Сонный лес, Карринг
Двадцатый день Паззона, год 1489 с.д.п.
Бенедикт Колер протянул руку и принял протянутый колдуном пузырек с ярко-зеленой жидкостью, заранее поморщившись. Ланкарт обещал придать зелью, приготовленному из тел хаффрубов, более сносный вкус, но в этом деле не преуспел. Он заявил, что если будет слишком долго делать его аппетитным, не останется никаких ресурсов, чтобы приготовить достаточное количество для малагорской операции. А без этого вся миссия будет обречена на провал — любая армия, сколь бы мощной она ни была, станет марионетками в руках Мальстена Ормонта или не устоит против боли, которой их станет пытать Бэстифар шим Мала. Без этого снадобья люди Совета Восемнадцати не объединятся под знаменем Культа. Бенедикт поставил все, что у него было на успех Ланкарта.
Некромант не должен оплошать.
Глубоко вздохнув, Бенедикт поднес пузырек к губам и прищурился.
— Доза прежняя? Пара глотков?
— На этот раз концентрация не такая большая, как раньше, — развел руками Ланкарт, с трудом скрывая нетерпение, — так что можешь для надежности выпить больше.
— Больше — это сколько?
— Глотка три, — небрежно пожал плечами колдун.
Сомнительная ставка на успех, — подумал Бенедикт, но говорить этого вслух не стал. Он чувствовал на себе взгляд двух пар глаз, которые буравили ему затылок. Два истукана в дорожных красных одеяниях Культа — Иммар Алистер и Киллиан Харт, застывшие в одной позе со сложенными на груди руками, мрачные, как статуи Жнеца Душ в храме Рорх. Третья пара глаз не видела ничего, но Бенедикт ощущал, что Ренард Цирон тоже «смотрит» на него. Он думал, что при желании слепой жрец может услышать даже его пульс. Специально или нет — Ренард также скрестил руки на груди и прислонился спиной к стене дома Ланкарта перед тем, как Бенедикт уселся спиной к своей команде на табурет.
— Тебе нужен тост? — нетерпеливо подтолкнул Ланкарт, безотчетным движением разминая колено хромой ноги.
Бенедикт качнул головой, выдохнул, как перед приемом крепкой настойки, и сделал три уверенных глотка. За время их с командой пребывания в деревне некроманта он испытывал на себе вариации этого снадобья уже четырежды. Это был пятый раз. За несколькими глотками обыкновенно следовала тошнота и чудовищная резь в желудке. От этих эффектов Ланкарт должен был избавиться — если солдат, которые будут принимать это средство в Малагории, скрутит приступ боли, не понадобится никакой аркал, чтобы остановить наступление. Больше всего Бенедикт боялся, что вояки, сколь бы храбрыми ни были, спасуют перед неизведанной магией, а боль распалит их страхи ярче, чем полыхали анкордские костры.
— Ну как? — услышал Бенедикт позади себя голос Иммара. А он все гадал, кто же выдаст свое беспокойство первым. Команде не нравилось, что он испытывает это средство на себе, и каждый из них считал, что испытуемым должен быть кто-то другой. Иммар упрямо желал сделать подопытным Киллиана. Ренард отмел эту идею, напомнив, что «мальчишка теперь не совсем человек, на него оно может подействовать иначе». Он готов был стать испытуемым сам. Киллиан с привычной ему горячностью желал принять на себя все удары магии некроманта, но Ренард был прав: его реакция на снадобье не будет показателем. Испытывать должен человек. Зрячий человек, потому что если зелье некроманта будет слепить, Ренард Цирон этого сказать не сможет.
Бенедикт хотел точно знать, какой эффект произведет это зелье, поэтому ничью больше кандидатуру не рассматривал.
Сидя на массивном табурете напротив Ланкарта, он прислушивался к своим ощущениям, отсчитывая мгновения до наступления режущей боли. Желудок вел себя спокойно. Даже легкая тошнота отсутствовала.
