Даниэль отвел взгляд.
Многие здесь всех потеряли, — подумал он. — Не все, но многие. А бережем мы только Цаю.
Даниэль понимал, что злится на молодую данталли. Стоило лишь один раз взглянуть на Цаю Дзеро, как душа порывалась защитить ее от всех возможных бед. Внешне она выглядела хрупким цветком, которому никак нельзя было рождаться данталли. Но на поверку она достаточно стойко перенесла гибель своей семьи и побег из Растии. Рахиль была уверена, что только присутствие Жюскина спасло положение, но Даниэль в этом сомневался. Чувства Цаи были загадкой для всех, и, видят боги, иногда ему казалось, что эта хрупкая особа — самый опасный кукловод среди них всех. При столь запоминающейся внешности она была незаметна, почти неосязаема, как призрак. Опасная черта. И она одна среди всей группы ею обладала. Даниэль также умел скрываться на видном месте — чего стоили годы, в течение которых он проработал палачом и тюремщиком в Кроне, сотрудничая в том числе и с Культом, благодаря которому он научился маскировать свою неспособность увидеть красное. И все же… Цая обладала совсем иными талантами в сокрытии.
— Цая крепче, чем мы все думаем, — задумчиво произнес Даниэль.
Рахиль вздохнула. Она не разделяла его мнения. Впрочем, Рахиль наоборот видела во всех больше хрупкости, чем следовало бы. Она любила эту хрупкость и хотела позаботиться о тех, кто от нее страдает.
— Ладно, — нахмурившись, отмахнулся Даниэль. Одним глотком он осушил чашку с остывшей похлебкой и поднялся с пня. — Ты права, я не должен раскисать. Как там Деллиг? Ему лучше?
Рахиль кивнула.
— Жар пошел на убыль. Но Деллиг еще слаб, чтобы сниматься с места, если ты об этом, — сказала она.
Даниэль кивнул. Несколько дней назад Деллиг Нейден захворал после того, как промочил ноги в реке. Под вечер ему стало совсем худо, и группа, двигавшаяся в сторону центра Нельна, вынуждена была остановиться в устье реки Бреннен, чтобы разбить лагерь. Сайен тут же взялся за врачевание. Весь вечер он гонял Рана и Эрнста за нужными ему поздними травами и каждый раз бранился, потому что близнецы приносили не то, что нужно. Обеспокоиться Даниэль не успел: Мейзнер шепнул ему на ухо, что все нужные травы у Сайена с собой, а близнецов он гоняет из вредности.
— Говорит, что этим непоседам полезно будет истратить хотя бы часть своей неуемной энергии на что-то полезное, — пожал плечами Мейзнер. — Удивительно, как они каждый раз ему верят. Он ведь постоянно их на этом ловит.
Даниэль не осуждал Сайена за эту идею. Старый плут был хитер, как лис, и посылал Рана и Эрнста за другим набором трав и ягод, которые еще росли в лесу, несмотря на холода. После он всегда расплывался в широкой щербатой улыбке и, хлопая близнецов Казави по плечам, говорил им, что они помогли спасти чью-то жизнь. Строго говоря, он не лукавил.
— Эндри скоро снова отправится на разведку, — сообщила Рахиль, вырвав Даниэля из его мыслей. — Он интересовался, пойдешь ли ты с ним.
— Отчего сам у меня не спросил? — хмыкнул Даниэль.
— Он подходил. Но ты с таким остервенением молотил топором по бревнам, что он решил тебя не беспокоить.
— Испугался? — На губах Даниэля появилась печальная усмешка.
— Нет, — с укоризной покачала головой Рахиль. — Просто он решил, что у меня лучше получится вернуть тебя в реальность.
— Он так и сказал? — Даниэль недоверчиво приподнял бровь. Рахиль игриво передернула плечами.
— Положим, нет. Я это додумала. Но скажи, сынок, разве я ошиблась?
