряжения.
У нее не было сигнализации. Она в нее не верила.
У нее была она сама. И это всегда было достаточно.
После чашки быстрорастворимого кофе Хекс пошла в спальню и сняла кожаные штаны. В черном спортивном лифчике и трусиках она легла на голый пол, собираясь с духом.
Несмотря на всю свою жесткость, она нуждалась передышке.
Приготовившись, она потянулась к бедрам, к ремням с металлическими шипами, которые впивались в ее кожу и мускулы. Застежки на шипастых повязках[100] расстегнулись со щелчком, и она застонала, когда кровь прилила к ранам. Зрение замигало, и она свернулась калачиком, тяжело дыша через рот.
Только так она могла контролировать свою сущность Симпата. Боль была самолечением.
Когда ее кожа стала мокрой от крови, а нервная система перенастроилась, по телу прокатила покалывающая дрожь. Она думала об этом, как о награде за возможность быть сильной, держать себя в руках. Конечно, дело в химических реакциях, заурядных эндорфинах, циркулирующих в ее венах, но было что-то магическое в этих диких и бодрящих ощущениях.
Временами, например, как сегодня, когда ее подмывало купить что-нибудь из мебели, она легко противостояла этому желанию. Деревянный пол легче отмывать.
Дыхание замедлялось вместе с биением сердца, а мозги снова были готовы к повороту, когда что-то прокралось в ее голову и изменило направление в сторону стабилизации.
Джон Мэтью.
Джон Мэтью… этот засранец. Он же, как двенадцатилетка, мать вашу. Какого черта он пытался ее возбудить?
Она представила его, стоящим под лампами в туалете, с лицом воина, а не ребенка, с телом мужчины, который мог доставить удовольствие, а не пьяницы с огромным самомнением.
Потянувшись, она схватила свои кожаные штаны и достала свернутый клочок бумажного полотенца, который он всучил ей. Развернув бумагу, она прочла написанное на ней.
В следующий раз произнеси мое имя. Сильнее кончишь.
Она зарычала, скомкав листок, подумывая встать и сжечь его.
Вместо этого, ее свободная рука скользнула между ног.
Когда взошло солнце, озаряя лучами ее спальню, Хекс рисовала в своем воображении Джона Мэтью, лежащего на спине, поднимая то, что она видела в его джинсах, навстречу ее ритмичным толчкам…
Она не могла поверить тому, что видит в воображении. Чертовски злилась на него за это. И прекратила бы дерьмо, если б могла.
Но она произнесла его имя.
Дважды.
Глава 56
У Девы-Летописецы была насущная проблема.
Что было не так уж плохо, учитывая тот факт, что она являлась богиней, создавшей целый мир внутри мира, историю внутри истории вселенной.
На самом деле. Не так уж плохо.
Ну, может, даже хорошо… в какой-то степени.
Дева-Летописеца подплыла к запечатанному святилищу в ее личных покоях, и двойные двери распахнулись по ее желанию. Из помещения полился туман, вздымаясь, словно атласная ткань на ветру. Конденсат отступил, и взору предстала ее дочь, мощное тело Пэйн в состоянии анабиоза парило в воздухе.
Пэйн была под стать своему отцу: агрессивной, расчетливой и сильной.
Опасной.
Подобной Пэйн, не было места среди Избранных. Как и в мире вампиров. После ее последней выходки, ради общей безопасности, Дева-Летописеца изолировала свою дочь, не соответствовавшую ни одному миру.
Верьте в свое создание.
Слова Праймэйла звенели в ее ушах с того мгновения, как он произнес их. И они обнажили правду, похороненную в самой глубине сокровенных мыслей и страхов Девы-Летописецы.
Жизни мужчин и женщин, призванные из биологического источника в качестве единственного дара воли, не могут быть разложены на отдельных секциях, словно книги из Библиотеки Святилища. Несомненно, в порядке были свои прелести, например, безопасность и стабильность. Однако природа и сущность живых существ была беспорядочна и не поддавалась пленению.
Верьте в свое создание.
Дева-Летописеца видела много грядущих событий, сотни триумфов и трагедий, но они были лишь песчинками в пустыне. Судьбу целиком она предвидеть не могла: ведь будущее рожденной ею расы было тесно связано с ее собственным, и процветание или гибель ее людей были неизвестны и непостижимы для нее.
Она властвовала лишь над настоящим, и Праймэйл был прав. Ее любимые дети не процветали, и если все будет по-старому, то скоро их вообще не останется.
Лишь перемены несли надежду на будущее.