— Не буду спешить с выводами, но, кажется, на этот раз концентрации достаточно, чтобы не сжигать меня изнутри, — хмыкнул он.
Облегченный вздох издали все — даже Ланкарт.
— Не чувствуешь никакого дискомфорта? — уточнил он. — Живот не крутит? Голова не кружится? По нужде не тянет?
Бенедикт нахмурился.
— Кем ты был до того, как стал некромантом? Надеюсь, не лекарем? — хмыкнул он. — Поддерживать пациентов уверенностью у тебя не очень выходит.
Ланкарт заметно насупился.
— Ты хотел результата, а не подбадривания, — буркнул он. — Так что насчет…
— Никакого дискомфорта нет, — перебил его Бенедикт.
— Осталось только понять, работает ли оно на данталли, — тихим шелестящим голосом произнес Ренард. Бенедикт не сумел сдержать легкую кривую улыбку: сидя спиной к команде, он услышал в голосе Ренарда едва заметное напряжение.
А ведь если прислушиваться, это и впрямь можно распознать, — подумал он.
— Тогда не стоит тянуть с проверкой.
Он обернулся к команде и вгляделся в их лица. Иммар выглядел довольным, Ренард был непроницаем, Киллиан оставался напряженным и заметно нервничал.
— В чем дело? — спросил Бенедикт.
— Ни в чем, — спешно покачал головой молодой жрец. Бенедикт заметил, как Ренард чуть повернул голову в его сторону.
За последнее время они, казалось, спелись. Если раньше Иммар и Ренард примерно одинаково не переваривали нового члена команды, то теперь недовольство на его счет осталось только у Иммара. Ренард стал проявлять к Киллиану заметную терпимость и даже прислушивался к его речам.
Оно и к лучшему, — убеждал себя Бенедикт. Он поднялся с табурета, выпрямился и замер, прислушиваясь к своим ощущениям. Ни рези, ни головокружения, ни тошноты.
— Идем, — решительно возвестил он.
Ланкарт с готовностью поднялся со своего места и первым захромал к двери. Ему не терпелось узнать, работает ли новая версия зелья. Все предыдущие работали, но Бенедикт от них чувствовал себя прескверно. Сейчас все было хорошо. Но хватит ли этого, чтобы данталли не сумел взять Бенедикта под контроль?
По схеме, отработанной в прошлые разы, Ренарду поручалось оберегать Ланкарта, Иммар должен был обезвредить Бенедикта в случае, если Жюскин сумеет за него зацепиться, а Киллиан заходил за спину самому данталли и готовился перерезать ему горло, если что-то пойдет не так. Иммар был недоволен такой расстановкой: боялся, что рука Киллиана может дрогнуть, или он может не сработать вовремя, но схема оставалась прежней. Ренард, как ни странно, поддерживал решение Бенедикта, чем приводил своего давнего напарника в недоумение.
Двигаясь в сторону склепа, почти никто из группы не обращал внимания на стоявший неподалеку отряд почти разложившихся мумий — мертвецов, которые были первыми экспериментами Ланкарта.
Богопротивные создания, — поморщился Киллиан, бросая на них взгляд. — Творения Ланкарта. Многим ли я отличаюсь от них?
Он прислушивался к себе с того самого дня, как странный приступ заставил его погнаться в лесу за кроликом. Что-то в нем — что-то от хаффрубов — жаждало сырого мяса. Точнее, не просто мяса. Оно жаждало впиться жертве в шею, перекусить кости, надломить череп, добраться до мозга…
Сколько человеческого во мне осталось? — ужасался он.
Иногда ночью, стоя у небольшого зеркала в свете единственной свечи, он подолгу разглядывал свое отражение, ища признаки изменений. Нет, его кожа не превращалась в гладкую темную чешую, но на месте прокола на руке, куда Ланкарт вводил свои мерзкие зелья, она стала заметно грубее, шершавее. А еще изменились глаза. Радужка приобрела ярко-желтый оттенок, а видеть в темноте стало намного проще, чем раньше. Киллиан в ужасе думал, ждет ли его что-то дальше? Насколько сильно яд хаффрубов отравил его тело? Или душу…
Ренард поравнялся с ним и зашагал рядом молчаливой тенью. Киллиан постарался выровнять дыхание, к которому — он знал — прислушивается слепой жрец.