Крыть нечем, — подумал Даниэль и тут же ощутил укол печали. Так, скорее всего, выразился бы Гусь. Улыбчивый и беззаботный, как уличный менестрель, он всегда вносил в группу легкость и непринужденность. Бедовый малый, который улыбался, даже когда поводов для улыбок не оставалось. Одна мысль о том, какая жестокая смерть его должна была постичь в руках Бенедикта Колера, внушала ужас. Удивительно, но до этого момента Даниэль всегда раздражался, глядя на беззаботного игрока. Гусь никогда не думал о последствиях, что для данталли — преступление. Однако каким-то образом ему довольно долго удавалось выходить сухим из воды. Поговорка «как с гуся вода» отлично ему подходила до недавнего времени.
Проклятье, мог ли я подумать, что когда-нибудь буду искренне скучать по Жюскину Прево? — с тоской спросил себя Даниэль, мгновенно почувствовав укол вины перед Цаей.
— Я пойду с Эндри, — кивнул он, стараясь отбросить тоскливые мысли. — С нами еще кто-нибудь отправится?
— Мейзнер думал пойти, — пожала плечами Рахиль.
— Хорошо, — кивнул Даниэль. Он посмотрел на дрова и нахмурился. — Будь добра, попроси Рана и Эрнста перетащить эти поленья поближе к кострам. Сайен прав: пусть расходуют с пользой свою неуемную энергию.
Рахиль улыбнулась.
— Вот теперь я снова вижу в тебе нашего лидера. Можешь считать, что ты успокоил мое старое сердце, сынок.
— Еще раз назовешь себя старой, я за себя не ручаюсь, Рахиль. — Даниэль вернул ей улыбку и, забрав с собой топор, направился к лагерю.
Проходя мимо наспех сооруженного шалаша Деллига, он услышал слабый кашель и недовольное ворчание. Кашель нельзя было трактовать как хороший знак, а вот ворчание — запросто. Когда Деллиг слег с лихорадкой и сделался удивительно покладистым и сговорчивым, вся группа всерьез испугалась за его состояние. Теперь же он снова становился самим собой.
Стоило Даниэлю приблизиться к лагерю, как со своего места на большом поваленном древесном стволе вскочил Мейзнер Хайс. В своем неизменном эбеновом дорожном костюме, с черными, как смоль, длинными прямыми волосами, схваченными лентой в низкий хвост и темными глазами, выделяющимися черными оазисами на бледном полотне его лица, он поистине подходил под прозвище «демон», которым наградили данталли жрецы Красного Культа. При взгляде на Мейзнера, можно было сразу предположить, что характер у него мрачнее, чем у самого Жнеца Душ, хотя на поверку это было совсем не так. Мейзнер был покладистым и улыбчивым малым. В группе часто выступал миротворцем — особенно когда в перебранку вступали Сайен и Деллиг. Каким-то непостижимым образом Мейзнер умудрился заработать уважение и одного, и другого: у Сайена понемногу учился работать с травами, а для Деллига большую роль играло его благородное происхождение. Чопорность, нередко проскальзывающая в речах Деллига, не вытравилась даже годами, проведенными в бегах от Красного Культа. И, несмотря на множество пережитых вместе невзгод, далеко не каждого данталли из группы Деллиг считал себе ровней.
Мейзнер улыбнулся и кивнул Даниэлю.
— Вижу, лес пока выглядит целым, — хмыкнул он. — Эндри говорил, что, дай тебе волю, ты его весь в щепки порубишь.
Даниэль вздохнул. В голосе Мейзнера, несмотря на напускную шутливость, слышалось беспокойство. Он был младше всего на пару лет, но относился к Даниэлю с удивительным пиететом и считал его старшим и мудрым наставником. В начале их совместных странствий это особенно бросалось в глаза. Сейчас стало чуть менее заметным, но все равно проглядывалось.
Даниэль поспешил успокоить друга:
— Рахиль вовремя напомнила мне, что лес — неплохое прикрытие с северо-запада. Не стоит его лишаться.