Дева-Летописеца опустила капюшон, позволяя ему упасть на спину. Вытянув руку, она послала теплый поток молекул через неподвижный воздух, прямо к своей дочери.
Ледяные глаза Пэйн, такие же, как у ее брата Вишеса, резко распахнулись.
– Дочь, – сказала Дева-Летописеца.
Она не удивилась ее ответу.
– Катись в ад.
Глава 57
Спустя более, чем месяц, Кормия проснулась знакомым для нее образом, которым она привыкла приветствовать наступление ночи.
Бедра Фьюри плотно вжимались в ее, его тело касалось ее твердой как камень эрекцией. По всей вероятности, он еще спал. Она перевернулась на живот, предоставляя ему свободу действий, и улыбнулась, зная, какой будет его ответная реакция. Да, он забрался на нее в одно мгновение, укрывая тяжестью своего теплого тела и…
Она застонала, когда он вошел в нее.
– Мммм, – прошептал он ей на ушко. – Добрый вечер, шеллан.
Она улыбнулась, наклоняя спину, чтобы он мог проникнуть еще глубже.
– Как поживаешь, хеллрен мой…
Они оба застонали, когда он снова вошел в нее, мощным толчком касаясь глубины ее души. Он двигался в ней медленно и нежно, уткнувшись носом в ее затылок, прикусывая кожу клыками. Они держались за руки, а их пальцы были переплетены.
Официально они еще не были соединены браком, из-за кучи проблем с Избранными, которые хотели взглянуть на этот мир. Но они проводили вместе каждую минуту. И Кормия не могла представить, как они могли жить порознь…
Ну… один вечер в неделю они ненадолго разлучались. Фьюри посещал встречи анонимных наркоманов каждый вторник.
Для него было сложно бросить красный дымок. Порой он становится слишком напряженным, его глаза теряли фокус, или ему приходилось делать над собой усилие, чтобы не треснуть что-нибудь от раздражения. Первые две недели он сильно потел, и хотя сейчас потовыделение ослабевало, временами его кожа становилась гиперчувствительной.
Но у него не было рецидивов. Как бы плохо ни было, он не сдавался. Не потреблял алкоголя.
Они часто занимались сексом. Кормия, конечно, не возражала.
Фьюри вышел из нее, и перевернул девушку на спину. Устраиваясь снова между ее ног, он нетерпеливо поцеловал ее, руки двинулись к ее грудям, лаская соски большими пальцами. Выгибаясь под ним, она скользнула рукой между ними, взяла его член, поглаживая так, как ему нравилось: от основания к головке.
На комоде зазвонил телефон, но они проигнорировали его, и она, с широкой улыбкой, ввела его внутрь себя. Они слились в одно, и огненная буря накрыла пару, ритм движений стал беспорядочным. Держась за вздымающиеся плечи любимого, зеркально отражая его толчки, она улетала ввысь вслед за ним, вместе с ним.
Когда угас пик острого наслаждения, девушка открыла глаза и встретила его теплый желтый взгляд, от которого засияла с головы до пят.
– Обожаю просыпаться, – сказал он, целуя ее в губы.
– Я тоже…
Пожарная сигнализация на лестнице взревела визгом, от которого захотелось оглохнуть.
Фьюри засмеялся и скатился на бок, прижимая ее к своей груди.
– Пять... четыре… три… два…
– Простииииииите! – донесся крик Лейлы от подножия лестницы.
– Что в этот раз, Избранная? – проорал он.
– Омлет, – раздалось в ответ.
Фьюри покачал головой и нежно сказал Кормии:
– Ну, а я подумал, что тосты.
– Невозможно. Тостер она вчера сломала.
– Да?
Кормия кивнула.
– Попыталась запихнуть туда пиццу. Сыр.
– Повсюду?
– Повсюду.
– Все нормально, Лейла. Ты всегда можешь вымыть сковороду и попробовать еще раз, – громко сказал Фьюри.
– Не думаю, что сковорода пригодна к дальнейшему использованию, – прозвучало в ответ.
Голос Фьюри стал тише.
– Я не стану спрашивать.
– Разве они не металлические?
– Должны быть.
– Мне лучше пойти на помощь. – Сев на кровати Кормия крикнула подруге. – Я спускаюсь, сестра моя. Две минутки.
Притянув ее назад для поцелуя, Фьюри окончательно выпустил ее. Она приняла молниеносно-быстрый душ и вышла в свободных синих джинсах и его рубашке от Гуччи.
Может, дело в веках ношения мантий, но она не любила тесную одежду. Ее хеллрен не имел ничего против, потому что ему нравился видеть свою одежду на ней.