— О чем ты думаешь? — наконец тихо спросил Ренард. — Я почти слышу, как бешено бьются мысли в твоей голове. И они смердят.
Харт поморщился.
«Смердят». Описал до омерзения точно.
— Я… опасаюсь за зелье, — шепотом ответил он, решив озвучить другой вопрос, беспокоивший его. — Даже если оно сработает на Жюскине, это не гарант. Мальстен Ормонт сильнее. Он может прорываться сквозь красное. И мы до сих пор не знаем, не он ли убил хаффрубов во Фрэнлине. Что, если зелье ему не помеха?
Ренард нахмурился и несколько мгновений обдумывал мысль Киллиана.
— Это невозможно, — наконец заключил он. — Ормонт одарен, но не всесилен. Ни одному данталли не удавалось подчинить себе хаффруба, ни одному аркалу не удавалось на них подействовать. Они защищены от любой магии.
— А красное способно защитить от нитей, — напомнил Киллиан. — Но попробуй сказать об этом погибшим олсадским жрецам. Если ты забыл, сквозь красное тоже не многие прорывались. Мальстен Ормонт делал это играючи.
— И все же такие случаи были, поэтому прорыв сквозь красное делает Ормонта, опять же, одаренным, но не исключительным, — возразил Ренард. — С хаффрубами ничего подобного произойти не может, это против природы.
— Просто никто мог этого не записать, — упорствовал Киллиан. — Ормонт сумел вырваться даже из этой деревни. — Он понизил голос до тишайшего заговорщицкого шепота. — И, можешь считать меня мнительным, но мне кажется, Ланкарт что-то недоговаривает о том, как именно это произошло. Ормонт — могущественный данталли. Что, если он все же сможет взять под контроль всех, кто примет снадобье? Даже если после этого его убьет расплата, сначала он разделается со всеми нами.
Ренард вновь серьезно призадумался над словами Киллиана. Ему не хотелось признавать это, но смысл в них был. Могла ли ставка Бенедикта на это чудодейственное снадобье оказаться провальной?
— Головы хаффрубов были отрублены отточенным ударом, — сказал он, и из его голоса, казалось, испарились остатки эмоций. — Это сделал не Ормонт. С ним была Аэлин Дэвери, она охотится на иных много лет. Это ее рук дело.
Киллиан поджал губы.
— Одна женщина способна вырезать целое семейство хаффрубов? — осторожно спросил он. Он помнил, что в Олсаде Аэлин Дэвери сумела ранить Ренарда в поединке, и, похоже, тот до сих пор не мог с этим смириться. Киллиан не хотел напоминать ему, что, сколь бы хорошим воином он ни был, хаффрубы Фрэнлина видятся более серьезными соперниками для одинокой охотницы хотя бы за счет их количества. Он думал, Ренард понимает это и сам, но, похоже, ошибался.
— Если б она не была на это способна, — зашелестел замогильный голос, — она бы не выдержала столько лет, скитаясь по материку и зарабатывая на жизнь таким способом.
С каждым словом голос Ренарда становился все суровее. Киллиан понял, что пришла пора закончить этот разговор. К тому же, они как раз успели подойти к склепу.
— Ясно, — бросил Киллиан напоследок и двинулся к темному провалу входа, минуя Бенедикта. В белой рубахе и темных штанах вместо привычного красного одеяния он казался Киллиану незащищенным.
Он рискует собой слишком часто, — скорбно подумал молодой жрец, и сердце его болезненно сжалось от страха за наставника. Подобравшись, Киллиан приготовил кинжал и сосредоточился. Он знал, что убьет Жюскина без колебаний, если тому удастся взять Бенедикта под контроль. Да, изловить нового данталли для испытаний будет непросто, но лучше Киллиан сам денно и нощно будет выслеживать нового демона-кукольника, чем допустит непоправимое.