Мейзнер вздохнул.
— Рахиль — мудрая женщина.
— Тебя послушать, так все у нас мудрые.
— Кроме Рана, Эрнста, и… — Мейзнер осекся.
Он хотел сказать про Жюскина, — поджав губы, подумал Даниэль.
— … и меня, — неловко окончил фразу Мейзнер. Глаза его отчего-то испуганно округлились. Даниэль нахмурился и обернулся, чтобы проследить за его взглядом. Объяснение не заставило себя ждать.
Рыжеволосая хрупкая девушка с бездонными зелеными глазами и миловидным личиком, усеянным веснушками, двигалась по направлению к ним.
— Мне тоже трудно пока признать, что его с нами нет, Мейз, — кивнула она, обойдясь без приветственных речей.
Даниэль опустил голову, понимая, что она не удостоила его своим вниманием. По крайней мере, не так явно, как ему бы этого хотелось. Он хотел, чтобы она заметила, как он измотан, как много сил тратит на то, чтобы обеспечить безопасность группе. Хотел, чтобы она сказала об этом, ведь это бы значило, что она прощает его недосмотр в Дарне. В конце концов, Жюскин сам нарвался на неприятности в игорном доме Аргонса! Он должен был быть осмотрительнее, он подставлял своим легкомысленным поведением всю группу, но совершенно об этом не задумывался. Разве мог Даниэль за всем уследить? Цая должна была признать, что не мог. Признать, что его вины здесь нет.
Но Цая молчала.
— Я говорила с Эндри. Вы идете на разведку?
Голос, напоминающий перезвон нежных колокольчиков. Даниэль был готов убить за то, чтобы изгнать из этого голоса печаль.
— Да, — строго проговорил он, не дав Мейзнеру ответить первым. — Собираемся прямо сейчас.
— Я тоже пойду.
Это была сухая констатация, не просьба. А ведь, по мнению всей группы, у Даниэля был непререкаемый авторитет. Однако Цая Дзеро частенько забывала об этом. Она не бросала вызов — вовсе нет! Ей удивительным образом удавалось выглядеть совершенно невинной, когда она перечила кому-либо. Ни угрожающий облик бандита Аргонса в Дарне, ни строгий назидательный взгляд Даниэля Милса — ничто не имело над ней настоящей власти. Она словно испарялась из любой, даже самой жесткой хватки. О том, что кому-то может просто не хватать сил ее удержать, Даниэль старался не думать.
— Это опасно, — напомнил он, подавляя внутреннее желание пресечь ее вольное поведение. Если она, как и всегда, просто не заметит его попыток передавить ее силой воли, для него это станет настоящим провалом. Не только в собственных глазах, но и в глазах группы.
— Это опасно для всех. Однако вы же идете, — справедливо заметила Цая.
— Даниэль прав, тебе лучше не… — начал Мейзнер и тут же замолчал, натолкнувшись на обжигающий взгляд девушки.
— Я понимаю, о чем ты думаешь, — мягко сказала она. — Но я знаю, что должна быть там с вами. Пожалуйста, позвольте мне пойти. — Она встретилась взглядом с Даниэлем и теперь выглядела почти умоляющей. Сердца Даниэля сжались и застучали неровно. Он знал, что она все равно пойдет с ними. Отговаривать ее не было смысла.
— Хорошо, — вздохнул он. — Зови Эндри. Выдвигаемся прямо сейчас. Мейзнер, дай ей свой кинжал. — Столкнувшись с изумленным взглядом друга, Даниэль кивнул. — На всякий случай. И, дадут боги, он не понадобится.
***
Оказавшись в перелеске, данталли разделились. Цая направилась на северо-запад, к основному тракту на Леддер. Когда она высказала мысль, что нужно разделиться и проверить несколько участков, Даниэль не стал возражать, но и поддержки эта идея у него явно не встретила. Он сказал лишь, что надеется на благоприятный исход разведки, потому что в случае неблагоприятного группе придется сниматься с места и искать другое укрытие, несмотря на то, что Деллиг не успел оправиться от болезни.