– Этот цвет тебе очень идет, – протянул он, наблюдая, как она заплетает волосы.
– Тебе нравится сиреневый? – она покрутилась перед ним, и его взгляд вспыхнул ярко-желтым цветом.
– О, да. Нравится. Подойди сюда, Избранная.
Кормия уперлась руками в бедра, когда заиграло фортепиано на первом этаже. Гаммы[101]. Значит, проснулась Селена.
– Мне нужно спуститься вниз прежде, чем Лейла спалит весь дом.
Фьюри улыбнулся так, как улыбался, представляя ее обнаженной.
– Подойди сюда, Избранная.
– Как насчет того, чтобы позволить мне спуститься и принести нам завтрак?
У Фьюри хватило дерзости сбросить запутанные простыни в сторону и положить ладонь на твердый, тяжелый член.
– Я изголодался по тому, что только ты можешь дать мне.
Пылесос присоединился к какофонии звуков, доносившихся снизу, и стало ясно, кто еще из домочадцев проснулся и был готов к подвигам. Амалия и Феония каждое утро вставали ни свет, ни заря, чтобы выяснить, кто будет работать «Дайсоном»[102]. Не важно, нуждались ли ковры на вилле Ривенджа в чистке или нет, они всегда пылесосили.
– Две минуты, – сказала она, зная, что если попадет к нему в руки, то в итоге они окажутся друг на друге. – И потом я вернусь и позволю покормить себя, как насчет этого?
Огромное тело Фьюри задрожало, его глаза – закатились.
– О, да. Это… о, это отличный план.
Его телефон запищал, и Фьюри со стоном потянулся к прикроватной тумбочке.
– Окей, сейчас иди, иначе я не выпущу тебя отсюда в ближайший час. Или четыре.
Она засмеялась, поворачиваясь к двери.
– Милостивый… Боже.
Кормия резко развернулась.
– Что такое?
Фьюри медленно сел, его руки держали телефон так, будто он стоил дороже четырех сотен, заплаченных за вещицу неделю назад.
– Фьюри?
Он передал ей мобильный.
Сообщение было от Зейдиста: Девочка, два часа назад. Налла. Надеюсь, с тобой все хорошо. Зи.
Закусив губу, она нежно положила руку на его плечо.
– Тебе следует вернуться в особняк. Проведать их. Встретиться.
Фьюри сглотнул ком.
– Да. Не знаю. Не возвращаться туда… я думаю, так будет лучше. Роф и я, мы можем решать проблемы по телефону и... Да. Лучше не возвращаться.
– Ты ответишь на сообщение?
– Да. – Прикрыв простынями бедра, он просто уставился на телефон.
Спустя мгновение, она предложила:
– Хочешь, чтобы я ответила за тебя?
Он кивнул.
– Пожалуйста. Отправь от нас обоих, хорошо?
Она поцеловала его в макушку и набрала: Благословенен будешь ты, твоя шеллан и дитя ваше. Мысленно мы с вами, любим. Фьюри и Кормия.
***
Следующим вечером Фьюри подмывало не пойти на встречу анонимных наркоманов. Сильно.
Он не знал, что заставило его прийти туда. Не знал, как ему удалось дойти.
Все, чего он хотел, – накуриться, чтобы не чувствовать этой боли. Насколько же все было запущено, раз он чувствовал боль? Сам факт, что малышка его близнеца родилась здоровой, что Зи стал отцом, что Бэлла пережила роды, что с девочкой все в порядке… ему следовало чувствовать радость и облегчение. Именно за это молились он и все остальные.
Без сомнений, все это сводило с ума только его. Остальная часть Братства будет поднимать тосты за Зи и его дочку, баловать Бэллу. Празднества растянутся на недели, а Фритц будет в продолжительном экстазе от особых трапез и церемоний.
Фьюри хорошо представлял себе это. Парадный вход будет украшен ярко-зелеными лентами, цвета клана Зи, и фиолетовыми – цвета, присущего семье Бэллы. Цветочные гирлянды развесят на каждой двери в доме, даже на уборных и шкафах, символизируя переход Наллы на эту сторону. В каминах целыми днями будут полыхать ароматные дрова – медленно горящие, обработанные поленья, дающие красное пламя в честь нового члена семьи
В начале двадцать четвертого часа с ее рождения, каждый домочадец подарит гордым родителям огромный бант из ткани фамильных цветов. Банты привяжут к колыбельке Наллы, в качестве обета заботиться о ней всю ее жизнь. К концу часа место, где лежит ее драгоценная головка, будет укрыто каскадом атласных лент, концы которых водопадом любви будут спадать на пол.