Проходя мимо наставника, он старался не выдавать своих опасений и даже не смотреть на него. Он знал, что никто не давал Бенедикту оружия — на случай, если Жюскин сделает его своей марионеткой, он хотя бы не сможет заставить его сразу совершить самоубийство — Иммар успеет его сдержать, а Киллиан успеет всадить кинжал в горло демону. И его рука не дрогнет.
Не успел Киллиан войти в склеп, как рука Бенедикта легла ему на плечо.
— Харт, — обратился он и дождался, пока ученик посмотрит на него. Замечал ли он перемены с его глазами? Боится ли его теперь? Киллиан этого не знал. Бенедикт несколько мгновений внимательно смотрел на ученика, затем кивнул и напутственно произнес: — Будь осторожен.
— Вы тоже, — мрачно отозвался Харт и вошел в темноту склепа.
Здесь стоял отвратительный запах немытого тела, крови и испражнений. Привязанный к стулу обессиленный избитый данталли сидел, уронив голову на грудь и, похоже, спал. Киллиан приблизился к нему, перебарывая тошноту и одновременно давя в себе приступ жалости.
Оливер и Марвин тоже казались безобидными. А потом натравили на тебя твою собственную мать просто ради забавы. Не обманывайся! Перед тобой демон, который при любых других обстоятельствах попытался бы взять тебя под контроль… — Киллиан осекся, понимая, что теперь под контроль его не сможет взять ни один данталли, и что-то внутри него вновь заговорило о нечестности и неравных правах, но он отмел эти мысли.
— Жюскин! — позвал он, став напротив него на расстоянии двух шагов.
Дыхание данталли на миг сбилось, голова пошевелилась. С губ сорвался жалобный стон.
— П-пожалуйста… не мучьте меня… я все рассказал… я…
— Я не мучить тебя пришел, — холодно сказал Киллиан. — Посмотри на меня.
Данталли послушно поднял на него заплывшие от побоев глаза, и его изуродованное лицо исказилось страдальческой гримасой.
— Глаза… глазам больно на тебя смотреть… оставь меня, умоляю! — простонал он.
В склеп вошли остальные. Киллиан обошел пленного данталли, сжав в руке кинжал и приготовившись ударить его в шею. Дышать он старался через рот, хотя жуткая вонь все равно вызывала тошноту.
— Мы будем действовать, как в прошлые разы, Жюскин, — заговорил Киллиан прямо ему на ухо. — Ты попытаешься взять человека в белом под контроль. Скажи, сможешь, или нет. Постарайся изо всех сил. Но если попытаешься заставить его тебя освободить или кому-то навредить, я убью тебя, тебе понятно?
Жюскин застонал.
Киллиан с каждым разом все меньше верил в силу своей угрозы. Ему казалось, что их пленник уже настолько измучен, что смерть может показаться ему избавлением. Будь он на месте Жюскина, возможно даже попытался бы нарваться на кинжал палача, лишь бы прекратить эти бесконечные муки.
— Будешь хорошим мальчиком, получишь хороший ужин, — более ласковым голосом произнес Киллиан. Если данталли и хотел запротестовать против подачек, то ни своим видом, ни словами знать об этом не дал. Желудок его громко заурчал, как по команде.
— Ты бы не швырялся обещаниями, которых не сдержишь, — поучительным тоном напомнил Иммар, злорадно улыбнувшись.
— Если он издохнет от голода, как он будет помогать с проверками? — огрызнулся Киллиан, добавив про себя: «безмозглый болван». Иммар притих, а Ренард, казалось, услышал его мысли и растянул губы в нехорошей улыбке.
Команда Культа заняла позиции. Бенедикт сделал шаг к пленнику.
— Давай, Жюскин, — скомандовал он.
Данталли поднял на него измученный взгляд. Несколько мгновений он изо всех сил пытался сосредоточиться на нем, затем вновь уронил голову на грудь и заплакал.