Цая углубилась в перелесок и, держась за деревьями, чтобы не попадаться на глаза возможным путникам, приготовилась в случае чего дать условный сигнал. Она прислушивалась к редкому птичьему пересвисту и искала птиц глазами, чтобы при необходимости как можно быстрее взять нескольких под контроль, заставить их взмыть высоко в небо и описать три круга. Такова была ее идея. Этот сигнал распознают ее друзья, но не поймет никто другой. Мейзнер был в восторге от этой хитрости. Даниэль…
Даниэля, похоже, после ухода из Дарна вообще ничего не радовало.
Цая не винила его в том, какая судьба постигла Жюскина. Гусь был игроком и разыгрывал партию с Тарт всю свою жизнь. В какой-то момент богиня удачи должна была от него отвернуться. В Дарне это произошло. Цая знала, что к такому невозможно подготовиться, и все же, когда это произошло, она не испытала настоящего горя. Она сама толком не понимала, что испытывала: чувств было слишком много и одновременно словно не было никаких. Чувства как таковые вообще всегда казались Цае Дзеро слишком сложными.
Отвлекая молодую данталли от раздумий, где-то вдали послышался шум. Мужские голоса. И много. Явно больше десятка.
Цая спряталась за стволом дерева и издала мелодичный свист, похожий на птичью перекличку. Какая-то птица почти сразу отозвалась ей. Цая повернулась на звук и уловила взмах серых крыльев.
— Помоги мне, — шепнула она, сосредотачиваясь.
Черная нить, видимая лишь глазу данталли, вырвалась из ее руки, связавшись с маленькой марионеткой.
— Где твои друзья? — так же шепотом спросила Цая. Она не знала, зачем разговаривает с птицей, но это помогало ей усилить концентрацию. Сознание животных отличалось от людского. Контролировать примитивный разум, руководствующийся только инстинктами, было сложнее: о многом приходилось забыть. Стать птицей. Чувствовать, как птица.
Марионетка послушно склонила голову, выискивая сородичей.
Один. Другой. Третий.
Миг спустя набралась небольшая стая. Нити Цаи связались с каждой птицей, после чего она заставила их взмыть высоко вверх и закружить над кронами деревьев с громким пересвистом.
Пожалуйста, пусть они заметят, — взмолилась девушка богам Арреды.
Она подержала нити несколько минут, а затем отпустила. Предварительно она позаботилась о том, чтобы хорошо укрыться за соснами. Совсем скоро на нее накатит боль и режущая тошнота. Некоторое время она будет совершенно беспомощной, и только милость Тарт защитит ее.
***
Даниэля привлек странный шум. Птицы начали петь громче прежнего, и он невольно поднял глаза к небу.
Небольшая стайка описывала над деревьями круг — похоже, уже не первый. Это была стая, ведомая нитями, тянущаяся от направления, в котором ушла…
— Цая! — выдохнул Даниэль и очертя голову побежал на зов. Позволить себе потерять еще и ее он просто не мог.
***
Генерал Эллард Томс уже который день проводил в пути. Рерих Анкордский в последний миг перед отправкой дополнительных людей на малагорскую операцию сказал, что может довериться только ему, а это значило, что впереди генерала Томпса ждало изнурительное морское путешествие к берегам Обители Солнца.