— Я не вижу… не понимаю… я не могу! — в перерывах между всхлипами запричитал он.
— Постарайся изо всех сил, — вкрадчиво шепнул Киллиан.
— Я стараюсь! Клянусь! — прокричал Жюскин, дернувшись так, что едва не напоролся на кинжал. Киллиан вовремя отвел оружие, чтобы не проткнуть данталли шею.
Зараза, — процедил он про себя, но вслух этого не произнес.
— Хорошо, — спокойно сказал Бенедикт. — Это хорошо, Жюскин. Мы вернемся через час, чтобы проверить это еще раз.
Жестом он указал своей команде на выход. Киллиан с удивлением понял, что Ренард тоже уловил это указание и двинулся на улицу вместе со всеми.
— Вы обещали еду! — отчаянно вскрикнул Жюскин. — Пожалуйста!
— Еду обещал Харт, — буркнул Иммар, — ему и разбираться с этим.
— Я разберусь, — нахмурился Киллиан, — когда закончим проверку. — Он похлопал данталли по плечу. — Ты понял, Жюскин? Когда проверка будет закончена, я принесу тебе еды. Хорошо?
Пленник лишь всхлипнул и продолжал жалобно плакать, пока команда покидала склеп.
Бенедикт приказал команде собраться здесь же через час, но новая проверка выявила те же результаты. Жюскин, как ни старался, не мог применить нити, несмотря на то, что на Бенедикте не было красных одежд. Киллиан начал всерьез опасаться того, что их пленник просто слишком измучен, и толку от него нет. Со следующей проверкой эта мысль только окрепла, однако на четвертый час Жюскин вдруг воскликнул:
— Я вижу!
Команда встрепенулась: Иммар шагнул к Бенедикту, Ренард заслонил собой Ланкарта, а Киллиан чуть надавил острием кинжала на шею данталли.
— Я могу взять его под контроль, — дрожащим голосом сказал Жюскин. — Я… не буду вредить, клянусь… ты обещал еду…
Киллиан задержал дыхание. И дело было даже не в смраде, исходящем от пленника, дело было в том, что сейчас у этого данталли были силы подчинить себе марионетку и попытаться бороться за собственную жизнь и свободу, а он вместо того вымаливал еду и менее жестокое обращение.
Бенедикт отстранил Иммара и склонил голову, глядя на Жюскина.
— Накормите его, — кивнул он. — Действия зелья хватает на четыре часа, и он помог это выяснить.
После этого Бенедикт, не страшась контроля данталли, развернулся и зашагал прочь из склепа.
Киллиан проводил его глазами, понимая, что сломленный Жюскин отчего-то впечатлил его больше, чем казнь Ганса Меррокеля в Олсаде или встреча со спарэгой в лесу.
Он ушел и вскоре вернулся в склеп, чтобы накормить Жюскина. Ренард помог ему, принеся с собой воду, тряпицу и чистую одежду. Сам он стоял у входа в склеп, пока Киллиан старательно отмывал пленника от слоя грязи. Б о льшую часть времени Жюскин провел с закрытыми глазами — ему было больно смотреть на молодого жреца, и, похоже, его присутствие пугало его. В этом Киллиану было трудно упрекнуть пленника, ведь он и сам себя боялся.
Закончив работу, он связал данталли и вновь усадил его на стул. За все время Жюскин даже не попытался оказать сопротивления.
С Бенедиктом Киллиан встретился уже затемно. Старший жрец Кардении стоял, привалившись к дереву и скрестив руки на груди.
— Бенедикт, — обратился Киллиан.
— Твоя походка стала заметно тише, — хмыкнул Бенедикт, не поворачиваясь. — Глаза пожелтели. И о твоей тяге к сырому мясу мне известно. — Только теперь он повернулся и постарался приглядеться к ученику. В условиях темноты, едва рассеивающейся за счет скудных огней деревни некроманта, ему сложно было что-то разглядеть. Киллиан же видел его превосходно. — Что еще в тебе изменилось после экспериментов Ланкарта?