Томпс был крайне недоволен сложившимися обстоятельствами. Мало того, что вместо солдат его нынешняя военная сила по большей части состояла из каторжников, которым анкордский монарх пообещал свободу, почести и земли, если они успешно вернутся с операции, так еще и работать предстояло не с кем-нибудь, а с Бенедиктом Колером. Томпс ненавидел Колера еще со времен окончания Войны Королевств. Когда этот напыщенный индюк явился в Анкорду после разоблачения Мальстена Ормонта при дэ’Вере, он вел себя так, будто это он здесь король. Даже Рерих невольно испытывал перед ним трепет — как по мнению Томпса, совершенно незаслуженный. Можно было только представить, что Колер возомнит о себе сейчас, когда ему предстоит командовать операцией, которую поддержал почти весь Совет Восемнадцати. А ведь он даже не военный! Что он может знать о стратегии и тактике? По сути, он охотник с минимальными задатками политика и неплохой оратор. Хватит ли этого, чтобы грамотно провести такую сложную военную кампанию? Томпс надеялся хотя бы на то, что у Бенедикта Колера хватит ума слушаться советов умных людей…
Отряд генерала передвигался на нескольких повозках. Сорок человек, тридцать из которых были каторжниками, не производили впечатления грозного войска.
Позор, да и только, — подумал Томпс, окидывая их взглядом. Военное прошлое было, дадут боги, у трети его бандитского отряда. Если бы не десяток военных, включая его самого, которые следили за дисциплиной, многие из них наверняка бы давно совершили побег, и до Леддера добрались бы лишь единицы.
К чему Рерих отправил Колеру еще и этот сброд? — недоумевал Томпс. Король зачем-то решил подстраховаться и проявить большее участие в операции Колера. Никаких советов он слушать не стал. Как будто после возвращения его сына из Нельнской Военной Академии он совершенно потерял голову. Во взгляде Рериха было слишком много страха, и Томпс всерьез опасался за его будущее.
Лошади первых повозок вдруг обеспокоенно заржали и остановились.
— Это еще что? — возмутился один из возниц.
Томпс почуял нечто недоброе. Лошадей что-то напугало. Но местность казалась безобидной, поблизости никого не было.
Не глупи, — генерал попытался не поддаваться вспыхнувшим воспоминаниям. Он помнил, с каким беспокойством животные реагировали на Мальстена Ормонта. Находясь в их поле зрения, данталли приходилось постоянно применять к ним нити, чтобы ничем себя не выдать. Он и палатку свою при дэ’Вере установил как можно дальше от общего лагеря именно по этой причине. Уж точно не по причине расплаты — насколько Томпс помнил Ормонта, криков боли, которые могли бы привлечь чье-то внимание, он от него никогда не слышал.
Остановилась и вторая повозка. За ней третья. И четвертая.
— Чтоб вас, тупые звери! — сплюнув на землю, воскликнул возница.
Томпс поднялся со своего места и одернул красную накидку. Меч выскользнул из ножен с тихим металлическим лязгом. Люди обеспокоенно уставились на него.
— Генерал? — обратился лейтенант Тиммерлан Орсин, сопровождавший каторжников соседней повозки.
— Приготовить оружие и красные повязки! — сказал Томпс как можно тише, но чтобы его люди расслышали команду. — Поблизости данталли.
***
— О, боги, — устало прошептала Цая Дзеро. Оправившись от недолгой расплаты, она посмотрела на проезжавший по тракту отряд. На первый взгляд в нем было не меньше сорока человек.
Лошади вдруг остановились, почуяв присутствие данталли.
Почти мгновенно один из людей поднялся и извлек оружие. Пришлось сосредоточиться, чтобы разглядеть его — на нем была красная накидка. Как и на некоторых других. Повязки с каждым ударом сердец надевали все новые и новые люди — кто на лоб, кто на плечо, кто на ногу.
Цая затаилась. Нужно было приготовиться. Всех она одолеть не сможет, но хотя бы некоторых…
Несколько человек, которые не успели защититься от влияния нитей, вдруг схватили оружие и начали без разбора нападать на находящихся поблизости людей. Среди отряда — похоже, не все из них были военными — началась суматоха. Человек в красной накидке бросился в атаку, пытаясь сдержать обезумевших марионеток… чьих?
Цая проследила взглядом за черными нитями и заметила вдалеке за деревьями притаившийся темный силуэт.
Мейзнер.
— Цая! — шепнул кто-то совсем рядом. — Надо уходить, скорее!
Каким-то образом Даниэлю удалось подобраться к ней совершенно незаметно. Он всегда обладал талантом скрываться на видном месте.
— Нельзя, — качнула головой девушка, вновь посмотрев на человека в красной накидке. Он производил впечатление лидера. — Они нас найдут. Почти все в красном.
Даниэль в ужасе округлил глаза.
— Цая, не надо… — взмолился он. Ему хватило ума не применять нити самому. Если расплата начнется у всех троих, а среди отряда останутся выжившие, группе несдобровать.
Цая сосредоточилась. Черные нити вылетели из ее ладони.
— Они не должны узнать, что я это могу, — сказала она. Неизвестно, кому она об этом сообщала. Складывалось впечатление, что самой себе. — Прости, Мейз.
***
Эллард Томпс одним режущим движением рассек завязки на своей красной накидке, оказавшись рядом с разбушевавшимся каторжником.
— Генерал! — Он услышал оклик лейтенанта Орсина. — Не делайте этого!
Но иначе было нельзя. Что-то в разуме Элларда Томпса подсказывало ему, что он никогда не принимал более здравого и верного решения. Нужно просто отсечь марионетку от данталли. Набросить на него собственную красную накидку, пока он не перебил слишком много людей.
— Убирайтесь отсюда! — закричал Томпс. — Скорее! По повозкам!
— Генерал!
— Это приказ, лейтенант!
Заминка продлилась всего мгновение. Томпс не знал, решил ли Орсин довериться его интуиции, или попросту не сумел ослушаться приказа, но он и впрямь начал оттеснять людей к повозкам. Похоже, он негласно принял на себя временное командование.
Хороший солдат, — пронеслось в голове Томпса.
Удивительно. Он чувствовал, что сильно рискует, но вовсе не испытывал страха. Приблизившись к марионетке данталли, он отразил несколько его атак своим мечом и, улучив момент, набросил на него красную накидку.
Первая повозка тронулась путь. За ней вторая и третья. Оставалось только вскочить в свою и…
Мысль Томпса не успела завершиться. В горло что-то болезненно врезалось, и он не сразу понял, что проткнул его собственным мечом.
Угасающее сознание в какофонии чужих криков успело сказать всего два слова:
Как глупо…
***
Даниэль смотрел на Цаю со смесью благоговения и ужаса. Ее лицо казалось ему кукольной непроницаемой маской, взгляд ничего не выражал.
Отряд незнакомцев уносил ноги, лошади в панике скакали прочь.
Где-то рядом послышался болезненный стон: Мейзнер схватился за ветви сосны и сжал их со всей силы, согнувшись пополам от резкой боли. Цая поступила с ним жестоко: по сути, она оборвала его нити. И все для того, чтобы устроить представление. Чтобы лидер этого отряда демонстративно набросил красную накидку на марионетку Мейзнера, вследствие чего погиб сам…
Вот, о чем она говорила. Не хотела, чтобы люди знали, что она может прорываться сквозь красное. Решила выдать свою манипуляцию за решение этого вояки!
Даниэль поражался ее хладнокровию при такой обманчиво нежной внешности.
Через несколько минут все стихло.
Тракт перед ними был усеян десятком тел, одно из которых принадлежало военному. Даниэль не был уверен, что правильно расслышал, но, казалось, кто-то назвал этого человека генералом.
— Цая… — тихо обратился он.
Девушка отвернулась от него и болезненно согнулась. Через миг ее стошнило, и она натужно закашлялась. Даниэль сжал руки в кулаки и поджал губы. Он знал, что ничем не может помочь Цае, но ненавидел, когда ей было больно. Несмотря ни на что. А она — он знал — ненавидела, когда в эти моменты ее пытались утешить.
Всего несколько минут, — напомнил себе Даниэль. — Расплата будет недолгой.