Молодой жрец тяжело вздохнул.
— Стал лучше видеть в темноте. — Он пытался казаться уверенным, хотя каждое слово об изменениях, которые могли еще не закончиться, нагоняли на него почти животный ужас.
Бенедикт печально усмехнулся.
— Не Ланкарт сотворил это с тобой, — скорбно произнес он. — Это моя вина.
— Не говорите так, — покачал головой Киллиан. — Я был рожден со слабым здоровьем и должен был умереть еще в детстве. Вашей вины в этом нет.
— В Олсаде ты остался бы человеком.
— А теперь вы меня человеком не считаете? — спросил Киллиан, почувствовав, как этот вопрос обжигает его давно забытой болью. Последний раз он испытывал ее, когда понял, что братья, которых он всеми силами старался принимать, как равных, задумали убить его руками матери. — Что ж… в этом вас трудно упрекнуть, я и сам не знаю, много ли человеческого во мне останется к концу этих метаморфоз.
— Они еще происходят? — обеспокоенно спросил Бенедикт.
— Пока нет. Но мы не знаем, как действует это зелье. Даже Ланкарт этого не знает. — Киллиан вздохнул. — Я стал — или все еще становлюсь — похожим на хаффруба. Меня успокаивает лишь одно: хаффрубы разумны. И, что бы я ни потерял из всего набора человеческих характеристик, потеря разума мне не грозит. — Он решительно посмотрел на наставника желтыми глазами, по счастью, не сияющими в темноте. — А это значит, я все еще пригоден для нашего общего дела. Все еще гожусь для команды… если только вы не передумали.
Бенедикт страдальчески поморщился — Киллиан прекрасно видел это в ночной тьме. Он невесело усмехнулся и опустил голову.
— Передумали, стало быть?
— Нет, — решительно заявил Бенедикт. — Ты сгодишься для команды. И я хочу, чтобы ты стал ее полноценной частью, когда малагорская операция завершится.
Киллиан нахмурился.
— Когда операция завершится? — переспросил он.
— Ты верно расслышал, — кивнул Бенедикт. — Я не хочу, чтобы ты отправлялся со мной туда.
— Что?! — возмутился Киллиан. — Но вы не можете так поступить! Ради этого я прошел через все эти перевоплощения! Ради этого послушно исполнял все, что от меня требовалось…
— Ты преувеличиваешь собственное послушание, — хмыкнул Бенедикт.
— … я должен быть там! — не слушая его, воскликнул Киллиан.
— Нет. Не должен. — Слова Колера прозвучали резко, как удар меча. — И в этом есть резон, Киллиан. Сейчас со своими изменениями ты слишком непредсказуем. Я не могу так рисковать.
— Чушь! — возразил Киллиан. — Вы рискуете постоянно! Взять хотя бы эти проверки с Жюскином! Да у всей команды несколько раз чуть сердце не остановилось, когда вы заходили в склеп без защиты и требовали, чтобы данталли взял вас под контроль! Вы испытывали на себе зелья Ланкарта! Вы рисковали своей репутацией и репутацией Культа, предали огласке дело Мальстена Ормонта! Вы все время рискуете, Бенедикт! Я не верю, что риск моего присутствия на операции сравним хоть с одним из перечисленных! Если вы не хотите брать меня с собой в Малагорию, хотя бы объясните, почему!
Киллиан тяжело дышал, опасаясь, что может начаться новый приступ удушья, но этого не произошло.
— Потому что ты — разменная монета, Харт, — холодно сказал Бенедикт.
Глаза Киллиана изумленно округлились.
— Что?..
— Для Ланкарта. Я должен предложить ему что-то в обмен на Жюскина. Увы, но без демонстрации люди Совета не сплотятся под моим знаменем. Я должен показать им, что Мальстен Ормонт не станет для них угрозой, а для этого нужна наглядность. Когда я отправлюсь в Леддер, Жюскин должен поехать со мной.
Киллиан не верил своим ушам.