Среди всей группы Цая отличалась особыми способностями. Она очень плохо контролировала тела своих марионеток, но виртуозно проникала в их сознание, внушая свою волю. При этом среди всей группы она была единственной, кому красный цвет защитных одежд не был помехой, и расплата Цаи — Даниэль это знал — была куда суровее, чем у остальных, но она мужественно выдерживала ее.
Даниэль вновь огляделся, убедившись, что вокруг безопасно, и выбрался на тракт. Несколько минут он потратил на изучение тел убитых, надеясь найти при них какие-либо ценности. У некоторых были плохенькие мечи, но и они сгодились бы. Возможно, Ран и Эрнст сумеют над ними поколдовать.
Последним Даниэль подошел к человеку, которого называли генералом.
В этот момент рядом с ним неслышно оказалась Цая.
— Как думаешь, Мейз простит меня? — спросила она. Огромные зеленые глаза смотрели на Даниэля невинно и беспомощно. Расплата миновала, и теперь девушка снова походила на саму себя.
— Ты прежде убивала? — зачем-то спросил Даниэль.
Цая промолчала. Она отстраненно смотрела на тело убитого ею человека, как будто не понимала, при чем она здесь.
— Цая! — окликнул Даниэль, пытаясь вывести ее из этого состояния.
— Нет, — отозвалась она и встретилась с ним взглядом. — Нет, Даниэль, я никогда прежде никого не убивала.
Даниэль Милс, служивший когда-то палачом в Сельбруне, изумленно уставился на нее. Свою первую казнь он помнил по сей день. У него не вышло отреагировать на это так спокойно.
— Но это было необходимо. Теперь я понимаю. За этим я должна была пойти с вами. Без меня вы бы погибли. Я должна была так поступить.
Отрывистая речь, нежный голос…
Проклятье, что ты такое? — со злостью подумал Даниэль. Он имел дело с данталли всю свою жизнь, но постичь Цаю Дзеро был не в состоянии.
Послышались шаги. Мейзнер Хайс пришел в себя и теперь приближался к месту бойни.
— Придется сниматься и переходить в другое место? — с досадой спросил он.
— Я не хотела делать больно, Мейз, — виновато произнесла Цая.
— Ничего, — снисходительно сдвинув брови, отозвался Мейзнер. — Ловко ты… я сначала даже не понял, что ты сделала. А потом. Бесы, Цая, это было впечатляюще!
Даниэль нахмурился.
Да уж, ничего не скажешь, — подумал он, присев возле тела убитого Цаей мужчины. Тот было довольно крупным, и на то, чтобы перевернуть его, ушло много сил.
— Что ты делаешь? — нахмурился Мейзнер.
— Он кажется мне знакомым, — покачал головой Даниэль. — Хочу понять, не знаю ли я его.
Цая молча попятилась. Похоже, смотреть в глаза своей жертве ей совершенно не хотелось.
Наконец тело мужчины в коричневых кожаных доспехах оказалось на спине, и Даниэль резко втянул воздух. Лицо и шея мужчины были перепачканы в крови, но ошибки быть не могло. Он знал его.
— Даниэль? — настороженно обратился Мейзнер.
— Солдаты называли его генералом. Неспроста. — Даниэль покачал головой.
— Ты его все-таки встречал? Где?
— В Кроне, — ответил Даниэль. — Он приезжал туда с дипломатической миссией, посещал головное отделение Культа.
Мейзнер округлил глаза.
— Хочешь сказать, это…
— Да, — перебил его Даниэль. — Этого человека зовут Эллард Томпс. Точнее, звали. — Он перевел взгляд на Цаю. — Ты только что убила генерала анкордской армии и правую руку Рериха VII.
***
Сонный лес, Карринг
Тридцатый день Паззона, год 1489 с.д.п.
Последний день осени выдался уже по-зимнему холодным. Заиндевевшая ночь прочертила границу между будущей жизнью и прошлой. Дышащий морозными облачками рассвет пролил ясность на непреложную истину: Бенедикт Колер и Иммар Алистер вчера покинули деревню Ланкарта и отправились в Леддер.
Этим утром Киллиан проснулся на рассвете, но долго не мог заставить себя встать с постели. В груди ныла какая-то застарелая тяжесть, в голове выстроился холодный прогноз заунывного будущего в деревне некроманта в качестве жалкой подопытной крысы. Киллиан ожидал, что его будет снедать ярость от несправедливости, однако, прислушиваясь к себе, он ничего подобного не ощущал. Внутри него царило сокрушенное смирение, какого он за собой не помнил с того самого дня, как встретил Бенедикта Колера.
Плевать, — подумал он, вспоминая то, как странно преобразилась его жизнь за эту короткую осень. Олсад, казалось, остался так далеко позади, что его легко можно было назвать этапом чьей-то чужой жизни. Но теперь все кончено. Обучение у Бенедикта Колера, по-видимому, не может быть долгосрочным, если ученик не выдерживает планку. А Киллиан… Чего он, в сущности, ждал? Еще когда его свалила болезнь в Сельбруне, стоило понять: ему не видать малагорской операции. Не быть на передовой. И не быть в команде Бенедикта. Разумеется, Колер это отрицал: он обещал, что возьмет его в команду по возвращении из Обители Солнца, но Киллиан достаточно его изучил, чтобы понять: Бенедикт лгал. Лгал, чтобы было проще отвязаться от питающего надежды ученика. Чтобы было проще вызвать у него послушание.
Киллиан не мог перестать обвинять Бенедикта.
Однако по-настоящему горевать ему было стыдно, потому что здесь, в деревне некроманта, похороненной в недрах Сонного леса Карринга, был человек, с которым Бенедикт обошелся куда несправедливее. Вчера, перед самым отъездом Киллиан вновь попытался уговорить Бенедикта взять его с собой и вновь получил отказ. Ренард даже не вышел проводить товарищей в дорогу. Он не показывался им на глаза, укрывшись где-то в глубине деревни, и, судя по всему, не желал слышать, как отъезжает повозка с пленным данталли. Хотя, Киллиан был уверен, что Ренард все слышал. Чуткий слух этого человека наверняка сыграл с ним злую шутку.
Киллиан тоже не решился поговорить с Ренардом вчера вечером. Он отчего-то чувствовал себя виноватым перед ним. И, если бы все трое жрецов уехали в Леддер, ему было бы проще переживать собственные обиды и по-настоящему предаваться им. В компании с Ренардом это было… непозволительно.
Плевать, — вновь лениво повторил про себя Киллиан и повернулся на другой бок в кровати, не желая смотреть в окно на лучи почти зимнего солнца, пробивавшиеся сквозь густой лес.
Он не знал, сколько времени прошло, прежде чем дверь в хижину открылась, и внутри послышались шаги. Киллиан попытался затаиться и не показывать, что проснулся. Судя по походке, это был не Ланкарт и не Мелита.
И чего ему приспичило приходить сюда в такую рань? — досадливо подумал Киллиан, внутренне сжимаясь. Видят боги, он не готов был говорить с Ренардом.
— Ты не спишь, — послышался шелестящий голос. И это был не вопрос.
Иди к бесам, — подумал Киллиан, решив не отзываться.
— Дыхание спящего отличается от дыхания бодрствующего, — тихо произнес Ренард Цирон. — А твое напряжение звенит на всю комнату. Ты не спишь.
Киллиан рывком сдернул одеяло и сел на кровати.
— А знаешь, чего не чувствую я? — вспылил он. — Твоего такта! Может, я и не сплю, но с чего ты взял, что можешь врываться сюда в такую рань?
Ренард несколько мгновений стоял молча, затем склонил голову и безошибочно подошел к стулу, который развернул к себе и сел.
— Мог бы спросить разрешения, — буркнул Киллиан.