— Я… я думал, вы убьете его… точнее, позволите Ланкарту убить его и воскресить для своих экспериментов. Разве не таков был уговор?
— Это было бы крайне недальновидно, — покачал головой Бенедикт. — Жюскин мне нужен. А его сломленная воля сыграет мне на руку. Он станет моей марионеткой, если хочешь.
— А я взамен стану подопытным Ланкарта? Вы это хотите сказать?
— Именно так.
— Ублюдок! — выкрикнул Киллиан. Никогда прежде он не испытывал такой злобы. Это было предательство. Бенедикт дал ему надежду на великое будущее, заставил пройти через страшные мучения, даже поспособствовал его обращению в чудовище, а теперь так просто отказывается от него?!
Киллиан зарычал и двинулся на своего наставника.
Бенедикт оказался быстрее. Как бы реакции Киллиана ни изменились после превращения, в бою он был куда менее опытным, чем Бенедикт Колер. Он толком и не понял, как его рука оказалась перехвачена и болезненно выкручена за спиной.
— Все еще позволяешь агрессии владеть тобой, — снисходительно произнес Бенедикт.
— Будьте вы прокляты богами и людьми, Колер! — застонал Киллиан. — Вы лжец и предатель! Вы кого угодно подставите ради своих выгод!
Бенедикт выслушал его спокойно, не поддавшись ни злости, ни обиде.
— Когда ты сможешь мыслить здраво, то, возможно, рассмотришь мои действия с другого угла, жрец Харт, — спокойно произнес он, продолжая удерживать его выкрученную за спиной руку. — В нашем деле у каждого есть задача. У каждого, Киллиан. И далеко не всегда эта задача — сражаться на передовой.
— Но мне вы это обещали!
— Пока ты не заболел и не превратился в неизвестное существо.
— Вы пару минут назад сказали, что это ваша вина!
— А ты пару минут назад сказал, что винить меня не в чем.
Киллиан болезненно выдохнул.
— Подонок! Лицемер!
— Харт, ты вспыльчивый, неопытный в бою юноша, слабый здоровьем и превращающийся в боги весть что, — хмыкнул Бенедикт. — Здесь, в деревне Ланкарта ты представляешь б о льшую ценность, чем в бою с малагорскими кхалагари. Они опасные противники и убьют тебя раньше, чем ты успеешь обнажить меч. Здесь ты будешь в безопасности.
Киллиан прерывисто задышал, кривясь от боли в плече.
— Только не надо прикрываться желанием сохранить мне жизнь! Вы не настолько мною дорожите, раз готовы выбросить меня, как мусор!
— Поверь, если бы у меня была возможность поменяться с тобой местами, я бы это сделал, но не все мы получаем то, что хотим. С этим приходится мириться, Харт.
Киллиан почувствовал, как его злость начинает утихать под давлением вопросов.
— Поменялись местами? — переспросил он. — Почему?
— Потому что боюсь умирать.
Несколько мгновений прошло в молчании. Затем Бенедикт невесело усмехнулся.
— Ты не будешь делать глупостей, если я тебя отпущу?
Харт лишь покачал головой, и Бенедикт отпустил его. Киллиан отошел от него на несколько шагов, потирая ноющее плечо.
— А теперь послушай меня и хорошенько подумай, — кивнул Бенедикт. — Если я возьму тебя на передовую, мне придется оставить Жюскина Ланкарту, как мы с ним и договаривались. У меня не будет данталли, с помощью которого я смогу продемонстрировать эффективность зелья армии Совета Восемнадцати.
— Поймаем еще одного!
Бенедикт тяжело вздохнул.
— Да, мы можем поймать другого. Теоретически. Но давай мыслить трезво: поймать данталли в условиях ограниченного времени не так просто, а сломить его волю — и того сложнее. Поэтому если я возьму тебя с собой и оставлю Жюскина здесь, скорее всего, данталли у меня не будет.
Киллиан отвел взгляд и промолчал. Бенедикт кивнул и продолжил:
— А значит, люди будут чувствовать страх, и перед малагорскими кхалагари он лишь усилится. Гораздо больше воинов падет из-за своей боязни. Часть — попросту дезертирует. Да, моя команда останется со мной, и мы будем сражаться. Ты неопытен и подвержен неизвестным трансформациям, Ренард слеп, Иммар бывает глуп и импульсивен, а надо мной начинает брать верх возраст. Я перечислил наши недостатки, потому что там они будут максимально вредить нам. Вчетвером — много ли врагов мы уничтожим, пока доберемся до Мальстена Ормонта? — Он постарался вглядеться в лицо Киллиана сквозь ночную тьму. — А теперь скажи мне сам, что будет, если обмен состоится? Тебя — на Жюскина.
Киллиан отвел взгляд.
— Вы явитесь к армии с данталли. Произведете фурор, люди пойдут за вами, чувствуя свою всесильность перед Мальстеном Ормонтом и Бэстифаром шимом Мала. С вами будет больше людей, когда вы дойдете до Грата. Вы сможете достичь цели.
Бенедикт кивнул.
— А ты будешь под присмотром Ланкарта, и, возможно, он сумеет помочь остановить перевоплощение, если изменения продолжатся. Разве этот вариант не лучше со всех сторон?
Киллиан скрипнул зубами. Бенедикт был прав.
— Я вас ненавижу, — полушепотом произнес Харт.
— Ты к этому привыкнешь.
Не говоря больше ни слова, Киллиан развернулся и зашагал прочь от Бенедикта.
В ночной тиши послышались слегка неровные шаги.
— Разрушить такие светлые мальчишеские иллюзии? — Ланкарт оценивающе цокнул языком. — Ты самое жестокое чудовище из всех, что я когда-либо видел, Бенедикт Колер.
— Стало быть, ты давно не смотрелся в зеркало, некромант.
— Я перестал нравиться себе в отражении с тех пор, как облысел, — хмыкнул колдун в ответ. — Подумать только, ты ведь действительно опасаешься за жизнь этого мальчишки, раз идешь на такие шаги. Мы ведь оба знаем, что ты и твоя команда легко бы нашла замену вашему пленному данталли. Ты мог предложить другую разменную монету, но предлагаешь эту.
— Я не хочу, чтобы Киллиан превратился в чудовище, — покачал головой Бенедикт. — Что поделать, если только удержав его подле тебя я могу рассчитывать на достижение такой цели?
Ланкарт усмехнулся.
— Должен признать, разменная монета достойная. Данталли редки, но Киллиан Харт в своем роде один. Разве могу я упустить шанс изучить такое сокровище?
— Он не твоя подопытная крыса, помни об этом, — сурово прорычал Бенедикт.
— Сам он себя именно ей считает, — возразил Ланкарт.
— Он успокоится. — Бенедикт сурово посмотрел на колдуна. — Стало быть, мы условились?
— С тобой приятно иметь дело.
Две фигуры, скрытые ночной тьмой, пожали друг другу руки, решая тем самым чужую судьбу.
***
Сонный лес, Карринг
Двадцать девятый день Паззона, год 1489 с.д.п.
Бенедикта разбудила хромая поступь некроманта. Колдун шагал по скрипучим половицам хижины, не таясь и не стремясь поберечь сон своего гостя.
— Поднимайся! — Ланкарт швырнул на кровать Бенедикта красную накидку его дорожного облачения, словно это была единственная деталь одежды, необходимая спящему человеку, чтобы тут же принять презентабельный вид. Впрочем, в случае Бенедикта Колера так оно и было. После того, как он выяснил, сколько длится действие снадобья против данталли, он облачился в свой дорожный костюм и даже спать предпочитал в одежде, снимая ее только на время мытья и нечастых стирок. Даже обувь предпочитал не снимать, а спал, свесив ноги на пол в полусидячем положении.
Первым делом, получив плащ, Бенедикт резко встал с кровати и облачился в него, а затем нахмурился, смерив Ланкарта уничтожающим взглядом.